Сергей Нилус
Сила Божия и немощь человеческая

VI

Между тем слух о чудесном возвращении Михаила дошел до его матери, и она тотчас прибежала к сыну. При виде матери Михаила объял какой-то страх, его точно невидимая сила трясла, как это бывает с бесноватыми.

Мать сейчас же в страннике признала своего сына и повела его домой.

Опомнившись от страха, Михаил просил немедленно послать за приходским священником, отцом Алексием, в село Гришкино. Желание Михаила исполнили.

Узнав от посланных о случившемся с Михаилом, священник был в недоумении от такого необыкновенного случая: «Уж не бес ли, явившись в образе человеческом, морочит людей?» – подумал священник и поспешил отправиться к Трудниковой. Тут священник читал над Михаилом заклинательные молитвы из требника Петра Могилы, но не мог обнаружить в молодом человеке присутствия злого духа. Странным казалось только то, что со времени, как Михаил увидел свою мать, его не оставляла какая-то робость… Чтобы получше убедиться, что в Михаиле нет беса и сам он – не злой дух, принявший образ человека, священник взял его с собой в церковь, отслужил молебен Спасителю, Божией Матери и святителю Николаю Чудотворцу и велел в алтаре принести перед Господом чистосердечное покаяние во всех грехах своих по чину Православной Церкви.

Михаил от искреннего сердца исповедал отцу своему духовному все, что только мог припомнить из прежней жизни, когда над ним тяготело материнское проклятие. Прочтена была и молитва, разрешающая его ото всех грехов.

Священник все время ожидал, что вот-вот исчезнет привидение, но Михаил оставался по-прежнему Михаилом. Тем не менее и после этого сомнение не оставило священника, и он побоялся допустить Михаила к причащению Святых Таин.

Вскоре после этого Михаил был взят в близлежащий Моденский Николаевский монастырь и там, еще дважды исповедавши грехи свои сперва перед настоятелем, а потом перед монастырским духовником, сподобился, наконец, приступить и к Страшным Христовым Тайнам.

VII

Любопытство Трудниковой, а еще более желание убедиться в истинности явления своего сына, так как она и глазам-то своим не слишком доверяла, заставили ее отправиться в Лентево на могилу, в которой она хоронила своего сына. Ей хотелось, было, просить отрыть могилу и посмотреть, что там находится, но время сделало свое: на месте, где было погребено тело или то, что считали телом Михаила, были возведены постройки, и могила не могла быть найдена^[59].

Недели три после своего появления жил Михаил дома. После того его потребовали к становому в волостное правление для допроса, точно ли он то самое лицо, за которое себя выдавал. Михаил и перед становым стоял на своем, а чтобы сильнее его убедить в истинности своего показания, он перед всеми, здесь бывшими, начал перечислять становому его сокровенные грешки.

Крестьяне, перед которыми Михаил открывал темненькие тайны станового, подтверждали, что он говорит правду, и только изумлялись, как это могло быть ему известным, но правда эта настолько не понравилась становому, что он приказал обличителя своего высечь розгами, а затем, как преступника, заковал его в кандалы.

Произведя суд и расправу, становой отправился проверять показание Михаила в Миндюкино.

– Твой это сын? – предложил он вопрос матери Михаила.

– Мой! – отвечала она утвердительно.

– Ваш ли это селянин? – обратился он к прочим миндюкинским крестьянам.

– Наш! – ответила толпа в один голос.

– Эх, вы, дураки, дураки! – стал их увещевать становой, – теперь стоит рабочая пора: уедете вы все в поле – а как спалит он вам всю вашу деревню, вот и будет он вам тогда ваш. Раскаиваться будете, да поздно будет.

Повесили носы мужики, почесали затылки, и никто – ни слова.

Алексей Купцов, самый богатый крестьянин из всего Миндюкина, первый отказался от Михаила, за ним – другие, и один по одному все присоединились к Купцову, и Михаила в скором времени, подержавши в холодной, упрятали в дом умалишенных.

