Сергей Юрьевич Катканов
К последнему царству
– Мне трудно объяснить, какое это счастье, разговаривать с главой государства на одном языке, будучи избавленным от необходимости объяснять азбучные истины.
– Азбука – ещё не язык, нам о многом предстоит договориться. У меня есть намерение немножко растоптать конституцию. Какую позицию по этому поводу займёт Церковь?
– Ни какой. Церковь не вмешивается в дела государства. Я гарантирую вам нейтралитет. Ни один священнослужитель ни как не прокомментирует ваши действия.
– Хорошо. Большего мне и не надо. А ваше личное отношение к моим намерениям?
– Конституция полностью либеральна. Либерализм – политическая форма атеизма. Как может патриарх относиться к безбожию?
– В связи с реставрацией монархии тоже возражений не последует?
– Если страной будет править помазанник Божий, какие у Церкви могут быть возражения?
– А ведь многие ваши отнюдь не придут в восторг от возвращения автократора.
– Смирить их – моя задача. Не думайте об этом, Александр Иеронович.
– Вы хотите сказать, что полностью контролируете церковную иерархию?
– Не в меньшей степени, чем вы контролируете своё правительство.
– Рядом со мной казнокрадов нет. Найду – расстреляю. А вы можете поручиться, что рядом с вами нет содомитов? Да ведь вы же знаете, что есть. И вы их терпите.
– Вы бы не лезли в церковные дела, господин правитель. У нас ведь симфония, правда? Разграничение полномочий.
– С таким же успехом вы могли бы посоветовать муравью не вмешиваться в дела муравейника. Я церковный человек, Церковь – мой дом. Я такая же частица Церкви, как и вы. Вы лучше меня знаете, что церковная иерархия – ещё не Церковь, но вам удобно иногда об этом забывать. Знаете, в чем разница между нами? Я имею к Церкви прямое и непосредственное отношение, а вы ни малейшего отношения не имеете к государству. Так что разговор между нами, это не только диалог между Церковью и государством, это ещё и внутрицерковный диалог.
– Но, как простой мирянин, вы должны помнить, что разговариваете с патриархом.
– Как патриарх, вы ни когда не стали бы разговаривать с простым мирянином. Когда у нас был возможен диалог между иерархией и мирянами? Вы же привыкли возвещать великие истины, а наше дело внимать вам в безмолвном восхищении. У нас и представить себе невозможно публичную полемику между мирянами и епископом, а ведь это должно быть обычным делом. Моя, как мирянина, обязанность, следить, православно ли проповедует епископ. Между тем, любой епископ воспримет это, как неслыханную наглость. Все слишком привыкли к тому, что в церковных вопросах разбираются только священнослужители, хотя это уже давно не так. Да и дело не только в этом. Епископат почему-то привык смотреть на мирян, как на холопов, которые и рта не смеют раскрыть перед князьями Церкви.
– Смиряете меня, многогрешного, – тихо улыбнулся патриарх.
– Да моя ли печаль вас смирять, ваше святейшество. Это печаль вашего духовника, если вы ему это позволяете. А я пытаюсь установить принципы отношений. Вы привыкли иметь дело с властью, которая не имеет к Церкви ни какого отношения и ни чего не смыслит в церковных делах. Власть требовала от вас лояльности, а собственно церковными делами не интересовалась вообще. Но теперь у нас православная власть, так что вам надо отвыкать разговаривать с властью, как с силой по отношению к Церкви внешней. Люди Церкви не для того пришли к власти, чтобы не интересоваться делами Церкви.
– Как бы ваша «симфония» не оказалась потяжелее самого жесткого государственного диктата.
– Ещё раз подчеркну: это не давление государства на Церковь, это давление мирян на священноначалие. Чиновники не будут путаться под ногами у священников, но священникам придётся больше считаться с мирянами. Если я вам говорю, что в Русской Церкви не должно быть «голубого лобби», так вы думаете, это я один вам говорю? Вы думаете, найдется хоть один мирянин, который со мной не согласен?
– Вы даже примерно не представляете себе, насколько всё сложно.
– И не хочу представлять. Не хочу пачкать душу о ваши мерзкие тайны, своих хватает.
– Меня, надеюсь, в содомии не подозреваете?
– Вы знаете, ваше святейшество, мне известен один епископ, которого нет ни малейших оснований подозревать в содомии, но вот его ближайший помощник был патентованным содомитом, в котором не было ни какого цвета, кроме голубого. Ситуация очень простая: церковная иерархия или не может, или не хочет избавиться от содомитов в своих рядах, а потому государство решит эту проблему за неё.
