Сергей Николаевич Огольцов
Блог, или Роман на слабо́
– Вот этта ближе к телу. Молодец. – Оголённый торс поворачивает предплечье, где без сюсюкальных виньеточек, с уверенной в себе неброскостью стоит «Х-1».
– Атос? Но тебя же зеленуха… мне Х-2-й сказал.
– Во-1-х, тина, а не заленуха, а во-2-х, этого ещё не случилось, так что не забегай вперёд. И учти на будущее, раз я пока жив и ты ещё не повстречался с Крысом, на виртуальность не рассчитывай, братан, вмандюришься с разгону в стену, на ней и останешься в виде наклейки, пока не соскребут.
– У меня чёт голова уже раскалывается.
– Эт с непривычки, полегчает. Только не вздумай опять затылком трахаться, это против правил. Если засекут, Они накажут так, что мало не будет.
– Опять они? А где Партос?
– А где ж ему быть? На Елисейских полях наш Партосуля… Вон отдыхает, – Хлопец Первый кивнул на голое тело в набедренной повязке, что безмятежно растянулось на песочке пола под глухой стеной просторной камеры, а может быть пещеры.
– Он тоже затылком трахал?
– Не-а. Это он от лилий тащится. Сейчас проходит собеседование с Болон Йоктом, а если повезло, то и с самой Авеликсой.
– Какие ещё нах.. ЛИЛИИ?!.
– Да не ори, я слышу… Водные лилии, при правильной дозе улёт не хуже, чем от пейоте, секёшь?
Добро пожаловать в Мезамерику, брателло!. Ладно, торжественную часть по боку. Нам щас принесут треники и все дела, по полнолуниям у этих Майа матч по оламалистли, непременно и неотменимо. Тут главное не проиграть.
– Почему мы?
– Мы – военнопленные, ещё не догадался? Команда гостей типа.
Местные – все профи, здоровые быки и дело туго знают. Правила простые – не дать мячу земли коснуться типа волейбола, но без сетки, нельзя к мячу притронуться рукой, нельзя ногой ударить.
– Ахху… а… чем играть-то?
– А всем, что остаётся – бедром, плечом и можно головой, но нежелательно, мячики бывают до 7 кг. Вот только не знаю кого мы будем представлять: богов или загробный мир.
У этих Майа всё так заритуалено и во что угодно—чихнёшь ты или пёрднешь—враз вкладывают глубокий религиозный смысл.
– А! Вспомнил! Майа это те, чей календарь в 2012 кончался и всемирная толпа глобально ждали конца света. Но ты-то это всё откуда знаешь?
– Я тины нахлебался… Блин! Так за богов мы иль за преисподнюю?
– А разница большая?
– В принципе не очень, ну просто хотя бы знать заранее… Если проиграли за богов – отрежут голову, а за преисподнюю только сердце вынут всей команде, включая тренера.
– Дай угадаю: а тренер у нас – ты?
– А то!
Послышался шум приближения к входному проёму в просторную камеру или пещеру.
Вошла четвёрка коричневокожих Индейцев Майа, губы оттопырены молчаливо презрительным пирсингом из драгоценных камней всверленных в верхние резцы.
Двое под грузом из спортивного инвентаря, остальная пара удерживают на плечах личное оружии в виде увесистых дубин.
На песок сошвырнулись три комплекта головных уборов, нагрудные щитки (тоже три) типа хоккейные, но сплетены из прутьев, и три вроде как дуги тележной упряжи (однако без оглоблей) выточенные из камня и покрытые искусной резьбой, от которой исходит пронзительный запах корицы.
Поверх всего шлепнулись куски верёвок из манильской конопли.
– Не понял, – сказал Кеха, – эта вот херня с пёрышками за шлем конает? Я им чё – пернатый или тут гей-парад в натуре?
– Долбоёб, – наставительно пояснил тренер, – первые три минуты эти перья будут тебе удары смягчать.
– А потом?
– Потом тебе дойдёт и сам начнёшь уворачиваться, на автомате.
– А хомут зачем?
– Показываю один раз. Щитки на перед, от шеи вниз, так чтоб яйца прикрыл. Дугу надвинул сзади, поверх почек, вперёд рогами. Спереди стянул верёвкой – должно плотно сидеть на бёдрах, и заодно верёвка же удерживает щитки для предохранения способности размножаться. А перья, как ты уже догадался, сверху.