На другой день после своего отказа от Михаила Алексей Купцов, первый от него отказавшийся, заболел и вскоре умер от водянки. Миндюкинцы тут же усмотрели в этом кару Божию за Михаила, но, конечно, пальцем не шевельнули, чтобы выручить бедняка из сумасшедшего дома. Тем не менее, «глас народа – глас Божий», говорит пословица. Да и самая пословица, говорится тоже, во век не сломится, а ломаются и сокрушаются, как утлые ладьи, как гнилые деревья, лишь те, кто попирает правду Божию и правосудие…

* * *

Здесь конец рукописи.

В тех же шестидесятых годах, если не изменяет мне память, в журнале «Странник» было напечатано сообщение о случае с одним ямщиком села Костина Петербургской губернии. Этот ямщик водил своих лошадей на водопой на речку и вдруг, к неописуемому своему ужасу, увидал, что ветви прибрежных ракит, как бесчисленной стаей ворон, усеяны бесами. От тяжести их гнулись ракитовые ветви до самой воды.

Вне себя от страха ямщик бросил лошадей и что было мочи побежал на село, а бесы кричали ему вдогонку:

– Наше время – наша воля! Наше время – наша воля!..

Рассказал ли он об этом своему духовному отцу или другому кому поведал, только рассказ этот увидел в свое время свет в духовной печати и, конечно, вскоре был позабыт невнимательной памятью современников.

В Бозе почивший один из современных нам праведников отец Амвросий Оптинский восстановил его в памяти тех немногих внимательных, которые скорбными очами смотрели на события, совершающиеся в мире и зарождающиеся в Православной России. Тогда еще, с лукавых дней шестидесятых годов, зарождались только они, эти события, но верующий дух проникал в тайну их беззакония и трепетал перед ее угрозой. И отец Амвросий не утешал своей всероссийской паствы, своих детей по духу, надеждами на просветление горизонта России, уже и в то время смущаемой тлетворными поветриями с Запада, и, вспоминая колпинского ямщика, скорбно повторял зловещую бесовскую угрозу торжества бесовской воли, бесовского времени.

И теперь, когда восклонишь от земли свой взгляд, потупленный и скорбный, когда оглядишь исполненным тягчайшего ужаса взором на то беснование, которому предается молодая сила страны, что еще сравнительно недавно была святою Православною Русью, разве что историей Михаила Трудникова, здесь рассказанной, и можешь себе объяснить причину осатанения нашей несчастной, гибнущей и все вокруг себя губящей молодежи.

Не над всею ли ею и не над нами ли, их отцами и матерями, тяготеет почти поголовное проклятие наших отцов и матерей, из воли и повиновения которых мы с такой жестокой ненавистью вышли, презрев и растоптав все то святое, чем были живы они, чему они веровали и молились и чем строили они в былые времена то, что мы с таким остервенелым озлоблением разрушали, а теперь доканчиваем? Но в Михаиле Трудникове сила сатанинская, овладев им через материнское проклятие, действовала потаенно, скрывая целых двенадцать лет и себя, и свое орудие; теперь же она работает явно: тогда в невежестве темного простолюдина, но с боязнью перед светом его веры, теперь – в «образованности» толпы и ее руководителей, открыто и дерзко – во тьме их отступничества и безверия. Но сатана и его темные силы все те же, что и семь с половиною тысяч лет назад. Увы! И соблазняемые им люди, отступившие от Христа, все те же и, как некогда в раю до своего изгнания, так и теперь продают блаженство вечности за плод познания… одного зла.

Несчастные, жалкие, ослепленные, безумные Мишки Трубниковы!

Кому только за вас молиться? Чьи «ниточки», Христа ради за вас поданные, могут вас вырвать из когтей диавольских? Ведь большинство ваших отцов и матерей уже разучились и молиться и веровать!..

Помилуй нас, Господи! Господи, помилуй!

Тринадцатого июля 1906 г. Николо-Бабаевский монастырь.

