Полина Борискина
Поэма о солнце
Взрыв
Из синих туч начали вылетать холодные капли. Защипало лицо. Дождь усиливался, будто сам Господь выжимал небесные губки над городом – усердно поливая умирающее растение в попытках спасти.
Склон был скользкий, сырой. Я проехал на ногах вниз метра два и чуть не улетел в овраг под мост. Нил успел схватить меня за локоть разодранной красной рукой. Его лицо тоже было красным – на него светил квадратный таблоид со здоровенным изображением красного овального стейка по центру. С него стекали красные от подсветки капли и падали на проезжающие по мосту машины. Глаза и зубы улыбающегося мужчины на рекламном щите выглядели жутко и неестественно, будто он на спор засунул в рот гигантскую лампочку.
Я услышал за мостом крики и немного замедлил шаг. Нил продолжал уверено шагать своими худыми ногами по треснувшему асфальту, раздавливая под собой лужи.
– Нил! – крикнул я, чтобы предложить купить сигареты где-нибудь в другом месте. В конце концов, пару часов без них можно было прожить.
– В пекло! – крикнул Нил в небо и ускорил шаг.
Впереди снова послышался грохот. Было похоже на взрыв машины или другого небольшого объекта, но звук был другой – глухой и резкий. Грудь начала ритмично отстукивать.
– Нил, твою мать! – повторил я.
Он повернулся, как обычно, с недовольным лицом, прикрыв глаза то ли от дождя, то ли от возмущения. Предполагаю – подходят оба варианта.
– Что! Чего кричишь? – спросил он. – Давай быстрее!
– А давай… – не успел я закончить фразу, как увидел позади Нила огромный оранжевый язык огня с черной дымовой шапкой сверху. Какое-то чудовище выплюнуло желтый огненный харчок точно в небо. Меня оглушило.
Я стоял с широко открытиями глазами, лицо свело, я не мог ничего сказать. Рядами начали гаснуть все фонари. Нил повернулся на звуки взрыва, и через секунду нас отбросило назад. Мы сложились, как домино на мокром бетоне возле проезжей части.
Я открыл по очереди глаза.
Я снова лежал на земле, уже третий раз за этот проклятый день.
Я снова ударился затылком.
Снова ничего не понимаю.
Я уставился на небо и начал без остановки моргать тяжелыми склеенными ресницами от льющейся сверху черной воды.
«Да что я сделал, за что ты так со мной!?» – громко подумал я куда-то вверх.
Вода все больше заливала лицо.
Злость росла внутри со скоростью геометрической прогрессии, мне становилось жарко. Я чувствовал, как тепло быстро расходилось по всему телу. Я не мог разглядеть цвет собственной сферы, но отчётливо видел расходящийся от меня пар, который долетал до таблоида с мясом и тут же гас под холодными дождевыми каплями. На мне словно что-то хорошенько поджарили и кинули остывать в холодную воду. Зашипело.
Я схватился за голову, еще чуть-чуть – и она бы закипела от ненависти к происходящему, как бульон с потрохами. Нил снова поднял меня за руку.
– Там же дом Лу! – показал он пальцем в сторону дымного пятна за мостом и скривил рот. Он выглядел напуганным, но собранным.
– Точно… – вспомнил я.
– Пошли, черт возьми, звони Лу! Слышишь? Звони ей!
Я быстро пошел за Нилом, одновременно впопыхах пытаясь отыскать свой телефон. В кармане я обнаружил только дырку размером со средний камень. Он выпал.
– Не могу, позвони ты!
– А черт с тобой, – махнул на меня Нил. – Не плетись хотя бы! Тебе не больно, не притворяйся.
Мы добежали до дома Сицилии, но ничего похожего на взрыв там не обнаружили: ни обугленных стен, ни горящих предметов, ничего кроме разбросанной по всей площади одежды и… людей. 5 мужчин лежали под дождем рядом с памятником черного коня. Они лежали без сознания, но были живы – все светились серым цветом по контуру раскиданных в разные стороны рук и ног.
