Сергей Николаевич Огольцов
Блог, или Роман на слабо́
Если ему не изменяет логичная арифметичность, следующим шагом пора прервать соприкасание с этой точкой 2 и выбрать траекторию к точке 1.
Не исключена возможность наткнуться там на вывод или намёк о чём-то помимо своего же имени, которое, между прочим, он вычислил собственноручно, без никаких подсказок со стороны…
Точка 1 расположена на прямой вдоль этой самой улицы, на полпути к бару в её другом конце. Не слишком-то и близко, но делать всё равно нечего…
Он оторвался от стены…
Ну вот и она – скамейка. Эх, Крыс Крыс…
Да. Старый дурогон. Жалко его…
В двух шагах, под сухой грушей, поблескивает никель широко расставленных колёс кресла-каталки, где фигура в шляпе с клетчато-мягкими полями уронила голову себе на грудь окутанную однотонно-серым пледом.
Впавший в дрёму паралитик блуждает в грёзах о былом, когда борт Дугласа VC-54C, по кличке Священная Корова, гудел моторами сквозь облака – доставить, чтоб он мог поставить свой автограф… да, бумага на троих… амбулатория в Крыму… ходячие союзники…
Он опустился на скамью. Всё в точности, как раз вон там, метрах в пяти правее, его босые ступни ощутили жар перегретого асфальта в тот первый раз.
Совсем ещё неопытный салага был, башку себе расколошматил, покуда Епифановне дошло чего он, собственно, от неё хочет…
А то как будто бы теперь намного стал умнее, помимо навыка общения с бесхозной раковиной. Но, кстати, в её тьме ему открылось собственное имя.
– Кеха, ну ты как ващще, брателло?
Словно от синхронного укуса парой тропических москитов сразу, он дёрнулся на одном и том же месте, где сидел, в растерянности: куда чеснуть?.
Поозирался… ни хрена как меня белка глючит, уже и голоса нагрянули.
– Да перестань ты харапудиться, чувак. А то ж Они вычислят. Прикинься, что воробышков кормишь.
– Какие ёб… то есть… ещё воробышки?. Ты кто? Где?
– А да… щас…
На тротуаре у ног Кеши обутых в опоссумовые мокасины, с радостными чиками-чириками, откуда ни возьмись запрыгали два серо-бурых воробья.
Третий нагло уселся на серебряную пряжку поверх берцы правого.
Тут он оп*издинел… ну то есть аххуел… (у нас, в конце концов, здесь приличный сайт образцовой нормативности).
– Только ко мне смотри не поворачивайся, чтобы Они не засекли.
Эти придурки повелись, будто я немой и всё, на что гожусь – гнуть ложки взглядом.
Голос явно исходил от кресла с дремлющей фигурой в шляпе.
– Как ты узнал моё имя? Тоже трисомия подсказала?
– Сам ты жертва даунизма. У меня другой случай. А про тебя я много чего знаю, даже что у тебя там на плече написано.
Кеша рефлективно стиснул сукно на предплечье синего форменного сюртука младшего морского офицера Британского флота пошитого портным по имени Тейлор Приггз на улице Сейвил-Роу (Лондон) в 1786 году: «Что?»
– Х-3! Вот что!
Он обомлел. Действительно именно эти знаки составляли единственную татуировку его тела и зачастую доводили до белого каления своей необъяснимостью.
– А и что оно значит?
– Арамис, Иннокентий, Арамис. «Хлопец Третий». Нас же три Хлопца было в Команде-Х: Атос, Партос и Арамис. У меня, например, Х-2. Хочешь покажу?
– Не надо, простудишься или они заметят. А они это кто?
– Тебе про это пока рано… Так ты чё – в натуре амнизированный или с проблесками?
– Имя своё вспомнил.
– Да, брат, на тебя не поскупились. Две вакцинации как минимум… А какой, блин, рисковый Хлопец был! В Стрит Файтере мочил всех подряд, одной левой…
Потом мы на троих Команду сколотили – Непобедимые Х!. Среди геймстеров уже даже в народ пошло: «Это ты крут, пока на Х-123 не напоролся!», а вместо "отъебись" – «пошёл ты на 3Х!» Эх, было времечко…
Помнишь, как мы тех Монголоидов мочили на Астероиде Т-4? Хотя да, ты ж вакцинированный, где тебе вспомнить…
Потом ты чёт как-то отделяться начал, забурился в те 2 Непроходимые Уровня и – пропал. С концами.
