протоиерей Андрей Новиков
Русская Церковь на страже православия в XXI веке
В число упреков России в их заявлении перечисляется также Сан-Стефанский мирный договор 1878 года и создание «большой Болгарии». Вдумаетесь: освобождение Россией единоверных братьев-болгар от многовекового иноверного ига для как бы православных монахов Афонской Горы, оказывается, является злом. Подобная позиция служит яркой иллюстрацией пещерного национализма, пропитывающего заявление четырех афонских обителей. Заявление доходит до прямо еретического, этнофиле-тического утверждения, что православие как таковое является выразителем… «греческого православного духа» (буквально: «греческого православного духа, который, несомненно, всегда вносит положительный вклад в служение православию, являясь его выражением и сам будучи выражаем им»). Тут, конечно, есть прямая связь со скандальным, если не сказать националистическим, заявлением Константинопольского Патриарха Варфоломея о необходимости славянам «смириться с первенством греческой нации в православии».
Не стесняются авторы заявления помянуть и имя графа Николая Павловича Игнатьева, с которым связана одна из наиболее позорных страниц в истории греческого церковного национализма. Дело в том, что в бытность Η. П. Игнатьева послом в Стамбуле (1864-1877 гг.) оголтелые афонские эллинские националисты подали в османский гражданский суд иск с требованием выселить с Афона русских монахов. На этом стоит остановиться: православные греческие монахи подают в мусульманский суд иск с требованием изгнания своих собратьев по вере и иноческому служению! Благодаря защите, организованной стараниями графа Игнатьева, произошло то, что никак не входило в планы афонских националистов конца XIX века: даже турецкий суд после долгого разбирательства признал абсурдность их требований и отказал в удовлетворении иска. Как видим, подобный исход является незатянувшейся раной для искаженного сознания афонских националистов уже XXI столетия.
Наконец, последнее, на что хотелось бы обратить внимание в рассматриваемом заявлении, это обличение его составителями Русской Православной Церкви и Русского на Афоне монастыря в лицемерии. Логика такова: как вы, русские, смеете упрекать нас в общении с украинскими раскольниками, в то время как сама Русская Церковь «допускает и католических «священников» до сослужения, признавая их крещение и священный сан простой разрешительной молитвой», а братия Свято-Пантелеимонова монастыря имела в прошлом (очевидно, до воссоединения 2007 года) общение с «раскольниками» из Русской Зарубежной Церкви, допуская их к участию в богослужениях.
Что касается упрека в допущении сослужения с католическим духовенством и в форме чиноприема из католицизма в Русскую Православную Церковь, то авторы заявления демонстрируют смесь клеветы и невежества, как правило, часто сопутствующих друг другу Разумеется, никакого разрешения и допущения к сослужению с католическим или иным инославным духовенством в Русской Церкви нет и быть не может. Любые гипотетические эксцессы если и имели место, то только по сугубо личной инициативе нарушителей, строго порицаемой священноначалием нашей Поместной Церкви. Деланную «ревность» обличителям лучше проявить в отношении их господина и отца Варфоломея (Архондониса), проводившего неоднократные и весьма соблазнительные литургические экуменические эксперименты, включавшие сослужение определенных частей богослужения совместно с Римским Папой.
В искаженном виде представляет заявление от 28 февраля 2019 г. чиноприем католиков в православие, принятый в Русской Церкви. Он включает в себя не просто разрешительную молитву, но отречение от латинских ересей, исповедание веры в исключительность Православной Церкви и таинство Покаяния, через которое приходящий и соединяется с Церковью. Подобный чин приема в православной канонической традиции вовсе не означает признания крещения и священного сана еретиков или раскольников, но является формой присоединения к Церкви Христовой по икономии. Это не некое новшество Русской Церкви. Подобный прием (через отречение от ересей, а не крещение или миропомазание) установлен, например, на Трулльском Соборе для несториан (VI Всел. 95), несомненно, анафематствованных не кем-нибудь, а Третьим Вселенским Собором. Печально, что ныне настоятели и насельники почитаемых афонских обителей не знакомы с правилами Вселенских Соборов.