Начал доноситься запах печенного сладкого мяса. Мы оба повернулись в сторону завода – он горел. Со стороны мясной фабрики доносились звуки полицейских мигалок и скорой помощи. Стало наконец ясно, где произошел взрыв, когда мимо нас пронеслась пожарная машина.
– Нил, – крикнул я и обернулся в его сторону. Но его уже не было рядом.
– Детка, ты дома? – тихо услышал я со стороны подъезда Лу.
– Не плачь, спускайся умоляю, все будет хорошо, ты чего… – Нил уже разговаривал по домофону с Сицилией.
Я подошел и вопросительно кивнул. В голову сразу полезли ужасные мысли. Отец Лу работал на той фабрике.
– Она сейчас спуститься. Ее отец не дома, но и на смену сегодня он тоже не выходил. В общем, с ними все хорошо. Она просто испугалась взрыва, им выбило окна.
В этот момент выбежала Лу с растрепанным пучком на голове, в растянутых лосинах и черно-оранжевой кофте. Она плакала и задыхалась. Нил обнимал ее и гладил по голове. Я не знал, что и сказать.
– Ты как, Лу? – единственное, что пришло мне на ум.
– Извините, ради бога, я… черт, – отодвинулась она от Нила и вытерла правой рукой соленый потеки на лице. – Папа на даче, мама со мной. Я просто так испугалась, за окном видела это… месиво желтое. Я думала, умру через минуту.
Лу дрожащими руками закурила сигарету и села, облокотившись на колючую стену подъезда.
– Окна все вылетели со стороны взрыва. Нас с мамой не задело, мы были на кухне. Что происходит вообще? Мы умрем скоро? Я не понимаю блять, какого черта вообще это все происходит…что это было?
– Мы можем пойти туда посмотреть, – предложил я.
– Я в домашнем… – она устала выдохнула и подняла на нас голову. – Хотя, знаете, мне насрать, – Лу очень редко ругалась, на нее это не было похоже. Она выкинула окурок в лужу, и первая двинулась в сторону завода. Мы пошли следом за ней.
Нилу точно понравилась эта идея. Он начал суетиться и подпрыгивать на месте, потирая пальцы о ладони.
– Щелкните меня с полицейскими?
Я выдохнул чуть громче, чем обычно.
– Ало! Я с кем разговариваю… – повторил Нил.
Мы с Лу молча пошли дальше.
Пир на весь мир
Завод был в двух кварталах от дома Лу, но попасть на территорию мы смогли не сразу. На месте взрыва уже стояли пожарные, патрульные машины, ограждения и кареты скорой помощи. Нил предложил перелезть через забор со стороны старого шлагбаума.
Первая полезла Лу, следом Нил, а замыкающим должен был стать я.
Я не успел поднять ногу, как услышал сзади шорох, моментально развернулся. Передо мной стояли две крупные собаки. Я замер. Мне ужасно не хотелось получать люлей от двух сторожевых псин.
В какой-то степени я был готов закончить этот чертов день на этом самом месте. Но жертвенная мысль моментально исчезла под страхом смерти. Сработал мой барахлящий инстинкт самосохранения. Я решил отпугнуть их лежащим рядом камнем, но до него оставался целый шаг.
– А ну пошли отсюда! – закричала Лу с забора и кинула в них здоровенную палку. – Пшли, гадины! ААА! – продолжила она и еще что-то прорычала вдогонку. Такое я вслух произносить бы не стал.
Собаки синхронно побежали в сторону главного входа. Я наконец преодолел препятствие в виде дырявой деревянной изгороди, и мы направились в сторону дымящегося корпуса.
– Класс, отец работает в том крыле, – показала Лу пальцем на разрушенную стену фабрики.
– А что там? – спросил Нил.
