Петр Ингвин
Ольф. Книга шестая

Часть первая. Ольф

Чертог висел над травой на поляне с кострищами. Я продолжал допрос:

– Будут ли адепты Альфалиэля подчиняться Альфалиэлю, если он остался без пульта и чертога?

Алик стоял у входа около стены чертога, под действием Голоса он выполнил приказ вернуться, а что делать по возвращении на борт, распоряжений не было.

– Альфалиэль без пульта и чертога – не Альфалиэль, – ответил он.

– А кто же?

– Человек.

А с высокотехнологической игрушкой, значит, – бог, пусть ни шажочка не сделал, чтобы стать лучше и превзойти себя или победить хотя бы свое животное начало. Знаем, проходили, то есть обжигались. Так я чувствовал себя, когда стал владельцем чертога. Так ощущали себя колонизаторы, воюя пушками против копий. Вечная история. О том, что Бог есть любовь, люди знали, но не помнили. Каждый мечтал стать богом по отношению к ближним и дальним. Делать это через любовь долго и муторно, и не факт, что получится. Проще придумать супероружие и заставить окружающих считать тебя богом. «Кто не спрятался – я не виноват». Новоявленные божки забывали, что у них был существенный недостаток: их власть недолговечна. Одного «бога» со временем сменял другой, придумавший, укравший или еще каким-то способом получивший в пользование более крутые гаджеты и, соответственно, возможности.

– Альфалиэль – бог?

– С точки зрения обычных людей – однозначно.

Звучали вопросы, Алик отвечал. Как робот. Ненавижу функцию Голос. Не так давно я прыгал бы до потолка от появившихся возможностей: зомбировать, усыплять, представать в ином виде… Шик, блеск, красота. «Конторы» Кирилла Кирилловича, Задольского и даже всемогущего (в определенных рамках) Василия Платоновича с моим нынешним всесилием рядом не лежали, я стер бы их организации в порошок руками их же сотрудников и начальников, теперь мне ничего не стоило ликвидировать под корень или возглавить любую состоявшую из людей систему.

С того «недавно», когда я радовался всесилию, прошла целая жизнь; не заметить разницы между мной прошлым и нынешним невозможно. Я не хочу быть богом. Я человек. Мало того, я очень плохой человек. Я убийца: на моей совести смерть Вадика Задольского. Пусть он не нравился мне характером и внешностью, но кто я такой, чтобы забирать то, что не давал – жизнь? Никакие сверхвозможности не воскресят Вадика. И никакие технологические чудеса не вернут к жизни Владлена Олеговича, покончившего с собой из-за меня. Человекобог, который забирает жизни – в любом случае не бог, а его противоположность.

– Опиши, как ты сам воспринимаешь Альфалиэля – кто он и что он.

– Как воспринимаю для себя или для других?

– То и другое.

– Для других он – божественная сущность, невероятная и непознаваемая. Это Космос. Не космос в вульгарном смысле, как набор Галактик, окруженных вселенским вакуумом, а в пифагорейском, в виде упорядоченной системы существования. В виде Природы во всех ипостасях. Разум, материя, бог, все в одном – это и есть Альфалиэль, единый и многоликий, вездесущий и всемогущий. Альфалиэль безграничен, но не инертен, в отличие от Абсолюта ученых, и не напоминает всюду сующего свой седой нос мстительного дедушку с облака, которого рисуют нам некоторые церковники. Альфалиэль – это все вместе и все по отдельности. Говоря тезисами религии Альфалиэля, он – не явь, а сон, который во исполнение мечты становится явью. Альфалиэль – божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являются люди с их куцыми мыслями и грезами. Альфалиэль всеобъемлющ, это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать – восходящий и нисходящий. Первый, восходящий, в упор не видит желаний плоти, он отмахивается от чувств, как от мух. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного, вечная война со всем, что противоречит принятым воззрениям – таков этот путь. Второй путь, нисходящий, от самого основания – мирской, земной, чувственный, живой. Он почитает множественное, а не единое, и отождествляет дух с чувственным миром. Альфалиэль есть третий путь, не восходящий и не нисходящий. Горизонтальный. Прямой. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про Мюнхгаузена, и не сливает в навоз под благовидным предлогом и в шелухе убедительных слов. Третий путь – это когда возвышенная одухотворенность и телесная любовь, олицетворения восходящего и нисходящего путей, сходятся в одном действии. Часть становится целым, целое снисходит до частности. Великий Космос по имени Альфалиэль приходит в мир и получает самоотверженную любовь людей, сам отдаваясь взамен.

О том же мне рассказывала Полина.

– Неплохо устроился, – не удержался я от комментария. – Среди адептов есть мужчины, или Альфалиэлева паства состоит исключительно из женщин?

– Из красивых и умных женщин.

Насчет ума я бы поспорил. Можно казаться умными, но поступки говорили сами за себя.