Послесловие

Я еще работал над рукописью, готовя ее к печати, когда над злополучной Сызранью разразилось страшное несчастье: объятый пламенем большой цветущий город с пятидесятитысячным населением сгорел в течение одного дня дотла, унеся в своем разрушении множество человеческих жертв. Обратимся к официальному сообщению господина Алексея Толстого: «…сгорела часть города, но все же это, хотя и было большим бедствием, не представлялось еще катастрофой. Вдруг около пяти часов пополудни на город обрушился по направлению с севера на юг смерч, циклон, или ураган – одним словом, нечто невообразимое, что разметывало стоги на лугах и железные листы с городских крыш относило на расстояние до пятнадцати верст от города. К какому роду метеорологических явлений должна быть отнесена эта буря, сказать трудно, но показания обезумевших от ужаса жителей в этом случае не расходятся – это было нечто невообразимое. Подняв весь пыл и жар с горевшей части города, ураган в какие-нибудь тридцать минут зажег ими всю центральную часть города одновременно, так что через час весь город был объят пламенем… Мне кажется, – пишет далее составитель этого сообщения, – что этого краткого описания достаточно, чтобы убедить читающую публику, что катастрофа должна быть отнесена к разряду стихийных бедствий…»

К какому разряду бедствий или метеорологических явлений отнесешь ты кару Сызрани, боголюбивый мой читатель, после прочтения моей рукописи?… Не слышишь ли ты в набатном гуле колоколов, несущемся над ее пожарищем, злорадного сатанинского хохота:

– Наше время – наша воля! Наше время – наша воля!..

Помилуй, Господи!.. Господи, помилуй!..

«Покайтеся, люди, а то все такожде погибнете!»

Марк Фраческий

Исполняется вторая тысяча лет с той великой и таинственной ночи, когда разверзшееся небо открыло пастухам вифлеемским сонмы сил ангельских и наполнилось дивным славословием: Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение!.. Тысяча девятьсот восемь лет, как день один, кануло в вечность с той великой и препрославленной ночи, когда Сын Божий, Предвечный Младенец, вся исполняяй Неописанный, вселившись в утробу Девичью, явил спасение миру Своим воплощением, готовясь волею Своею исполнить волю Отца Своего Небесного и совершить воедино с Собою и со Отцем и Духом Святым все верующее в Него человечество, искупив его крестной Своей смертью и воскресением от рабства диаволу, греху и смерти.

Побелели нивы, близится жатва… и жатвы так много, что перед страдой предстоящей, непосильной слабым человеческим силам, трепетное сердце человеческое взывает к Господину жатвы – да вышлет Он делателей Своих на ниву Свою.

«Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажите горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет, и ничего не будет невозможного для вас…»

Сказавший то Сам Христос Господь, днесь и во веки Той же, Он – Господин жатвы, от Него и делатели: помолимся Ему и изведет Он их на жатву Свою, на мир Свой, на мир души моей, на мир всех, любящих Его и чающих второго и славного Его пришествия на землю для Страшного и нелицеприятного суда над искупленным Его страданиями человечеством.

Христос днесь Той же и во веки! Сила Его та же и теперь, что была от создания и прежде создания мира в премирной вечности, и силы Его, совершающейся в Церкви, и врата адовы не одолеют. Что же это за сила такая, в чем ее проявление? Мы, именующие себя христианами, так далеко ушли теперь от полноты и простоты первоначального христианского ведения, что нам непонятна и чужда стала сила эта, заключенная вся в явлениях силы и духа, а не в словах премудрости человеческой. А между тем, она была и, стало быть, она жива и до сего времени, стало быть, есть она и теперь, только мы-то, насильно отторгающие себя от Первоисточника силы, ею уже владеть не в состоянии: мы – машина, в которой все части исправны, в котле налита вода, наложены дрова в топку, – готовая к действию, к великой и плодотворной работе, но нет огня и некому зажечь его, потому что не зовем Того, Кто один этот огонь возжечь может. А если и зовем, то «от скверны плоти и духа», забыв, что Бог наш есть Огонь, поядаяй все нечистое.

