Сергей Эрнестович Поляков
Феноменология психических репрезентаций
Глава 1.10
Образ и его значение
1.10.1. Чувственное значение образа
Б. Г. Мещеряков (2007) так определяет понятие значение:
1) в узком смысле – «невидимая» внутренняя сторона знака, его «душа»: мысленное содержание, связываемое с тем или иным знаком; 2) согласно Р. Барту, «значение – это соединение того, что означает, и того, что означается; это не форма и не содержание, а связующий их процесс»; 3) в более широком смысле – для человека все может иметь значение (орудия, ситуации, события частной жизни и общественной истории, люди, природные объекты, слова, изображения и т. д.), но далеко не все есть знак [с. 213].
В Большом толковом психологическом словаре (2001) читаем:
Значение. …Представление, связанное с используемым физическим символом, то, что он обозначает… [с. 284].
Там же подчеркивается, что ни один символ сам по себе не «несет», не «имеет» значения. Значение находится в умах говорящих/слушающих. Символ выполняет функции устройства для достижения единства денотативного (передаваемого объектами или образцами) и коннотативного (подразумеваемого) значений. Понятие значение рассматривается в литературе в первую очередь применительно к знакам и их образам, особенно часто – к словам и другим символам.
Однако термин значение непосредственно касается всех психических явлений, так как любое из них становится понятным объектом сознания лишь тогда, когда наполняется для субъекта конкретным смыслом. Р. Якобсон (1985) считает, что:
…в человеческом обществе все пять органов чувств выполняют семиотические функции. Среди многочисленных примеров можно указать знаки, передаваемые через осязание (рукопожатия, похлопывания по спине, поцелуи), обоняние (запах духов или ладана) и вкус (дегустация блюд или напитков). Хотя систематическое исследование семиотических аспектов подобных знаков в разных культурах дало интересные и неожиданные результаты, совершенно очевидно, что наибольшая часть социально значимых, богатых и существенных для человеческого общества знаковых систем воспринимается посредством зрения и слуха [с. 323].
Б. Рассел (2007) полагает, что:
…«значение образов» – это самая простая разновидность значения, поскольку образы похожи на то, что они обозначают, тогда как слова, как правило, нет. Об образах (воспоминания. – Авт.) говорится как о «копиях» ощущений. …Для практических целей мы оправдываемся предположением, что в данном случае наш образ воскресил в памяти то, чем была комната, когда мы видели ее в предыдущий раз. Мы можем тогда сказать, что наш образ «обозначает» комнату [с. 240–241].
Что же такое «значение образа», что оно представляет собой феноменологически? Рассмотрим, чем, например, различается восприятие нарисованной карандашом на белом листе окружности, наблюдаемой взрослым человеком, младенцем и животным. Очевидно, что оно различается в первую очередь значением, которое имеет данное зрительное впечатление для каждого из них. Для взрослого – это осмысленный образ – знак определенной геометрической фигуры. Для младенца и животного – это ничего не значащее зрительное впечатление, лишь прообраз, то есть лишь потенциальный образ. Это сенсорное впечатление может достаточно долго находиться в сознании, если ребенок или животное, например, смотрят на него.
Оно бессмысленно для них, но тем не менее ими осознается. Можно даже выработать на него условный рефлекс, связанный, например, с приемом пищи. Последнее свидетельствует о наличии у них осознанной психической репрезентации, которая, однако, не является для них до поры до времени объектом и не выделяется ими в качестве особой сущности. Если, например, визуальная репрезентация окружности начинает всякий раз предшествовать приему пищи, то она уже выделяется в качестве отдельной сущности, что придает ей элемент некоторой понятности и превращает ее в объект восприятия. «Понятность» может быть самой элементарной, когда объект приобретает, например, оттенок чего-то приятного или, напротив, чего-то угрожающего. «Непонятность» же визуального впечатления делает его восприятие неактуальным для сознания, фоновым и исключает его из зоны активного внимания. Таким образом, «понятность» и «понимание» присущи не только вербальному, но и чувственному уровню моделирования реальности. Так, лев, например, понимает на чувственном уровне, что появление слона или другого льва несет в себе угрозу, а появление газели – приятные возможности, и действует соответственно.