– А Атос как?
– А никак. Накрылся, Кеха, наш Х-1. Трагически накрылся, терагигнулся…
В ту пору новый шутер выкатили в Нет. Warring Maya – мочилово инопланетян на фоне Индусской мифологии. Шива, Вишну, всё такое. Саундтрек от Басты – вопли гамадрила… тот ещё задрот.
А сам движок в Облаке запрятан, G&PaaS, ты ж понимаешь…
Тебя-то уже не стало и мы вдвоём пошли. Скафандры подобрали, амуницию и – вперёд. Всё как положено при шутере…
Заскакиваем в какой-то вольт подвальный. Мне сразу его стены не понравились. Кричу: «Атос! Подстава! Валим отсюда!» А он: «Не ссы, прорвёмся, с нами крестная сила и Кнопка 27, и я к тому ж из Контр-Страйка пару классных шорт-катов прихватил!»
Тут оно и хлынуло. Со всех стен. Зелёное, противное…
Меня потом насилу откачали в таком вот кресло-катальном варианте. А Атосу да будут байты пухом и светлая память в ROM…
К дереву летящей походкой, с явными виражами из-за пареза левой голени, приблизилась оплывшая женская фигура в байковом халате испещрённом набивным узором линялых хромосом. Хапнулась за ручки на спинке каталки.
Неловкое движением клинодактильного мизинца зацепило нахлобученную шляпу. Свалившись на укрытые пледом колени, та продолжила катиться до земли.
Пристанывая от усердия, перевозчица начала перескладываться книзу, как трансформер, чтобы поднять…
Кеха в ужасе уставился на шарообразную, выбритую до голого блеска, голову кореша, в ожогах облучения и винных пятнах от серийной химиотерапии.
Брови лишены даже малейшего из волосков, перепончатые складки век над уголками глаз близ плоской переносицы и—всего страшнее!—абсолютная пустота гладких глазных яблок: ни радужки, ни зрачка, а только плоское пустое поле как у античных статуй, куда ваятель ещё не врисовал глаза.
– Кстати, Кеха, Атос тебе крайне признателен за прикид.
– Какой ещё прикид?
– Ну куртка, клетчатая, жёлто-чёрная. И тут уже забыл?
В ответ Х-3 скорчил предостерегающую мину в сторону амебообразной формы, что с кряхтеньем выгребала шляпу из-под колеса…
– Не боись, она не из Них. Недоабортированная. Жером Лежён, из Французского Сопротивления, арц в блоке селекционной евгеники, ярый противник абортов.
– А Атос где похоронен или его кремировали?
– Ну ты задвинутый, в натуре. Вон же он на пряжке у тебя сидит!.
Пустопорожний глаз широкогубой манекенной головы подмигнул ему на прощанье из-под полей нахлобученной шляпы и скрылся за халатной спиной приводящей коляску в движение.
«Прощай, Партос!» – безмолвно защипало в глазах Иннокентия…
Воробей радостно цвиринькнул и, не покидая пряжки, обильно цвиркнул белой полосой гуано на холку опоссуму, чтобы зверёк не щёлкал варежкой хлебальника, когда среди друзей…
* * *
Бутыль #23 ~ Война как водораздел на «до» и «после» ~
В последний год первой войны артналёлы перестали донимать (после взятия Агдама), им на смену пришли авианалёты.
Для начала бригада пилотов-сезонщиков из Белоруссии для которых нефте-доллары не пахнут.
НЕТ!! Я не сказал, что это Белорусы были, просто их авиачасть, наверное, там стояла.
Затем пилот-Азербайджанец из совсем другого места службы угнал СУ последней модели прямиком в Баку, где получил звание Герой Нации и начал выполнять боевые задания в Карабахской войне.