Относительно Русской Зарубежной Церкви следует сказать, что ее иерархия, духовенство и миряне никогда не были подвергнуты отлучению, анафематствованию на соборном уровне. Когда предложение об этом прозвучало на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1971 г., в защиту Зарубежной Церкви с горячей речью выступил Высокопреосвященнейший митрополит Сурожский Антоний. В результате предложение не прошло и вопрос был отложен. Таким образом, мы имеем официальную соборную позицию Русской Православной Церкви на самом высшем уровне. И она состоит в отказе от отлучительных мер в отношении РПЦЗ. В свою очередь, и сама Русская Православная Церковь Заграницей в уставных документах всегда воспринимала себя в качестве органичной и неотъемлемой части всей Русской Церкви, лишь временно оторванной от общения ввиду разрушительных действий и насилия безбожной власти, успеху антицерковной политики которых во многом способствовали идейные предшественники подписантов рассматриваемого заявления на престоле Фанара в 20-е и 30-е годы прошлого столетия. Важно подчеркнуть, что отдельные крайние высказывания и суждения тех или иных представителей обеих частей Русской Церкви в период вынужденного разделения всегда оставались только позицией их частной, или отдельных групп, не будучи выраженными в соборных, канонически оформленных решениях.
Также необходимо отметить, что на протяжении всей своей истории епископат и духовенство Русской Зарубежной Церкви регулярно сослужили с иерархами и священнослужителями самых разных Поместных Церквей, верные РПЦЗ свободно причащались на Гробе Господнем. Ситуация с украинскими расколами – абсолютно противоположная. А низложение и анафему бывшему митрополиту Киевскому, а ныне расколоучителю и «почетному» лжепатриарху «ПЦУ» Филарету Денисенко письменно признал даже нынешний покровитель раскола Константинопольский Патриарх Варфоломей.
Как видим, все «аргументы» афонских апологетов раскола – пыль, раздуваемая при близком рассмотрении. Очевидно, что все эти «доводы» выдумывались и лихорадочно сметались в кучу с целью прикрытия истинных неблаговидных целей авторов заявления, но самое главное – подлинных заокеанских интересантов, стоящих за их спинами и уже особо не скрывающих свое лицо. В заключение остается напомнить насельникам некогда славных святогорских обителей, что творимое ими – это не только скандальное и лживое жонглирование церковной историей, не только безумное разжигание националистической распри между братскими православными народами, не только выполнение политического заказа враждебных Святой Церкви внешних геополитических центров, не только унижение и поношение почитаемого имени Афонской Горы. Прежде всего это прямой путь к вечной гибели души, как своей, так и соблазняемых их мнимым «авторитетом».
Пропаганда под видом критики: об ответе протодиакона Андрея Кураева на одну недавнюю статью[194]
В ответ на фундаментальную статью священника Михаила Желтова «Историко-канонические основания единства Русской Церкви»[195] протодиакон Андрей Кураев опубликовал на своей персональной странице в «Живом журнале» критические замечания[196]. Сопровождены они нарочито оскорбительными комментариями в адрес отца Михаила и священноначалия Русской Православной Церкви. Показательно, что в своих ремарках протодиакон Андрей уже не в первый раз заявляет о непременно заказном характере какого бы то ни было материала в поддержку нашей Церкви. Таким образом, он исключает саму мысль, что отстаивание правоты Русской Церкви может являться искренней позицией и убеждением того или иного автора – видимо, основываясь на собственном опыте продолжающейся уже несколько лет разрушительной публицистики. Оставив на совести бывшего миссионера извергаемые им оскорбления, рассмотрим его претензии по существу. По сравнению с большим кругом затронутых в статье о. Михаила вопросов, замечания о. Андрея по сути сводятся к нескольким точечным выпадам.
При этом едва ли не вся его аргументация – а о. Андрей пытается позиционировать себя как объективного аналитика, читающего «основные документы полностью», – по сути опирается на весьма субъективные оценки раскольнического псевдоепископа В.М. Лурье и его давней единомышленницы В. Г. Ченцовой. Протодиакон А. Кураев прямо и с одобрением цитирует почерпнутое им из блога Лурье эмоциональное ерничание госпожи Ченцовой в адрес отца Михаила. Указание о. А. Кураева на то, что и сам о. М. Желтов ссылается на В. Г. Ченцову, абсолютно некорректно, ведь тот ссылается только на изданный исследовательницей греческий текст исторического документа, никак не разделяя оценочные суждения последней, в отличие от протодиакона. Поэтому сначала необходимо разобраться с тем, какие претензии высказала сама г-жа Ченцова.