А. Н. Гусев (2007) пишет:
Специфика перцептивного образа в том, что мы переживаем значение предмета одномоментно – мы просто чувствуем, что перед нами та или иная вещь. И лишь в специально организованном психологическом эксперименте, где испытуемому предъявляются зрительные стимулы на очень короткое время, можно этот процесс означивания «развернуть» во времени. Будем увеличивать время экспозиции и спрашивать испытуемого, что он увидел в очередной пробе. Сначала он скажет, что на экране мелькнуло что-то темное, затем (при увеличении времени предъявления) он сообщит, что увидел нечто прямоугольное и синее, и вдруг (после очередного увеличения времени) он уверенно скажет, что это книга в темно-синей обложке [с. 27].
Иными словами, «дозы» сенсорных впечатлений может быть недостаточно для опознания предмета. Возникает вопрос: каким образом нечто «темное» вдруг приобретает много характерных и понятных признаков? Я полагаю, что происходит это в силу того, что смутное впечатление, неясный прообраз в какой-то момент актуализируют в сознании имеющуюся в памяти модель-репрезентацию книги. В результате образ восприятия приобретает четкое значение. Следовательно, модель-репрезентация известного объекта и есть значение данного мгновенного образа восприятия. Например, значением образа зрительного восприятия книги является ее модель-репрезентация, а значением визуального образа восприятия близкого человека является модель-репрезентация данного человека, существующая в нашем сознании.
Новорожденный, по-видимому, обладает врожденной способностью формировать перцептивные впечатления. Однако его впечатления, в частности зрительные, не несут для него значения, так как не могут до его рождения возникать и тем более связываться с другими психическими феноменами. Как и почему эти изначально бессмысленные феномены вдруг начинают приобретать значение?
О визуальных образах восприятия у новорожденного говорить, видимо, нельзя, так как у него еще почти нет понимания собственных сенсорных впечатлений, которые почти не связаны между собой. Они являются сознанию, то есть осознаются младенцем, но он их не понимает. Они еще не стали для него репрезентациями окружающего мира, так как практически не акуализируют в его сознании ассоциаций – элементов значения. Хотя постепенно все меняется. Г. Эббингауз (1998) пишет:
Дитя видит нечто блестящее, белое; оно схватывает его и, как обычно делают дети, рефлекторно подносит ко рту. Случайно схваченное им оказывается куском сахара; он замечательно вкусен, ребенок крепко держит его, сосет и съедает. Все испытанные при этом переживания – вид предмета, движения рук и кисти, очень приятный вкус и сосательные движения – так близки друг к другу по времени, что они ассоциируются друг с другом, и эта ассоциация становится тем прочнее, чем чаще повторяется подобный опыт. Поэтому в последующих случаях ребенок при взгляде на кусок сахара тотчас же будет предвосхищать в представлениях его приятный вкус так же, как и ощущения, исходившие от движения рук и сосания, которые присоединялись к этому вкусу, и эти представления вызывают более или менее сильное стремление к выполнению соответствующих движений: рука будет протягиваться, рот и язык – делать сосательные движения… [с. 101].
Несмотря на то что уже первичное визуальное впечатление, возникающее при восприятии объекта, доступно сознанию ребенка, этого впечатления самого по себе, без связей с другими психическими явлениями недостаточно для того, чтобы стать понятной моделью данного элемента реальности. Впечатление присутствует в сознании и потому осознается как таковое, но непонятно ребенку, так как не имеет специфического (хотя бы чувственного) значения и не является поэтому репрезентацией чего-либо. Как только сенсорное впечатление начинает вызывать первые ассоциации (образ небольшого белого объекта ассоциируется с его вкусом, твердостью, шершавостью и т. д.), можно говорить о начале его «чувственного понимания» вследствие возникновения элементарной модели-репрезентации объекта, а следовательно, и о трансформации непонятного сенсорного впечатления в понятный ребенку зрительный образ восприятия куска сахара или непонятного вкусового ощущения – в понятное (на чувственном уровне) приятное ощущение сладкого. «Понятность» зрительного образа и заключается в приятности, сладости, шершавости и т. д. воспринимаемого объекта.