И стоит наша машина без действия: дрова гниют в топке, вода в котле тухнет, железо окисляется, заклепки, проеденные ржавчиной, вываливаются, протухшая вода просасывается во все швы и… наконец, рвет и самую машину. Наложена печать разрушения и мерзости запустения…

Кто виноват?

А между тем, эта машина призвана работать и работала, и творила дела, как и те, и даже больше тех, которые творил Тот, Который все Тот же, что был вчера, каким будет во все времена, каким останется и тогда, когда уже не будет времени, когда все пройдет и сотворено будет все новое – и новое небо, и новая земля, то небо и та земля, где правда обитает и где будет Бог обитать с человеками, и где Он отрет всякую слезу с очей их, и где уже не будет ни смерти, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

В наше лютое и страшное время, когда безумцы, именующие себя христианами, возвышают свой голос, объявляя христианство дискредитированным и отжившим свой век, полезно и благовременно напоминать всем, чье сердце, призванное питаться и жить высоким, не может в тайниках своих сокровенных примириться с хулителями Духа, полезно и важно восстановить в памяти те Божественные проявления силы христианского духа, которыми так велика была подвижническая вера угодников Божиих… Не новое и не свое предлагаю я вниманию тех, кто удостоит меня своим вниманием, а старое и христианское, настолько основательно забытое, что оно может показаться не только новым, но для некоторых и… неудобь вместимым… Но дело мое – сеять, а прозябнет ли и даст свой плод посеянное семя, – это в руках Бога. Итак, с Божией помощью – в путь! – в Египетскую пустыню, в Эфиопию, за много веков назад к Тому Христу, Который и теперь Тот же.

* * *

Поведал авва Серапион: живя во внутренней Египетской пустыне, пошел я к великому отцу Иоанну на благословение и, приняв его, присел отдохнуть от трудов путешествия и задремал. И увидел я во сне двух отшельников, которые так же, как и я, пришли к старцу за благословением. Заметив меня, один сказал другому:

– А, это авва Серапион, – примем от него благословение.

Тогда мой старец Иоанн, услыхав это, сказал им:

– Дайте ему немного отдохнуть: он только нынче пришел из пустыни и очень устал.

Они же на это сказали старцу:

– Ведь вот, сколько времени он трудится в пустыне, а все не идет к Марку, который живет на горе Фраческой в Эфиопии. А ведь между всеми подвижниками пустынными нет равного тому Марку: ему уже сто тридцать лет от рождения, и девяносто пять лет протекло, как он подвизается в пустыне, не видя лица кого-либо из живущих на земле. И вот, незадолго до нашего к тебе прихода, были у него из света уже вечной жизни некоторые святые и обещали ему взять его к себе…

Как только сказали они это отцу Иоанну, я воспрянул от дремоты и, не видя никого у старца, рассказал ему виденное. На что старец сказал мне:

– От Бога тебе это видение… Только где она, гора Фраческая?…

И сказал я ему на это:

– Молись за меня, отец! – и, сотворив молитву, поцеловал старца и пошел в Александрию. До Александрии же пути было около двенадцати дней, а я его прошел в пять, день и ночь трудясь в пути по жестокой той пустыне, пожигаемый днем таким солнечным зноем, что попалялась и самая земля. Войдя в Александрию, спросил я о пути к горе Фраческой одного купца, – как далеко она в Эфиопии?

И отвечал мне купец:

– Воистину, отец, велика длина того пути: только до пределов Эфиопии, до племени хетфеев, двадцать дней пути, а та гора, о которой ты спрашиваешь, еще дальше.

И опять я спросил его:

– А сколько нужно будет на потребу телесную взять с собой пищи и пития? Хочу я идти туда.

Отвечал мне:

– Если бы тебе туда отправиться морем, путь твой тогда не будет продолжителен, потому что морским путем не далеко отстоит та страна. Ну, а пойдешь по сухому пути, то пройдешь все тридцать дней.

Услыхав от него все это, взял я воды в плоскую тыкву, немного фиников и, возложив упование на Бога, взялся за труд путешествия и шел по той пустыне двадцать дней. И в пути этом не видел ничего – ни зверя, ни птицы: нет в той пустыне ни покоя, ни корма – не сходят там на землю ни дождь, ни роса, и нет в той пустыне ничего, что могло бы идти в пищу.