Водитель КРАЗА Гурген, чей участок соседствовал с нашим недостроенным домом и который всю войну развозил федаинам боеприпасы, рассказывал как в очередном рейсе его прихватил СУ на перевале.
Самолёт шёл на его грузовик очень низко и он решил, что всё – конец, но лётчик лишь помахал рукой сквозь стекло кабины и улетел.
Вряд ли то был Герой Нации, которого вскоре сбили тепловой ракетой, когда подкрадывался к Степанакерту вдоль реки Каркар.
К осторожности лётчиков вынуждало то обстоятельство, что у Армии Освобождения уже появились локаторы и, за пару минут до появления самолётов, в городе включались сирены воздушной тревоги, потом являлись и они—максимум пара звеньев—сбрасывали на город свои бомбы, немного, но мощные, под скорострельный лай зениток «Шилка» и – с реактивным рёвом, улетали.
Сирены затыкались и это приносило облегчение – уж больно у них вой противный.
Но один раз таки сбили, только не того.
В 93-м члены новосозданной СНГ дуванили военное имущество—у кого сколько оставалось на территории после СССР—какой-то процент им, остальное России.
Армении тогда достались два самолёта. Один на радостях залетел в Карабах, без предупреждения, его и сбили.
Лётчик выбросился с парашютом, но его поймали на земле и хотели бить (не убивать же такой ценный товар для обмена) и, в доказательство своей одноплемённости, он кричал слова с такими звуками, которые под силу лишь прирождённому Армянину, а посторонние подменяют их похожими (как и я), но сами разницы не слышат.
Короче, та же история как со словом «шибалет» в библии, когда Израильтяне наказывали своё колено Вениаминово.
Так ВВС Армении в одночасье потеряли 50 % своего лётного состава.
И другой раз сбили не тех. Самолёт Иранских дипломатов из Москвы летел в Тегеран, встретить Новый год дома, отклонился от коридора безопасности и его достала ракета земля-воздух.
Я как раз на дежурстве был в ВС и слышал, уже за полночь, как он подбитый падает.
Потом Иранский полковник приезжал, с парой сержантов, собирать останки погибших. Приглашал и меня полюбоваться через стекло Уазика на собранное мясо, но я не подошёл даже из дипломатической вежливости.
А поскольку чек за оплаченные бетонные перекрытия показывать было некому (в бывшем комбинате стройматериалов размещался рембат по ремонту танков), мне снова пришлось искать опору в своём служебным положении и посетить нужный кабинет для получения бумажки с разрешением использовать балки крыши недобомблённого кинотеатра «Октябрь».
Хороший материал, и даже сгореть не успели.
С помощью крана, удалось перевезти балки от развалин кинотеатра во двор роддома для дальнейшей переброски в овраг, где находился наш недостроенный дом.
Однако переброска не удалась, поскольку планировалась к проведению в воздушном пространстве над узкой полоской земли между роддомовским забором и самим оврагом, по верхней кромке которого Рантик, житель трёхэтажки слева от роддома, развёл грядку двухметровой ширины по выращиванию бобов.
Длина стрелы крана позволяла перенести балки над огородом, где Рантик успел уже даже воткнуть два ряда жёрдочек, чтобы бобам было куда виться, когда прорастут.
К сожалению, в своей первой попытке крановщик Вазё задел одну из крайних жёрдочек.
Рантик прибежал, раскричался (он вообще такой несдержанный), выхватил пару противопехотных гранат из кармана и мамой поклялся пустить их в ход при малейшей дальнейшей попытке использования воздушного пространства над его грядкой.
Вазё сказам мне, что не может работать в такой обстановке, потому что от этой войны все уже стали ё*бнутыми, сложил свой кран и уехал.
Поэтому мне пришлось пилить балки до нужного размера во дворе роддома (главврач Брина высунулась из окна своего кабинета на втором этаже, но потом не стала возражать), и уже в укороченном виде перетаскивать их вдвоём с Арамом (братом Сатэник) на наших плечах в обход грядки ё*бнутого Рантика, сбрасывать в овраг, а там тащить в обратном направлении к месторасположению нашего недостроенного дома.
На эту операцию ушло два дня (не считая предварительной распиловки).