– И опозорит Церковь на веки вечные.
– Во-первых, не Церковь, а церковную иерархию, давайте избегать этой подмены понятий. Во-вторых, иерархии не стоило бы самой себя позорить, тогда нам сейчас не чего было бы обсуждать. В-третьих, ущерб для репутации священноначалия мы минимизируем, насколько возможно. Духовенство теперь будет относиться к особому сословию и подпадать под исключительную юрисдикцию сословного церковного суда. Так что сор из избы выносить не станем, церковный суд будет закрытым, информацию о его работе общество будет получать минимальную и обобщенную. Разумеется, в церковном суде будут работать не только церковные, но и государственные судьи. Законодательство тоже будет сословным, его разработают мои юристы вместе с вашими юристами. Речь не идет о создании привилегированного сословия, хотя некоторые привилегии у духовенства, конечно, будут, но в целом церковное законодательство будет более суровым, чем общегражданское. К примеру, гомосексуализм на государственном уровне не будет криминализован, хотя будут запрещены любые объединения гомосексуалистов. А вот церковным законодательством гомосексуализм безусловно будет криминализован, и все епископы Содомские и Гоморские отправятся в особые церковные тюрьмы.
– Лучше бы рядовыми монахами в своего рода штрафные монастыри.
– Да. Согласен. Куда-нибудь на Соловки.
– Большой Соловецкий остров не хотелось бы поганить. А вот Анзер под это дело можно отдать.
– Очень хорошо. Как видите, я предлагаю Церкви очень неплохие возможности, каких она раньше не имела.
– Не надо разговаривать со мной, как с гимназисткой, уверяя, что мне самому понравится.
– Ваше святейшество, у меня сейчас тон, очевидно, недостаточно почтительный, за это прошу прощение. Но ведь есть вещи поважнее, чем тон.
– Безусловно. Продолжайте.
– Мы восстановим все православные храмы по всей стране за казенный счет. Государство отобрало храмы в хорошем состоянии, в хорошем и вернет. Сейчас порою по историческому городу ходишь среди руин храмов, как будто война вчера закончилась. Да ведь она и не закончилась. Я не буду считать гражданскую войну законченной до тех пор, пока не восстановлен последний храм.
– Это хорошая новость. Вот только храмы в том количестве, в котором их когда-то построили, сейчас уже не нужны. В них просто некому будет ходить.
– Это не имеет значения. Мы восстановим храмы ради Бога и ради восстановления исторической справедливости. К тому же у нас, стоит появиться новому храму, как он тут же наполняется людьми, несмотря на то, что рядом уже действует пара храмов. Надо делать то, что мы должны делать, а если бесконечно размышлять о том, много ли в этом смысла, так мы ни когда ни чего делать не начнем. Православный человек просто не может ходить мимо полуразрушенного храма.
– Пожалуй. А в Черкестане вы тоже восстановите все православные храмы? Там ведь в последнюю войну дюжину храмов чуть ли не с землей сравняли.
– Я знаю эту проблему. Первой мыслью было – немедленно приступить к восстановлению. Но потом подумал и решил пока отложить этот вопрос. Там может вспыхнуть война на истребление. Не ко времени это.
– То есть вы не против войны на истребление, лишь считаете её несвоевременной?
– Теперь уже я, ваше святейшество, не могу понять, зачем такой тон? Кого вы видите перед собой?
– Человека, который может наломать немало дров, не понимая и не желая понимать тонкости тех проблем, которые собирается нахрапом решить. От таких «борцов за веру» Церкви всегда было больше вреда, чем пользы.