Прошло двадцать дней, и вышла вся вода, что была у меня в тыкве, и вышли все финики, и я сильно изнемог: ни дальше мне идти было нельзя, ни назад возвращаться. И был я, как мертвый. И вот явились мне те два отшельника, которых я раньше видел в видении у Иоанна, великого старца, и они, вставши предо мною, сказали мне:

– Встань и иди с нами!

И когда я встал, то увидел, как один из них приник к земле и, обратившись ко мне, спросил:

– Хочешь ли ты освежиться?

И отвечал я ему:

– Твоя на то воля, отче!

И показал он мне корень от семян пустынных и сказал:

– Бери и съешь от этого корня, а затем продолжай свой путь с силой Господней.

Я съел немного и тотчас освежился, и была беспечальна душа моя: как будто и не было вовсе изнеможения. И, показав след, по которому надлежало мне идти к святому Марку, они отошли от меня. Я же, продолжая свой путь, подошел к горе настолько высокой, что она, казалось мне, достигала высоты небесной; и не было на ней ничего, кроме земли и камней. И когда подошел я к горе, то увидел сбоку ее море. И восходил я на гору ту семь дней.

Когда же настала седьмая ночь, увидел я Ангела Божия, сходившего с неба к святому Марку со словами:

– Блажен ты, авва Марк, и благо тебе будет. Вот мы привели к тебе отца Серапиона, которого возжелала душа твоя видеть, так как иного из рода человеческого ты не пожелал видеть.

Я же, слышав это, шел, по видении том, без боязни до тех пор, пока не достиг пещеры, в которой жил святой Марко. Когда же я приблизился к дверям пещеры, то услыхал, что святой стихословит псалом Давидов:

– Перед очами Твоими, Господи, тысяча лет, как день вчерашний…

И прочие стихи из того же псалма… Затем, от великого избытка в нем духовной радости, начал говорить себе:

– Блаженна душа твоя, Марк, тем, что не осквернилась нечистотами мира сего, не пленился ум твой помыслами скверными. Блаженно тело твое, что не увязло в похотях и страстях греховных. Блаженны очи твои, что не мог их пресытить диавол зрением красоты чуждой. Блаженны уши твои, что не услышали они ни голоса, ни призыва жалкого в суетном мире. Блаженны ноздри твои, что не обоняли они неприязненного смрада греховного. Блаженны твои руки, что не удержали в себе и не прикоснулись к чему-либо от вещей человеческих.

Блаженны твои ноги, не вступившие на пути, в смерть ведущие, и стопы твои, на грех не подвизавшиеся. Душа твоя и плоть твоя исполнились духовной жизни и освятились сладостью святых Ангелов…

И опять продолжал святой говорить к душе своей:

– Благослови, душа моя, Господа и вся внутренняя моя имя Святое Его!

Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех воздаяний Его!.. Чего скорбишь, душа моя, не бойся, – не будешь ты удержана в темницах адовых, и не возмогут беси оклеветать тебя: нет в тебе благостию Божьею порока греховного. Ополчится за боящихся Господа Ангел Господень, и избавит их Господь. Блажен раб, сотворивший волю Господа своего…

И это, и многое другое, в утешение своей души и в утверждение несомненной надежды на Бога, изрек Марк преподобный… Затем подошел он к дверям пещеры и с плачем радости воззвал ко мне:

– Как же велик труд сына моего духовного, Серапиона, потрудившегося увидеть пребывание мое!

И благословив меня обеими руками и поцеловав, сказал:

– Девяносто пять лет я пробыл в пустыне сей и не видел человека. Ныне же вижу лицо твое, видеть которое желал я уже много лет, и ты не поленился взять на себя труд такой, чтобы придти ко мне: Господь мой Иисус Христос воздаст тебе воздаяние в тот день, в который будет судить тайное человеческое!

И сказав мне это, преподобный Марк велел мне сесть.