Претензии В. Г. Ченцовой к работе о. Михаила Желтова
1) Ченцова: «Основной вывод, который удалось сделать по прочтении: Константинопольские Патриархи были правильные, которые принимали правильные решения о сохранении единства митрополии всея Руси, а были неправильные, которые делили ее на две. Понять, таким образом, кто был неправильный – несложно. Решения таковых можно только осудить, но уж никак не считать какими-то там действительными. Все правильные, конечно, считали, что Киевские митрополиты – в Москве».
Г-жа Ченцова, потратившая немало времени своих читателей в попытках при помощи словесной эквилибристики приписать актам о воссоединении Киевской Митрополии с Московским Патриархатом «постановления», в них отсутствующие, теперь упрощенно втискивает в пару предложений подробный и аргументированный анализ отцом Михаилом многовековой истории отношения Константинопольских Патриархов к единству Киевской Митрополии. «Несложность» и примитивная схематичность существует только в голове самой В. Г. Ченцовой, которая для обоснования собственных ангажированных позиций избирает подобные «научные» построения и допущения, при помощи которых можно доказать все, что угодно. Напротив, свящ. М. Желтов проделал то, что и должен был проделать исследователь: рассмотрел позицию Константинопольских Патриархов и Соборов в ее динамике на протяжении всего периода пребывания Митрополии всея Руси в составе Константинопольской Церкви, провел сравнительный анализ, выявил мейнстримное направление и противостоявшие ему отклонения. В результате он показал, что из источников следует, что сохранение единства Митрополии всея Руси было последовательной линией Константинополя во весь византийский период, в то время как противоположная тенденция возникала только спорадически и по причинам, далеким от интересов православия или прямо враждебным ему, иногда подпадая даже под прямое осуждение Патриархов и Соборов Константинопольской Церкви. Поэтому нужно брать в руки источники и документы и разбираться, а не пытаться при помощи сарказма и натужного скепсиса отмахнуться от проблемы. Подробная историческая картина и анализ каждого эпизода даны в статье отца Михаила (причем далеко от той прямолинейной трактовки действий Константинопольских Патриархов, которую Ченцова незаслуженно приписывает автору), и каждый желающий может ознакомиться с этим в высшей степени интересным и важным материалом и составить о нем свое собственное мнение.
2) Ченцова: «Перенесли «вторую резиденцию» во Владимир, это – да, но значения особого не имеет, потому что, ну, «ход истории», поэтому на самом деле перенесли как бы в Москву».
Это совершенная спекуляция. В статье о. М. Желтова дается исчерпывающий ответ на ложные обвинения фанариотов в том, что перенос кафедры Киевских митрополитов из Киева в Москву состоялся без канонической санкции Материнской Церкви. Что, в свою очередь, поставлено иерархами Константинополя в прямую связь с якобы «неустанными усилиями со стороны киевских братьев обрести независимость от Московского церковного центра» (слова епископа Христупольского Макария). Выходит, по логике Фанара и Ченцовой, для «киевских братьев» (а как видно из источников, за этим эвфемизмом скрываются литовские и польские светские правители, а позднее Ватикан и униаты) было важно отделить часть Русской Церкви именно от Москвы, а не от Владимира (пребывавших в пределах одного политического центра Северной Руси)? Абсурдность подобной логики очевидна.