Из благодарности за помощь живой силой, я помог Араму решить вопрос заготовки дров на зиму, подсказав, что можно использовать высоченную, но усохшую сосну возле центрального сквера «Пятачок», которая усохла то ли из-за повреждения её корней экскаватором при рытье щели-бомбоубежища в непосредственно близлежащем грунте, то ли из-за множественных осколочных ранений полученных в ходе войны за независимость Карабаха, когда даже стоявшему рядом с ней на постаменте гипсовому пионеру оторвало руку вместе с горном, или же вообще не знаю из-за чего.
Её-то я и предложил ему завалить с моим непосредственным участием.
Он не решался поднять руку на казённое дерево в общественном месте (хоть даже и усопшее) и меня отговаривал.
Тогда я составил соответствующую бумажку с разрешением от фиктивного Комитета Помощи Зимующим, настукал её пишмашинкой ПЦ ВС НКР и поставил под ней очень завитушную подпись, поскольку печати у меня не было.
Арам долго всматривался в конечный результат и согласился. По-видимому, подпись показалась ему достаточно убедительной (он в этом разбирается будучи художником и резчиком по дереву). А брёвна к нему во двор мы возили на самодельном самокате из одной доски и трёх подшипников-колёсиков, на которых подрастающая детвора Степанакерта каталась по крутым улицам до войны, не по центральным, разумеется.
По наводке тёщи, Эммы Аршаковны, я самочинно захватил двухкомнатную квартиру в пятиэтажном здании, которое построили до войны, но не успели закончить внутреннюю отделку и заселить.
Затем большую его половину разрушила артиллерия из Шуши, но два подъезда остались и даже жестяная крыша над ними не текла.
Квартира понадобилась потому, что домовладельцы нашей однокомнатной съёмной, Армо и Назик, собирались выдать замуж их старшую дочь Нару и планировали отвести молодожёнам первый, однокомнатный этаж, ведь счастье дочери важнее побочного дохода.
И как всегда, всё оказалось только к лучшему – захваченная квартира находилась в пяти минутах ходу от недостроенного дома.
В квартире я сложил печку из огнеупорного кирпича (большая редкость среди Карабахских жестяных), который собирал в развалинах Детской Библиотеки возле того же «Пятачка», а затем катил его на самодельной тачке, чему способствовало отсутствие дорожного движения, особенно если сирены выли.
Старинное железное колесо для тачки мне подарил Нерсес, тесть Вани сварщика, с которым мы трудились на прокладке газопровода до войны, а вместительный ящик я сделал из большого листа алюминия, бывшего дорожного знака.
Ручки тачки тоже были алюминиевые и очень прочные—от носилок для переноски раненых, чей брезент настолько пропитался кровью, что госпиталь (бывшая облбольница рядом с роддомом) просто выбросила их на свою свалку.
Брезент я срезал и остались только трубки с ухватистыми рукоятями из чёрной резины.
Наличие балок позволило перекрыть коробку стен нашего дома и вывести его под крышу из шифера довоенных ещё запасов на складе некоей строительной организации, за наличный расчёт.
Штукатурить тогда я ещё не умел, потому что всю предыдущую жизнь работал исключительно каменщиком и штукатура пришлось нанимать со стороны.
Вернее, это был даже не штукатур, а подсобник штукатура. Они на пару проводили восстановительный ремонт разрушенной половины здания, в котором я самочинно захватил двухкомнатную квартиру, и не участвовали в боях по причине преклонного возраста.
Штукатур ответил отказом на мою просьбу оштукатурить наш дом изнутри за оговорённую плату, а его подсобник, Ваник, согласился.
Впоследствии мне пришлось выслушивать неоднократную критику ровности штукатурки, но я тут не при чём, поскольку был всего лишь подсобником подсобника, престарелого Ваника.
Последний авианалёт состоялся когда мы заканчивали штукатурить спальню.
В нём участвовал всего один самолёт и противовоздушная оборона его проворонила и не успела даже взвыть сиренами.
Он вынырнул из-за Кркджанского тумба опережая симпатичные на вид разрывы зенитных снарядов среди синего неба и заскользил на бреющем, а бомбу сбросил чуть не доходя до восьмой школы. Она была похожей на бочонок, перекувыркивалась на лету, поблескивала металлическим цветом.