– И начал я, – говорит Серапион, – спрашивать его о всякой хвалы достойном житии его, а он поведал мне:

– Девяносто пять лет, как я уже говорил тебе, пребываю я в этом вертепе, и не видел не только человека, но ни зверя, ни птицы, ни хлеба человеческого не ел, ни в одежды не одевался. Тридцать лет я страдал от великой нужды и терпел скорбь от голода и жажды, и наготы, а больше всего от диавольских нападений.

В те годы, вынужденный голодом, я ел простую землю, изморенный жаждой, пил воду морскую. До тысячи раз клялись друг другу бесы потопить меня в море и, схвативши меня и нанося мне побои, стаскивали меня вниз горы сей, но я вставал вновь и опять всходил наверх горы. И опять они влачили меня до тех пор, пока осталась на мне кожа да кости. И когда они, влача меня, били, то вопили мне:

«Уйди из земли нашей: от начала не было здесь ни одного человека – как же ты дерзнул прийти сюда?»

После же такого тридцатилетнего страдания от голода, жажды, наготы и бесовской брани излилась на меня благодать и милосердие Божие, и Его смотрением изменилась плоть моя естественная, и выросли волосы на теле моем, и приносится мне пища неоскудевающая, и приходят ко мне Ангелы Господни. И было дано мне видеть место Царства Небесного и обителей душ святых, блаженства, обещанного и уготованного творящим добро. Видел я явление рая Божьего и древо разумения, от которого вкусили наши праотцы; видел и Еноха в раю и Илию… и все, чего только я ни просил, все показал мне Господь…

– И спросил я блаженного Марка, – говорит Серапион:

– Скажи мне, отец, как совершился приход твой сюда?

Святой в ответ начал повествовать так:

– Родился я в Афинах и проходил там учение философское. Когда же умерли мои родители, то я сказал себе: и я так же умру, как и мои родители умерли – восстану-ка я да добровольно отлучу себя от мира, прежде чем мне неволей быть из него восхищену. И в тот же час совлек я с себя одежды и поверг себя на доске в море, и, носимый волнами, по Божиему смотрению пристал к горе сей…

В такой-то беседе, говорит Серапион, застал нас наступивший день, и я увидел тело его, все обросшее волосами, как у зверя, и ужаснулся, и затрепетал от страха: до того не оставалось в нем благолепия вида человеческого, и нипочем нельзя было бы узнать в нем человека, если бы не голос и не слова, из уст его исходящие.

Увидев боязнь мою, сказал он:

– Не ужасайся виду моего тела: плоть тленна – взята от тленной земли…

И спросил меня святой:

– Стоит ли мир в законе Христовом по прежнему обычаю?

И я ответил:

– Стоит благодатию Христовой теперь тверже, чем во времена прежние.

Опять спросил он меня:

– Продолжается ли идольское служение и гонение на христиан доныне?

– Престало гонение, – отвечал я, – с помощью святых ваших молитв, и нет идолослужения.

И, слышавши это, возрадовался старец радостью великой… Опять спросил он меня:

– Есть ли ныне в мире такие святые, которые творили бы силою чудеса, о которых Господь в Евангелии сказал: «Если будете иметь веру с зерно горчичное и скажете горе сей: сойди отсюда и ввергнись в море, и будет по вашему»?

– И при этих словах святого, – говорит Серапион, – внезапно сдвинулась гора с места своего тысяч на пять локтей и села в море. Подняв голову, увидел Марко, что пошла гора, погрозил рукою и сказал ей:

– Что с тобою, гора? Не тебе я говорил сдвинуться, а в беседе с братом, стань опять на месте своем.

И когда он сказал это, стала гора на месте своем. Видев же это, я пал ниц от страха, а он, взявши меня за руку и подняв, сказал:

– Разве ты не видел таких чудес во дни твои?

Я же ответил ему:

– Нет, отче!

Вздохнув, заплакал он горько и сказал:

– Горе земле, на которой христиане только именем этим называются, а не таковые по делам своим… – и опять сказал: – Благословен Бог, что привел меня на место сие святое и не дал мне умереть в отечестве своем, чтобы быть погребенным в земле, оскверненной многими грехами!

