Петр Ингвин
Ольф. Книга первая
Глава 3
Как и большинство нормальных людей, побег я никогда не планировал. В криминальных кругах нужные знакомства отсутствовали. То есть, выход пришлось искать самому и быстро.
Родителей несколько лет как в живых не было, к другим родственникам обращаться не хотелось. Друзья, как помощники в подсудном деле, тоже отпадали, у них и через них меня будут искать в первую очередь. И положившая на меня глаз знакомая, чей адрес лежал в кармане, отмелся сразу. Стоит Сусанне передумать или случайно проболтаться, и бегство от ярости ее папаши обратится в глупый фарс.
Городок у нас, конечно, не столичный, но немаленький. Не деревня, где каждый если не родственник, то знакомый. Но через одного-двух все друг друга знают. Лучше бы мне затеряться в большом мегаполисе, но до ближайшего из них надо как-то добраться. И что там делать, куда податься? Ночевать на вокзале опасно, Задольский подсуетится, ориентировки прибудут раньше меня. Делить с бомжами теплотрассу тоже неохота. На съем квартиры нужны деньги, и даже если я их каким-то образом добуду, хозяева или соседи легко сдадут меня любому, кто будет интересоваться новым жильцом.
Взболтанная мозговым штормом память выдала: «А как насчет Игорёхи, сержанта-земляка, который помогал на первом этапе службы – то советом, то авторитетом, то ядреным словом?» Он деревенский, живет не так далеко отсюда. На попутке – час-полтора. Мы с ним никогда особо не дружили, но армия – такая штука…
Так я оказался в Запрядье. Сослуживец работал водителем, мы пересеклись на грунтовке перед деревней, где я долго околачивался в ожидании.
– Правильно, – одобрил Игореха, когда я рассказал все. – Поехали.
Бывший сержант погрузнел, немного округлился и посерьезнел, однако лучики в уголках глаз остались прежними. Взгляд словно смеялся в лицо неприятностям, которых всегда хватало. Язык не позволял назвать его Игорем или по отчеству. Игореха, и точка, уж такой человек.
Старый грузовик едва душу не вытряс, затем ноги долго тренировались не ломаться, хотя условия вели именно к этому.
– Жить будешь здесь. – Длинный Игорехин палец указал на заброшенную землянку.
Полуразвалившимся жилищем не пользовались, наверное, лет сто. Скрытое дебрями, оно находилось в паре часов хода по бурелому, туда не вело ни одной тропинки. Обратно ни за что не выйти в одиночку.
– Про это место два-три мужика знают, не больше, – заявил Игореха. – Все они свои в доску. Если явятся – ссылайся на меня, вопросов не будет.
Глянув на часы, он заторопился:
– Бывай. Позже принесу инструменты, посуду и прочее.
«Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Библия, между прочим. В последнее время я плотно увлекся религией. Не-не, не уверовал, а чисто в информационном плане, как хобби, поскольку не понимал, почему люди воюют, хотя верят в одно и то же. Казалось бы, нужно искать общее, а не то, что разделяет. Среди тех, с кем я пересекался по работе, встречались люди верующие, диспуты с ними частенько затягивались за полночь. Общее нашлось без проблем: иудеи, христиане и мусульмане признают Ветхий завет святой книгой. Дальше начинаются вариации. Чтобы не стучаться фейсом в тейбл и никого случайно не задевать, в том числе читателей моих гениальных статей, пришлось ознакомиться с текстами всех Писаний. Кое-что я использовал в работе, чтобы придать бессмысленному тексту намек на глубину, а что-то приходилось просто к слову, как сейчас. «Не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Злободневно для всех времен и народов. И меня коснулось. А последовать совету «Мирись с соперником своим скорее» невозможно, судьи уже все решили, слуги потирают руки, темница готова. В общем, как всегда: на Бога надейся, а сам не плошай. Не получается по Писанию – поступим по мудрости народной.
Утром, когда подмерзший от сна на сгнившем тюфяке из сена я выбрался на «улицу», сослуживец как раз подходил.
– Созвонился с одним приятелем, у него есть хороший адвокат, – сообщил он. – Пообещали заняться.