Самолёт резко свернул влево и больше я его не видел, а бомба продолжала лететь точно по направлению к нам с Ваником, занятым приготовлением раствора перед входом в дом.
Школу она не зацепила, но пролетев ещё немного упала в частный сектор на той стороне оврага и взорвала чей-то дом (пустой на тот момент).
Взлетели осколки дома и поднялась туча пыли, которая заслонила солнце.
Мало-помалу пыль стала рассеиваться, но высоко над ней ещё долго кружил клок газеты и даже перелетел на нашу сторону оврага и где-то лёг неподалёку.
Позже я хотел отыскать её и посмотреть на каком она языке, потому что «Советский Карабах» газета двуязычная, но не нашёл.
Ваник возложил себе на голову свою кепку «аэродром» и сказал, что в этот день работать он больше не будет и ушёл, хотя мы почти уже закончили приготовление раствора.
Скорее всего пошёл напиться, я бы на его месте так и поступил, но сам уже третий год и последующие пять лет всё ещё был в завязке.
Через год, пользуясь определённым затишьем обстановки (перестрелки на постах не переходили в крупномасштабные наступления), Сатэник родила ещё одну дочь, Эмму, а когда восстановительный ремонт здания был закончен и пришли представители независимой власти изгонять самочинных захватчиков из двух подъездов, а они таки пришли, потому что нас там скопилось уже немало, одна особо многочисленная семья захватила даже две квартиры на разных этажах в одном подъезде, то в пяти минутах ходьбы от самочинно захваченного жилья у нас уже был дом.
Правда, пришли они не в милицейской форме, которую им ещё не выдавали, а в своём федаинском – бушлаты и автоматы Калашникова, которые напугали дошкольника Ашота, пока они объявляли, достаточно вежливо, что нам предоставлены 48 часов, чтобы сделать сиктырь отсюда, однако указанного срока хватало и на разборку печки из огнеупорного кирпича, и на переезд, и на транспортировку материала на участок.
С тех пор стало очень легко вычислять возраст нашего дома – сколько лет Эмме, столько и ему, и наоборот, потому что всё всегда случается, как правило, к лучшему сверх всяких ожиданий…
* * *
Бутыль #24 ~ Железная Леди ~
– Могу я чем-то вам помочь?
Он перевёл взгляд от жёлто-красных волн прибоя втиснутого в геометрический веризм рамки на стене к двум нитям бус крупного жемчуга ниспадающим провиснуть вершиной параболы графика квадратичной функции чуть ниже талии расклешённой блузы кремовой викуньи, над продолжением из юбки прямого кроя, но уже поуже, до середины икр в таком же стиле раннего Tutankhamon-and-all-that-jazz – ах, беззаботная пора фокстротов и чарльстона, Великая Война позади, Великая Депрессия ещё не нагрянула…
– А?. ээ…
– И я вас понимаю, вы абсолютно правы, безупречный вкус, одно из лучших полотен Ля Жю позднего периода, «шалунишки Ля Жю» как его прозвали на Мон-Мартре. Иногда и я остановлюсь и всё смотрю-смотрю. Буквально завораживает. Картина называется «Консьержка в неглиже».
– Так тут, в смысле, не море?
– Ах! Вы про его «Паруса близ Форта Боярд»? Нарисована на обороте. У художника не доставало средств на холсты и в случае нежданного прилива вдохновения он их натягивал обратной стороной. Хотите перевернём? Я как чувствовала, что вы знаток и истинный ценитель.
– Вообще-то я не за картиной.
– Не может быть! Вы тоже читаете книги живьём? Без айфонов и приложений?
Да, мы держим несколько экземпляров для поднаторелых гурманов библиофилии. «Золотой Ключик», например, «Золотой Петушок» тоже есть. «Золотой Жук», «Золото Колымы», «Золотушная Императрица», «Золотая серия золотарей»…
– Мне бы Майу, девушка тут у вас работает…
– Твою ж бл… – каре из выпрямленных волос платинового окраса мелкой рябью пробежало по розовой штукатурке на щеках. – Так бы сразу и сказал. Бой-френд, что ль?