– Сокращение персонала, видимо…
– Да ладно тебе, Лу.
Она ничего не ответила.
– Так, ну брось. Мой отец, например…
Я плохо слушал, что дальше говорил Нил.
Забавно, я постоянно сетую на его неумение воспринимать слова и слышать собеседника, а сам намеренно отключаюсь в начале его монолога. Осознание моего неблагодарного положения заставило вернуться в реальность и попытаться вникнуть в суть его слов.
На момент моего «включения» от стадии утешения Лу Нил перешел к аргументам в пользу бравой безработицы, начал перечислять все преимущества обретенного свободного времени в этот непростой для страны период. Но все же я не до конца понимал, куда он ведет. Мое сознание реагировало больше на его интонацию и громкий голос, нежели на содержательную составляющую. Я попытался сосредоточиться.
Тема ограниченности выбора профессии перетекла в проблему малодушия человеческой души. И тут у меня назрел вопрос: «Кто малодушный» и «У кого маленькая душа». Что значит «малодушный» в контексте этого разговора, и причем здесь отец Лу?
– Нет, Сицилия, я хочу сказать, что нельзя поддаваться агрессии, в какой бы ситуации не оказался человек. Но, если ты уже встал на сторону зла, нужно идти до конца. Прожить так, чтобы получить особое приглашение в Ад – стать худшим из худших. Середины не дано.
– Таак стоп, – перебил я. На лице Сицилии застыло полное недоумение.
– Да нет, нет, все в порядке. Я вроде поняла. Вообще я даже рада, что ему придётся уйти с фабрики…
Мы вопросительно посмотрели на Лу.
– Раз уж это больше не профессиональная тайна, я могу рассказать вам. Хотя я и так собиралась…
– Перекурим? – предложил Нил. Мы остановились в двадцати метрах от ближайшей пожарной машины. За деревьями нас не было видно.
– Говорите только тише, – добавил я.
Мы синхронно зажгли сигареты. Впервые у каждого оказалась собственная зажигалка в кармане. Взрослеем.
– То, из чего делают твои любимые паштеты и замороженные отбивные, Нил – я бы собаку свою этим не накормила, а у меня ее даже нет. Та банка с паштетом, с гусем на этикетке, между прочим, спустя три недели даже корочкой не покрылась. Мы с мамой нарочно выбрасывать не стали, ждали, когда ей придет конец – не пришел. А потом отца перевели в первую смену – разгружать коробки с товаром. Он в тот же день вечером пришел и выкинул все продукты из мяса вместе с этой баночкой. Сказал, что все готовят из тухлятины. Он весь день наблюдал, как из грузовиков достают коробки с серо-зеленой говядиной и свининой.
Нил высоко поднял брови и сильно затянулся.
– Чур я теперь вегетарианец, – проговорил он на выдохе.
– А на фабрике стены все в основном стеклянные или из толстого пластика, ни от кого ничего не скроешь. Вот отец и наблюдал за процессом из своего рабочего закутка: перед началом изготовления, неважно чего: сосисок, колбасы, рулетов, – все в одном месте производят – мясо предварительно вымачивают в железной бочке около 12 часов в каком-то химическом растворе. Вонь от этого маринада разлетается по первому и второму крылу, где как раз находится склад продуктов. Поэтому от отца каждый вечер сифонило, дай бог – отвратительный кислый запах разложения или окисления. Я не сильна в химии, но я бы его использовала вместо нашатырного спирта.
– Мясо в хлорке что ли маринуют? – засмеялся Нил.
– В стиральном порошке.
– Правда?
– Нет, Нил! Не знаю, скорее в чем-то похуже, слушай дальше… Потом все это месиво вываливают на большие металлические подносы и засыпают какими-то реактивами, похожими на опилки, которые спустя 3 часа нейтрализуют запах.
– А с тем бульоном что делают?
– В реку сливают.