Образ восприятия тогда презентирует что-то, когда за ним стоит хоть какая-то модель-репрезентация, несущая в себе пусть лишь минимально, но уже понятный субъекту смысл. Придавать репрезентации объекта понятный смысл могут, например, модели того же объекта, но иной модальности, представленные в сознании ребенка одновременно с основной – зрительной (не только белое, но и твердое, сладкое, тающее во рту и т. д.). При этом объект познается ребенком как бы в разных плоскостях, и каждая модель объекта, возникающая в новой модальности, становится значением параллельно возникающих в других модальностях альтернативных чувственных моделей.
М. Мерло-Понти (1999) говорит о том же:
…Если мы принимаем «чувствование» в классическом смысле, значение чувственного не может быть заключено нигде, кроме как в других наличных или возможных ощущениях [с. 37].
Для того чтобы испытать ощущения тяжести, теплоты, громкости или красного цвета, недостаточно «воздействия простого, изолированного раздражителя», как пишут в литературе. Нужно еще предварительное обучение, то есть построение разных сенсорных моделей данного объекта, определенных психических структур, исходное наличие которых необходимо для последующего возникновения даже «простого» специфического ощущения. Поэтому понятное субъекту ощущение – это ни в коем случае не «непроработанный, элементарный опыт чувства или осведомленности о каких-то состояниях внутри или вне тела». Это уже глубокое и разнообразное знание о реальности, за которым стоит модель-репрезентация объекта, вызвавшего ощущение.
Итак, значение образа восприятия объекта – это модель-репрезентация данного объекта. Вербальные компоненты значения[68] появляются позже. Дж. Гибсон (1988) пишет:
Гештальтпсихологи признавали, что смысл или значение вещи воспринимаются, по-видимому, также непосредственно, как и ее цвет. Значение предмета, как говорится, написано на его лице, и поэтому он обладает физиономическим качеством в том смысле, в каком обладает этим качеством человек, эмоции которого проявляются на его лице. …Как можно объяснить валентности, то есть те свойства объектов, которые приглашают вести себя определенным образом, навязывают поведение? Никто (даже среди гештальттеоретиков) не считал их физическими свойствами, и классическая физика с ними действительно не имела дела. А коль скоро это так, то они могут быть только феноменальными… [с. 204–205].
«Смысл или значение вещи воспринимаются так же непосредственно, как и ее цвет» именно потому, что они и являются пусть феноменально иными, но тоже чувственными репрезентациями той же самой цветной вещи. Чувственные модели объекта, представленные в разных модальностях, и есть то, что принято считать феноменальными свойствами объекта. Именно благодаря им «вещь говорит, что она собой представляет», а «значение предмета написано на его лице».
У. Найссер (1981) тоже отмечает, что:
…восприятие часто кажется прямым в том смысле, что мы осознаем значения, как бы не замечая физические детали, из которых они строятся. По крайней мере, мы часто не можем описать эти детали… [с. 91].
Ребенок в процессе непосредственного взаимодействия с окружающим миром приобретает личный чувственный опыт. Кроме того, ребенок в процессе совместных действий со взрослыми и в процессе усвоения языка интериоризирует и объективное вербальное знание человечества о мире.