– Ну вроде типа как бы…
– Ладно, не напрягайся. В отгуле твоя Майа. Домой к ней сходи.
– Да был, там заперто.
– Своим открой, бой-френдик.
– Ну я типа в отъезде был, в командировку неожиданно, ключ не успел прихватить.
– В отъезде он! Кому ты фуфло толкаешь? Мой тоже ходил в такие вот отъезды, а как выйдет, первым делом в парикмахерскую, рожу прифраерить, и его таким же точно вот говённым шипром прыскали. Эт у тебя какая по счёту ходка?
– Вторая.
– Зелёный ещё. Не то что мой. Его опять на семерик задвинули. Ладно, дам тебе его чудо-отмычку, которой даже кнопку президента как два пальца об асфальт.
Но после принесёшь сдать и отблагодарить, люблю таких вот жеребцов стоялых…
Проводив посетителя в синем сюртуке офицерской повседневки на Британском флоте конца 18-го столетия, она сняла со стены рядом с входной дверью изящную миниатюру кисти Антониу де Оланда «Вид Лиссабона в 1530» исполненную в соавторстве с Симоном Бенингом для «Генеологии дона Фернанду» и нацепила поверх таблички Open висевшей на стекле двери, лицом к лицу.
Размер совпал идеально и сквозь дверь теперь виднелся зад миниатюры, который в манере иппического пуантелизма извещал: «ушла на базу – скоро буду».
Минуя эклектично ретроградную коллекцию полотен дегенеративного кубоморфизма на никелировано ажурных стендах чередовавшихся с фигурками анималистского ню позднего озона, хозяйка салона-выставки «Пасхальные Яйца» достигла кожаного кресла хромсинтанной юфти с кирзовой союзкой в углу зала и распахнула чёрный квадрат на стене.
В открывшейся неглубокой нише она сняла с ящика красного дерева эбонитовый дилдо-модифицированный порошковый микрофон системы Лоренца и клацнула тумблером вызов-громкая связь (два-в-одном) затем, под мелодично длящиеся гудки, опустилась на сиденье.
Кроваво-рубиновые овалы маникюра перебирали-поигрывали жемчужными чётками ожерелья на уровне жёлчного пузыря покрытого блузой и корсетом Секретно Грёбаной Виктории.
– Да, – прозвучал мужской голос из недр красной резонирующей древесины.
– Приветики, Дон… ка… Как здоровьице и остальное ничего?
– Чё нада?
– Как насчёт поиграться в рыбака и рыбку? Бросаешь невод и тянешь по мшистой травке на дне морском?
– Тебе заняться больше нечем?
– Ладно, не сердись на старушку Нюшеньку. Лучше угадай-ка, Донка, кто мне только что приснился.
– Ближе к делу, Анна Серафимовна.
– Уж такой наш Дончик деловой стал, матёрый-прематёрый и даже забурелый весь…
Короче, торопыга, наведался ко мне тут шустрячок, что двух твоих мордоворотов усне́дал за шесть се́кунд.
У одного после удачной лоботомии глаза никак не расплетутся, а другой на ферме Хи-Хи даёт интервью главврачу про зелёных человечков и скользкое вхождение инопланетян в режим посадки с вазелином…
Но со словесным описанием не сходится – свежевыбрит и надушен Тройным Одеколоном.
– Так может не он?
– Может и не он Майу спрашивал.
– А ты ему что?
– Ключик дала золотой, от всех жизненных преград.
– Вот ты и есть торопыга. Пусть бы ещё по улице пошатался, прощупали б возможные контакты.
– Ты меня не учи, чушкарь зашморганный. Меня и мой Коцаный учить остерегался.
Забыл кто Донку под крыло взял в санатории?
Кто из тебя сявки шестерной делового сделал?
Розочку твою поливал заботливо?
– Да чё ты взъелась?
– А ничё, через плечо, а если горячо, бери на третье плечо…
Ладно, проехали…
Сегодня к семи пришлёшь пару рыл из своих новобранцев. Драйв-тест им устрою. Полную перестановку с фэн-шуем по коврам всей спальни для активации позитива.