– Фу, я в ней купался в 12 лет, потом красными волдырями покрылся. Думал, от солнца. Мы там еще палец ноги нашли…человеческий, он плавал… – начал Нил.
В этот момент мимо нас пробежали еще три собаки в сторону склада. Пожарная машина, которая стояла за углом, начала отъезжать к выходу, и мы решили подойти ближе к месту взрыва.
***
За поворотом приторный запах жареного мяса усилился, мы натянули толстовки на нос. Сложно было разглядеть место аварии из-за дыма – густой поток поднимался над остывающими кучами обугленных кирпичей, затекая в нос, уши и глаза. Идти нужно было очень осторожно, везде валялись обломки металлического каркаса здания.
Я сделал небольшой шаг вперед и наступил на что-то мягкое – сразу же одернул ногу и увидел на земле здоровенный поджаренный шматок мяса. Он был не единственный, куски были повсюду. Я присел, чтобы ткнуть в него чем-нибудь, конечно же… но мои глаза тут же заслезились: помимо едкого дымка, от него страшно воняло. Лу была права, ароматный шлейф действительно напоминал гниение или чего похуже.
Нил заметил, чем я увлечен. Он подошел и пнул этот кусок на метр вперед. К ошметку тут же подбежала собака, схватила зубами и с рычанием утащила за куст.
Цветные лампочки на дежурных машинах и желтые круглые фонари вдоль треугольника крыши создавали тусклое освещение по периметру корпуса. С трудом, но оно помогало примерно рассчитать безопасное расстояние от полицейских и определить точное количество бездомных животных, которые в данную минуту трапезничали, мешаясь под ногами пожарников: 26 собак, 13 кошек и, вроде, 2 крысы, – я насчитал.
– Ну хоть на чьей-то улице сегодня праздник, – сказала Лу.
Я снова присел. Среди кусков стен и разбросанного мяса я смог разглядеть цветные пятна. Повсюду была раскидана одежда: красная куртка, желтые футболки, черный ботинок с правой ноги, что-то похожее на брюки и чьи-то красные трусы возле ступенек.
Нил оперся ногой на обугленную железную бочку, и та с грохотом упала на металлические прутья. Нас заметили.
– Вот блин, – быстро проговорил Нил и дернул за руку Лу. Они побежали к забору.
– Посторонние на территории! – крикнул низкий сиплый голос со стороны патрульной машины. Следом зажглись фары и осветили половину огражденной площадки. Мой взгляд пролетел по всей освещенной территории и застыл на белом пыльном свертке. От ужаса картинка стала совсем четкой, я не смог отвести глаз.
Там лежал человек, голый мужчина. Я не мог понять, почему он там лежит, его никто не поднимает. Совсем рядом стоял врач, он должен был заметить его. Что с ними не так?
– Там же человек… Посмотрите! – крикнул я. Но тут же в меня влетел мужчина в форме и стукнул чем-то тяжелым по лицу, я упал на спину, не успев подставить руки.
В левое и правое ухо лаяли собаки, а возле меня по кругу бегали люди, будто на стадионе. Поднялась пыль и засыпала мне лицо. Сильно начало колоть глаза.
Меня кто-то поднял за локти и потащил в сторону патрульной машины.
– Увози его!
Мужчина продолжал лежать на разбросанном мусоре и грязном мясе. Он был только в черном ботинке на левую ногу.
– Что вы с ним сделаете?! Он же там лежит… Один. Посмотрите!
Меня запихивали в машину, а парня на земле закрывали черной пленкой. На него наконец обратили внимание, его заметили.
– Куда мы едем?
– Вы меня…
Удар. Больно. Темно.
Незнакомое место
Меня кто-то пихнул в плечо. Я проснулся в серой бетонной комнате, понялся с холодной скамьи и вытер слюнявый потек с плеча.
– Выходи, мать приехала.
– Что? – вяло спросил я человека в синей форме.
– Мать приехала, тебя отпускают.