Е. Е. Соколова (2005) пишет:
…исходно значение задается индивидуальному субъекту (ребенку) в виде надындивидуальных форм, которые субъект должен превратить в индивидуальное в процессе обучения. Это усвоение происходит путем формирования у него (в совместной деятельности со взрослым) систем способов действий (операций) с предметами в соответствии с существующими в общественном сознании «эталонами». …Операциональные значения предшествуют по времени своего возникновения в онтогенезе вербальным значениям. …Усваивая эти схемы (действий. – Авт.), ребенок овладевает операциональными значениями… задающими последовательность конкретных операций и движений, необходимых для решений соответствующих задач… Операциональные значения не сменяются затем вербальными, а продолжают существовать и во взрослом сознании в системе других значений [с. 231–233].
Рассматриваемое здесь автором «операциональное значение» представляет собой вариант чувственного значения. Последнее, кстати, не может сформироваться без взаимодействия субъекта с объектом восприятия. Операциональное значение образа восприятия объекта представляет собой совокупность ощущений и других образов, возникающих у субъекта в процессе взаимодействия с объектом. Эти ощущения и образы репрезентируют как изменения объекта, так и изменения самого субъекта в процессе их взаимодействия, протекающего «в соответствии с существующими в общественном сознании “эталонами”», то есть в то время, когда ребенок подражает взрослому и учится у него приемам действий с конкретными объектами.
Как я уже отмечал, мир можно понимать и на чувственном уровне без вербального значения образов, что демонстрируют нам прекрасно адаптированные к своему миру животные. Младенец, сосущий кусок сахара, тоже по-своему что-то понимает в нем.
Обсуждая пациентов с восстановленным зрением, А. Н. Гусев (2007) напоминает, что:
У больных…, прозревших после операции, наблюдается дефицит знания о значении воспринимаемых предметов: они видят, используя термин Дж. Гибсона, видимое поле, наполненное приобретенной вновь чувственной основой, но не могут адекватно воспринимать видимый мир в его предметной означенности [с. 39].
И это естественно. Возникающие у них впервые зрительные впечатления никак не соотносятся ни между собой, ни с сенсорными впечатлениями другой модальности, ни с их вербальными значениями. Поэтому они и не являются пока визуальными образами конкретных объектов. Только в процессе достаточно длительного взаимодействия больного с окружающей реальностью эти новые зрительные впечатления начинают соотноситься и связываться с привычными для данных пациентов моделями-репрезентациями, составленными преимущественно из тактильных и слуховых образов. Именно это придает новым зрительным впечатлениям понятное для субъекта значение, превращая их в реальные репрезентации окружающего мира. Поэтому, чтобы понять визуальное сенсорное впечатление, создаваемое токарным станком, больному и требуется предварительно ощупать этот объект [Р. Л. Грегори, 1970].
А. Н. Гусев (2007) замечает:
Значение образа всегда опосредовано не только и не столько индивидуальным опытом субъекта, но в большей степени культурно-историческим опытом всего человечества, особенностями воспитания и обучения. Это так называемое сверхчувственное свойство образа, оно лежит вне наших органов чувств, и его нельзя понять, исходя из особенностей стимуляции [с. 27–28].
Совершенно верно, потому что это называемое автором «сверхчувственным» свойство образа на самом деле является не свойством, а важной составной частью значения образа – его вербальным значением, которое приобретается в результате интериоризации субъектом вербального знания об объекте, распространенного в данном обществе. С. И. Розум (2006) обращает внимание на то, что вербальное знание об объекте может даже менять восприятие объекта, влиять на его образ:
В связи с тем что значение – это сложная психологическая структура, иные ее компоненты могут оказывать влияние даже на формальные характеристики перцептивного образа, которые, казалось бы, должны просто по физиологическим законам зависеть исключительно от свойств объекта как такового. Эксперименты, однако, показывают обратное. В одной из ранних работ Дж. Брунера 10-летние дети при восприятии монет переоценивали их размеры по сравнению с детьми, которые воспринимали просто картонные кружочки тех же размеров, что и монеты. Причем дети бедных родителей переоценивали размеры монет больше, чем дети богатых родителей… Роль значения объекта в восприятии его формальных характеристик настолько очевидна, что даже отражена в пословице «У страха глаза велики» [с. 187].