Я беспокойно ерзнул:
– Через адвоката на тебя не выйдут?
– Полиция? – Игореха расплылся во все тридцать два крепких здоровых зуба: – Разведка рулит! Комар носа. В общем, сиди тихо, наслаждайся покоем. Твоими делами занимаются.
– Сейчас у меня не получится заплатить адвокату…
В ответ я чуть не получил в глаз.
– Ты еще мне денег предложи. – Игореха укоризненно умолк на пару секунд, затем продолжил более спокойно: – Сочтемся. А пока вот, принимай. – Помимо обещанных посуды и инструментов он принес спички, охотничий нож, бинокль, удочки и лук со стрелами. – Мог бы и ружье, но выстрелы привлекут внимание. – Он сделал виноватое лицо.
Еще у меня появились аптечка и одежда для проживания в лесу, всякая мелочь типа ниток-иголок, а также запас еды, включая такие необходимые соль, чай, перец, чеснок, лук…
– На первое время хватит. По возможности буду наведываться, но не часто, у нас народ ушлый, мигом прознают.
Потом он вкратце рассказал про окружающие места, про жизнь в лесу и его обитателей, и я снова остался один. Началась жизнь отшельником.
Недолго длилась идиллия, уже на второй день мимо кто-то ломился сквозь чащу. Хорошо различались два мужских голоса. Жутко матерившиеся неизвестные волокли с собой третьего, которому их крепкие выражения предназначались. Я затаился. Голоса приближались.
– Любишь кататься – люби и саночки возить, моксель недоекселенный.
Это было самым литературным в многоэтажно построенной речи, что обещала согрешившей душе все адские муки с детальным их живописанием. В сравнении с перечисленным, круги ада, вышедшие из-под пера Данте – сочинение первоклассника «Как я провел лето».
Грузный топот замер перед землянкой.
– Занято, итить его в самую урну.
– Не будем мешать.
Щель между досками показала обладателя голоса и его дружка. Два деревенских битюга уставились на следы чужого обитания. Лежавший в ногах третий, ярко и модно упакованный, но во всем рваном и с головы до ног окровавленный, с трудом сдернул что-то с шеи, и незаметным броском вещица оправилась в траву под кустами. После облегченного вздоха модник тут же получил пинок в пах.
– Куда теперь? – спросил первый из местных.
– На берег давай, – буркнул второй.
Они ушли.
Выйти из землянки я рискнул часа через два. Легонько шумели вдали высокие сосны, безоблачное небо прочерчивал, как мелом по линейке, невидимый и неслышимый самолет, больше нигде не было ни звука, ни движения. Еще раз удостоверившись, что опасности нет, я полез в кусты. Меня интересовал выкинутый предмет. Должно быть что-то ценное, если парень не хотел, чтобы оно досталось обидчикам. В лесу мне ценности нужны как слону ласты, но в планах был расчет с адвокатом. Неплохо бы гордо вынуть подарок судьбы и скромно поинтересоваться: «Этого хватит?..»
Брошенной вещью оказался медальон. Или кулон. Еж его знает, как назвать. Не сказать, что ценный или красивый… Честно говоря, никакой. Так, непонятная хреновина на простенькой ниточке, вроде куска расплавленного свинца. Ни золотом, ни драгоценностями не пахло. Как бы облезлая монета, но даже до монеты не дотягивала. Со вздохом я сунул находку в карман и прошел в направлении реки, куда отправилась недавняя троица.
Вот. В воде. Труп. Похоже, зацепился за что-то на дне.
Если бы не я, столь не вовремя занявший землянку, возможно, парня ждала другая судьба. Рассмотреть его, когда тащили, было невозможно, но не приходилось сомневаться в двух фактах: он был молод и не из этих мест. Настолько ярко в наших краях не одеваются.
Вторая смерть, и снова из-за меня. Что-то со мной не так. Не окажись я в определенное время в определенном месте, два человека (не важно, хороших или плохих, это не мне решать) остались бы живы. С другой стороны – что собирались делать с парнем в землянке? Может, утопление – счастье? Если вспомнить проявленную в угрозах фантазию, покойнику, должно быть, повезло, что отмучился быстро.