– Чья?
– Моя, придурок. Выходи резче, если не хочешь здесь поселиться.
Полицейский повернулся к матери.
– Он нам нужен буквально на 5 минут. Обсудить кое-что.
– Да, поняла, ладно. Я буду здесь. Или куда мне? Да, да, лучше здесь постою, – сказала моя мама. Она стояла за железными прутьями и очень крепко сжимала свою серую сумку.
– Мам, привет. – тихо произнес я.
Она оглядела меня с ног до головы, не выдав ни единой эмоции.
Меня вывели в коридор и повели в комнату с белой дверью. Мужчина, который шел справа, сильно нажал на мое правое плечо, и я рухнул на стул перед большим деревянным столом. Он весь был исцарапан ручкой и, видимо, другими острыми предметами. На правом отломанном углу я увидел синюю надпись «я был пьян». Над словом «я» был пририсован кривой улыбающийся смайлик.
– Ночью ты нам все рассказал. Повтори еще раз, какого черта ты делал на территории завода?
– Какого завода? – я помнил, что находиться там было нельзя, но совершенно не мог вспомнить ночной допрос.
– Он опять, – на выдохе произнес полицейский и отвернулся в сторону худого напарника.
– Ты че бухой что ли был или обдолбанный? – плюнул в меня вопрос широкий мужчина напротив.
– Я был пьян, – соврал я.
– Ясно. Это бесполезно. Выведи его из моего кабинета, – сказал полицейский худому парню, стоящему слева от меня.
– Стойте, это все? Мы не получили его анализы, пусть хотя бы подпишет все.
– Это все, мать твою, вышвырни его уже! Проблем с ним только.
Я ничего не понимал, но очень хотелось.
– Мам… – сказал я и вопросительно взглянул исподлобья.
– Дома поговорим.
Я этого ее «дома поговорим» боюсь до усрачки с детства.
***
Мы вышли на улицу. Смеркалось, я не знал, который час. Да и не было смысла разбираться в этом – день и ночь давно слились в одно мутное пятно.
Полицейский участок находился в квартале от площади, на которой взорвался завод. Мама припарковалась где-то рядом – мы шли молча в сторону центрального проспекта.
Я сел в машину и отвернулся в окно. Мать включила радиостанцию «Monte Carlo». Играла песня «The Gift» Storefront Church.
Голова сильно болела, я оперся лбом на холодное боковое стекло. Машина ехала плавно, объезжая все ямы и кочки – мама всегда водит аккуратно.
Очень хотелось спать, но я не мог закрыть глаза, они буквально трескались от сухости и пыли под веками.
Мы повернули на перекрестке и выехали на улицу, которая вела к мосту. Справа началась территория завода. Мы остановились на светофоре, и я начал разглядывать незнакомое место, которое видел тысячу раз. Я долго всматривался, но не мог понять, что изменилось.
– Одни пни остались, – сухо сказала мама и переключила станцию. Я понял, о чем она говорит.
Вокруг фабрики выгорели все деревья, а те, что окружали улицу – почернели от пожара. Они выглядели, как чугунные мемориалы – уродливые черные руки, торчащие из-под земли.
Загорелся зеленый, и мы поехали вниз по улице. Я продолжал охлаждать свой горячий лоб и провожать зудящими глазами силуэт разрушенной фабрики. Мне было любопытно посмотреть, что случилось с кучами разбросанного повсюду мяса.
Забор, забор, старый шлагбаум, кирпичная стена, новый шлагбаум, кирпичи, мертвые собаки, забор, мусор.
– Стоп, что? – вслух произнес я и резко развернулся на сиденье.
Мне не показалось.
– Мам, притормози!
– Чего?! – Мама резко сбавила ход.
– Остановись, пожалуйста! Мама, тормози!
Мать почти остановила машину, я выскочил на ходу и побежал в сторону корпуса со складом.
