Сергей Нилус
Сила Божия и немощь человеческая
IV
Восемнадцатого числа, в сопровождении всех тогда бывших, поехали в Смоленск, без затруднения и помощи всходила и сходила по лестницам и несколько дней была совершенно здоровой, но часто задумчива, молчалива и сонлива.
Ровно за неделю до Покрова дня – в понедельник – она ослабла и, когда уснула, то вдруг стала ясновидящей: отвечала на мысли каждого, кто сидел дома в третьей комнате. Мучилась, если вдруг чувствовала, что кто-либо искушает каким-нибудь неверием. Говорила такие слова, каких никогда не умела говорить. Потом сказала:
– Не думайте, чтобы это я вам говорила. Нет! Я внушена Ангелом – он при мне.
Вот он!.. А в самый день Покрова Пресвятой Богородицы Пречистая покроет меня Своим святым омофором, и все предстоящие будут видеть эти чудеса.
Тут все в великой радости хотели послать к своим знакомым, но она не позволила, говоря:
– Довольно будет тех, кому нужно быть. Богу угодно избрать для прославления сих чудес Леонида, ректора Смоленского, Павла и Платона Егоровичей Соколовских и Платона Рачинскаго.
Эти дни в Смоленске больная была в отрадном положении – и дни, и ночи, и говорила:
– Ах, как бы я желала, чтобы вы все могли хотя минуту насладиться этим небесным сном, которым я теперь насладилась!.. Ах, как сладостно, как приятно!..
Она вставала поминутно, переходила из комнаты в комнату, потом опять засыпала и опять во сне начинала говорить. По всему было видно, что она желала освятить весь дом сопутствующим ей Ангелом, потому что переходила из комнаты в комнату по всему огромному дому.
Она чувствовала, ежели кто подъезжал к дому, и говорила:
– Вот еще едут верующие!
Непонятно, по какой причине съехалось шестьдесят человек, хотя никто не был извещен.
Когда кто входил с малою верою, она начинала страдать тоской и говорить с такой убедительностью, что каждый трепетал и приходил в должное чувство.
Иные боялись, чтобы она именно их грехов не обличила. Она чувствовала их мысли и говорила:
– Боятся иные (не говоря именно кто), чтобы я не объявила их грехов, а забывают, что Спаситель будет судить всех явно, а не тайно, и что сей страх означает совесть нечистую.
И в прекраснейших изречениях начала говорить, как мы должны очищать совесть нашу, подобно садовнику, очищающему сад от дурных растений: он не вдруг, но всякий день понемногу их вырывает. Так и мы понемногу должны искоренять наши пороки.
Многие хотели записывать ее слова, но она не позволила, говоря, что эти слова должны быть у каждого в сердце, а не на бумаге…
Одна особа, приехав в тот дом, почувствовала такой неизъяснимый трепет, что не могла оставаться вместе со всеми и ушла в верхний этаж. Болящая, хотя и во сне, но явно сказала:
– Бедная! Она страдает, и я страдаю.
На другой день она почувствовала, что та молится Богу, и сказала:
– Погибающая душа скоро обратилась.
Потом велела позвать ее к себе, стала над нею молиться, чтобы Бог обратил ее к добродетели, обняла ее нежно и начала говорить:
– Другие думают, что мы достойнее ее, а того не знают, что она была последняя, а теперь первая.
Затем обратилась к Соколовским и с восторгом говорила:
– Добрые души! Они не воображают, как часто Ангел записывает их добрые дела. Они вникли в положение Анны Андреевны Соколовской. Милая и кроткая!
Душа ее страдает о сыне и молчит – до сих пор мне ничего не сказала, а он провинился и наказан. Но, слава Богу, что он имеет испытание это в молодых летах.
Сейчас не могу описать вам всех ее разговоров, но скажу о последнем важнейшем происшествии.
V
По возвращении обратно в дом Соколовских Ольга Васильевна (больная Азанчевская) начала говеть к будущему воскресенью, то есть к двадцать третьему числу, и в этот день удостоилась причаститься Святых Тайн.