Узловым фактом, обличающим ложь Фанара, является прямое благословение в 1354 году Собора Константинопольской Церкви во главе с Патриархом святителем Филофеем на перенос кафедры митрополитов Киевских и всея Руси во Владимир «безвозвратно и на веки вечные неотъемлемо». Во власти этого центра оставлен сам Киев («пусть за ней остается, во-первых, Киев – если тот продолжит существовать»). Сами Киевские митрополиты к тому моменту уже больше поколения пребывали в Москве, в том числе и грек святитель Феогност. Это было прекрасно известно в Константинополе, не вызывало никаких возражений, и речь шла о переносе кафедры именно в Москву, тогда как Владимир, как справедливо пишет о. Михаил Желтов, был упомянут в грамоте Собора 1354 года из-за того, что этот город «формально оставался центром великого княжения». Повторимся, мы имеем дело с двумя близлежащими городами – Владимиром и Москвой – в пределах одного великого княжения, одного центра, с одним и тем же князем и одним и тем же митрополитом (не забудем и того, что свт. Алексий, прибывший в Константинополь для получения сана митрополита всея Руси, находясь в Москве при свт. Феогносте, имел титул епископа Владимирского). О том, что самой Константинопольской Патриархией факт пребывания Киевских митрополитов в Москве воспринимался как полностью каноничный, дополнительно свидетельствует упоминаемый в статье о. М. Желтова официальный ответ святителя Геннадия Схолария, Патриарха Константинопольского, деспоту Сербии Георгию, «где Патриарх упоминает митрополию «России, которая есть Киевская и всея Руси», хотя и «пребывает в Московии», в качестве положительного примера того, что историческое наименование кафедры может сохраняться, невзирая на ее физическое перемещение». Особую важность словам святителя Геннадия придает то, что они написаны в середине XV века, уже после отделения Русской Церкви от Константинополя по причине Флорентийской унии. Но В. Г. Ченцова предпочитает неудобные исторические сведения и канонически важные тексты просто обходить молчанием.
3) Ченцова: «Не совсем понятно, почему признание Константинополем легитимности Московских митрополитов должно предполагать и восстановление единства Русской Церкви под началом Москвы. А признание легитимности Киевских митрополитов ею же – не должно».
В. Г. Ченцова не поняла – а вернее, поняла с точностью до наоборот – ту аргументацию Константинопольского Патриарха святителя Дионисия I в грамоте князьям и русскому народу от 1467 г., на которую ссылается священник М. Желтов и которая имеет неоценимое значение для разъяснения вопроса о единстве Русской Церкви. Упомянутый Патриарх принял в лоно Константинопольской Церкви униатского митрополита Григория Болгарина, который в свое время был поставлен Римской Церковью во главе униатской митрополии «Киевской и всея Руси». Это был первый шаг по созданию отдельной от исторической Русской Церкви митрополии на южных русских землях, с практически тем же титулом митрополита, что и у митрополита в Москве. И шаг этот исходил от еретического сообщества, был направлен на уничтожение православия как такового, а не только русского. Константинопольский Патриарх Дионисий нарушил каноническую юрисдикцию уже независимой Русской Церкви, автокефалию которой он не хотел признавать, приняв униата Григория и дав ему достоинство и титул митрополита Киевского и всея Руси. Этим актом он попытался навязать Григория Болгарина в качестве Митрополита всей (!) Русской Церкви, единство и целостность которой Патриарх Дионисий не ставил под сомнение – напротив, в своей грамоте 1467 года он прямо утверждал: «Имели бы вы одну Церковь и одного митрополита, а того ради присоединились бы к нему, дабы была одна Церковь, а в ней один пастырь, дабы тем самым Господь Бог похвален был, Который устраняет всякое огорчение и разделение, а диавол прогнан бывает… Потому достойно, чтобы только он один был митрополит истинный правый на всей Русской земле, согласно древнему обычаю и чину русскому. Ибо не подобает, чтобы нарушен был древний обычай и чин старинный».
Таким образом, признание Григория Болгарина в статусе митрополита Киевского было попыткой Константинопольского Патриарха не разделить Русскую Церковь, а вернуть ее часть, уклонившуюся в унию, в единство под началом подчиняющегося Константинополю предстоятеля. «Признание легитимности» Григория Болгарина, вопреки Ченцовой, как раз-таки предполагало восстановление единства Русской Церкви. Оно не состоялось по причине того, что легитимация униата Григория Болгарина была одновременно и делигитимацией православных Предстоятелей Русской Церкви, находившихся в Москве. Этот шаг был расценен Москвой как предательство, при этом последующая легитимация Московских Первосвятителей восстановила историческую правду.
Эти важные исторические и канонические аспекты В. Г. Ченцова не смогла понять, из чего и вытекает ее недоумение.
4) Ченцова: «Ооочень забавно в статье про экзарха Константинопольского Патриарха в документах 1686 г. (!) такие бурные переговоры шли год между Москвой и Самойловичем (или больше, потому что там и после продолжалось это дело с оставлением титула экзарха Константинополя), столько бумаги написали-переписали про то, почему это надо и важно – оставить титул экзарха Константинопольского Патриарха за Киевским митрополитом, уж я просто устала это все читать каждый раз по новому кругу с новыми какими-то посланными, бумагами… И бац – оказывается, титул экзарха на самом деле в результате всей этой бури надо понимать как “экзарх Московского Патриарха”. Вау!!!».