– Двоих хватит?
– Не остри тупым концом, рыбонька. Чмоки-чмоки твоему рыбчику. Свободен!
Дон дал отбой и через стиснутую челюсть процедил:
– Ё*баный матриархат…
* * *
Бутыль #25 ~ Хождения по ниве образования ~
Когда из-за Бишкекского соглашения о прекращении огня первой карабахской войны за независимость меня сократили из рядов работников Прес-Центра ВС НКР, мне снова пригодился диплом учителя Английского языка от Нежинского пединститута, с которым я и пошёл наниматься в Степанакертский пединститут, уже успевший переименоваться в Госуниверситет.
Ректор по имени Арват не отказал моим искательствам, превратно предположив будто я работаю в Верховном Совете (за годы войны многие привыкли к такому обо мне мнению) и, возможно, располагаю там вышестоящей «лапой».
Так я стал преподавателем Английского на кафедре иностранных языков Арцахского Госуниверситета, потому что номенклатуре делать было нехер и они всячески старались избавиться от слова «Карабах» по причине наличия в нём тюркских (по мнению этих неучей) корней и подменить его словом «Арцах», которым при жизни Месропа Маштоца (362 – 440), изобретателя всеармянской письменности, называли местный регион, где, кстати, он и трудился над своим алфавитом.
Присутствие в учебном заведении ректора Арвата вызывало во мне двоякое ощущение странно несовпадающего дежавю, поскольку в Нежинском педе у меня тоже был ректор Арват, только тому это служило фамилией, а не именем, и сам он был Одесский Еврей, из-за чего и возникал напряг с когнитивным сдвигом: два Арвата на одного явный перебор!
Впрочем Арвата (степанакертского) вскоре заменили другим ректором (они там тасовались как валеты в колоде опытного преферансиста), и сменщик уже ничем не ассоциировался с аттрибутами моей предыдущей жизни, что приносило облегчение, отчасти.
Чего скрывать, текучесть ректоров АрГУ зашкаливала капитально и настолько, что по ходу одной только моей трудовой карьеры в Арцахском ГосУнивере (14 лет) их перекувырнулось штук 8-9, что в среднем почти тянет на срок службы призывника в Советской армии, и ни один (за исключением единственного) не оказался достаточно подкован в вопросе: как отличить педвуз от университета?.
Мне даже пришлось объяснять очередному (он первый начал, его вообще никто не звал на ежемесячное заседание кафедры Английского, поскольку прочие иностранные языки так и остались в зачаточно-факультативном варианте) что университет, в отличие от института, занимается ещё и научными исследованиями.
Объём предложенной информации явно превосходил его познавательную способность и непостижимый уму факт вверг узурпатора в прострацию, причём такую буйную, что завкафедрой и прочим кафедральным Англо-дамам насилу удалось реанимировать беднягу чаем с вареньем.
Но отпоили.
И этого заведующая мне не простила, не потому что варенья жалко, а из инстинкта самосохранения.
Как раз таки эта ежемесячность и добивала меня больше всего, потому что мужиков-то на весь Гос по пальцам перечтёшь – Рафик с кафедры Русского, Володя на биологии, Карен физико-математик и Юра на кафедре географии, ну может какая где-то пара лаборантов, а ректоров у меня и рука не поднимается причислить к рядам этой славной когорты…
Ах! Ещё ведь и электрик дядя Коля! Он держал под лестницей просторную, но очень захламлённую мастерскую, чинил всё: от зонтов до бытовой техники, в которой и нормальная женщина не разберётся, не то что эти институтки.
Уже попозже Армен Юрьевич появился на кафедре Армянского, и тем оправдал звание университета, потому что занимался научным трудом, составлял Словарь Карабахского Диалекта.
Работа исполнена на уровне Словаря Даля и это кроме шуток.
Достойный труд и нас переживёт.
Хотя для кого? В мире Армянским пользуются всего 6 миллионов человек из коих половина в Диаспоре, а у них в ходу Стамбульский Диалект Западных Армян, остальные 3 млн в Армении – говорят и пишут на Восточном Диалекте, но ни у тех, ни у других нет такого Словаря, где в каждой статье поэзия жизни народных высказываний, а над некоторыми я и теперь ржу без задних ног.