В числе посетивших ее во время болезни был смоленского Авраамиева монастыря архимандрит Леонид, который приезжал двадцать пятого числа, а потом вторично посетил ее тридцатого числа, ночевал в доме и на Покров день после обедни уехал. Также был того же монастыря эконом из Болдина монастыря игумен Никодим, и она, сонная, рассказывала каждому о чудесном своем исцелении от угодника в таком точно порядке, как описано выше…
Можете себе представить, в каком находились все мы волнении в день Покрова Пресвятыя Богородицы!
Тридцатого к вечеру она стала слабеть и велела положить себя в спальне Анны Андреевны, на ее кровать; и тут начались страдания – тоска о неверующих; и так она металась, что боялись, как бы у нее не отвалилась голова. Многие не могли смотреть и вышли из комнаты, кроме Анны Андреевны Соколовской и Елизаветы Андреевны Храповицкой, которых она от себя не отпускала.
К девятому часу вечера опять все собрались около нее, но она так ослабела, что более походила на мертвую, чем на больную. Тут мы заметили, что она начинает вытягиваться, как при последних минутах жизни, с хрипотой в груди, и, наконец, видим непостижимые для человека чудеса: она поднимает руки вверх и так оставляет их в распростертом положении. Потом опускает ноги с постели и делает земной поклон, опуская голову до полу без помощи рук; потом привстает, и по движениям рук, которыми она обнажает грудь и спину протягиванием оных, равно и ног, мы заключаем, что она помазуется Царицей Небесной. При сих действиях говорит:
– Радуйся, Радосте наша! Покрый нас честным Твоим омофором.
Сие повторила два раза. Потом становится на ноги и от слабости падает на постель, а ноги ее уже мы должны были положить на постель при помощи других, близ стоявших. Затем мы увидали, что сложила руки, как будто для получения благословения. Тут она начала говорить имена всех родных, всех здесь присутствовавших, отсутствующих и всех христиан, верующих во имя Божие – и все это очень внятным языком… Потом, помолчав немного и все продолжая держать руки в том же положении, она сказала:
– Еще прикажешь?… Не угодно?…
Приняла руки и положила их на грудь со словами:
– Да будет воля Твоя!
Немного погодя она воскликнула:
– Свершилось, свершилось! – и с сими словами села на постель и уже в полном сознании сказала:
– Прославим единым сердцем и едиными устами чудеса Божий!
За сим начала с нами обниматься, а мы – ее поздравлять с благодатию исцеления…
Во все время происходившего мы все стояли на коленях в великом страхе и рыдали.
Исцеленная после этого осталась в постели. Сидя в постели, совершенно здоровая, спросила просфоры, а потом горячего чаю, который ей и подали. Она в этот день ничего не пила и не ела… В постели она оставалась до следующего дня.
В восьмом часу утра первого октября призван был священник отслужить благодарственный молебен и акафист Божией Матери. Затем она встала, и мы все пошли пешком – также и она с нами – в церковь, где отслушали Литургию и молебен угоднику Божьему Митрофану.
Теперь Ольга Васильевна совершенно здорова. При исцелении были:
1) Архимандрит Авраамиева монастыря Леонид.
2) Поручик Александр Васильевич Азанчевский и сестры его, гвардии капитана дочери – девицы Анна и Екатерина.
3) Жена штаб-ротмистра Елена Павловна Лыкошина с малолетним сыном Николаем.
4) Живущая в доме Азанчевских из дворян девица Авдотья Семеновна Азанчевская.
5) Генерал-майор Иассон Семенович Храповицкий с женой, детьми, с живущей в их доме девицей Александрой Алексеевной Курашовой и гувернанткой Елизаветой Егоровной Доланд.
6) Полковник Василий Иванович Рачинский с братьями своими – Платоном, Иваном и сестрой Александрой.
7) Павел и Платон Егоровичи, и Анна Андреевна Соколовские и прочие, подробно в письме поименованные.