По стилю г-жи Ченцовой уже совершенно ясно: чем меньше у нее аргументов, тем больше эмоций, восклицательных знаков и букв «о» в слове «очень». Она столько экспрессии вкладывает в описание переговоров между Москвой и гетманом по поводу целесообразности сохранения за Киевским митрополитом титула экзарха Константинопольских Патриархов, что совершенно «забывает», что отец Михаил цитирует документ, написанный не украинским гетманом, а Константинопольским Патриархом, который не имел отношения к переписке Москвы и Самойловича. А значит, тот смысл, который он вкладывает в слово «экзарх», никак не вытекает из переписки, участником которой Патриарх не был.
Напомню суть вопроса. Речь идет о том, что в главных документах Константинопольской Патриархии, одобряющих переход Киевской митрополии в состав Московского Патриархата – грамотах царям и Патриарху Московскому, – нет ни слова о том, что Константинопольский Патриарх оставляет за Киевским митрополитом титул «экзарха Вселенского престола». Это признает в своей статье и В. Ченцова, вынужденная изобретать собственную теорию о том, как вписать в официальные документы о переходе Киевской митрополии отсутствующее в них положение о сохранении за Киевскими митрополитами титула экзарха Константинопольского Патриарха. Ченцову настолько впечатлило неоднократное упоминание в этих документах таких слов как «обычай», «древний обычай», «по обычаю» и т. п., что она развивает целую теорию о том, в чем же может состоять этот загадочный и якобы не проясненный в рассматриваемых документах «древний обычай», хотя на самом деле в них самих недвусмысленно говорится об обычае избрания Киевских митрополитов (например, «его же изберут иже во епархии сей подлежащий боголюбезнии епископи… увещеванием и позволением тамошняго великого преславного гетмана, якоже обычай в том месте обыклый»). Игнорируя текст документов, Ченцова утверждает, что раз уж гетман Самойлович и его окружение считали право Киевских митрополитов на титул экзарха Константинопольских Патриархов «древним обычаем», то, значит, и Патриарх под «древним обычаем» непременно понимал то же самое. Повторимся, в самих документах «обычай» прямо прояснен как порядок избрания митрополита, да и по признанию самой В. Г. Ченцовой, обязательное титулование митрополита как «экзарха» древним обычаем не является[197].
В двух посланиях – к духовенству и верным Киевской митрополии и к ним же вместе с гетманом – Константинопольский Патриарх называет митрополита Гедеона «митрополитом Киевским… и экзархом всея России». С учетом того, что здесь говорится о «всей России», а не только о Малороссии, это выражение двусмысленно. Отец Михаил предполагает, что «митрополит Киевский признается экзархом [Патриарха] всея Руси», что вызывает приступ доходящего до форменной истерики сарказма Ченцовой, с приписыванием влияния переписки гетмана с Москвой на позицию Константинопольского Патриарха Дионисия. В любом случае, чтобы канонически доказать сохранение за Киевским митрополитом статуса Константинопольского экзарха, Ченцовой и прочим борцам с Русской Церковью следовало бы указать на прямое именование Киевского митрополита «экзархом Константинопольского или Вселенского престола» или «нашим экзархом», чего они сделать не могут. Все остальное – лирика и фантазия.
Вернемся, однако, от В. Г. Ченцовой к отцу Андрею Кураеву, который апеллирует к ее авторитету. Его текст представляет собою целую «простыню» многословных рассуждений, некоторые из которых целиком и полностью основаны на Ченцовой (и на которые мы уже дали ответ), а некоторые являются просто фантазиями на заданную тему, призванными запутать читателя и отвлечь наших богословов на борьбу с «аргументами», ничего не доказывающими, а отражающими лишь внутренне противоречивый мир своеобразной кураевской «логики». Яркий пример – отсылка Кураева к Томосу об учреждении Московского Патриаршества 1589 года, то есть Уложенной грамоте, главным подписантом которой был не столько Константинопольский Патриарх, сколько царь Феодор Иоаннович. Из одной фразы этого документа, о необходимости Московским Патриархам «считать своим главой и первенствующим Апостольский Константинопольский престол, как имеют и иные Патриархи», отец Андрей Кураев делает сразу два далеко идущих вывода. Первый – что в этом выражении заключен «восточный папизм». Второй – что раз тогда этот восточный папизм не оспорили, но с радостью «целовали его всесвятейшую туфлю», то и теперь не следовало бы с ним спорить.