Если бы да кабы…
Длинной веткой я потыкал в едва просвечивавшую в мутном потоке яркую куртку. Сдвинуть не получилось. Тогда я натаскал удобных в переноске валунов и закидал ими утопленника. Или убитого – как знать, что с ним сделали до окончательного перемещения в воду. Покойся с миром, парниша. Прости, можно было вмешаться, двое на двое – расклад справедливый… Недавно я пытался помочь, и вот чем закончилось. Да и помогать, не зная сути дела… Возможно, будь я в курсе о подробностях, принял бы другую сторону.
Хватит об этом. Не судите, да не судимы будете.
Я отправился обратно.
***
Эта ночь не выглядела ночью. Полная луна сделала мир отчетливым и мрачным. Телевизора у меня не было, как и вообще электричества, огонь я предпочитал зря не разжигать – не почитаешь, даже если бы книги были, и внимание привлекать лишний раз не хотелось. Из развлечений остались спать да гулять.
Спать не хотелось. Выйдя из затхлой землянки, я обомлел: с другой стороны реки, где, как говорил Игореха, проходила кабанья тропа, и куда, стараясь не мешать размножению будущих трофеев, редко-редко забредал кто-то из деревенских, сейчас виднелось зарево. Костер. Или костры.
И голоса. Женские! Прекрасно слышимые в ночной тиши даже на таком расстоянии.
Стало жутко интересно. В смысле, что одновременно жутко и нестерпимо интересно. С ножом и биноклем я направился к опушке, что выходила на реку, где прокрался к прибрежным кустам.
Стало еще более жутко. На противоположном берегу горели костры. Небольшие, но много. В две окружности. Меньшая – метров в десять, большая – в тридцать. Внутри, между кругов, танцевали шесть девушек в длинных белых одеяниях. Как в старину. Босоногие и украшенные венками, они то ли пели, то ли просто что-то выкрикивали. Через фразу повторялось нечто похожее на «Альфавиль», если произнести протяжно. В кружившемся хороводе то одна, то другая, заливаясь счастливым смехом, запрыгивали в пустую центральную часть, восторженно орали что-то, и через мгновение выскакивали обратно.
В веселенькое же место меня занесло. Полнолуние, полночь. Шабаш ведьм?
Настроенная в окулярах резкость показала, что все девушки – как на подбор, молодые, в самом соку. Не рыжие. И на том спасибо. Хотелось бы верить, что не ведьмы… либо один из стереотипов считаем сломанным. Ни одной метлы, как и сопутствующих чертей, рядом не видно, что на самом деле ни о чем не говорит. Спрятаны. Или позже появятся.
Смотрим дальше. Итак, все разные – блондинка, брюнетки, шатенки. Длинно- и коротковолосые. Полненькие и худые. Танцуют не отрепетированно, а от души, как получится. Получалось нечто древнее, языческое. Может, они и есть язычницы?
Я прислушался внимательнее. Доносились только невразумительные обрывки:
– …Альфа-виль!.. Пришло время… Мы ждем… Альфа-виль!.. Любая из нас… Свет сменит тьму… Придет час… Выбор… Альфавиль-виль!… Мы вместе…
Непонятно. Ничего похожего я по телевизору не видел и о таком не читал. Напоминает просто коллективное сумасшествие. И при чем здесь известный только киноманам Годар с его мрачной фантазией? Или местный Альфавиль – нечто другое? Еще, помнится, была музыкальная группа с таким названием. На фанаток-меломанок, как и на почитательниц кино в стиле нуар, собравшиеся мало походили.
– …Альфа-виль!.. Нас все больше… Сегодня… Завтра… Альфа-виль!.. Мы готовы… Заря… Каждую луну… Альфавиль-виль!..
Их ноги вскидывались, головы тряслись, поясницы гнулись, словно были резиновыми. Только бубнов не хватало для знакомой из телевизора картинки. Передача «Танцы народов мира», пляски диких племен.