* * *
Самому миру не вместить описания всех чудес, источаемых милосердием Божием над грешным человечеством через святых Своих угодников. Наши Четьи-Минеи, Прологи – неистощимое море чудес и знамений, совершенных и до наших дней совершаемых благодатью Святого Духа по истинной и нелицемерной вере в Господа нашего Иисуса Христа. И если приблизилось к нам тяжкое и лютое время, когда, видимо, для всех верующих истощается чаша долготерпения и милосердия Божия, а с истощением ее сокращаются и чудесные явления Духа Милующего, то не на Бога вознесем мы хулу нашу за жестокие язвы, на нас налагаемые, а на самих себя: мы – отступники от веры Христовой, мы – тати и разбойники, ставящие в безумной гордыне своей престол свой выше Божьего, самих себя – на место Творца всяческих. Безумцы мы, жалкие мы, ослепленные миражем устроений земного нашего благополучия, разрушители старого и внутри себя творческого духа для создания нового не имеющие! Куда мы идем, в какую бездну стремимся, очертя голову? Мы, дерзающие признавать христианство дискредитированным, отвергающие Того, Кто один только и есть и Путь, и Истина, и Жизнь, и без Кого мы не можем творить ничего ни в духе, ни в истине?! Откуда же, откуда же возьмем мы дар творчества, когда Первоисточник всякого творчества нами отвергнут, алтари Его повергаются, храмы поруганы, а призванные быть сосудами благодати Духа Святого – священство царское – стадо Христово и его пастыри и учители предались не устроению Небесного Царства в душе человеческой, а царства плоти, противления Духу Христову, всякой мерзости, хищения и лицемерного обмана в деле, в слове, в помышлении? Можем ли мы требовать у Бога Его милостей, Его чудотворений. Его знамений к нашему благу, к нашему спасению и здесь на земле, и там – на небе, когда доходим и уже почти дошли до полного отрицания Самого Всевышнего?… Так не говорите же, хулители Духа, остатку верных, и тем, чья вера под злодейским и братоубийственным вашим натиском изнемогает: где Бог ваш и где явления Его Духа, подобные описанному? Не говорите, не дерзайте кощунственно глумиться над достоверными свидетелями веры, бросая в них грязь вашей клеветы, что свидетельство их – лживые легенды, сказки, плод нафанатизированнаго воображения. Вы требуете, чтобы эти чудеса и знамения были вами запротоколированы, вашими отступниками, лжецами и клеветниками засвидетельствованы, вашему суду предоставлены, и тогда только вы им поверите, а святым вселенского христианства всех веков вы не доверяете…
Хорошо сказал про вас Спаситель: «если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес – не поверят»…
Так, пусть слова, запечатленные верой этого рассказа, будут вам, отступники, в свидетельство, чтобы не сказать вам в день Судный: не было во времена наши свидетелей милости Твоей, Господи!
Христос – вчера, днесь и во веки Той же. Аминь.
Николо-Бабаевский монастырь. Двадцать второго июня 1906 года.
Свидетельство живой веры
(Из келейной монашеской сокровищницы)
I. Истинное событие из жизни княгини Анны Феодоровны Голицыной
(Из рукописи монаха Арсения)
В тридцатых годах прошлого столетия, стало быть, с небольшим семьдесят лет тому назад, жило в Москве семейство князей Голицыных, род которых, вероятно, и до наших дней не потерял еще связи с Первопрестольной и в потомстве своем, надо полагать, и теперь еще здравствует и благоденствует во славу Божию и Родины. Думаем так потому, что полагаем: от семени доброго растет и древо доброе. А от доброго дерева каким же и плодам-то быть, как не по роду его? Так, по рассуждению человеческому, думается нам, если только не успело за семьдесят-то с лишком лет остареть и задичать дерево, корень которого была в тридцатых годах княгиня Анна Феодоровна, в девицах Боборыкина, а по мужу Голицына. Вот о ней-то мы и поведем сейчас речь со слов келейных записок, оставшихся по смерти престарелого инока, современника описываемому в них событию.