И, когда прошел день тот, проведенный нами в псалмопении и духовной беседе, и настал уже вечер, сказал мне преподобный:

– Брат Серапион, не время ли нам, помолясь, сотворить любовь и вкусить от трапезы?

Я же ничего ему на это не ответил… И тотчас, воздев руки к небу, начал преподобный говорить псалом: «Господь пасет меня и ничего меня не лишит»… А по окончании псалма обратился он к пещере со словами:

– Предложи, брат, трапезу, – а затем, обращаясь ко мне, сказал: – Войдем и приступим к трапезе, которую послал нам Бог.

Я подивился в себе и был в ужасе, так как никого за весь день в пещере не видел, кроме одного Марка святого, а он обращает свое вещее слово кому-то невидимому и повелевает предложить трапезу.

Когда же мы вошли в пещеру, то я увидел трапезу и два стола стоящих, а на них положены были два мягких и светлых хлеба, сияющих, как снег, и благолепные видом своим овощи, и две рыбы печеные, и чистые травы, и маслины, и финики, и соль, и корчага полная воды, слаще меда. Когда мы сели, сказал святой Марко:

– Благослови, сын мой, Серапион!

Я же сказал:

– Прости меня, отец!

И сказал святой:

– Господи, благослови!

И увидел я с неба простертую близ трапезы руку, крестом знаменующую предложенные явства. Когда же мы поели, сказал он:

– Возьми, брат, это отсюда!

И трапеза была принята невидимой рукой.

И дивился я и тому, и другому: и тому невидимому слуге (то Ангел Господень бесплотный, повелением Божиим, служил ангелу во плоти, Марку преподобному) и тому, что я во все дни жизни моей не вкушал такого сладкого хлеба и прочей пищи и не пил такой сладкой воды, как за той трапезой. Тогда сказал мне святой:

– Видел ты теперь, брат Серапион, сколько благ Бог посылает рабам Своим? На всякий день посылалось мне от Бога по одному хлебу и по одной рыбе, ныне же ради тебя удвоил наш Господь трапезу и послал нам два хлеба и две рыбы. И такой трапезой питает меня Господь все время за первое мое злострадание: за тридцать лет, говорил уж я тебе, моего пребывания на этом месте не нашел я ни одного корня растительного, которым мог бы питаться; претерпевая и голод, и жажду, от великой нужды ел я землю и пил горькую морскую воду, и ходил я и наг, и бос; и отпали от ног моих пальцы от мороза и сильного зноя; и солнце пожгло плоть мою; и лежал я на земле ниц, как мертвый; и бесы бороли меня, как Богом оставленного. Но я с помощью Божией все это терпел ради любви Его Божественной. Когда же исполнилось тридцать лет страдания моего, повелением Божиим выросли на мне волосы, пока не покрыли, как одеждой, все мои суставы. И с тех пор и доныне не возмогли бесы приблизиться ко мне; голод и жажда не обладают мною и не тяготят меня ни мороз, ни зной, и, сверх всего, ничем я не был болен. Сегодня же кончается мера жизни моей, и послал тебя Бог сюда, чтобы святыми твоими руками упрятал смиренное тело мое.

И спустя мало времени опять сказал мне святой:

– Брат Серапион! Побудь со мною эту ночь без сна, ради разлучения души моей с телом.

И стали мы оба на молитву и пели псалмы Давидовы.

Еще сказал мне святой:

– Брат Серапион! По исходе души моей положи тело мое в пещере этой с миром Христовым и камнями загради двери пещерные и тогда ступай восвояси, а здесь не оставайся.

Я же поклонился преподобному и начал со слезами просить прошения и, моля его, говорил:

– Отче! Умоли Бога, чтобы взял Он меня с тобою, чтобы идти мне туда, куда и ты идешь.