Шаманский танец продолжался до упомянутой плясуньями зари. Перед рассветом девушки угомонились, в какой-то момент их гибкие фигурки будто сломались и повалились на траву в кружок, в молчании наблюдая за становлением нового дня. И вдруг, переглянувшись, ведьмовские создания сорвались с места, на ходу стягивая с себя длинные балахоны. Под балахонами ничего не было. Ведьмы, однозначно ведьмы. Такого мороку на меня напустили, не вздохнуть. Вроде, июль на дворе, давно не Иван Купала, тот прошел месяц назад – знаю точно, в новостях был репортаж. И, тем более, сегодня не первомай с его Вальпургиевой ночью. Что-то новенькое, науке неизвестное?
Шестерка таинственных чаровниц ринулась к реке. Слева вниз к воде сходил изрытый крутой спуск, он заканчивался отмелью. Девушки посыпались с него горохом. Брызжущие плюхи ногами по вспыхивающей взрывами воде – быстрые, невообразимо шумные – встряхнули ночную природу.
– А! Ой! Ах! Ииии! – звенело над речкой.
Примерно с полчаса продолжались водные баталии, где кто-то кого-то догонял, кто-то топил, кто-то удирал, кто-то брызгался. Обычная девчачья веселуха.
Разошлись ночные плясуньи только при свете поднявшегося солнца. Покинув жидкую стихию, блестящие фигурки взобрались на край насыпи, где нацепили подобранные балахоны прямо на влажную кожу. Со смешками и прибауточками уставшая шестерка двинулась вдоль берега, иногда показываясь среди деревьев и вновь исчезая. Потом донесся плеск. Наверное, сели в лодку. Костры давно погасли.
Когда тишина стала полной, я покинул свой наблюдательный пункт.
Глава 4
– Разве существуют на свете люди, кому не нравятся эти приятные сердцу внезапные трески, кашли, хрипы, шорохи, рык, крадущиеся в темноте шаги, чьи-то непонятные вздохи, которые так радуют душу знанием, что ты не один в этом чудесном месте? – говорил Игореха, наведавшийся ко мне через неделю.
– Еще как, – уверил я, хотя на самом деле мнения ничуть не разделял. – Но давай ближе к делу.
– Есть известия от адвоката.
Над костром благоухала уха, я ее периодически помешивал. Игореха расположился на трухлявом пне, бугристый нос с удовольствием втягивал запах, отчего глаза закатывались, будто эти процессы были взаимосвязаны. Вдох – зрачки задрались, выдох – опустились. Простейшая механика. Спрашивать, к каким еще процессам физиологии Игорехи применимо данное правило, думаю, не стоило.
– Значицца так. – Его руки сложились на груди, взгляд с большим трудом отлип от котелка, отчего сообщавшаяся с носом система приказала долго жить. – Во-первых, девчонка, которую, по твоим словам, убитый принес в дом, в деле не фигурирует.
Мое негодование прервал взмах руки.
– Второе. О чем ты не сказал. Я говорю про обвинение в краже.
Если у удивления имеются зарегистрированные рекорды, я побил их все:
– В краже чего?!
– Неких важных документов.
Припомнилась шарившая по комнате брата Сусанна. Меня скрутило, как от зубной боли. Если насчет кражи правда…
– Это подстава!
– То есть, ты не брал?
– На фига?!
Игореха пожевал нижнюю губу.
– И не мог случайно прихватить…
– Как ты это представляешь, мать твоя красавица?
– Никак. Однако, в жизни всякое бывает. Значит, не было никаких документов?
– Нет, – отрезал я, надуваясь, как спасенный из морских лап многодневный утопленник.
– Может, на флэшке? В электронном виде? Ты мог не знать…
– Я ничего не брал у Сусанны.
– А не у Сусанны? Просто задел что-нибудь в квартире или уронил, а рука автоматически сунула в карман…
Не снизойдя до словесного реагирования на глупость, я отрицательно покачал головой.
Игореха сделал, наконец, шаг в правильном направлении:
– Понимаю. Задольские интересовали тебя исключительно в телесно-приятном аспекте.
– Не во множественном числе, не обобщай. Хотя после произошедшего…
У меня в глазах вспыхнули варианты.