Княгиня Анна Феодоровна была по тем, еще сравнительно богобоязненным, временам женщина простая в своих обычаях и, по замечанию лиц, ее знавших, обыкновенная, рядовая православная христианка: добрая жена своему мужу, добрая мать своим детям; жила с мужем во времена описываемого события уже одиннадцать лет с небольшим. Теперь такие жены и матери на редкость, а тогда они еще не были в диковину… От природы княгиня была сложения слабого, нрава тихого и спокойного, всегда ровного, простосердечная, но в православной вере твердая. В те времена высшее столичное общество увлекалось чтением мистически-масонских книг, располагавших ум и сердце к пиетизму или просто к полурелигиозной мечтательности, и редкие из представительниц этого общества могли избежать тонкого яда сей духовной заразы. Строго православно настроенная и утвержденная в вере отцов, княгиня Анна Феодоровна избегла общей участи, оценив по достоинству масонскую пропаганду не столько умом, сколько верным чувством своего православного сердца.
Всецело отдавая себя семейным обязанностям, в них сосредоточив все свои земные удовольствия, княгиня свои интересы заключила в домашний обиход, мужу и детям отдавая всю любовь и нежность своего щедрого сердца. Светские собрания, балы, театры, увеселения были ей чужды – она тяготилась и избегала их, не находя там ничего привлекательного. Святые обители, тихие кладбища, поле, лес, загородные уединенные дачи – вот любимые места ее прогулок и посещений. Влекли ее сердце уединение, тишина, безмолвие, и только ради них, как для высшего удовлетворения душевной потребности, она изредка позволяла себе покидать тихий семейный очаг. Но и в домашнем кругу, в беседах с мужем любимой темой для ее разговоров бывали рассуждения о будущей жизни, о состоянии душ умерших за гробом и о приготовлении к смерти. Бывали ей неоднократно благодатные сновидения, о которых она с великим умилением сообщала своим ближним, но в общем порядке своей жизни она не выделялась какой-нибудь особой духовностью, а была просто верующей, хорошей русской женщиной; в ней блеск европейского образования не затмил тихого мерцания Божьего душевного огонька истовой веры в Бога и Его Православие. Говела и постилась она каждый пост, и всякий раз во время чревоношения, близкое к родам, причащалась Святых Христовых Таин.
1834 год. Седьмого мая княгиня, после очень тяжелых родов, разродилась от бремени близнецами-мальчиками. Незадолго до родов удостоилась она в сновидении видеть Спасителя в том виде, в каком он иногда изображается на живописных иконах: во весь рост, в хитоне розового цвета, с голубой верхней ризой, с раздвоенной на конце бородой, с дивным высоким челом, небесного цвета глазами, и – рукою, ее благословляющей. Рассказывая о видении в великом восхищении, Анна Феодоровна передавала, что имела дерзновение просить Господа, чтобы Он преобразился пред нею, как на горе Фаворе пред учениками Своими. И отвечал на ее просьбу Господь:
– Для чего ты теперь этого желаешь? Таким ты Меня узришь, во всей славе Моей, во второе Мое пришествие на землю.
И сказала она Господу в видении этом:
– Тогда устрашусь я, Господи, как и прочие люди; теперь же я этого желаю потому, что очень люблю Тебя, Спасе мой!
И ответил ей Господь:
– Жди же святой недели!
Прошла святая неделя, на которой она причащалась, наступил май, совершилось великое таинство рождения в мир православных душ близнецов ее мальчиков, больная стала уже оправляться, а того ожидаемого ею, что обещано было Спасителем, все не совершалось.
На рассвете двадцать второго мая, уже выздоравливавшая княгиня вдруг почувствовала в себе такую перемену, что, опасаясь быстрой кончины от внезапного упадка сил, потребовала немедленно позвать к ней духовника. Когда прибыл к ее постели духовник со Святыми Дарами, у княгини уже стал тупеть язык, но Святых Таин она удостоилась причаститься еще в полном сознании.
Потускневший, было, взгляд ее после Причащения внезапно прояснился, и на ее спокойном и светлом, но уже помертвевшем лице появилась живость красок возвращающейся жизни. С твердостью духа, замечательной для слабого ее тела, простилась она с мужем, благословила детей и, прося прощения у всех домочадцев, имела достаточно силы сказать:
– Молитесь обо мне Богу, а я там буду за вас молиться, если буду достойна.