Отвечал мне святой:

– В день веселия моего не плачь, а возвеселися. Тебе же подобает возвратиться на место свое. Господь же, приведший тебя сюда, да дарует тебе спасение ради труда твоего и Богоугождения твоего. Знай же, что твое возвращение отсюда будет не тем следом, каким ты пришел сюда, но иным необычным шествием дойдешь ты до места своего.

И, помолчав мало времени, опять начал говорить Марко:

– Брат Серапион! Велик этот день для меня – из всех дней жизни моей велик: сегодня душа моя разрешается от страданий плотских и идет успокоиться в обители небесной. Сегодня почиет тело мое от многих трудов и болезней; сегодня примет меня свет покоя моего.

И только сказал он это, как пещера исполнилась света светлее солнца и вся гора та – благоухания ароматного, и, взяв меня за руку, начал так говорить Марко преподобный:

– Пребудь такой же, пещера моя! В тебе пребыл телом моим, работая Богу во временной моей жизни, и опять пребудет в тебе до общего воскресения мертвое тело мое, бывшее домом болезням, трудам и нуждам. Ты же, Господи, душу мою от тела разлучи: Тебя ради претерпел я голод и жажду, и наготу, и мороз, и зной, и тесноту всякую. За то Сам Владыко, одень меня одеждой славы в страшный день пришествия Твоего. Почийте, очи мои, не дремавшие в ночных молитвах; почийте, ноги мои, утомленные от трудов ночных стояний! Отхожу я от временной жизни, всем же, остающимся на земле, желаю спасения: спаситесь, постники, в вертепах и горах скитающиеся Бога ради! Спасени будьте, трудники Божий, всякую нужду и труд терпящие ради приобретения Царства Небесного!

Спаситесь, узники Христовы заточенные, правды ради изгнанные, не имеющие утешения, кроме Бога единого! Спаситесь, монастыри и лавры, работающие Богу день и ночь! Спаситесь, церкви святые, грешников очищение! Спаситесь, священники Господни, ходатаи к Богу за человеков! Спаситесь, чада Царства Христова, Христу святым крещением усыновленные! Спаситесь, христолюбцы, принимающие странников, как Самого Христа! Спаситесь, милостивые, достойные помилования! Спаситесь богатые в Господе, богатеющие в делах добрых, расточители Христа ради благ земных! Спаситесь, обнищавшие Господа ради! Спаситесь, цари благоверные и князи правдой и милосердием суд творящие! Спаситесь, смиренномудрые постники и трудолюбивые подвижники!

Спаситесь, все о Христе друг друга любящие! Да будет спасена вся земля и все на ней живущие в мире и любви Христовой!

– И по тех речах обратился ко мне преподобный Марко, – говорил Серапион:

– Да будешь спасен и ты, брат Серапион! Христос, ради Которого ты с упованием принял на себя труд сей, Тот да воздаст тебе воздаяние по труду твоему в день Своего пришествия!

И опять сказал мне святой:

– Брат Серапион! Заклинаю тебя Господом нашим Иисусом Христом, Сыном Божиим, да не возьмешь ты чего-либо от смиренного моего тела, даже ни волоса единого, и да не прикоснется к нему какое-либо одеяние: пусть те волосы, в которые облек меня Бог, пусть они будут телу моему одеждой погребения. И ты здесь да не останешься!

И когда изрек это святый, и я рыдал, был с небес голос, вещающий:

– Принесите Мне сосуд избранный от пустыни, принесите Мне делателя правды, совершенного христианина и верного раба! Гряди, Марк, гряди, упокойся во свете радости и духовной жизни!

– Преклоним колена, брат мой!

И мы преклонили колени. И услышал я голос ангельский, говорящий преподобному:

– Простри руки твои!

– Услышав тот голос, я, – говорил Серапион, – тотчас встал и, взглянув, увидел душу святого, уже разрешившуюся от союзов с плотью, покрываемую руками ангельскими одеждой белосветлою и на небеса возносимую. И увидел я путь воздушный к небу и открывшийся покров небесный… И видел я изготовившиеся и на пути стоящие полки бесовские, и голос ангельский, к бесам обращенный, говорящий: