Петр Ингвин
Истории, пожалуй, круче, чем у Вашего браузера. Сборник рассказов
С гениями не спорят. Приняв покровительственное высокомерие как данность, Влад присел – по-деловому, не на краешек, но и не разваливаясь.
Мэтр заговорил. Нет, он вещал. Даже так: возвещал. Начал издалека, как и подобало знающему себе цену вельможному господину от изобразительных искусств.
– Хорошее фото должно не показывать, а рассказывать, в нем обязан быть подтекст. Должны присутствовать как предыстория, так и следствие. Три в одном, включая незаурядное настоящее. Предоставлять глазам, уму и сердцу одновременное удовольствие от истории, которую тебе рассказывают, от характера, который показывают, и от прорисовки деталей, каждая из которых – дополнительный штрих к той самой истории. Умение не увести в сторону – показатель качества и профессионализма. Понимаешь?
– Угу, – потрафил Влад большому художнику.
Хмыкнув в стиле «да что человек вроде тебя может понимать…», маэстро продолжил:
– На снимке должно свершаться чудо. Застывшее изображение обязано оборачиваться повествованием, превращаться в рассказ о чем-то личном, интимном, не для всех – в рассказ, который сообщен тебе как величайшему ценителю, чтобы поражать, звать, преломлять сознание новой перспективой, уносить в грезы и мучить надеждами. При этом нужно, чтобы получилось как бы ненароком, исподволь… Искусство – в этом.
Аристарх Алексеевич перевалил центр тяжести на одну ягодицу, чуть сместившись относительно простонавшего стула.
– Изюминка – в ненавязчивости. Шарм – в отстраненности. – Вилка в руке выступила в роли дирижерской палочки, подыгрывая симфонии сообщаемых смыслов. – Не лезть в глаза – а прокрадываться косвенными намеками, оплетая и покоряя. Внушать идеи. Показывать правду – такую, какую хочется, а не ту, что до мерзости правдива и никому не нужна. Еще – уводить мысли в нужную автору сторону. Доводить до сведения. Передавать через тело модели то, что хочешь сказать ты. И что она, возможно, мечтает увидеть в себе. Что она хочет узнать о себе. Вот в чем почерк мастера.
Новая пауза призвалась зацементировать сказанное в сознании Влада, словно блоки в возводимом фундаменте – для постройки чего-то пока неизвестного, но еще более грандиозного.
– Умение говорить изображением встречается нечасто, – упало почти приятельское, но по-прежнему тяжелое, снисходительное. – Кто-то назовет это художественным чутьем, кто-то – особым взглядом художника, который имеет смелость выразить себя. Кто-то – Божьим даром или уникальным авторским подходом, вызывающим, как все прекрасное и нестандартное, зависть тех, кто так не может.
Последовало отвлечение на содержимое тарелки и долгий выбор добычи для занесенной вилки.
Влад молчал. Внимал. Собеседнику это нравилось.
– Те, кто слепо копируют технику и приемы истинного мастера всегда оказываются в полной… у разбитого корыта. Если здесь, – толстый палец свободной от вилки руки постучал по взопревшему лбу, – нет идеи, техника не спасет. Это будет так, – досадливо скривившись, Аристарх Алексеевич повертел в воздухе пальцами, словно выворачивал лампочку, – ремесленничество, позор профессии. Если замысел хромает, выйдет не снимок, а чушня собачья, потому что мастер… как бы лучше объяснить…
Взгляд мэтра влажно перетек на одну из скороспело-сладеньких официанток, с подносом в руках продефилировавшую от стойки к дальнему столику.
– К примеру, обычный любитель только подумал о чем-то, конфузливо пряча глазки, – теперь вилка стала указующим перстом, многозначительно поднятым к люстре, – а мастер от Бога уже заметил и воплотил – по высшему разряду, без пошлости и ненужных эмоций. Таких профессионалов почти не осталось.
Фотограф перевел дух.
Влад почтительно слушал, глядел в глаза и не шевелился. Давал выговориться.