Потом княгиня попросила всех оставить ее наедине с духовником, желая получить от него последние наставления для перехода в вечность и для совершения над ней таинства елеосвящения.
– Не долго уже теперь мне жить с вами! – сказала она окружающим.
Когда началось над нею совершение елеосвящения, она велела позвать мужа и тихо спросила его:
– Слышишь ты это пение? Оно тебе нравится?
Князь ответил, что для христианина нет ничего более утешительного. Больная сказала:
– Да! Это пение полезно и важно для земных: только оно одно и может быть для них утешением. Приучай к нему себя, детей и домашних, а я скоро услышу там другое, лучшее – ангельское пение… Мне хорошо здесь было, и там будет хорошо – ты не плачь обо мне!
Когда кончилось соборование, во время которого она была в совершенной памяти, утомленная больная закрыла глаза и впала в беспамятство, продолжавшееся более часа и похожее на сон. Но дыхание становилось все тише, реже и незаметнее – чувствовалось разлучение души с телом, и духовник прочел молитвы над умирающей на исход ее чистой и богоугодной души.
К этому великому в жизни каждого христианина часу смертному успели прибыть к постели умирающей один за другим известнейшие московские врачи того времени, доктора – Р. и К. Освидетельствовали Анну Феодоровну и решительно объявили, что жизнь прекратилась. На лице княгини выступили крупные капли холодного смертного пота. Один из врачей, державший ее пульс, положил руку покойной ей на грудь и объявил окружавшим:
– Скончалась!
Все присутствовавшие опустились на колени и заплакали…
Велико же было общее удивление, когда несколько мгновений спустя умершая открыла глаза, взглянула ясно и твердым голосом, какого от нее за все время болезни не слыхали, спросила:
– Где я?
Надо было видеть в это мгновение выражение лиц у светил медицинской науки, только что с непоколебимой уверенностью объявивших о ее смерти. Надо было видеть радость убитого горем мужа!..
Ничего не нашли сказать в объяснение совершившегося врачи, изумленные и потрясенные, не менее всех остальных присутствовавших. Возвращение к жизни княгини Анны Феодоровны представлялось всем подобием воскресения, тем более что и сама она, вернувшись в жизнь, выглядела существом другого, нездешнего мира: ожившая была в течение девяти часов вне сознания и понимания окружающей ее обстановки – никого не узнавала и всему земному казалась совершенно чуждой.
Свидетели случившегося с княгиней Голицыной этот необыкновенный случай записали так:
– Где я? – проговорила княгиня по своем пробуждении, – скажите мне кто-нибудь!
Неужели я опять в этом темном, скверном, душном и скучном мире?… Ах, зачем я разлучилась с тем светом, где видела Спасителя? Там такие прекрасные лица…
А здесь – какие все уроды, безобразные, грубые, гадкие!..
– Неужели, – спросили ее окружающие, – вы не узнали нас, княгиня? Это – ваш муж, а это ваши дети.
При этом лицо, обратившееся к княгине, назвало ей всех ее детей по имени.
– Муж! Дети!.. – повторила княгиня. – Нет, никого не знаю, да и слов ваших не понимаю. Я видела там, правда, детей, но как те были прекрасны!.. А эти… какие они дурные!..
Помолчав немного, она снова заговорила:
– Да, не хотела бы я уходить оттуда: там так хорошо, светло, весело – как мне там было легко!.. Я была там совсем здорова, а здесь мне трудно, тяжело, скучно! Но Спаситель мне сказал: «Поди еще, поживи там, где была, и, когда не будешь там нужна, Я опять тебя возьму оттуда»… Что же делать!..
Тут она вздохнула:
– Опять пришла на мытарство, на страдание, но нельзя было не повиноваться Спасителю – Он наш Бог, Он искупил нас… Но Он скоро за мной пришлет.
Ожившая умолкла. Спустя немного попросила:
– Как мне хочется видеть Спасителя! Дайте мне Его образ!