Снаружи донёсся заливистый перезвон типа в забегах рысистых скачек или Большом Академическом театре.
– Последний звонок, пора полузащиту подымать.
– Х-2? Чем ты его подымешь? Он же в хлам.
– Чем, чем… Шипом хвоста морского ската, вот чем. Вопрос только куда штыркнуть?
Из передних лохмотьев своей набедренной повязки Атос извлёк что-то наподобие макательной ручки для письма: в полпальца толщиной, с острый концом и грубо зазубренной с двух сторон поверхностью.
– Постой! Он же токсичный!
– Ладно, песочком оботру.
Торопливо тыкая шипом морского кота в песчаный пол камеры или пещеры, Х-1 попутно излагал:
– Его ща токо кропусканием подымешь… Традиционных точек всего три: язык, губы и пах. Чё предлагаешь? – Не дожидаясь ответа, поблямкал ничего не подозревающими губами Х-2-го в его блаженной отключке, двумя пальцами вытащил наружу язык между зубов, с сомнением осмотрел и отпустил втянуться обратно.
– Согласен, остаётся пах. Эт как в иглоукалывании – главное в меридианную точку угодить.
Он разгрёб обрывки набедренной повязки между ног безвольно распростёртого тела, прицелился шипом и с криком «рота, падъём!» штыркнул.
– Убля-убля-ёбтва!! – взвопило взвившееся тело, выпучив из орбит ничего не понимающие глаза.
(«А ничё сибе как уже бегло шпарит», – с завистью подумал Кеха, – «наблатыкался Партос по мезамерикански».)
– Отставить базар! В ружьё! – орал тренер накладывая каменную дугу (как типа половинку тёсаного из камня халахупа) поверх шатко подрагивающего крестца Партоса и засупонивая спереди верёвкой.
Затем, в мгновенье ока, и сам облачился в стандартную экипировку игрока, чтобы дать последнее наставление команде:
– Ну, орлы, погнали! Пан или пропал!
Не в ногу, великолепная троица зашагала на выход из пещеры, а может даже и камеры…
Игровым полем оказался широкий коридор из отвесных стен каменной кладки, но под открытым небом.
По оба конца его 50-метровой длины имелись дополнительные площадки ещё шире, но намного короче с таким же утоптанным до грунта дёрном.
В целом, спортивная арена напоминала опрокинутую Римскую единицу или же заглавную Украинскую «i», но тоже в лежачем состоянии.
Поверх шестиметровых коридорных стен неистовствовала толпа болельщиков, их вопли прорезал разноголосый оркестр свирелей, цевниц и сопелок слитным исполнением бессмертного хита:
I’d rather be a sparrow than a snake, yes I would if I only cou-ou-ould…
– А чё эт они все голяком, в одних тюрбанах? – заозирался Кеха вверх.
– Одежду и дорогие украшения прозакладывали у букмекеров в ставках на исход матча, а на горожанок особо не заглядывайся, то всё телесные трико от Тайно Грёбаной Виктории.
А тот долбодон в перьях птицы квецал, посредине, местный король Каломте, но скоро его сменит его вдова, Кавиила, и станет царицей Чичен Ицы, ну а пока тут главный он, и рефери он же.
– Отрыгается заглотанная тина?
– Ага, но только в общих чертах, без деталей. Приёмы игры придётся перенимать у противников, по ходу разберёмся.
– А чё эт за колесо торчит в стене, вон наверху, чуть ниже зрителей, тоже каменное и с дыркой. О! И в стене напротив тоже!
– Забудь, ими не пользуются – архитектурное излишество в память о Героях Близнецах, вон их рожи вываяны на торцах твоей дуги. Тот что слева однажды в такую же дырку засадил и – Game Over, сразу же You Win!, но простым смертным такое не под силу.
Им приходилось перекрикивать гвалт шумной толпы и трели свирелей на стенах.
По вытоптанному до голой глины грунту подбежали два Индейца с ведром и кистью и, без объяснений, разрисовали тела команды Хлопцев белыми параллельными линиями, где позволяли плетёные щитки и каменные дуги.
– Сука не везёт! – выкрикнул тренер. – Мы за богов сегодня! – От противоположной площадки в конце коридора вальяжной трусцой приближалась команда местных бычар уже раскрашенных в жёлто-чёрную полоску.
Без жеребьёвки, мяч начала разыгрывать команда хозяев поля. Рефери в дорогостоящем плюмаже им явно со стены подсуживал.
Для начала, те повыпендривались перепасовкой полуметрового в диаметре мяча, от бедра одного к бедру другого игрока. Инокентий раскрыл рот в заворожённом восхищении – чтоб так хип-хопить двадцать лет учиться надо!
Затем центровой получил передачу слева, для обработки чуть подкинул над собой (бедром сука!) и, резко крутанувшись на все 360 саданул мяч правым концом дуги, что выпирала по его бокам вперёд.
Пушечное ядро жёсткого чёрного каучука мгновенно разрослось до планетарного размера, заслонив всё поле зрения уже такой знакомой Кехе чернотой, до боли, блин, знакомой…
Потом его поднимали руки товарищей и ставили на ослабелые в коленях ноги.
Он видел их кричащие без звука рты, как в немом кино.
Молчали и трибуны, а только плавали, туда-сюда, вместе с кисейно-прозрачными полосками облачков… там в… в небе…
Дальнейшее Инокентий помнит слабо. Каучуковая порка.
Каждый удар шмякал до кости. Щитки не спасали, он чувствовал как и под ними начинают набрякать кровоподтёки.
Порой всплывало вялое самоутешение, что с отрезанной головой синяки болеть перестанут.
Однако голова, как тренер и предупреждал, уже сама собой отдёргивалась от со свистом летящего мяча, рефлективно.
В какой-то момент он понял, что – всё, он больше не может, что мёртвые сраму не имут и к очередному ядру повернулся задом…
Вжжззз!… И каучуковый шар ударяет в камень дуги над обёрнутой к нему жопой, оттуда срикошетил в стену, а затем плавно, как в замедленной съёмке, подплыл и скрылся в мемориальной дырке вмурованного колеса…
– Да не брыкайся ты уже, – недовольно пробурчала Майа, обернулась к нему круглым (не каучуковым) задом и уснула дальше.
Сдерживая кряхтящий стон истолчённого, как на Ходынском поле, тела, Иннокентий осторожно выдохнул:
– Ххууу…
* * *
Бутыль #33 ~ А сначала… ~
Сначала мужики заключали пари – продержусь ли я 10 дней или до конца месяца.
Но я уже знал, что обратного пути мне нет – вдоль дороги стояли плотной двухметровой стеной трубчатые травы, а в поле у них за спиной и на дальних склонах ходили стада из коров и бычков, пока их к вечеру не загонят обратно в деревню.
И когда у директора школы я спросил что это за светлое пятно виднеется на дальних тумбах, он сказал – снег.
Снег в августе? Да ну, это ж не Эверест. Да снег, просто там ущелье так хитро закручено, что солнцу не хватает лета его растопить.
Главный поставщик романтики в Езнагомери это марахуг. Ещё его называют «волчья погода», но это не туман, потому что он не клубится, это просто стена.
Первый раз я в нём заблудился на отрезке между домом и школой, где уже проработал целый месяц. Правда, шла уже тёмная часть суток и потому во лбу у меня горел фонарь-«налобник» на резинке.
Луч фонаря прорезал аккуратный туннель с круглыми стенками забитый взвесью из частиц размером со снежинку, но они не падали. Чтобы привести те снежинки в движение, нужно повести головой и, по ходу перемещения светового туннеля, частицы движутся в том или другом направлении, но сам тоннель останется таким же узким и с такими же мглисто-непроницаемыми стенками и по прежнему перезаполненным всё той же светящейся взвесью.
Ха-ха! Двигался-то луч, а не «снежинки»! обманули дурачка на четыре кулачка! Благодаря теории относительности.
Это как в детстве, если задрать голову к небу и смотреть лишь в падающий снег, то кажется будто ты летишь вертикально вверх мимо неравномерно застывших снежинок.
Что же касается плотности влаги зависающей внутри марахуга, она в среднем такова, что будь на тебе акваланг, то мог бы запросто плавать, как Ив Кусто вокруг кораллов, а если ластов нет – ходи пешком, но лучше пережди, чтоб ещё хуже не заблудиться.
А ещё в Езнагомери ветер – в холодный сезон. Пурга тоже случается, недаром у мужиков мотоциклетные очки, если понадобится в коровник выйти при такой секущей неразберихе.
Автобус раз в неделю, по пятницам, но это только первые полгода, потом вовсе перестал ходить.
Водитель автобуса, Армен, живёт в Мошатаге, за 15-18 км ниже в долину и ему делать прогон в 30+ км ради пары-двух пассажиров мало улыбается.
Пассажиров мало потому что в деревне 12 семей и один учитель-бобыль, а бездорожье такое, что за один рейс два-три пассажира блюют, особенно дети, которым охота съесть мороженое в Лачине.
По дороге туда – завтрак выбросил, на обратном пути – мороженое. Прозу жизни на обочину, если успел выскочить, а не успел – вон спина пассажира перед тобой.
Так что первый год был самым трудным, потому что в деревне электричества не было. Ну не год, а так – год с небольшим…
Но сначала пришлось просить Ника Вагнера отвезти меня в Езнагомерь к началу учебного года.
Он отвёз.
Но сначала пришлось найти в Степанакерте багажник на крышу его «ниве» и тот нашёлся в реабилитационном центре им. Баронессы Кокс благодаря директору Вартану.
В тот первый и последний перевоз на «ниве» Ника, в Езнагомерь мне удалось забросить провиант (крупу, макароны и т. п.), а также самый ходовой инструмент: лопата, лом, топор, пила и всякое помельче.
За один раз всего не увезёшь, а сварочный аппарат, болгарка, дрель остались на потом, всё равно в деревне света нет.
Но и строительного материала тоже нет, вокруг лишь камни развалин да трава, ближайший лес – вниз за семь километров, если надо жердь или какую-то подпорку, но всё на своих двоих.
Но сначала пришлось найти жильё, вокруг ведь одни развалины, кроме 12 домов и их коровников.
Директор школы показал, что есть 13-й на самой верхотуре, но ключ дать постеснялся, хотя в Лачине завроно Карину заверял, что предоставит мне жильё.
Но сначала пришлось убеждать Ника, что «нива» сможет одолеть такой дикий уклон и взобраться к тому дому.
Он долго сомневался, но смог.
Сгрузил я крупы с инструментом на крыльцо, простился с Ником, тот уехал и я зашёл…
Но сначала пришлось замок сорвать, висячий.
Захожу, за входом котлован в метр глубиной, пол земляной, бугристый – это кухня, дальше уж спальня, на метр выше кухни, зато вровень с крыльцом снаружи, но туда, к счастью, есть мосток.
Пол спальни из горбылей, надо смотреть где ногу ставишь, желательно не в щель (их там уйма), но есть железная койка, правде без сетки, зато матрас на полу.
Я его поднял, чтоб вынести и выбросить, так как дырявый, а из дыры мыш вывалился, на меня посмотрел недовольно, что от сна его отрываю и – брык! в ближайшую половую щель.
Нет, не "юркнул", а лениво так, через локоток, не вставая на ноги, плюхнуться соизволили…
В общем, полная избушка на курьих ножках, только из камней и крыша проволокой обвязана, чтобы предстоящие ветра не унесли, как у лесника в соседней деревне – утром глаза продрал, а над головою – небо…
Так что зимовал я в чуме.
Из Степанакерта плёнку привёз и сделал чум на всю спальню с фанерной дверью, но чтобы плотно закрывалась и ветер из щелей не досаждал, а для койки решётку выдернул из ближайшей развалины, вместо сетки, и даже привёз газовую печку Иранского производства и баллон на 20 литров, но зажигал её лишь по субботам, когда вино пил при свечах под Луи Армстронга:
What a wonderful world!.
из плеера на батарейках, что Ашот мне подарил.
Телефон для зарядки отдавал коллегам по школе, в которую они приезжали из двух соседних деревень и привозили с собой половину учащихся школы.
В школе Езнагомери насчитывалось 24 ученика на 12 классов, но распределялись не поровну, а всячески и на некоторые классы учеников не оставалось.
Так что вторая половина учащихся была из нашей деревни как и директор, а также Анаит, учительница младших классов, жена Карена, мать Спартака, Мариам и Андраника.
Хлеб лаваш я покупал в Лачине, по 50 штук, развешивал на кухне листы из ДВП на нитках закреплённых в балки потолка и раскладывал по ним листы лавашей, а когда высохнут прятал в ящик, надёжный, куда мышам не пролезть.
А перед употреблением сушёный лаваш надо обернуть полотенцем и водой побрызгать для увлажнения, которая придаст ему мягкости и – приятного аппетита…
Жить было интересно – одна проблема за другой, не решишь, не выживешь…
Зима закончилась 28 апреля.
Летом я строил себе дом из развалины, которая ближе всех к источнику, который на всю деревню один и от него до первоначального места жительства приходилось таскать воду на высоту девяти этажей, но без ступеней, по крутому тумбу, а когда обледенеет, всё равно туда же, но уже зигзагами.
В развалине имелось почти четыре стены и обваленные столбики от двух окон и двери, которым всем пришлось добавить перемычки из армированного бетона, а после поднять стены до общей высоты.
Внутри положил ещё продольную стену и получились: кухня, с двумя окошками и входной дверью, и глухая спальня. Всё вместе 18 кв. м.
Балки и доски для потолка и крыши опять из Степанакерта вёз, всё б/у, но выбирать не приходилось.
А жесть для крыши собирал по всей деревне, её там много валялось.
Вся эта местность была когда-то Красным Курдистаном, тут Курды жили, но потом Азербайджан эту автономию отменил, курдов переписали Азербайджанцами и паспорта выдали и теперь потомкам Курдов слово «курд» ругательное слово, как и в Турции, а Турция Азербайджану Старший Брат по госориентации.
При обзоре деревни с ещё более высокого тумба, я насчитал домов 150 с коровниками вместе, но при этом пару раз сбивался.
Во время войны за независимость боёв тут не было, жители убежали через Кельбаджар, потом пришли нищие мародёры грабить брошенную нищету, а мародёры побогаче пригнали технику – раскопать и увезти водопровод, таким образом в деревне остался только один источник за 50 метров от моей новостройки.
Впоследствии, когда я возле дома сделал бассейн на 3 тонны с кафельной облицовкой внутри жестяной халабуды, но утеплённой пенопластом с ковролином, то подключал к источнику резиновый огородный шланг и за ночь, самотёком, бассейн наполнялся.
Днём нельзя, хотя рогатая и лошадиная живности пьют из корыта под трубой источника, к нему часто жители с канистрами и бочками подъезжали, на своих "нивах" или тракторах, им шланг мешает, не только ж мне нужна вода для стирки и прочих нужд.
Жителями были переселенцы из Армении, потому что Карабахцам туда законодательно переселяться запрещалось, чтобы не произошёл отток и без того поредевшего населения Нагорного Карабаха.
Поэтому кроме меня в деревне оказались только двое карабахцев: Арам, на основании, что женат на дочери одного из переселенцев и Артур, у которого имелась жена в Степанакерте, но он сюда пробрался нелегально, потому что всю жизнь пастухом был.
Арам иногда переживал на тему этнографии, спрашивал: это Армянская деревня или Курдов?
Кладбище на тумбе у околицы – мусульманское, но в развалинах я находил уцелевшие хачкары – слишком неподъёмные, чтобы пустить в кладку стен, вот и завалялись, а в Цицернаке (ниже Мошатага) Армянский храм стоит, строился с 10 по 12 век, Реймский Собор во Франции весьма напоминает…
Оно тебе надо? Живёшь и живи себе, ходи за бычками тестя да с женой балуйся, покуда охота есть.
Но позже Арам со своей семьёй отделился в дом повыше источника, после ремонта, конечно.
Так что жести в развалинах хватало, хотя по большей части струхлая, приходилось из её листов нарезать пригодные куски и я неплохо освоил профессию жестянщика, дом сам покрыл и мастерскую, чьи стены предоставила развалина коровника, хотя возможно Азербайджанцы, которые уже не Курды, там овец держали.
Не говоря уже про халабуду над бассейном и 60 метров жестяного акведука.
Участок вокруг дома был просторный, с трёх сторон за каменной стеной, кое-где разваленной, чтобы свиньи получали прямой доступ к четвёртой стороне – овражку, где бежал ручей от источника.
Проломы я, конечно, заложил, свиньи пообижались, но начали ходить в обход на грязевые ванны от кровососных насекомых.
На берегу овражка, в пределах участка, я огород развёл: чеснок, помидоры, картошка, для севооборота, а выше по течению ручья, где у него берега вулканического происхождения, возвёл плотину. Три года ушло на сооружение, потому что перекрыть плотиной русло по которому постоянно бежит вода это непростая гидротехническая задача.
А когда плотина начала работать, тут уже и понадобился жестяной акведук на стойках, потому что огород внутри участка, на другом конце.
Ну подвал ещё добавил для хранения урожая, прачечную и душ, а ванна, вырезанная из пластмассовой цистерны на 400 л, отдельно, в утеплённой халабуде, и туалет отдельно, во дворе, но с сиденьем из пенопласта.
Над овражком росли три яблони – наследство от Курдов, нет, скорее, от Азербайджанцев, а виноград, который я сажал, так и не прижился за 4 года попыток, хотя меня предупреждали, что это невозможно в данном климате высоты.
Но слива принялась.
Так стал я куркулём, кулацким отродьем, особенно когда в халабуде начал хлебный спирт гнать, но по субботам продолжал пить только вино – это у меня уже рефлекс от Луи Армстронга.
Нет, спиртом я не торговал, а для любопытства просто и последующей переработки в абсент, раз уж сделан подвал для хранения.
И за ремонт всего, что соседки приносили (мужики стеснялись типа ж они и сами могли бы, просто некогда) платы я не брал, а чисто символические пару литров молока для поддержания традиций сословных ремесленников.
Спальню оштукатурил полностью и латексом покрасил, чтобы мыши сквозь кладку древних стен визиты не устраивали, потом пришлось и кухню.
Оконные рамы опять-таки строгал из всякого б/у, но стёкла привозил из города – стеклорез из меня никакой.
Полы покрыл ламинатом, а всю мебель, за исключением стола, табурета и стула, посадил на круговоротные колёсики для удобства влажной уборки – в одну половину комнаты мебель перегнал и в остальной её части пол полностью открыт, шваркаешь шваброй без помех…
Очень немало успеваешь сделать за семь лет…
Ашот один раз привозил на своём внедорожнике свою жену и Сатэник с Эммой.
Посидели. Арам с женой пришли. Наутро мои уехали.
Жалко внедорожника, ещё один такой пикник и будет ему гроб на колёсиках…
Дом маленьким казался по сравнению с площадью участка, но большего мне и не надо, он для меня служил трамплином для выхода в параллельный мир, откуда я возвращался усталым как собака, а увидал его два окошка под ржавой крышей и – приятно: дома.
Хорошо, когда есть куда возвращаться из параллельных миров…
* * *
Бутыль #34 ~ Весь мир – театр… ~
Времени оставалось в обрез, хотя срок назначенный Доном ещё не оттикал.
Иннокентий пребывал в угнетённом состоянии духа, особенно после ночных кошмаров вызвавших множественные кровоподтёки по всему телу.
Слишком вдумываться в механизм их появления ему не хотелось из-за головной боли в темени, куда вообще даже притронуться больно.
Майа с утра, как увидала его вид, разохалась и ушла в аптеку за всякой хренью для компрессов.
Он остался в её квартире один на один со своими сомнениями: возможно ли выжить в мире, где даже кнопке ESC случается холостить?
А что если вдруг Х-1 даже теперь опять ещё не мёртвый?
Попробуй положиться на такого, тем более с тех пор как нахлебался той зелёной тины.
Тоже мне, друг называется.
Впрочем, в Партосе он не сомневался: Х-2 он и в Африке Х-2.
В общем, он решил отвлечься от горестных дум, когда Майа принесёт ту бодягу, а вечером сходить с нею в театр, на последний пиастр из сюртука в кармане, то есть наоборот, но просто голова сука болит в непривычном месте.
Правда, он не знал есть ли в этом городе театр и вообще как этот город называется, но спрашивать у Майи не хотелось, она и так наверно думает, что он тупой. А он не тупой, просто после той выездной игры в Мезамерике (как хоть тот город назывался-то? Атос кричал что-то типа «чечевицы», но из-за болельщиков Иннокентий не смог толком расслышать) голова просто раскалывается.
Поэтому лучше в театр чем в парк, где опять шум, визги, тем более, что его всегда укачивает на этих качелях с каруселями, а просто поесть мороженое можно в любом кафе, однако гибель Крыса оставила горький осадок в виде аллергии к пунктам общественного питания.
Остаётся только театр…
Их с Майей места оказались у самого барьера ложи второго этажа. Там были ещё сиденья и зрители, но за спиной, поэтому не закрывали обзора.
Сверху открывался вид всего оркестра.
Иннокентию в основном понравилось, особенно флейты, звучание намного нежнее, чем у тех сопелок в Чечевице, дирижёр тоже вёл себя цивилизованно по сравнению с теми.. (уй, бля*дь голова!..) однако иногда начинал чересчур махать руками и тогда оркестр тоже звучал чересчур.
На сцене шло что-то типа разминки гимнастов – бегали, прыгали, поднимали друг друга и никаких каучуковых мячей.
В общем, первое отделение Инокентий назвал бы даже приятным, если б не сука дирижёр…
Когда наступил антракт, они с Майей сходили в буфет.
Большинство женской публики косились из своих декольте на Майин свитерок и джинсы, но она на них забила по полной, потому что мужики больше на неё посматривали, чем в те разнокалиберные декольте.
Среди меломанов Иннокентий не слишком-то выделялся своим сюртуком, разве что по цвету—иссине интенсивная синь—как и положено младшему офицеру Британского флота, но на Майу он смотрел с таким же восхищением, как и у них, если не бо́льшим.
Потом к Майе подошла ей знакомая, тоже в декольте и бусах, и они расщебетались как утренние пташки возле его хижины на Острове.
Иннокентию взгрустнулось и он пошёл в ложу один, всё равно их не перечирикаешь.
На пути вдоль коридора к лестнице на второй этаж стоял ряд белых бюстов, некоторые даже без плечей.
Один из них неожиданно привлёк внимание Иннокентия тем, что подмигнул своим беломраморным глазом. Взглянув повнимательнее, он увидел, что это Х-2.
– Партос, тебя не узнать. Чем кончился наш матч с мезамериканцами?
– Он ещё падла спрашивает! Победой конечно!
– Классно отметили?
– А то! Всё как положено в их ритуалах. Одному из команды победителей отрезают голову.
– За что? Так нечестно!
– Это ты пойди их жрецам расскажи. Сам-то ты, как обычно, куда-то слинял, а Х-Первого верховная жрица Эсма забраковала, говорит, он и так уже покойник зеленухой накрытый, и угадай теперь с трёх раз: кому из нас троих обрезание сделали?
– Зачем?
– У них технология такая, череп игрока из особо отличившейся команды обмазывают каучуком, чтобы получился спортивный инвентарь.
– А как же ты тут?
– Ты чё в армии не служил? В самоволке конечно… Опаньки! Патруль нарисовался. Пора мне, и смотри поаккуратнее с шорт-катом Ctl-Аlt-Delete!.
Иннокентий оглянулся, но никакого патруля не увидел, однако Х-2 больше не подмигивал и тупо молчал на своей подставке, так что Иннокентий поднялся в ложу на то же место.
Скоро пришла Майа сказать, что эта Минни из буфета хоть и дура, но у неё есть тётя и завтра…
Тут заиграла увертюра ко второму отделению.
Играли опять слишком громко, а Иннокентий прикрыл глаза от боли и в темноте перебирал инфу от Х-2, чтобы отвлечься.
Пальцы левой руки машинально набрали на бархате барьера упомянутый Атосом шорт-кат: Ctl-Аlt-Delete…
Он чуть не оглох от взрыва овации и разноголосых безудержных воплей «ура!», непонятная резь щипала зажмуренные глаза. Пришлось их открыть.
Ложа и весь зал театра утопал в сизоватом тумане. Вокруг курили все поголовно.
Курили зрители в ложе, в партере.
Курила Майа справа от Инно… нет! это не Майа! а Майа где?!.
Курила девушка в красной косынке на волосах, справа от Иннокентия.
Курили и хлопали. Громко. Невыносимо. Курил дирижё..
Нет, дирижёра на месте не было как и музыкантов тоже.
Оркестровую яму покрывал дощатый помост, а на нём длинный стол, а за ним люди в гимнастёрках и френчах, нет вон с краю один при галстуке, но тоже курит.
Человек с толстыми усами по центру застолья раздавил свою папиросу о стоящий перед ним графин, достал из кармана следующую, прикурил и помахал возле уха спичкой, чтобы угасла. Крики «ура!» усилились.
Он дирижёр?
Над сценой позади президиума, во всю ширину зала тянулась красная полоса ткани.
Жирные белые буквы орали:
«ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ТРЕТЬЕГО СЪЕЗДА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА МОЛОДЁЖИ!»
Невысокий человек в сером пальто и кепке пересёк сцену позади стола и присел на просцениум подложив под себя снятую верхнюю одежду. В руках его появился блокнот, куда он что-то быстро записывал.
Торопливые прихлопы овации начали сбиваться, тормозить и стихать. Но дыма добавилось.
Иннокентий вспомнил своего со-чатника Леопольда, рекламного агента из Дублина, который объяснял ему однажды в чате, что вид пишущего всегда привлекает внимание, даже если он не девушка.
Этот лысый актёр, внизу под ложей, тоже умеет себя подать, знает азы ремесла назубок.
Вот он отработал свой трюк с писаниной и зашёл за трибуну, меняя мизансцену так, что на виду остался лишь его бюст, тоже в галстуке.
– Товаггищи! – выкрикнул служитель Мельпомены и в этот миг, несмотря на приклеенную бородку с усами, Иннокентий опознал лысину Х-2.
Опять в самоволке сука!
На плечо синего сюртука легла мозолистая трудовая пятерня, что вылезала из рукава кожаной куртки, через воротник которой была продета также узловатая голова под покровом фуражки, тоже кожаной, с красной звездой в околыше:
– Этот што ли?
– Да! – с Грузинским акцентом отозвался голос из-за спины Иннокентия, – я иво из прэзидума вычислыл, э! контру белогвардэску. На вэсь тиатыр толька этат агент Антанты нэ курыт.
– Не извольте беспокоиться, Лаврент Палыч, – сказал чертяка в кожанке, – разберёмся с гидрой имперлизма.
– … учиться, учиться, и ещё ггаз учиться! – донеслось из-за барьера ложи.
Сукно на плече сюртука начало стягиваться в тиски бугрящегося кулачища.
«Капец», – успел подумать Иннокентий. Его пальцы уцепились в мягкий бархат барьера широкой ракладкой Ctl-Аlt-Delete…
Рядом зазвучали жиденькие аплодисменты.
– Нет, первое отделение мне больше понравилось, – сказала Майа, – А тебе? Ой! Где это ты зацепился? Смотри, как плечо распорол…
* * *
Бутыль #35 ~ Панировка и обжарка соцсетями ~
Спустя год и 2 месяца со дня знаменательного взлома висячего замка (вернее он так и остался запертым, но висел уже сам по себе, рядом с дверью жилья ленивого мыша), в деревню пришло электричество по железным столбам установленным и алюминиевым проводам натянутым работниками госкомпании АрцахЭнерго.
Жить стало разнообразнее, я привёз из Степанакерта свой ПК и влажную уборку делал уже под звуки Золотой Коллекции Рок-н-Ролла и перестал покупать лаваш в Лачине.
Вместо него я покупал оттуда муку мешками по 25 кг и освоил хлебопечение в электродуховке.
Была также куплена стиральная машина полуавтомат, а в мастерскую привезены такие необходимые дрель, болгарка и сварочный.
А когда к нам поднялись работники КТ с предложением подключения интернета, я первым подписал договор, но на минимальную скорость из-за её дешевизны, поскольку расходы на строительство поглощали львиную долю моего бюджета.
На мой имейл стали приходить письма от девушек из разных стран, но одинаково очень богатых, потенциально – от 10 и выше миллионов долларов каждая, и у каждой своя горькая история, почему она не может снять эти миллионы с банковского счёта без данных моего паспорта и номера моего банковского счёта, куда она их переведёт, а потом мы их поделим.