– Понял. Спасибо за откровенность. Теперь послушайте меня. Я, может быть, и наломаю некоторое количество дров, потом сам же всё и исправлю. Но я решу те проблемы, которые до меня не решались столетиями. А, знаете, почему они не решались? Потому что люди православные слишком много кланялись попам, как существам высшего порядка, как хранителям ключей от истины. И попы в конце концов сами поверили, что ключи от истины у них, что их слово в Церкви всё решает. Между тем, полнота истины пребывает только в полноте церковной, а поп только наемный ремесленник. Но этот ремесленник возомнил себя барином, требуя от паствы «смирения», то есть, называя именем главной христианской добродетели грех – человекоугодие. Вам надо, чтобы всё было тихо-мирно, шито-крыто, елейно и умильно. Вам дела нет до того, что монастыри наполняются тунеядцами, пьяницами, развратниками, что на праздники в мужской монастырь заказывают еду из ресторана вместе с официантками, что и в будни на кухне в монастыре работают женщины, ведь монах не может сам для себя еду готовить. Вам главное, чтобы об этом ни кто публично не говорил. Вам дела нет до епископов-воров, дуреющих от чувства полной безнаказанности, ведь ни кто же в православной стране в отношении епископа уголовное дело не возбудит, это же будет пятно на всю Церковь, этого нельзя допустить. Вам дела нет до того, что среди православного епископата уже существует «голубое лобби», вам главное вовремя растоптать того, кто публично об этом сказал. То есть, конечно же, у вас сердце кровью обливается, но вы совершенно бессильны, вы ни чего не можете поделать. А тому, кто предлагает вам навести порядок, вы говорите, что он не понимает всех тонкостей. Хотя вся тонкость в том, что вы очень дорожите своим комфортом, которого враз можете лишиться, если в церковных структурах кто-то захочет навести порядок.
– За что вы так ненавидите церковную иерархию, Александр Иеронович? – тоном опытного психиатра спросил патриарх.
– Нет у меня ни какой ненависти к иерархии, да и быть не может. Более того, я люблю сам иерархический принцип, он очень близок моей душе, Церковь без иерархии я и представить себе не могу, ни каких беспоповских тенденций во мне нет. Я потому и протестантов не люблю, что они не понимают и не чувствуют красоты иерархии.
– Это очень хорошо. Плохо лишь то, что в вас страсти бушуют, кажется, вы совершенно не умеете управлять своими эмоциями.
– Это плановый срыв. Я очень хорошо знаю, когда надо сорваться, а когда срываться не надо. Я ещё не раз удивлю вас своим хладнокровием и самообладанием.
– Не смею в этом сомневаться. Надеюсь, что ваш плановый срыв благополучно завершен. Вы можете продолжить разговор по существу?
– Могу. Но не считаю нужным. Сейчас вы последний человек, с которым я стал бы обсуждать подробности церковной реформы. О её подробностях вы узнаете вместе со всеми из газет.
– Это очень грубо.
– Зато честно.
– Но мы же ещё ни о чем не договорились. Или вы уже не считаете нужным со мной договариваться?
– Мы с вами ещё не раз встретимся. И по некоторым вопросам, конечно, будем договариваться. Но задачу первой встречи я считаю выполненной. Мы, так сказать, сверили часы, почувствовали друг друга. Впрочем, вы меня ни чем не удивили, а вот я вас, полагаю, очень удивил. Для вас было полной неожиданностью то, что прежняя модель отношений Церкви и государства больше не работает. Вы готовились к разговору привычного для себя типа: вы что-то просите у государства, вам дают половину от того, что вы просите, а потом объясняют, в каких именно формах Церкви надлежит поддерживать государство. Льготы в обмен на лояльность. Причём, ваши просьбы были в основном экономического свойства, а ответные просьбы власти – политического свойства. Разумеется, государство гарантировало вам невмешательство в дела, происходящие за зеленой оградой. Церковные вопросы вы ни когда не обсуждали. Теперь мы будем обсуждать их в первую очередь, экономику и политику оставляя на конец разговора. В плане экономики я дам вам больше, чем вы готовы попросить. В плане политики я попрошу меньше, чем вы готовы дать. Но всё происходящее за зеленой оградой отныне не только будет меня интересовать, но и в значительной мере будет мною регулироваться. Вам надо осмыслить эту новую реальность, и к следующему разговору нам будет уже не трудно подобрать надлежащий тон.
– Так к чему всё же прикажете готовиться?
– Я буду поддерживать не духовенство, а православие. Отцы у нас и так не бедствуют, а вот православию отныне везде и во всем будет зеленая улица.
Часть третья. Диктатор.
– Сколько ты можешь выставить белогвардейцев прямо сейчас? – спросил Ставров Боровского через год после того, как отдал секретный приказ о создании Белой Гвардии.
– Два полновесных батальона.
– Мало, дорогой, очень мало. Что я могу сделать с двумя батальонами?
– А что вы собираетесь сделать? Начать полномасштабную гражданскую войну? Тогда будет объявлена мобилизация. Войну не может вести только гвардия. Если же вы намерены провести акцию устрашения в столице, то двух батальонов вполне достаточно.
– Для начала мне действительно надо лишь взять под контроль столицу. Но в столице несколько таких мест, где должны увидеть твоих марковцев. Те, кому не понравятся перемены, должны понять, что у нас есть реальная военная сила.
– Остается использовать опыт большевиков, которые в первые дни после революции гоняли по городу грузовик с вооруженными рабочими, чтобы казалось, что они везде.
– Это дело, – рассмеялся Ставров. – Кататься в грузовиках, конечно, не надо, возьмите десяток автобусов, из которых будете высаживаться то здесь, то там, помаршируете часок и на новый объект. Но потом нас, вероятнее всего, ожидает военный мятеж, а то и сразу несколько. Возможны боевые действия. И тогда реальная численность Белой Гвардии будет иметь значение.
– Командир, я ни за что не поверю, что вы не поработали в армейских частях.
– Разумеется, поработали. В придворных дивизиях мятежа уже не будет. Там выявили всех потенциальных мятежников и распихали по отдаленным гарнизонам.
– Интересно, кого вы считаете потенциальными мятежниками?
– Людей с убеждениями, в том случае если это убеждения противоположны нашим. Оставшиеся делятся на две категории. Люди без убеждений. Эти пойдут за властью, какой бы она не была. И люди с убеждениями, аналогичными нашим. Эти пойдут за нами по зову сердца.
– Значит, у нас есть ещё две дивизии?
– Как бы есть… Но ведь ни какая оперативная работа не даёт стопроцентного результата. Там может что-то зашаять. Затоптать сапогами то, что зашает – твоя задача. Вот только мятеж может вспыхнуть не обязательно в Подмосковье, а где угодно. Я не знаю, кто и какие части может двинуть на столицу, так что повоевать, может быть, всё-таки придётся. В учебном центре снимай секретность, всех, кто тебе не подошёл, отпускай с миром. Потом бери свои два батальона и гражданскими рейсами в гражданской одежде перебрасывай в Москву. Здесь – сразу в Кремль. В Кремле и оденете свою парадную форму. Кстати, Никитин не подвел и снял о Белой Гвардии такой сериал, что люди, увидев живых марковцев, будут рыдать от восторга. Ты больше не начальник учебного центра, а командир Марковского полка. В будущем – командир Марковской дивизии. Если всё нормально – командир первого гвардейского корпуса. Расскажи, как там у вас всё было?
– Трудно было. Базу нам местные в общих чертах подготовили довольно быстро, хотя потом своими силами ещё полгода дотягивали до ума казармы и учебные центры. Храмы решили пока не строить, не разорваться было, литургию служили на антиминсах. Сейчас, наверное, начнем и храмы строить. Священников у нас пятеро, трое – настоящие подвижники, которые так увлеклись поставленной задачей, что и обедать и ужинать забывали, с личным составом готовы были проводить день и ночь, и ребята к ними потянулись. Я уже готов назвать имя будущего протопресвитера Белой Гвардии. Я и себя-то рядом с ним чувствовал лишь его заместителем по боевой подготовке. Ещё двое священников оказались не рыба не мясо – монархисты довольно поверхностные, от бытовых неудобств и сибирских морозов страдали как-то уж очень демостративно, лямку тянули добросовестно, у нас не забалуешь, но не горели. Я их, пожалуй, отпущу.
– Протопресвитера возьми с собой в Москву, поставь перед ним задачу найти для Белой Гвардии ещё с десяток священников таких же, как он, или почти таких же. А личный состав?
– Словами не передать, что творилось первое время. Кто-то растерян, кто-то возмущен, кто-то весь на хиханьки изошёл, типа в белогвардейцев будем играть, хотя лучше бы в эльфов. Офицерам бы порядок наводить, так и среди офицеров разброд, шатания и хиханьки. Просто сказать два слова «господин поручик» ни кто не мог без улыбки. Неделю только царские чины и погоны зазубривали, да и то потом ещё пару месяцев путались, пока за каждую ошибку при обращении не начали по ночам сортиры чистить. Мы первым делом налегли на физподготовку, чтобы после обеда на занятиях ни кому не было смешно. Начали понемногу в себя приходить.
Главная проблема была в том, что православными, как я и ожидал, добрая половина этих ребят оказалась лишь по названию. Я хорошо знаю этих «как бы верующих». Им совершенно чужда церковность, совместная молитва. Участие в богослужениях вызывает у них либо глухой протест, либо опять же хиханьки. Дескать, мы верим в Бога, но вся эта глупая обрядность – средневековое мракобесие. Хиханьки окончательно прекратились, когда все унитазы в части засверкали ослепительной белизной. Тогда начали батюшкам мозги в косички заплетать. Зачем в Церкви то, почему в Церкви это? Двое варёных священников лишь слабо отбивались, ни чего толком не умея объяснить, а трое сразу перешли в наступление. На все вопросы они отвечали внятно, убедительно, зажигательно. И ребята начали меняться на глазах. Им открылся целый мир, о котором они раньше и представления не имели. Теперь их было не отогнать от священника. Знаете ведь, как действует призывающая благодать. И история Белой Гвардии увлекла их настолько, что о подвигах былых марковцев они теперь говорили с горящими глазами, хотя раньше стеснялись любого пафоса. Да тут ещё новейшие штурмовые винтовки, каких им раньше ни кто не дал бы и в руках подержать, а тут стреляй, сколько влезет.
Конечно, эта метаморфоза произошла не со всеми. Процентов десять пошли в глухой отказ. Их несколько раз били за слишком циничные высказывания о том, что было теперь свято для остальных ребят. Тогда они мрачно замкнулись. Я решил с ними поговорить. Лидер этой «отрицаловки» прямо мне сказал: «Мы не хотим быть ни какими белогвардейцами, потому что это смешно. Мы не хотим ходить в Церковь, потому что это ещё смешнее. И ни какие попы нас ни в чем не убедят. Мы православные совсем не в том смысле, как вы. Просим перевести нас в нормальную часть». К этой группе примкнуло и несколько офицеров. Я объяснил им, что часть они не смогут покинуть до окончания срока контракта, но остальные их пожелания будут выполнены. Белогвардейцами они не станут ни когда, на богослужения могут больше не ходить, от боевой и политической подготовки так же освобождаются. Я перевел их на положение хозобслуги – полы мыть, территорию подметать. Они было повозмущались, но я объяснил, что жалование им капает прежнее, а ещё ни одному дворнику в мире так хорошо не платили.
– Остальным ты полностью доверяешь?
– Полностью. И даже более того. Конечный результат превзошёл все мои ожидания. Мы создали такую гвардию, которой ни когда не знала Россия. Петровские преображенцы и семеновцы просто мелкие хулиганы по сравнению с моими ребятами. Былые марковцы, конечно, превосходили нынешних по уровню боевой подготовки, но идейно, духовно мои превосходят даже парней генерала Маркова. Ведь раньше ни кому и в голову не приходило создавать гвардию из людей по-настоящему церковных, а не просто формально православных. Поверьте, командир, мои батальоны полков стоят.
***
В Рунете появился неизвестно кем созданный сайт с непритязательным названием «Депутаты Государственной Думы». А вот содержание сайта было далеко не таким скучным. Здесь на каждого депутата выложили такой компромат, какого свет не видывал, во всяком случае, в подобных объемах. Опытные люди погрузились в состояние крайнего недоумения. То, что они увидели, было попросту невозможно. Матёрых политологов ни сколько не удивило, что такой компромат давно существует, разложен по папочкам и хранится в каком-нибудь сейфе, это как раз было вполне естественно. Но дело в том, что если бы эту информацию продать в розницу, удалось бы выручить где-то под миллиард долларов. Кто мог пренебречь миллиардом, выбросив компромат в открытый доступ, то есть попросту на помойку? Такого человека не могло существовать в принципе, а такой группы людей тем более. Если кто-то захотел сожрать некоторых депутатов, так ведь всё делается по-другому, и тот, кто способен это сделать, прекрасно знает, как это делается. Да тут ведь речь и не шла о некоторых депутатах, компромат выложили примерно на 80 % Думы, это уничтожало всю Думу целиком. Это ни кому не могло быть надо.
Оппозиция вряд ли могла располагать такой информацией, а если бы и располагала, так уж скорее бы её продала, там люди далеко не бескорыстные. К тому же оппозиционеры вполне прагматичны, любой из них понимает, что за такие проказы со стороны власти пощады не будет, потому что это уже не просто критика власти, это разрушение политической системы.
Получается, что это сделала сама власть? Ставров, конечно, не вполне адекватен, но зачем ему это? Он мог указом распустить Думу и назначить новые выборы. К тому же среди обосранных депутатов было много сторонников Ставрова, что окончательно запутывало ситуацию.
Иностранные спецслужбы тоже ни когда не стали бы так проказничать. Они привыкли действовать точечно, тонко, тихо. К тому же это действие и близко не работало ни на одну из целей, которые традиционно ставили перед собой другие государства по отношению к России.
Самые умные политические аналитики сделали вывод: кто бы это ни сделал, он ставит перед собой цель, которую ни кто и ни когда перед собой не ставил, которой теоретически вообще не может быть. Ну а глупые аналитики, как всегда, фонтанировали бессмысленными фантазиями. Тут вообще-то легче всего было подумать на инопланетян, которые решили кое-что на Земле переделать, не будучи осведомленными о самых общих принципах земной политики.
При этом само содержание обнародованной информации ни сколько не смутило «серьёзных людей», да половину из этого они и так уже знали. А вот широкие народные массы совершенно не задавались вопросом, кто это обнародовал и зачем, они обсуждали именно содержание информации, имевшее эффект разорвавшейся бомбы.
Простой человек легко кричит о депутатах: «Они там все воры!», но где-то в глубине души он всё же помнит о том, что нет у него ни каких доказательств повального воровства наверху, и даже отдельные примеры ему трудно было бы привести. И вот теперь, узнав, что они там на самом деле почти все воры, тот самый простой человек чувствовал такой гнев, на какой он раньше и сам себя не считал способным. Ведь вот же точные цифры: кто, кому, когда и сколько. Причем, цифры эти поражали воображение, в них ноли приходилось пересчитывать по несколько раз – уж не показалось ли? Сильно рассердили фотографии объектов недвижимости, принадлежащей депутатам и в России, и зарубежём. Особенно всех оскорбили депутатские виллы в жарких странах, с лазурномраморными бассейнами и красотками в бикини-мини. Яхты тоже оскорбили, после чего на какие-то там «Бентли» ни кто и внимания не обращал.
Да если бы речь шла только о воровстве. Они там извращенцами оказались чуть ли не поголовно. Гомосеков хватало на приличную фракцию. Педофилы тоже не были редкостью. Одному очень известному депутату, оказывается, регулярно приводили мальчиков. Тут даже фотки разместили, смотреть – мороз по коже. Но все смотрели. Видео банных утех с проститутками было на этом сайте самым респектабельным, что только можно было отыскать.
Мало того, у них там оказывается и наркоманов на целую фракцию хватило бы. Героином, конечно, ни кто не кололся, а вот кокаинистов было много. Анашу курили чаще, чем табак. И ещё какие-то жутко дорогие, но не сильно вредные синтетические наркотики.
Короче, депутаты были ворами, развратниками, извращенцами, наркоманами, то есть законченной мразью. В этом и раньше не сомневались, и вот теперь об этом наконец узнали. Народ гудел со страшной силой. Журналистский интерес немного отличался от всенародного. Начали интересоваться связями депутатов с лидерами организованной преступности, о чем на сайте были самые общие сведения, так что тут было ещё копать и копать. Заметный интерес вызвали связи депутатов с установленными иностранными разведчиками. На сайте вообще была информация на все вкусы, от самого грубого, до весьма изысканного.
По Москве прокатилась волна депутатских самоубийств, встреченная злорадным улюлюканьем. Ни кто по этим тварям, конечно, ни одной слезы не уронил, даже вдовы не решались выражать свою скорбь публично. Самоубившихся депутатов хоронили, как правило, по ночам и под усиленной охраной полиции. На похоронах присутствовали только самые ближайшие родственники, а то и вовсе ни кто не приходил. На следующий день большинство могил оказались оскверненными.
Несколько депутатов из самых неумных заявили, что всё это клевета, и они подадут в суд. Все только посмеялись. Ни кого и мысль не посещала, что разоблачение депутатов может быть клеветой, народные избранники ни когда не пользовались в народе ни малейшим уважением. А мысль о том, что эти твари будут отстаивать в суде свои «честь и достоинство» казалась уже и вовсе нелепой.
На сайте не были указаны адреса депутатов, но их узнали, и тогда началось. Депутатские двери и ворота регулярно мазали дерьмом, через заборы летели бутылки с коктейлем Молотова, семьи депутатов быстро переквалифицировались в пожарные команды. Вскоре все жилища депутатов были взяты под усиленную охрану полиции, хотя рядовые полицейские обращались с депутатами очень грубо, и вскоре уже встал вопрос, как защитить депутатов от полиции.
Народные страсти не могут бушевать вечно, через пару недель накал возмущения начал спадать. И тогда стало понятно, зачем всё это было. Появился очень короткий указ президента: «Государственная Дума РФ ликвидируется за ненадобностью».
***
По улице стройными шеренгами маршировали марковцы. Выглядели они потрясающе. Немного зловещая черная форма с белым кантом, глухие воротники-стойки, фуражки с белым верхом, за плечами штурмовые винтовки. Выправка такая, что и для роты почетного караула лучшей не потребовалось бы. А лица… вроде бы и обычные, но что-то в них было особенное. Такой одухотворенности русским людям давно уже не приходилось видеть на лицах военных. И эта одухотворенность в сочетании с чисто военной суровостью делала марковцев похожими на древних героев.
Люди, глядя на них, просто не знали, как реагировать. Кто-то спросил: «Что, второй сезон снимают?» Большинство понимало, что это уже не кино, но ни каких сильных эмоций это изменение реальности не вызвало. В 1918-м белых встретили бы в первую очередь цветам, во вторую проклятьями. В 1992-м – в первую очередь проклятиями, во вторую цветами. А тут не было ни проклятий, ни цветов. Кто-то крикнул: «Наши в городе!» Это была попытка пошутить, впрочем, ни кем не поддержанная. Кто-то куда более воодушевленно закричал: «Слава героям белогвардейцам!» Но и этот крик не поддержали. Какая-то бабушка, явно – ветеран КПСС, что-то злобно шипела, дескать, дожили. А у какого-то старичка, напоминавшего профессора истории, по лицу текли счастливые слезы. И это читалось так же – дожили. А молодежь ни когда не боялась и ни когда не мечтала дожить до возвращения белогвардейцев, для них это было просто прикольно. Их сердца ни в которую сторону не отзывались на белогвардейский марш по первопрестольной. Впрочем, они и не возражали. В этом марше все интуитивно чувствовали предельную серьёзность. Марковцы выглядели в высшей степени настоящими, их ни кому бы и в голову не пришло назвать ряжеными.
Стройные шеренги марковцев подошли к зданию Государственной Думы, где всё ещё находилось более половины депутатов, компромат в отношении которых был наиболее отвратительным. Депутаты непрерывно и нервно совещались, пытаясь найти выход из безвыходного положения. У входа в здание дежурил усиленный наряд полиции, оберегая народных избранников от народного гнева.
Завидев марковцев, полицейские тут же отошли от входа, видимо, белых здесь ждали. Майор полиции подошёл к командиру батальона белогвардейцев, они обменялись несколькими фразами, после чего полиция стала совсем незаметна, а марковцы поротно построились у здания. Одна рота во главе со штабс-капитаном вошла в здание, взяв винтовки наперевес. Осмотревшись, они направились в зал заседаний. С депутатов, которые всё ещё там находились, можно было писать картину: последнее заседание временного правительства. На лицах этих отцов демократии читались отчаяние, растерянность, озлобленность, что угодно, только не чувство вины.
Ни один из депутатов не произнёс ни слова. Тогда штабс-капитан с суровым и благородным лицом громко и презрительно скомандовал: «Разогнать эту сволочь прикладами».
Конечно, это была заранее отрепетированная фраза. И фраза эта не была оригинальна. В своё время в сходной ситуации те же слова произнес ротмистр Мюрат. Эта историческая параллель была сделана вполне сознательно. Люди, которые творят историю, редко обходятся без театральных эффектов, да это, наверно, и правильно. Любой исторический перелом должен быть отмечен хлестким афоризмом и красивой картинкой. Афоризм позаимствовали, а вот картинка была своя, чисто национальная. В зале среди депутатов находились несколько журналистов, так что уже на следующий день суровое благородное лицо русского штабс-капитана облетело все мировые выпуски новостей. Белый офицер бросал свои исторические слова таким презрительным и вместе с тем веселым тоном, что вздрогнул весь мир.
Марковцы выполнили приказ с буквальностью несколько даже избыточной, жестоко погнав депутатов из здания прикладами. А на улице «эту сволочь» уже ждала разъяренная толпа. Но толпа обломалась, полиция подогнала к зданию Думы автобусы, на которых депутатов доставили в СИЗО. Компромат на большинство из них вполне соответствовал целой россыпи статей уголовного кодекса.