– Вымирают, – донеслось горестное, – как птеродактили, те тоже были динозаврами, но умели летать. Нынешние крокодилы, квази-потомки тех несравненных звероящеров, не летают. Только плавают, как и положено всему, что не летает. Плавают в иле и мутной грязи да покусывают исподтишка. Но даже без их сомнительных укусов…
Воцарилась недолгая тишина, имевшая цель донести до маленькой аудитории точку зрения со всеми недосказанностями.
– Времена меняются, – раздалось затем требующее сочувствия риторическое. – Когда-то мальчишки хотели быть моряками, чтобы открывать новые страны и континенты, затем – летчиками, следующее поколение – космонавтами. Через тернии – к звездам! Казалось, еще несколько лет – и полетят земные корабли бороздить просторы Вселенной… Не срослось. Теперь юные мечтатели грезят не о трудной или опасной работе, а о славе в шоу-бизнесе или, прости Господи, в интернете. Повторюсь: не о труде, не о его результате, а о следствии результата труда, причем не натруженном, а скандальном – о славе! А быть фотографом дети не мечтают. Это приходит со временем. Как болезнь. И тогда от паранойи поиска оптимального кадра не избавиться даже в постели с женщиной.
Влад открыл рот, чтобы вставить свою ложку сентенций на тему, что раньше и мечты были глобальнее, и люди лучше, и килограммы тяжелее. Ему не дали.
– Груз прожитых в профессии лет давит на восприятие, а вокруг молодые фотоволчата ждут, когда Акелла промахнется. Им, глядящим на проблемы снизу, интересно «что» снимать, а много повидавшему вожаку – «как» и «зачем». Но… профессия молодеет, появляются новые имена, новые таланты. Или, скажем, те, кто себя талантами воображает. Ниспровергатели, чей девиз «Мы старый мир разрушим до основанья, а затем». Что «затем» – сами не знают. А век фотографа как профессионала недолог, не больше, чем у спортсмена. Так же долго идешь к славе, так же трудно держишься на вершине, так же резко падаешь, забытый всеми. Пример – мой учитель в профессиональном плане, показавший, что есть что и зачем, Анатолий Ерин. Не знаешь? Теперь никто не знает. Умер и забыт, как многие другие, а он был не просто фотограф, он – веха. Глыба. Говорят о той эпохе: «Слюсарев – голова!» Ерин – тоже голова, но другая, он влиял на мозги начинающих как свет летающей тарелки на питекантропа, выцарапывавшего на стенах пещеры первые чувства. Мягкие моноклевые портреты Ерина показывали изобразительные возможности фотографии, о которых окружающие не догадывались. А как он передал дух русского севера? А старой Москвы? Утонченно-мрачное невосполнимое прошлое дворянских усадеб, что ушли в небытие вместе с исчезнувшей эпохой – так же, как теперь кончилась эпоха самого мастера. А теперь? Молодые, отрицая старое, возвеличивают новых героев. Себя. Взять Бернинга и Ди Батисту: пакостят фото нюшных няшечек мазней и аппликациями, вплетают ленточки и умудряются продавать по десятку тысяч юров за снимок. Искусство? Для кого-то, у кого мошна полна и кто ставит знак равенства между Уорхоллом и Да Винчи – возможно. Или француз Кристиан Петер, мой собрат по стилю, гений своего рода, но именно, что своего. Глянешь на его работы, посмотришь так и этак… Красивые девушки, сделанные не из красавиц… Неожиданные ракурсы – многогранные, щемящие, выдающие сокровенные порывы сердец… Ничего не забыто: сексуальность, женственность, изысканная ирония, все присутствует и бьет по чувствам, но… ни доверительность, ни намекающая на шалость смесь утонченности с раскрепощением не спасают от скуки в убегающем взгляде зрителя. Работы Петера не подстрекают, они только передают. Это красивые истории с интригующим прошлым и чувственным настоящим, истории без продолжения. В том смысле, что без твоего участия, а оно тебе надо – такое?
Влад попытался сообщить, что именно ему надо, но вновь не успел.
– Нужно, – возвестил собеседник непререкаемо, – чтобы в каждом снимке переплетались реализм, фантастика, мистика, сказка, игра, провокация. Чтобы статика оборачивалась действием. И мыслью – обложенной подушками подтекстов, намеков, вторых и третьих смыслов… И завлекающей невыразимо влекущей подоплекой…
Воспользовавшись паузой, вызванной необходимостью вдохнуть порцию воздуха, Влад влез с желанием большей конкретики именно по своей теме.