Влияние вербального знания об объекте на формальные характеристики его перцептивного образа действительно интересно и удивительно.
1.10.2. Осознание образа
В литературе часто смешивают значение терминов понимание и осознание. В определении понятия осознание нет ясности, что, в общем-то, и неудивительно вследствие отсутствия ясности в отношении самого понятия сознание.
Вот лишь несколько существующих определений:
Сознательное… все осознаваемое человеком содержание: образы, мысли, переживания и желания, о существовании которых мы знаем. …Синоним – опыт, осознанность… [Б. Г. Мещеряков, 2007, с. 305].
Осознание – представленность субъекту в данный момент того или иного содержания сознания, в котором он может отдать себе отчет [Е. Е. Соколова, 2005, с. 326].
Осознание – субъективное состояние, пребывая в котором человек понимает суть каких-либо вещей, событий, своего внутреннего «Я» и его воздействие на свое поведение [Большая психологическая энциклопедия, 2007, с. 306].
Если принять эти определения, то как быть, например, с состоянием помрачения сознания, когда больной в сознании, но оно сильно изменено? Обсуждая состояние помраченного сознания, К. Ясперс (1997) пишет:
Психическая жизнь, так сказать, распадается, и отдельные переживания происходят вне связи друг с другом. Остаются только единичные, изолированные акты; сознание оказывается совершенно раздробленным. Содержание сознания становится в высшей степени противоречивым… так что ничего нельзя вспомнить [с. 188].
Очевидно, что при таком состоянии сознания человек не в состоянии «отдавать себе отчет в содержании своего сознания, тем не менее психические переживания присутствуют в этот момент в его сознании. И для внешнего наблюдателя факт наличия у больного осознанных психических переживаний очевиден.
Я исхожу из того, что всякий возникающий у человека психический образ или ощущение всегда осознаны. Нет и не может быть неосознаваемых, то есть принципиально недоступных нашему «внутреннему взору» психических образов и ощущений, так же, как не может быть сухой воды или горячего холода. Бессознательные образы и ощущения не могут существовать хотя бы потому, что о наличии у себя психических явлений мы знаем лишь благодаря своей интроспекции. И нет иного способа их обнаружения и рефлексии (если, конечно, мы говорим о психических феноменах, а не о чем-то другом, например о поведении или чертах характера).
Следовательно, странное утверждение о наличии у нас бессознательных психических явлений (образов и ощущений), которые в принципе не могут быть обнаружены нашим «внутренним взором», – очевидная нелепость, превратившаяся, однако, в одну из доминирующих в психологии теорий[69]. При этом я не сомневаюсь в существовании (и даже частом преобладании в нашем сознании) явлений, которые мы плохо понимаем или не понимаем вовсе. Но непонимаемое – это не бессознательное.
Хотя с прагматической точки зрения (например, для психотерапии) неважно, как такие явления называть. Вместе с тем для теоретической психологии эти различия чрезвычайно важны и носят принципиальный характер. Тем не менее в психологии преобладает пока иная точка зрения, хорошо иллюстрируемая, например, следующей цитатой:
…не следует смешивать понятия «сознание» и «осознание». Не все, что даже в данный момент входит в мой сознательный образ мира, является осознанным (курсив мой. Авт.). Осознание означает, что в данный момент жизни я отдаю себе отчет, скажем, в том предложении, которое я сейчас пишу, или в том, что я сейчас запираю дверь, у которой очень сложный и трудный замок. Однако одновременно с этим в моем сознательном образе мира много неосознанных содержаний. Запирая дверь, я, например, не осознаю, что говорит мне вышедшая из своей квартиры соседка, которая стоит в коридоре, хотя при изменении условий деятельности всегда могу осознать это. Таким образом, объем понятия «сознание» включает в себя то, что З. Фрейд называл собственно сознанием, и то, что он же назвал предсознательным (предсознательное – это не осознаваемое в данный момент, но потенциально могущее быть осознанным), то есть не все сознательное осознано. При этом в самом результате акта осознания надо отличать минимум два (возможно, более) уровня осознания (В. Вундт называл их сознанием и вниманием) [Е. Е. Соколова, 2005, с. 209].