Не жаловавшийся на фантазию приятель улыбнулся, потом вздохнул:
– Смотри, какая ситуевина вырисовывается. Пока Задольский в силе, тебе ни хрена не светит. Единственный путь не сесть всерьез и надолго там – это сидеть тут. И не рыпаться. Ключевое слово – «пока».
– Сколько оно будет длиться? Сукин сын, судя по холеному виду, помирать не собирается. – Я смахнул с носа надоедливого комара. – Если только от излишеств. И в высоких кабинетах он как рыба в аквариуме, все схвачено, каждому кум или сват.
– В том-то и штука, – вдруг улыбнулся Игореха. – Кирилл Кириллович, адвокат, сказал по секрету, что под твоего Задольского серьезно копают. Какие-то молодые и нахрапистые. Старый хрыч со дня на день в отсев пойдет, тут ты и явишься с повинной. Мол, боялся за жизнь, а теперь готов поведать все как на духу. И те же улики, которые сейчас против тебя, вдруг станут за тебя. Усек пропорцию?
Игореха иногда вставлял в речь слова, смысл которых не до конца понимал. Или специально так делал, для хохмы. Весьма полезно, когда оппонент тебя недооценивает, считая себя умнее. Неплохо бы и мне приемчик перенять.
Разговор зашел насчет житья-бытья, я мимоходом полюбопытствовал:
– В полнолуние в лесу свет какой-то виднелся. Вроде, костры.
О невероятном продолжении я решил пока не говорить.
– Где?
– У кабаньей тропы.
Игореха посерьезнел.
– Не-е. – У него глазах мелькнул странный огонек. – Не может быть.
На этом разговор закончился. Про визит к землянке двух местных и последующий труп я тоже говорить не стал – проблем и без того хватало, чтобы еще деревенским дорогу переходить.
Я привыкал к лесной жизни. Рыбачил. Учился охотиться. Тренировки составляли единственное осмысленное наполнение дня. Я метал нож, стрелял из лука. По мишеням. По животным пока не спешил. По двум причинам. Стрелы жалко – раз. Лесная живность чуяла меня за версту и обходила – два. Но присутствия духа я не терял. Всему свое время.
Нервировали безумные лесные насекомые и отсутствие хлеба. Зато ягоды и рыба были в изобилии, первых хоть лопатами жуй, вторую нужно вынимать из воды… если знать место и время. Спасибо Игорехе, знание появилось.
Бриться я перестал вовсе, хотя станок с набором лезвий у меня был. Перед кем форсить? Перед кикиморами болотными? Так ведь нету их, родимых. А жаль. Сейчас бы и кикимора жизнь скрасила.
Пару раз над лесом взревывал густой шум – любители внедорожников собирались помесить грязь и поточить лясы. То джип-триал, то трофи-рейд, то обычные покатушки. Похожий на лешего, я сидел в зарослях, наблюдая чуждую для себя жизнь.
– Блокировки!
– Давление до ноль-восемь!
– Сендтраки!
– Лебедуй!
– А точка-то под водой!
– Хай-джек утопил!
– У меня ебс не отключается!
И прочая хрень. На первый раз. На второй раз я уже отличал стальной сендтрак от пластикового, а а-бэ-эс от и-эс-пи.
Разворотив природу, а заодно вдребезги ухайдакав несколько машин и ящиков водки, довольный народ в темноте расползался по городским квартирам. Рев над лесом в такие дни стоял несусветный.
А Игореха твердил: никого, глушь…
Так прошел месяц. К следующему полнолунию я был готов. Даже побрился зачем-то.
Еще до заката хлипкий плотик переправил меня на тот берег, где я замаскировался в кустах у самой воды, в самой их середине. Даже в упор посмотришь – не поймешь, что там за бугор такой странный в непроходимой поросли торчит. С собой – только нож. На всякий случай. Бинокль остался в землянке. Зрелище, если состоится, буду наблюдать прямо из партера. К тому же, блеск окуляра мог бы меня выдать – в армии о таких вещах всю плешь проели.
Я расположился с максимально возможными удобствами, маскировка – на уровне, осталось узнать, не зря ли вся эта подготовка. Подо мной последний раз чавкнула грязь, шелохнулись ветви, и все затихло. Ждем-с.