– Насчет идеи о фото жены… К вам часто обращаются с такими просьбами?
– Постоянно, – сначала поморщившись, усмехнулся мэтр, отправляя в рот полную вилку салата. – Видел мои работы?
Влад кивнул. А как же. Потому и пришел.
– На них все – чьи-то жены, – хрустя салатом, закончил Аристарх Алексеевич почти сообщнически.
Взгляд его стал неприятным, масляным и приторно притворным, как у вышколенного тренингами менеджера по продажам, который почувствовал в собеседнике жертву и готовится сыграть ва-банк, впарив нечто дорогое и ненужное.
– А девушки, которым нужно портфолио…
– А ты не задумывался: кому нужно портфолио в таком амплуа, кроме них самих и их папиков? – не дослушав, захохотал насыщающийся добряк. – Да и проблем с ними, одинокими…
Возвращение из высокого в обыденное часто пролетает нужный этаж, опускаясь прямиком в низменное, это нормально, таковы люди. Даже лучшие из людей. И все равно Влада передернуло.
Собеседник заметил, что ляпнул лишнее.
– Тебе понадобился совет, и ты здесь. Правильно. Перейдем к делу.
Теперь Влад сосредоточился, показывая, что весь – внимание.
– Если не имеешь подобного опыта, но желаешь снимать, как привык снимать я, – провозгласил гуру обволакивающим полушепотом, – начинай с повязкой на глазах жены. Или без лица. Или вовсе без головы, ведь самое трудное – уговорить, – продолжал он, потрясая вилкой с наколотым на нее розоватым опарышем креветки. – Сложно вставить в ухоженную головку прекрасной дамы, ничтоже сумняшеся имеющей о себе самое лестное мнение, мысль, что ты хочешь ее без одежды. В смысле – снять. Не одежду. Ха-ха-ха.
Веселый дядька. Сам шутит, сам смеется. Полное самообслуживание, а смех, говорят, продлевает жизнь. Что ж, долгих ему лет, только бы говорил по делу.
И он говорил.
– С закрытым лицом или без лица на ню согласится почти любая. Или можно зайти с другой стороны: не говорить, что собираешься сделать.
– Но…
Фотограф перебил:
– Позволь сообщить странный, недоступный мужской логике факт, подтвержденный опытом и убийственной повторяемостью. Женщины, как ни удивительно для тех, кто не знаком с проблемой, обычно не протестуют, если ты – взявшийся за нее фотограф, уверенный в том, что делаешь – приступаешь к изображению на полотнах вечности не одних только призывно приоткрытых губок, не одних лукавых намекающих глаз, а если начинаешь снимать не столько лицо… понимаешь?.. – он подмигнул по-приятельски, заканчивая фразу с плотоядной усмешкой и обрисовывающим жестом рук, – сколько искушающий тыл. Повторяю, чтоб дошло и запомнилось, как школьное правило: что бы ни воображали мужики насчет недоступности своих скромняшек, эти недотроги не возражают и не возмущаются, если от съемок лиц ты восхищенно перейдешь к изображению их пятых точек. Большинство, если не каждая – втайне, конечно – гордятся своим реверсом и не меньше смазливой мордашки пестуют косметикой, упражнениями, массажем и соляриями. Вплоть до липосакций и прочей хрени под хирургическим ножом. Усек?
Его взгляд прожег насквозь, как непогашенный бычок клеенку. Влад снова промолчал.
– Скажу больше, – оратор вошел в раж, – им это нравится. Как и нам – тем, кто снимает. И тем, кто смотрит. На результат. Потом. Или сразу. Охотнее всего преподносят себя убежденные в собственной неотразимости – убежденные зеркалом или нами. И чем больше убеждены, тем свободнее перед объективом, тем больше себе – и нам – позволяют. Гм. Снимать.
Новый неприятный смешок резанул по ушам.
Теперь мастер говорил по существу, но не то, что хотелось Владу, и не так. Панибратский тон не обманывал, профессиональные «шутки» не веселили. И фотограф словно забыл, что разговаривает с мужем одной из тех, кого с презрением называл «они».