Я остановился через дорогу от завода. Поток проезжающих машин между мной и фабрикой образовал пыльный тоннель с едва заметными радужными полосами. За ним – на той стороне виднелись подсвеченные желтыми лампами развалины. В тусклых сумерках улицы они горели самым ярким пятном, напоминая погребальную Стелу.
Если бы мне поручили подобрать иллюстрацию к трагедии Пушкина «Пир во время чумы», я сфотографировал бы разрушенное крыло мясной фабрики. Там по-прежнему валялись груды с тухлым мясом, но дыма уже не было. Между черных кустов, возле ступенек, рядом с покореженными металлическими прутьями, везде друг на друге лежали мертвые животные: кошки, собаки, – кого смог разглядеть. Я не стал их считать.
В горле образовался ком размером с мячик для тенниса. Я почувствовал, что вообще ничего не могу сделать в этот момент. Да и мог ли когда-нибудь?
Я долго стоял и смотрел. Глазам было очень больно, но закрыть я их тоже не мог. Рядом проходили люди, все куда-то торопились, мчались. Один парень в спешке нечаянно или нарочно – пихнул меня в плечо со словами: «Замер посредине!»
Я оглянулся и понял, что стоял в самом центре потока проходящих женщин, мужчин и иногда зеленых курьеров с квадратными сумками, наполненными теплой пахучей едой. Они все увлечено разговаривали, толкались, кто-то бежал в сторону остановки в попытках догнать уезжающий автобус, другие просто шли, смотря вниз себе под ноги.
– Ну что ты там стоишь?! А?
Меня звала мать, но я не очень хотел возвращаться обратно в машину. Может это тот самый момент, чтобы набрать Дениса? В его компании было куда приятнее находиться. Но куда мы с ним поедем? Куда я вообще хотел бы поехать в этот момент?
«В Париж? Лондон? А может в вену?»
«В Париж? Лондон? …а может в вену?»
Стало весело и одновременно грустно. Эмоциональные качели – мой любимый вид транспорта. Самый родной из всех.
– Меня сейчас эвакуируют… Слышишь!
Я опять услышал голос мамы и почувствовал сильный трупный запах.
Огляделся во круг.
«Есть».
Под моими ногами возле сточной канавы валялась дохлая крыса. Она странно лежала на боку со вздутым брюхом, а вся морда была в чем-то желтом. Наелась и спит.
Я вернулся в машину. Мы ехали в полной тишине еще минут 10.
– Скажешь отцу «спасибо». Если бы не он, ты бы в этом обезьяннике на 15 суток застрял, а может и дольше, – сухо проговорила мама, продолжая смотреть вперед на дорогу.
– Да за что?! Мы с ребятами…
– Вы с ребятами! – перебила мама. – Где твои ребята, а?! Они тебя кинули, одного оставили. Общаешься, черт знает с кем… Я запрещаю тебе с ними шататься.
– Мам, успокойся, они ни при чем. Мы стояли возле завода. Там вообще очень темно было, Нил с Лу думали, что я с ними побежал. Но я… – в голове всплыл образ белого мужчины, которой лежал на земле, точно грязный забытый манекен на складе.
– но…я, мам, не смог.
– Вечно ты ни черта не можешь. Почему они могут, ты нет? Или хотел погеройствовать?
– Причем здесь…
– Притом. Отца ночью выдернули, я не спала, ты весь побитый, грязный – позорище. Где телефон?
Мама достала из бардачка мой телефон с трещиной посредине и начала трясти в руках.
– Вот он!
Кинула мне на колени.
– Спасибо большое, – сказал я, не смотря в ее сторону.
Я облизал сухие губы, и на них выступили две трещины. Защипало.
– Его какой-то наркоман под мостом нашел, в ломбард сдать пытался. Друг твой, наверное, очередной.
Я закрыл глаза и улыбнулся на левую сторону. В ухе послышался глухой треск – снова лопнула губа.