По шее полз молоденький паучишка. Пели какие-то птички. Жужжали злые комары, к которым я стал привыкать – живем теперь вместе, соседи, какие-никакие. В городе бывает соседство похуже. Хотя, как известно, человек ко всему привыкает. Даже к невыносимым соседям.
Вокруг было тепло, тихо и…
Уже не тихо.
В грязь я залез не зря. Жрицы неведомого Альфавильвиля явились вновь. Та же шестерка. Сегодня – плюс еще одна, седьмая. Такая же молоденькая. Даже моложе остальных. Смешливая, тихая, взгляд скромный и наивный. На вид – едва ли не школьница, то есть ребенок по сравнению с прочими. Крепенькая, порывистая, светловолосая. Она стремилась скрыться за спинами, а ее упорно выдвигали вперед. На всех опять были длинные льняные сарафаны, на головах венки. Шли они осторожно, но быстро.
– Может, не надо? – похоже, не первый раз интересовалась младшая.
Она вновь спряталась за кого-то из старших. Не получилось, одновременно несколько рук вытолкнули ее на поляну, из мрака в свет.
– Глупенькая, – сказала ей одна, самая полненькая. – Счастья своего не понимаешь.
– Не бойся, – ласково прибавила другая. – Любая с радостью поменялась бы с тобой.
И вздохнула.
Что-то непонятное нарушило ночную тишину. Все замерли. Лица, как по команде, обернулись к реке.
Вылупившаяся луна красила водную дорожку сиянием. Едва видная в этом свете, к месту сборища по реке быстро приближалась голова неизвестного. Через минуту стало казаться, что голов две, слышался плеск, мелькали руки. Еще через минуту загадка разрешилась: мокро-блестящий пловец тащил плывущий пластиковый пакет с вещами. Пловец выполз внизу на отмель. Выползла, поскольку тоже оказалась девицей, приятные глазу признаки не оставили сомнений. Вытащенное из пакета полотенце отерло многовыпуклую фигуру, ее покрыл такой же, как у всех, балахон. Я не успел огорчиться, ибо застыл, не смея шевельнуться, даже глаза пришлось превратить в щелки, чтобы не блестели: новоприбывшая, взобравшись по откосу, огляделась по сторонам и быстрым шагом направилась ко мне.
Провал. Сквозь щетку ресниц я глядел, как она приближается. Бежать? Или сдаться – дескать, повинную голову меч не сечет? Интересно, что сделают со случайным свидетелем. Если для участниц происходящее – нечто вроде ролевой игры, то перебьемся. Пожурят и отпустят. А то и в компанию примут, чем черт не шутит. Против такого развития событий я нисколько не возражал. Если же все всерьез…
И если учесть, что свидетель вовсе не случайный…
Дойдя до зарослей, девушка остановилась, целью оказались ветки с листьями – из них ее проворные пальцы сплели венок. Водрузив его на мокрые волосы, девушка двинулась обратно:
– Здорово, красавицы! Наши ряды и шансы растут?
– Запаздываешь, Настена.
– Филька, скотина, никак не вырубался, – оправдывалась Настена. – Пришлось второй пузырь раскупорить.
– Та же история, – ввернула одна из пришедших ранее, полненькая, с грустными глазами. – Не засыпал, хоть тресни.
– В прошлый раз вообще выбраться не смогла, – добавила Настена.
Она с удовольствием оглядела потупившуюся новенькую. Даже вокруг обошла.
– А я своего в город отправила, к братьям, – объявила еще одна.
– Загуляют, Санька, без твоего присмотра. – Настена с сомнением покачала головой. – До чертиков ведь упьются. Опять в больницу как на работу ездить будешь.
– Пусть. – Санька передернула плечами. – Зато я здесь.
– Не понимаю вас. Зачем за алкашей держаться? – брезгливо вставила блондинка с длинными прямыми волосами, самая статная, яркая и отточенно-правильная во всем – от черт лица до жестов и походки. И, пожалуй, самая спокойная во всей компании. Остальные постоянно оглядывались, перешушукивались, вздрагивали от случайного шороха, а блондинка не боялась ничего, смотрела прямо и строго. Она знала, что делает и зачем. Другие играли в опасную игру, а она как бы занималась делом – четко, бесстрастно.
– Тебе хорошо, Полинка, ты свободная, – завистливо проговорила грустноглазая светловолосая пышечка. В ожидании назревающих событий она томилась, лоб хмурился, пухлая ножка водила ступней по траве. Получался знак бесконечности. Не факт, что девушка рисовала именно его, лицо было простым, взгляд – усталым. Жизнь с выпивохой радости не приносила, оттого, наверное, она бежала сюда – за эмоциями, которых не давала семья. Или еще за чем-то. Чужая душа – не только потемки, в комплекте еще и минное поле, постороннему и неподготовленному лучше не соваться.
– А по мне, – втиснула доселе молчавшая крепко сбитая молодка, – пусть пьет, но чтоб был.
Что ж, такое мнение тоже имеет право на существование, я слышал его неоднократно, хотя не понимал.
Настена снова кивнула, остальные взглядами показали разброд мнений.
– Мой сегодня будто почувствовал что-то, – подала голос еще одна, – все слюнявиться лез.
– И мой долго возился, – поддакнула другая, черноглазая и черноволосая.
– Может, вам уже и не надо было приходить? – съязвила молодка, похожая на спортсменку-штангистку, которая заявляла «чтоб был».
Брюнетка хвастливо подбоченилась:
– Может, и не надо.
Ей в бок прилетел локоть кого-то из соседок, но было поздно.
– Аська, это вы про… – новоприведенная младшенькая осеклась, прикрыв рот ладонью.
Чернявая Аська, чей мужик сегодня «долго возился», под испепеляющим взглядом Полины заговорила:
– Это мы, сестренка, о своем, о женском. Не бери в голову.
Ого, отметил я, «сестренка». Это как: по вере или по жизни? Если по вере, то вопросов нет, так многие друг дружку называют. Если же действительно сестры…
Кажется, старшая втягивает младшую во что-то сомнительное, младшей не особо нужное.
– Я, например, прихожу слушать, – продолжила та, у которой мужик «будто почувствовал что-то». Порыв ветра разбросал ее длинные волосы, прижатая ткань обрисовала большую красивую фигуру. – Без голоса Альфалиэля жизнь становится невкусной. Здесь – шикарный ресторан, там – замызганная столовка.
– И опостылевшая готовка, – прибавила бойкая молодка. – Теперь, когда я столько узнала, люди вокруг меня стали малы и пресны, как хозяйственное мыло. И так же противны.
– Хватит болтать, – прервала статная деловая Полина. – Все за хворостом.
Собравшихся как ветром сдуло. Новенькая собралась упорхнуть вместе со всеми, Полина перехватила ее за руку:
– Катенька, останься. Для тебя сегодня особый день.
Чувствовалось, что Катеньке неприятно быть центром внимания, и вообще она чувствовала себя неуютно.
– Я хотела помочь…
– Справятся. Тебе надо подготовиться.
– Уже? – Катенька испуганно ойкнула.
– Не бойся. – Полина обняла ее за плечи. – Я тоже боялась, и зря. Альфалиэль – не явь, это сон, во исполнение мечты он становится явью. Альфалиэль – божественная благодать, которая вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами.
Альфалиэль, повторил я про себя, поерзывая в ямке. Не Альфавильвиль. Ага. Теперь совсем непонятно.
– Альфалиэль всеобъемлющ. Это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать – восходящий и нисходящий, другими словами – духовный и телесный. Первый, как бы красиво ни выглядел и ни подавался, тоже ведет в никуда, он в упор не видит желаний плоти, отмахивается от чувств, как от мух, еще норовит прихлопнуть их, таких вредных и отвлекающих. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного, вечная война со всем, что противоречит этим воззрениям, таков этот путь.
– Разве можно так жить – в сплошных отречениях и ограничениях? Тоска, правда?
Полина не согласилась:
– Для кого как. А второй путь, от самого основания – мирской, земной, чувственный, живой, он почитает множественное, а не единое. Отождествляет дух с чувственным миром.
– Звучит веселее, но как-то… паршивенько. – Катенька смущенно поежилась. – Тоже отталкивает. Словно коровья лепешка, покрытая шоколадной глазурью.
Ее кроткие глаза помутнели, на щеках проявились обаятельные ямочки. Пальцы теребили друг друга, не зная, к чему еще приспособиться.
Полина рассмеялась – так громко, что обернулись собиравшие хворост подружки.
– Альфалиэль, – сказала она, вновь став серьезной, – есть третий путь. Не восходящий и не нисходящий. Прямой. Горизонтальный. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про барона Мюнхгаузена. И в шелухе убедительных слов не сливает в навоз под благовидным предлогом. Если все получится, ты почувствуешь это. Ты станешь иной уже сегодня. Сегодня – тот самый день, и очень скоро настанет тот самый час.
– Если все получится? – с упором на «если» тревожно повторила Катенька, вздрогнув в объятиях Полины.
Над ними чернел звездный атлас, кусты и окружающий лес напоминали узоры на стекле, изображенные в негативе. Безветрие делало их мертвыми и страшными.
– Ритуал вызывания пока несовершенен. Слишком много составляющих.
– Полнолуние, время от полуночи до зари… – начала перечислять Катенька.
– Да.
– Что еще?
– Коллективное взывание. Сквозьпространственные круги. Энергетический посыл. Живой огонь снаружи и внутри, в телах и душах. Именно так – и в душах, и в телах.
Катенька сосредоточенно ждала продолжения. Невысокая, ладненькая, она просто растворилась на фоне старшей подруги. Впрочем, подруги ли? Скажем так: наставницы.
– Еще? Да мало ли. Даже погода. Или случайный свидетель.
И снова взгляд – суровый и жуткий – в мою сторону. Спина похолодела, я вжался в землю по самые уши.
– Уже бывало? – спросила Катенька.
– Свидетель? Откуда здесь? Место выбрано с умом. Но чего в жизни не бывает…
И снова ее глаза интуитивно прошлись по кустам, где я прятался. Словно по коже. Льдом. Или включенным утюгом. Одновременно. Глубоко. С разных сторон.
На поляне поочередно появлялись девушки, раскладывая принесенные дрова и хворост по старым угольям. Полное ночное светило достаточно обливало светом окрестности, чтобы я видел все как на ладони. Кроны сосен мрачными зонтами скрывали собирательниц в своей тени, охраняя поляну от непрошенных гостей как сказочные великаны. Но одного, к счастью, проморгали, и он сидел как мышь, не шевелясь, боясь вздохнуть и, тем более, кашлянуть. А как назло, очень хотелось.
Я сдержался. Чудом. Очередным в моей жизни. Кажется, я начинаю к ним привыкать.
– Давай готовиться, – произнесла Полина более строго.
Мимо прошествовала Санька, она тащила вязанку выше себя ростом и недовольно качала головой.
– А что Настасья упомянула про шансы? – Ясные глаза Катеньки уставились на наставницу.
Полина вздрогнула.
– Когда?
– При встрече, когда меня увидела. Что «наши ряды и шансы растут». О рядах козе понятно, а шансы?
На поляну вернулись последние из дровоносиц, теперь все нетерпеливо поглядывали на стоявшую парочку. Полина отодвинула от себя неофитку.
– Я говорила, что в свое время тоже боялась, – донесся едва различимый для моего уха голос. – Я была как ты, одна из всех, потому что другие не такие. И не были, когда пришли к нам.
– Еще одна составляющая? – догадалась Катенька.
– Думаю, одна из основных. Ну что, ты готова?
– Не знаю.
– Спасибо за честность, но дальше ждать нельзя, время идет.
Шесть белых балахонов замкнули кольцо вокруг новенькой. Полина встала в общий круг.
– Руки! – грянул ее приказ.
Катенька вздернула свои, а четырнадцать других когтистыми щупальцами потянулись к ней, к ее дрожащему телу. Прикоснулись. Огладили. И не причинили никакого вреда. Фигуры заколыхались, словно подул ветер. Неисчислимые пальцы одновременно взялись за ткань, и жертва Альфалиэлю освободилась от просторного одеяния.