В действительности никакого папизма в той фразе не было: все Патриархи почитали Константинопольского Патриарха первенствующим по чести и главой православных Соборов всей Церкви после отпадения Рима, да и сейчас никто не оспаривает право первого по чести престола в Церкви быть во главе Собора православных Патриархов и Предстоятелей. То, что Константинопольские Патриархи время от времени делали попытки вложить иной смысл в вышеупомянутые термины, – это их внутренняя интерпретация, ни к чему не обязывающая ни Русскую, ни другие Церкви. Например, преподобный Никодим Святогорец, рассматривая в своем «Пидалионе» значение Патриаршего титула «Вселенский», поясняет, что православное или еретическое понимание этого титула следует искать не в нем самом, а в той смысловой нагрузке, которая может вкладываться в него различными толкователями[198].
А по поводу упрека о. А. Кураева в том, почему ж вы, дескать, раньше не писали, а теперь вдруг проснулись – а этот упрек он часто повторяет в отношении всей вообще нынешней полемики против восточного папизма, – хотелось бы сказать следующее. Каждая ересь, по справедливому замечанию отца Георгия Максимова, переживает «инкубационный» период. Таковой имел место и в отношении ереси западного папизма, когда довольно долго претензии пап пропускались «мимо ушей», пока папы прямо не стали требовать от Восточных Церквей подчиниться ереси. Аналогична ситуация и с восточным папизмом: о нем уже писали и преподобный Никодим Святогорец, и профессор С. В. Троицкий, и святитель Иоанн Шанхайский, и многие другие. Свои скромные усилия прилагал и автор данных строк, написавший, в том числе, статью с критикой приводимого о. Андреем текста архиепископа Иова (Гечи). В конце концов, по этой проблеме существует целый документ Архиерейского Собора Русской Православной Церкви. Но что же сам отец Андрей Кураев впадает в противоречие с собой, цитируя статью Иова (Гечи) и апеллируя вместе с ним к известной работе А. В. Карташева с апологией претензий Константинополя на высшую судебную власть в Церкви? Карташев ведь «заметил» «особые права» Константинопольских Патриархов только тогда, когда ему понадобилось оправдать противоканонический переход собственной парижской юрисдикции под крыло Фанара. Выходит, Карташев тоже был до того слеп и вдруг «прозрел», разразившись целым опусом? Почему о. Кураев не ставит это ему в вину? Увы, таковы двойные стандарты околоцерковной публицистики.
В критикуемой отцом Андреем Кураевым статье о. М. Желтова указывается на то, что в переговорах с Константинопольским Патриархом в 80-е годы XVII века русское правительство опиралось на решение Собора восточных Патриархов 1593 года, т. е. на документы об учреждении Московского Патриаршества. Отец Андрей возражает: «Хм… В решении Московского Собора, утвердившего Патриаршество в 1589 году, перечисляются все епархии нового Патриархата. Это полный, закрытый и исчерпывающий перечень, обозначающий границы московской юрисдикции. Самые южные из подмосковских епархий в этой грамоте – Чернигов и Брянск. Самые западные – Смоленск и Псков. Киевская южно-русская митрополия в составе нового Патриархата не значится. Никаких украинских подписей на этой грамоте нет (ни епископов, ни старцев монастырей). Киевская митрополия в составе К-польского Патриархата при этом отнюдь не ликвидируется».
В этом рассуждении отец Андрей Кураев совершает самую настоящую подмену понятий, поскольку о. Михаил пишет не об Уложенной грамоте 1589 года, подписанной русским царем Феодором Иоанновичем при участии Константинопольского Патриарха и представителей почти исключительно русского духовенства, а о соборном решении 1593 года, то есть о совершенно другом документе! Характерно, что епископ Христупольский Макарий, представивший на «Синаксисе иерархии Константинопольского престола» официальный доклад по истории Киевской митрополии (крайне тенденциозный и содержащий ряд грубейших исторических ошибок[199]), настаивает в нем на том, что Московское Патриаршество было учреждено Синодальной грамотой 1590 года – то есть также не документом 1589 года. Задача Константинопольской Патриархии состоит в том, чтобы, по возможности, дезавуировать факты деятельного участия в учреждении Московского Патриаршества сначала царя (в 1589 г.), а затем Собора всех восточных Патриархов (в 1593 г.), приписав эту честь исключительно себе одной. А в чем состоит задача отца Андрея Кураева?
К сожалению, фирменным стилем отца Андрея Кураева уже давно стало чтение документов по диагонали, широко и размашисто, не обращая внимание на детали. А ведь именно они дают ключ к пониманию Уложенной грамоты 1589 года. Действительно, она содержит перечень епархий. Но каких? «Соборне уложили, быти в великом Российском Царствии… четырем митрополитом» – и далее идет перечень кафедр. Таким образом, перечисляются кафедры не всея Руси, а только и именно Российского Царства. Патриарх же Московский в Грамоте именуется как Патриархом «царствующего града Москвы и великого Российского Царствия», так и Патриархом «царствующего града Москвы и всея Русии» – последний титул становится официальным. В документе явно присутствует различение между Российским Царством и Русью и не указывается на их тождество. Русь, Русия – шире, чем Российское Царствие, что подтверждается историей употребления этого термина в титулатуре западнорусских митрополитов «всея Руси» в составе Константинопольского Патриархата. Кстати, если считать, что границы Патриархата Московского и всея Руси грамота 1589 года ограничила пределами Российского государства той эпохи, то какую церковную территорию тогда представляли сами Константинопольский Патриарх Иеремия и его спутники? В грамоте собрание называет себя «Собором Великого Российского и Греческого Царствия». Если допустить, что Русская Церковь четко ограничена Российским Царством, то тогда Константинопольскую Церковь следует считать Церковью «Греческого Царствия», то есть Церковью несуществующей территории, пустоты. Вот к каким абсурдным выводам можно прийти, доводя до конца логику протодиакона А. Кураева и фанариотов, апологетом позиции которых он добровольно подписался стать.
Необходимость прописывать ликвидацию Киевской митрополии в составе Константинопольского Патриархата в Уложенной грамоте 1589 года – это не обязательный канонический акт, а только требование, изобретенное самим о. А. Кураевым, который при случае может придумать еще с десяток подобных претензий, но они от этого не приобретут никакого значения. Главное же, повторим, заключается в том, что окончательное решение об учреждении Московского Патриаршества было принято на Соборе всех восточных Патриархов в 1593 году, и в этом решении границы юрисдикции Московского Патриарха очерчены уже так: «вся Русь и все северные страны». Остается большой вопрос: а о каких «северных странах» идет речь? Можно ведь допустить, что речь идет обо всей территории земного шара севернее границ Османской империи и задать, например, такой вопрос: а что тогда иерархи Константинопольского престола делают в Скандинавии, да и вообще в Европе севернее Балкан? В любом случае, очевидно, что границы Русской Церкви в 1593 году были очерчены максимально широко, вопреки Кураеву.
Наконец, хотелось бы прояснить еще одну проблему. Действительно, Русская Церковь после соборных решений конца XVI века не сразу восстановила свою фактическую юрисдикцию на территории Малой Руси. Достаточно вспомнить всю сложность польско-российских отношений, последовавшие вскоре неурядицы, династический кризис, голод, смуту, оккупацию основной территории России, включая саму Москву, дезорганизацию государства. Понадобились десятилетия на восстановление народной, государственной и церковной жизни в границах собственно Российского государства. Признание статуса Московских Первосвятителей со стороны древних Патриархов вернуло Русской Церкви право на ее единство, грубо нарушенное по итогам Ферраро-Флорентийской унии. Однако это право не сразу получило практическую имплементацию. При этом Патриарх Паисий I и Собор Константинопольской Церкви уже в 1654 году – году Переяславской Рады – титуловали Московского Патриарха «Патриархом Московии, Великой и – внимание! – Малой России». А епископ и будущий Киевский митрополит Исаия Копинский еще в 1622 году, задолго до воссоединения Малороссии с Россией, обращался к Московскому Патриарху как «Патриарху Великой и Малой Росии».