Всех под одну гребенку. Возможно, на то были причины. Большой опыт. Съемок. Разного вида. Но опыт однообразный, а Влад находился по эту сторону баррикад. Аристарх Алексеевич, кажется, не видел проблемы. С высоты положения – по сравнению с Владом, жалким женатым недотепой, пришедшим просить милости и поделиться великими тайнами – он продолжал, распаляясь в совмещении мыслительного и питательного процессов:
– Главное – получить согласие женщины на съемку любого вида, далее все просто, если происходит грамотно и технично. Важно не отвлекаться на постороннее, говорить только о ней, сыпать комплиментами, не останавливаться. Модель даже не поймет, как же случилось, что стоит в странной позе, и пока сообразит, в какой момент дело и она повернулись таким образом, результат достигнут: можно улыбнуться и прощаться – с ней либо с фотоаппаратом. Некоторые семейные пары именно за этим начинают канитель со съемками, фотосессия без одежды – повод, чувственный толчок, игра перед другим, еще более интимным. – Вступать в ненужный спор не хотелось, Влад промолчал. А из собеседника слова сыпались как из сломавшегося рога изобилия: – Люди любят играть в игры, обычно это схватка двух полов, что сходятся в поединке за удовольствия. Но бывают и варианты. Наш брат фотохудожник – прямое тому подтверждение, которое на равных участвует в задумке и реализации. Могу такого рассказать… Ограничусь навеянным жизнью убеждением: существование женщин и вкусной еды свидетельствует, что Бог существует и любит нас.
Аристарх Алексеевич поднял бокал, вскинул его ввысь, словно чокаясь с Богом, и залпом выпил.
– Подытожим. Если ты начинающий, – продолжил он, когда кадык дернулся последний раз, – если еще ничего не пробовал – кстати, не обижайся на «начинающего», возраст и постельный опыт роли не играют, я о другом – то начинать, конечно, надо с простейшего. Супруга стесняется раздеться перед камерой? Начинай издалека, как я объяснял. Не хочет экспериментов? Не верь, хочет, но смирись, что понадобятся время и терпение. Боится приоткрыть бездушной технике грудь? И не надо, потом сама откроет, начни с другой стороны.
В очередной раз наполнив стакан из высокой бутыли, фотограф посмотрел сквозь него на свет, долго вертел, как бы примериваясь, потом вздохнул… и неожиданно отложил, вернув на место, а рука вновь взялась за вилку. Затем Аристарх Алексеевич как бы вспомнил про Влада.
– Хочешь заполучить в объектив ее задницу? Пожалуйста. Женщина – любая – «за» обеими руками, только не сразу и не вслух. Долго носимая вуаль стыдливости не даст ей высказаться напрямую. Но поосторожнее с лицами. Задница – она и в Африке задница, особенно, если ладная и упругая, но если с задницей на снимке обнаружится лицо… Никогда не забывай: к собственной физиономии женщины придирчивее, чем к остальному. Что прощается скрытому одеждой телу, не простится зеркалу души. Именно фотографу или организатору съемок, то есть тому, с чьей подачи они начинаются – мужу или бойфренду – предстоит внедрить в женское сознание идею о сохранении ее чарующего облика в веках. Не для будущих поколений, а хотя бы для себя, любимых, чтобы наслаждаться совершенством не только наяву, но и на бумаге или на экране. Потом можно развить мысль, в таких делах женщины зачарованно идут на поводу, как крысы за играющим на волшебной дудочке крысоловом. Женское тело – это сокровище, понимать и ценить которое необходимо, ведь так?
Аристарх Алексеевич нагромождал факты из опыта и специфики профессии, словно открывая невообразимую глубину. Понять бы, глубину чего. Неведомого океана? А по мнению Влада – лужи из упомянутого описания крокодилов, против которых рьяно настроен. Влад не отвечал на риторические вопросы, которыми заканчивалось большинство спичей. Фотограф и не ждал ответа, собеседник ему требовался, чтобы лучше слышать себя.