Парадоксально, но то, что «входит в сознательный образ мира», предлагается рассматривать как неосознанное, так как осознанное – это якобы лишь то, что является содержанием рефлексирующего сознания – «то, в чем я отдаю себе отчет». Мне представляется, что такое определение понятия осознание неадекватно хотя бы потому, что человек, находясь в полном сознании и выполняя, например, ответственные и сложнейшие действия: операция хирурга, работа авиадиспетчера, вычисления увлеченного работой математика и т. п., в минуты наивысшего напряжения обычно «не отдает себе отчета в том, что» имеет в это же время какие-то конкретные образы, ощущения, репрезентирующие ему эту высокосознательную произвольную умственную деятельность. Очевидно, что человеку, занятому сложной психической деятельностью, просто в этот момент не до размышлений о своем психическом содержании, и его рефлексия направлена на контроль качества собственных сложных действий, а не на контроль содержания собственных переживаний и даже – не на сам факт их наличия.
Более правильным я считаю такое косвенное определение:
…Сознание выступает как эмпирический феномен осознанности («непосредственной данности»)… [Психологический лексикон, 2005, с. 181].
Иными словами, осознание понимается здесь как «непосредственная данность» любого психического содержания субъекту. Иными словами, сам факт присутствия чего-то в сознании, а следовательно, существования в качестве психического явления, позволяет говорить об осознании данного «нечто». Следовательно, для того чтобы «нечто» (ощущение, образ, желание, влечение и т. д.) осознавалось человеком, достаточно самого факта наличия этого психического явления в его психике. Если человек ощущает, воспринимает или чувствует что-то, то это что-то им осознается, даже если он вовсе не понимает значения этого психического содержания и вообще не рефлексирует по его поводу.
Для признания факта осознания ощущения, образа, другого психического явления не требуется, чтобы они сопровождались рефлексией, то есть чтобы в сознании возникали дополнительно мысли о них. Например, идеи относительно факта наличия данного явления в сознании, причины его появления, его влияния на поведение человека и т. д. Влечение, например, осознается уже тогда, когда человек почувствовал его, а не тогда, когда задумался о том, почему оно у него возникло и как оно на него действует. Это уже не осознание, а рефлексия. Если вы почувствовали голод или боль, то вы уже осознаете их. И неверно утверждение, что вы их осознаете только тогда, когда у вас дополнительно возникла вербальная мысль о том, что вы захотели есть или что у вас что-то болит. Если у вас возникла мысль о переживаемом вами психическом феномене, значит, вы начинаете его не только осознавать, но и понимать, то есть рефлексировать по его поводу. И чем больше у вас мыслей о нем, тем глубже его понимание, но не осознание, так как осознание имеет только одну степень. Оно или есть, и тогда есть психическое явление, или его нет, и человек находится без сознания. Хотя многие исследователи считают иначе, но это отдельный и долгий разговор [см.: С. Э. Поляков, 2004].
Чтобы понять разницу между осознанием и пониманием, проще всего провести аналогию между появлением образов в сознании и появлением символов на экране. Если непонятный символ появляется на экране, то он уже есть. Он уже осознан, факт осознания его наличия состоялся. Вне зависимости от того, понимают ли его зрители. Также и образ или ощущение, появляющиеся в сознании, уже есть и, следовательно, осознаются как нечто данное, даже если не понимаются человеком. Осознание здесь – нечто вроде субъективно очевидного факта появления или наличия в сознании новой сущности. Если нет осознания, то нет и явления, то есть психического события, феномена. Если символ, например иероглиф, появился на экране, но непонятен зрителям, то они его видят, хотя и не понимают. Также и в сознании, часто и в большом количестве, появляются феномены, которые, будучи осознаны, остаются непонятными или плохо понятными человеку. Больше того, такие феномены явно преобладают среди наших психических явлений.
Таким образом, для того чтобы стать явлением сознания, психическому феномену, например визуальному образу, достаточно просто возникнуть в «потоке» соответствующих явлений сознания. Ему не требуется быть понятным. Он может быть как совершенно понятным для взрослого человека, например образ яблока или стула, так и совершенно непонятным – какая-то надпись на древнем языке, которая для другого человека, возможно, является символом, много что означающим. Впрочем, любой визуальный образ минимально понятен человеку уже хотя бы как некое явление, возникшее в его сознании. Как нечто существующее.
В отличие от осознания ситуация с пониманием образов, а тем более с последующим их возвращением в сознание и повторным рассмотрением, гораздо более сложная. Почти непрерывно в сознании возникают мгновенные образы. Большинство этих образов, возникая на очень короткое время, в принципе не могут стать предметом внимательного рассмотрения хотя бы в силу ограниченности объема сознания. Иными словами, они очевидно избыточны, и человек явно не в состоянии как внимательно рассмотреть, так и сохранить их в памяти.
В привычной для нас обстановке, где нас окружают знакомые вещи, захлестывающая нас избыточность сенсорной информации компенсируется существующими у нас моделями-репрезентациями типичных объектов и ситуаций, которые способны запускать стереотипные привычные формы реагирования. Представьте теперь, что вы впервые попали в колоссальный супермаркет, забитый неизвестными для вас товарами, и быстро идете по нему, пытаясь заметить и запомнить все, что видите, да еще и выбрать что-то необходимое. Много ли успеет ухватить, удержать, а потом еще и воспроизвести ваше сознание? Думаю – не очень.
Кроме процесса осознания мгновенных перцептивных образов, существуют еще и процессы их селекции, фиксации в памяти и последующего воспроизведения. Мгновенные образы, которые остались вне этих процессов, не могут в будущем быть извлечены из памяти, хотя и пребывали в сознании определенный, пусть и короткий период времени, и, более того, некоторые из них смогли даже как-то повлиять на формирование сохранившихся в памяти итоговых образов восприятия. Большинство исследователей, особенно не задумываясь, относят такие вполне осознанные образы к области бессознательного психического на том основании, что человек не помнит о них в последующем и они выпадают из дальнейших операций сознания.
Можно провести такую метафорическую аналогию. История мира складывается из бесчисленных событий, которые происходят с каждым живущим сейчас человеком. Но в «объектив истории» попадает лишь незначительная часть важнейших из них. Остальные никогда более не станут предметом истории, так как не попали в материальные носители ее памяти и бесследно канули в Лету. Однако они все же были реальными историческими событиями. Они существовали. Так, и многие наши психические явления, будучи сознательными в момент своего существования, далее уже не участвуют во вторичных операциях сознания. И если вдруг позже удается экспериментально обнаружить их влияние, например на восприятие испытуемых, у многих исследователей возникает понятное желание отнести их к бессознательным явлениям, так как их якобы не было в сознании, раз у испытуемых нет о них воспоминаний.
Критики могут сказать мне, что неважно, как называть плохо понимаемые нами психические феномены: бессознательными или непонимаемыми, так как суть от этого не изменится и они нам понятнее не станут, а все дело лишь в терминологии. Однако используемая сейчас в психологии неправильная терминология отнюдь не так безобидна, как может показаться. Для опытных исследователей все более или менее понятно, но для тех, кто лишь начинает знакомиться с психологией, очень важно сразу понять, что никакого «двойного дна» в психике нет, в ней нет никаких недоступных интроспекции бессознательных психических явлений, а есть только то, что каждый при некотором усилии может там обнаружить.