Вот только составитель эксплуатировал детский труд, требовал, чтоб студенты, как домой поедут, записывали от своих дедов-бабушек и тётей с дядями всё подряд: поговорки, ругань, анекдоты…
А студенты только рады были, я видел кипы их записей на его кафедральном столе, потому что так они себя студентами чувствовали, а не овцами, ради которых стригут с их родителей плату за обучение.
Хотя с другой стороны приятно – как бы преп к тебе не приставал, а выше собственной жопы не прыгнет – факультет должен выполнять план заготовок систематически и без снижения объёмов стрижки, так что и зачёт тебе поставит, и тройку на экзамене, никуда не денется.
Правда, попадаются, кто и впрямь учиться хочет, я и таких в читалке видел…
О! Читалка АрГУ это жемчужина, туда Диаспора таких книг наприсылала – сокровищница, начиная от всех томов последней Британники и дальше по алфавиту.
Не в коня корм?
Возможно, но может на вырост, для грядущих поколений…
А тот вареньем с чаем сохранённый ректор не простил мне покушения на основы его косных представлений и из мести приказал заведующей Компьютерным Залом—ухх! конфетка! щедрый дар какого-то заокеанского миллионера—в дарёный Зал меня не допускать на основании возможности, что Интернет позволит мне отправлять шпионские донесения в Баку.
Ей пришлось исполнять приказ, а мне – дожидаться его дембеля…
Мои отношения с коллегами всегда отличала ровность. Хотя завкафедрой, с её гипертрофированно развитым инстинктом, довольно несдержанно обижалась, что на их ежемесячниках я зеваю настолько учащённо и с подвывом даже.
Но это происходило неумышленно, по причине физиологически необоримых стимулов. Я и пытался челюсть сдерживать, даже двумя руками, из благовоспитанности.
А хер там! Против физиологии не попрёшь…
На обуздание громкости её ораций хватило одного раза. После очередной её обличающей речи в мой адрес, я достал из кармана флешку-плеер типа WALKMAN’а, но помельче, из которой я в маршрутке до Универа Тину Тёрнер слушал, когда водитель слишком громко музыку включает.
Но на этот раз я сделал вид будто это диктофон и сказал флешке: «Записано 2-го февраля в 13.38»
Она аж ахху… ну в общем… потому что не помнит что конкретно только что орала. Вот после этой записи меня и перестали в Компьютерный Рай пускать.
Проректор Стёпа тоже один раз в коридоре при студентах затеял выговаривать мне несдержанным тоном голоса: «Тебя тут держат только потому, что ты инородец!»
Но это сплетни будто я ему ответил: «Да ты ещё не видел инородцев-то, хочешь дам за моего подержаться?», потому что косноязычие как-то и пропадает куда-то, иногда…
Единственный ректор, что мне по душе пришёлся, это Епископосян, который сразу после войны из Москвы приехал и даже мебель оттуда перевёз.
При нём Анна Александровна, заведующая Библиотекой, переступив свою преклонную предпенсионность и оглядку на соблюдение приличий захолустья, начала косынкой себе горло обвязывать в романтической манере певицы Майи Кристалинской, особенно по дням, когда на приём к ректору шла.
Конечно с учётом разницы их возраста и сходных обстоятельств семейного положения, её дресс-код не вёл ни к малейшим служебным романам, и всё смотрелось чистой романтичностью и умилительно взглянуть со стороны.
А как он отдых проводил? В яме! Возле деревни Мектишен откопал скелет со странными украшениями, которым по науке при нём никак быть не полагается.
Лучше бы меня спросил, мы когда газопровод в Члдран тянули, там экскаватор каких только костей не нарыл.
Но на второе лето его из ямы выдернули и пояснили: если тебе мебель дорога – сиктырь отсюдова.
Тихо-молча перебрался в Ереван Епископосян, может и по сей день там паству собирает на лекции свои, а летом в Араратской долине откапывает части Ноева Ковчега, потому что это ж древняя земля…
К тому же, в глазах ректората, у меня имелись порочащие связи с иностранными гражданами.