– Само по себе тело нравится только некрофилу, – сердечно делился он сокровенным, налегая при этом на остатки ужина, – остальных оно манит и возбуждает лишь вкупе с тем, что показывает, чем искушает, о чем намекает. – Призывающая к почтительному вниманию вилка взлетела вверх. – Как понимаешь, мы подходим к разбору художественной составляющей будущих съемок. Без нее снимок – бумажка, испачканная ребенком.
Они вернулись к тому, что интересует, и Влад вновь изобразил благоговение.
– Если на снимках нет жизни – коту под хвост такое искусство. Нужно обещание в дышащих тайной, затянутых поволокой глазах. Призыв соблазнительных изгибов. Непознаваемая загадка. Или, наоборот, ведущая к решению задачка. Динамика, нежность, завуалированное желание, жажда нового, даже агрессия, в конце концов, но – жизнь.
– Как это сделать? – пришлось встрять Владу, поскольку оратор вдруг занялся пережевыванием, задумчиво глядя в тарелку.
Закончив, гуру от красотозапечатления и словоблудия промакнул губы салфеткой и довольно откинулся. Явно собирается сказать нечто значительное. Мудрое. Весомое.
Наконец-то. За этим Влад и пришел.
– Нужны две вещи, – проговорил Аристарх Алексеевич и приготовился загибать пальцы, пистолетом выставив перед лицом большой и указательный. – Первое, – указательный палец загнулся, – это талант…
Кто бы поспорил. Влад замер в предчувствии высшего откровения.
– Второе… – остававшийся единственно выставленным большой палец медленно-медленно пополз вниз, – опыт.
Повисла тишина.
Влад глядел непонимающе: шутит собеседник, притворяется, или в самом деле считает, что открыл недоступную непосвященным великую тайну? Вопрос был – как сделать это любителю, не посвятившему жизнь искусству фотографии…
– К сказанному добавлю любопытный факт, – не опуская прямого взгляда, продолжил мэтр, – посторонний мужчина-фотограф, получающий доступ к телу с дозволением это тело лицезреть, запечатлевать и руководить им – самая частая у женщин эротическая фантазия. Стоит заметить – подзуживающая и очень волнующая фантазия. Для кого-то смелая, для кого-то просто затейливая, но всегда до чрезвычайности возбуждающая как саму модель, так и ее супруга.
3
Затевая встречу с человеком, так безупречно останавливающим мгновение, Влад собирался сделать заказ. Деньги за талант – обычная сделка, за счет которых живут Художники. Но. Оказалось, что для Аристарха Алексеевича женщина – не божество, пусть он и лучше других умеет подать ее как богиню. Скорее, блюдо, от которого не откажется, даже не увидев его – то есть, ее – лично.
В дверях заведения показалась Нина, издалека улыбаясь и озаряя мир хлынувшим внутренним светом. Собеседник преобразился. Живот втянулся, плечи выпрямились, посадка головы ничуть не напоминала прежнюю – чванливо-снисходительную, но заинтересованную в чем-то мелочно-нескромном и потому соизволявшую иметь дело с представителем серой массы. Растревоженным тетеревом фотограф распушил хвост, затоковал, закурлыкал, и вместе с танцами оплетающих крыльев полились душераздирающие песни охмуряющего жертву самца.
Выглядело смешно и гадостно.
– Садитесь, пожалуйста. – Он галантно предложил отодвинутый стул, вскочив одновременно с поднимающимся по тому же поводу Владом, но на долю секунды опередил в стремительности, никак не предполагаемой при имевшихся барских замашках и телосложении.
На полпути вверх Влад сменил вектор и вновь плюхнулся на стул.
– Что будете пить? Официант! – Гений от фотографии завертелся вокруг Нины волчком.
Ей это понравилось.
После выяснения пристрастий в еде и питье Аристарх Алексеевич, не приняв возражений, заказал всего с запасом. Стол завалили стаканами с холодным, чашечками с горячим и блюдечками со сладким.
Торжественно и длинно представившись сам, мэтр с умилением выслушал скромное и тихое:
– Очень приятно. Нина.
– Какое красивое имя!
Он едва не подскочил, а сидел теперь так, будто шилом в стуле обзавелся.
Это шило с удовольствием вставил бы ему Влад.