Подали образ Успения Божией Матери.
– Нет – не этот, – сказала она, – здесь много ликов, а мне подайте образ одного Спасителя – к Нему одному я стремлюсь. Его одного люблю, к Нему стремлюсь… стремлюсь! Надо любить, почитать и молиться Божией Матери и святым угодникам – это нужно, это необходимо, но там, откуда я сейчас вернулась, там вся жизнь в Господе нашем Христе Иисусе… Его образ дайте мне!
Муж княгини подал ей открытый молитвенник.
– Вот тут, – сказал он, – есть образ Спасителя.
– Нет, – отвечала она, – я не хочу целовать картинки – подайте мне тот самый образ Спасителя, которому молятся.
Подали Нерукотворенный образ Спаса.
– Вот Он, Которого я видела, – воскликнула она в восхищении, – вот Он – Спаситель мой! – и крепко взяв в руки образ, она осыпала Его пламенными лобзаниями, повторяя в восторге: – Люблю Тебя, Спаситель мой! Одного Тебя люблю! Возьми опять меня к Себе!
Потом княгиня обратилась к присутствовавшим:
– А вы любите Спасителя? А если любите, то целуйте Его все, все, – призвала Анна Феодоровна. – Он наш Бог, наш Искупитель – нельзя не любить Его!
Все, кто был у постели больной, приложились к образу…
Княгиня велела поставить образ перед собою и, не отрывая от него взгляда, исполненного неземной любви, смотрела на Спасителя.
Обрадованный возвращением к жизни любимой жены, муж княгини приблизился к ее постели и, наклонясь к ожившей страдалице, нечаянно сел спиной к образу.
Оглядевши мужа быстрым, негодующим взглядом, княгиня воскликнула:
– Мне говорят, что это мой муж… Что же это за муж, который так непочтителен к Спасителю! Сейчас обернись к Нему и поклонись – Он Бог наш. Он наш Искупитель!
Приказание было немедленно исполнено. Увидав на руке мужа обручальное кольцо, она спросила:
– Что это у тебя на руке?
– Это обручальное кольцо, мой друг, – отвечал князь.
– Я не понимаю, что это за слово – кольцо, – в недоумении произнесла княгиня.
– Да это то самое кольцо, – напомнил князь, – которым меня с тобой обручил священник, когда мы венчались.
– Почему же у меня на руке нет такого кольца?
– По болезни твоей, мой друг, его с тебя сняли.
– Зачем же?… Нет, подайте мне мое кольцо – сказано: «Бог сочетает, а человек да не разлучает. Только Бог волен разлучить».
Когда ей подали кольцо, и она сама его надела, то сказала:
– Теперь знаю, когда нас священник обручал. Ты в самом деле мой муж.
Тут к больной подошел доктор и попросил:
– Не говорите, княгиня, много – вы слабы. Примите лекарство или святой воды[44]. Усните, закройте глаза!
– А ты кто такой? – обратилась к нему княгиня, – и что это за слова – слабы, лекарство, сон?… Какой мудреный, непонятный у вас язык!.. У нас там ничего такого нет, никто так не говорит… Да какое ты право имеешь мне приказывать?
Вот, если муж прикажет мне закрыть глаза, так я его послушаюсь: Бог сам велел жене повиноваться своему мужу…
– Что у вас болит, княгиня? – спросил доктор.
– А тебе что за дело? Я закрыла глаза не оттого, что мне больно, а оттого, что мне тяжело смотреть на вас всех, которые утратили в себе образ Божий!
– Ты, мой друг, – обратился к ней муж, – приняла недавно самое лучшее лекарство – Святое Тело и Кровь Христову.
– Да, – согласилась княгиня, – я это знаю и понимаю. Как мне стало после того легко и приятно!.. Только вы напрасно теперь думаете, что я больна: я не больна, а здорова… Я видела там Спасителя, но Он опять послал меня к вам.
Тогда князь спросил:
– Не приказывал ли нам через тебя Спаситель чего-нибудь?
– Да, приказывал, – отозвалась княгиня, – Он велел усерднее молиться и лучше жить.
– Скажи мне, мой друг, – попросил князь, – удостоюсь ли я также быть там, где ты была теперь?
– Да, – отвечала княгиня, – будешь и ты там, только молись Богу.
– Кстати, милая, – обратилась к княгине ее тетка, – видела ли ты там Володеньку (это был княгинин новорожденный ребенок, который после крещения вскоре умер), видела ли ты и остальных твоих умерших детей?
– Видела или нет – вам об этом знать не нужно, а если и видела, то вам не скажу, да и не могу сказать, потому что вы недостойны. Да вы меня и не поймете… Какие вы злые – все только любопытствуете, а в душе своей не верите и верить не хотите… Да ты-то кто такая, что у меня спрашиваешь?
– Я – твоя тетка, М. Д., кума твоя, которая твоих детей принимала от купели.
– Ну, – сказала княгиня, – у тебя там другое имя… А меня как у вас здесь зовут? – неожиданно спросила княгиня.
– Тебя зовут Анной, милая!
– У вас тут еще как-то величают друг друга, – сказала, немного помолчав, княгиня, – как меня здесь величали?
– Ваше сиятельство, княгиня Анна Феодоровна Голицына, – ответили ей.
– Какой у вас вздор! Там ничего такого нет… Ах, как мне у вас скучно, как скучно быть с вами!
В это время пришел в дом духовник княгини, священник прихода, в котором жило ее семейство. Никто об его приходе ей не докладывал, но она тотчас его узнала и с радостной улыбкой сказала:
– Как я рада вам, батюшка! Благодарю вас, что вы меня причастили и особоровали. Я видела Спасителя, и вас я очень рада видеть: ведь вы носите на себе Его образ… Отойдите все прочь!
Все присутствовавшие отошли в сторону, и когда у ее постели остался только один духовник, она негромко попросила:
– Именем Господним благослови меня, отче, в путь!
Священник благословил ее и, возложив руку на ее голову, громко прочел над нею молитву:
– Господь Бог Премилостивый да ущедрит тя, Господь Иисус Христос вся благая прошения твоя да исполнит, Господь Всемогий да избавит тя от всякие напасти, Господь да научит тя, Господь да вразумит тя, Господь да поможет тебе, Господь да спасет тя, Господь да защитит тя. Господь радости духовные да исполнит тя.
Господь душе и телу твоему да будет заступник. Господь, яко милосерд и благий человеколюбец, прошение грехов да подаст ти. Господь Бог Иисус Христос в день судный да помилует тя и да благословит тя во вся дни живота твоего.
Аминь!
Взволнованный великим таинством совершавшегося, священник, прочитав молитву, ушел, а княгиня по уходе его только о нем одном и говорила, но уже голосом изнемогающим. Еле внятно потребовала, чтобы ей подали образ Спасителя и крест, семейную святыню со святыми мощами, в последний раз приложилась к ним, велела отнести на место и коснеющим языком едва выговорила:
– Молитесь и говорите за мной: во имя Отца и Сына, и Сына… Сына…
И со словом «Сына», замершим на ее устах, княгиня Анна Феодоровна Голицына предала дух свой Богу, Которого так возлюбила.
Двадцати семи лет от роду была она, чистая эта и Богу угодная православная русская женщина, когда отлетела со своим Ангелом-хранителем ее светлая душа в мир горний и вошла в славу своего Господа.
Для чего даровано было Творцом всяческих ее кратковременное возвращение из небесных обителей на грешную землю к людям, грехами исказившим свое Богоподобие, свой образ божественный, – как знать? Свидетели совершившегося чуда, записавшие это дивное событие, пытались в рукописи своей объяснить его тем, что почившая княгиня, из любви к мужу, обещала ему явиться по смерти своей, чтобы утешить его извещением о своей участи за гробом. Но такое объяснение годится, быть может, для спиритуалистов, а для нас, верующих православных, объяснение только одно – в словах нашего Спасителя: «Веруяй в Мя, аще и умрет, оживет»…