Гм. Поскольку шилом была Нина, его жена, – значит, все же вставил?
Изредка бросая взгляды на Влада – «Не перегибаю ли палку, не бросится ли ревнивый муж исправлять ситуацию, твердой рукой беря излишек жизнелюбия конкурента и запихивая в подходящее отверстие?» – фотограф обхаживал Нину, восторгаясь, млея и выказывая кстати и некстати удовольствие сидеть рядом с такой умницей и красавицей.
– Эту красоту необходимо выплеснуть на бумагу и запечатлеть на самом большом формате, – вещал он с придыханием, – и мир станет прекраснее, он скажет спасибо! Я бы повесил ваш портрет в холле студии, чтобы клиенты могли любоваться и видеть высшее из того, что может создать рука мастера с созданием Божьим. Как шедевр одного передает творение другого. Я знаю, как сделать это, я практически вижу…
Влад с Ниной не узнали, что же он видит, их озадачили вопросом:
– У вас есть какие-то идеи, наметки? Я вижу по-своему, но с удовольствием разовью любую тему. Вы не захватили примерные снимки или наброски того, что желали бы в конечном результате?
По взгляду на Влада Аристарх Алексеевич понял, что положительно тот не настроен, и сменил галс – бросился окучивать Нину, опыляя липким ядом лести:
– Я могу изобразить вас, Нина, как никто в этом городе и мало кто в этой стране. Видели мои работы? Кто еще расскажет о женщине с такой мощью и темпераментом, покажет достоинства в одном повороте головы? Поверьте, вы достойны большего, чем представляете. Я смогу показать вас во всем блеске и великолепии. – Из-под стола появился раззявившийся портфель, а из его желудка – пачка глянцевых фотографий. – Например, вот так. Но будет еще лучше. Только представьте!
Нина кивала автоматически, а щеки пылали: природную стыдливость перебарывало неподвластное мозгу желание так же бесстыдно стоять под светом софитов, выгибаясь в сладостном полустоне, как изящная девушка на изображении. Или вот так – прислоняясь теплой грудью к холоду белой стены – до мурашек по коже – и приподнимать ножку будто при поцелуе, обернув лицо в камеру и многозначительно глядя на того, кто изо всех сил борется с желанием перевести взор с глаз на залитое золотым светом знойное достояние. Или в позе тоскующей русалочки, в печали одиночества скорбно свесившей голову, посылать зрителю сообщение о полыхающем внутри пожаре. Или…
Снимков было много. Фотограф доставал один за другим, пристально следя за вниманием, будучи как бы вместе в мечтах и видениях и переплетая их со своими.
Затуманенный взгляд Нины облекся в форму вопроса и плавно-влажно переместился на Влада: «Позволим мастеру сделать так, как он предлагает?»
Ее глаза говорили о желаниях. Ответный взгляд Влада сказал о сомнениях.
Метавшийся между ними гений изобразительного искусства ловил нюансы и делал выводы.
– Для такой серии нужно много сил, времени и терпения. – Фотохудожник говорил вкрадчиво, пытливо заглядывал в глаза, стараясь насколько возможно сохранить визуальный контакт. – Это дело не одного дня, но результат превзойдет ожидания, он окупит любые неудобства…
Прямая передача мыслей и подспудных желаний выбранной жертве прервалась – возбужденный взор Нины вернулся на Влада.
Змей-искуситель на секунду завис, мгновенно перезагрузился и заюлил перед Владом.
– Не обязательно отпускать супругу одну, можно присутствовать, наблюдать за творческим процессом. Можно даже участвовать. Например, предлагать свои варианты.
Фотограф снова глянул на Нину – в очередной раз оценивающе выискивая что-то. И – надо же – нашел. Опыт не подвел.
– Кажется, я понял, – он снизил голос почти до шепота, склонившись вроде бы к уху Влада, но так, чтобы жена слышала, – красавица стесняется раздеться при посторонних? Помилуйте, разве фотограф – посторонний? Он как врач, только лучше. Врач лишь восстанавливает статус-кво, когда убирает привнесенные болячки и хвори, а мы уносим в прекрасное, находим божественное там, где было просто красиво, а исконно божественное возводим на новую ступень, показывая во всем величии. На то мы и художники!
Нина таяла от слов, желание боролось со стеснением, при этом Влад видел, что она откровенно трусит. Но ведь хочет. Хочет сделать именно то, о чем говорит мастер.
И ведь как говорит… Как маслом по холсту.
Однако, мимика Влада хорошего не сулила, и творец выдал:
– Расценки у меня небольшие… – и, по лицам осознав неутешительный итог, он принял превентивные меры, – но пробный портрет я сделаю бесплатно – для музея, где через неделю у меня состоится выставка. Требовалось лицо для главной экспозиции, и, кажется, я его нашел.
Нина вертела в ладони вьющийся локон, мечтательно уплыв в прекрасную… прекрасно нарисованную даль. «Ну? – выразительно спросили Влада ее глаза. – И ты еще сомневаешься?!»
– Вот визитка, – настойчивый благотворитель положил перед Ниной мелованный прямоугольник в вензелях, – жду завтра вечером. Поверьте, вам понравится результат. Я знаю. Нет, я гарантирую.
Подхватив портфель, он двинулся в сторону стойки, чтобы расплатиться.
Фотограф совершил ошибку. То, что могло стать побудительным мотивом для Нины – фото такого уровня без материальных затрат – для Влада вспыхнуло красным на перекрестке.
– Постойте.
Влад вернул визитку. Ничего бесплатного на свете не существует. Нина это тоже поймет – чуть позже, когда обо всем хорошенько подумает.
– Простите, у нас другие планы.
4
Претендующий на большее маститый фотограф надежд не оправдал, и нарывавшую занозу идеи Влад вытащил по-другому: если хипповатый художник сумел передать сущность красками, почему не предложить увидеть красоту с помощью видоискателя? Затем были звонок, согласие, и наступил день нынешний. Ночь отбила стратегические высоты у казавшегося нескончаемым вечера, отстреливая последние очаги сопротивления. Нескладный и задумчивый человек искусства, сопровождавший на пути в неведомое, морщил лоб и поправлял очки. Влад проинструктировал его насчет будущих действий, теперь соучастник маялся в ожидании. Они заняли подходящую позицию напротив главных достопримечательностей города. Лучший вид в историческом центре: крепостная стена, памятник дружбе и модернистские изыски окружающих зданий. Преемственность поколений и уверенность в будущем, построенная на фундаменте прошлого – идеальное сочетание.
Движение масс и печальных либо нетрезвых одиночек не прекращалось, людской муравейник не хотел спать. Влад взял из машины небольшой штатив и вывел жену под тень деревьев. Теперь – только ждать.
И когда среди прохожих возник пробел…
Влад почти выволок Нину на пятачок перед монументом.
– Готов? – бросил он артисту полотняного жанра.
Распрямив ноги штатива, Павел оглядел диспозицию через сузившийся кругозор видоискателя.
– Можно.
– Работаем!
Круглый глаз объектива уставился на Нину. Она подала руки чуть назад, словно готовясь взлететь…
Влад перекинул через руку соскользнувшее с жены пальто. Пальто – единственное, что связывало красоту с мирком, передвигавшемся короткими перебежками из окопа работы в надежный блиндаж дома. Сейчас красота правила миром.
– Замри на несколько секунд, – прошептал Влад.
Можно повторить виденное – позы, взгляды, антураж, вышло бы не хуже других. Но все это не то. Владу требовалось нечто другое, достойное его женщины – единственной и неповторимой. Если картина Павла кричала о любви жены, то снимок должен рассказать о любви к ней.
– Давай! – последовал кивок художнику.
Павел нажал на спуск.
Ни шума, ни вспышки. Работал режим многосекундной выдержки для съемок в темноте. Свободной рукой Влад выделывал скоростные кренделя позади жены, то включая, то выключая экран телефона.
Готово. Телефон вернулся в карман, пальто – на плечи жены, и, словно нашкодившие озорники, Влад, Нина и Павел понеслась к радостно пикнувшей открывшимися замками заждавшейся машине.
Чуть позже, когда подвезенный к дому художник попрощался и вышел, ладонь жены накрыла скакавшую по педалям ногу Влада.
– Я не поняла, что ты делал с телефоном сзади меня.