– Способ, которым Альфалиэль «получает самоотверженную любовь людей, сам отдаваясь взамен» – половой акт?

Алика мой вопрос возмутил до глубины души:

– Термин совершенно неуместен. Осененное божественной благодатью взаимопроникновение – это единение с Абсолютом, с Космосом, со всей Вселенной – в лице Альфалиэля.

Под действием Голоса эмоции работали в обычном порядке, Алик четко отвечал на поставленные вопросы, но когда дело касалось чего-то волнующего, с чем он был категорически не согласен, ответ наполнялся пылкостью, которая, к сожалению, не заменяла собой информативность и конкретику. Умная речь не всегда умна в действительности, даже в устах умного человека. Не зря же в сказках самым умным оказывается Иван-дурак. Потому я стоял на своем, прекрасно понимая цену словоблудия собеседника:

– На словах все красиво, но я упорно не понимаю, чем третий путь отличается от второго, который отринули за неправильность.

– Не за неправильность, хотя это тоже, а за неправедность. Единение с Альфалиэлем – акт не столько плотской, сколько духовной любви.

– Все равно не вижу разницы. Внешне – одно и то же, только названия разные.

– Главное – не то, что снаружи, а то, что внутри.

– Внутри, кхм, тоже одно и то же.

– Даже если разницы не видно, она есть. Как океан и капля: то и другое – вода, но разница колоссальна.

– По-моему, девицы соскучились по приключениям и нашли себе развлечение, поэтому им все равно, какую чушь им впаривают с помощью усилителя восприятия, лишь бы на время вырваться из осточертевшего быта.

Упоминание возможностей Голоса Алик пропустил мимо ушей, он не понимал, что сам находится под его действием.

– Альфалиэль давал им информацию о мире, после которой мировоззрение не могло остаться прежним, – объяснил он. – Люди менялись, они смотрели на мир другими глазами.

– Каков же крючок, на который ловились рыбки Альфалиэля?

– Первое и главное доказательство, что вечный всемогущий Альфалиэль существует – Большой Взрыв, с которого началась Вселенная, второе доказательство – эволюция. Большой Взрыв сводит с ума каждого, кто о нем думает. Из ничего вдруг появилось все, ниоткуда, вопреки законам физики и природы. Как по чьему-то велению. У любого возникает кощунственный вопрос: «Почему "как"»?

– Верующие люди знают ответ, твой Альфалиэль здесь как пятое колесо телеге. И я не понял, при чем тут эволюция?

– Она действует по закону естественного отбора, но происходит с теми, кто появился в результате никем не понимаемого процесса. Никем не объясненного. Кроме теологов, которые с удовольствием объясняют: «И сказал Господь: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных. И стало так». Все. Просто и ясно. Но если отбросить одну версию и на базе тех же знаний с добавлением отрицаемых выстроить новую…

– Другими словами, религия Альфалиэля построена на реальных фактах, которые наука не может доступно объяснить, и они скомпонованы так, чтобы в мозгу адептов сложиться в нужную систему и заставить людей поверить в божественность?

– Именно. Таких фактов – сотни тысяч. Историки не понимают, кто и как построил мегалитические сооружения, откуда у древних людей взялись некоторые знания о мире, добыть которые трудно даже в наше время, и почему многие события произошли определенным образом, хотя логика кричит, что все должно быть иначе. В любом периоде истории Земли можно найти свидетельства чужого присутствия и применения возможностей, необъяснимых даже с современной «высокотехнологической» точки зрения. Такие факты принято замалчивать, но их невозможно скрыть. Они находятся в свободном доступе. Задумавшийся о новой реальности человек самостоятельно ищет новые факты, которые подтверждают открывшийся взгляд на вещи, он находит их всюду и логично принимает Альфалиэля как единственное объяснение тому, что происходило и происходит.

– А как ты представляешь Альфалиэля для себя?

– Костюм номер два, Голос, набор тезисов, перечисленных в ответе о том, как я представляю Альфалиэля для других.

На лице – ни тени улыбки. Зомби. Алик говорил то, что думал. Любопытно представить ситуацию, в которой Голос включится в общемировом масштабе – например, трансляцией по радио и телевидению – и заставит всех сказать то, что у них на уме. Что начнется в мире?

Заодно можно представить, что некое подобие Голоса уже действует, и средства массовой информации его прекрасно используют для неких целей. Версия имеет такое же право на существование, как религия Альфалиэля, в которой к большинству фактов тоже не придерешься.

– Каким образом религия Альфалиэля ведет к мировому господству?

– Через адептов. Со временем они станут апостолами новой веры, которая сметет старые религии. Альфалиэль явит чудеса, не признать которые человечество будет не в состоянии, как бы ни пыталось.

«Станут», «сметет», «явит»… В будущем времени. Алик все еще считает себя богом? Или под воздействием Голоса выдает мечты, чтобы вершить судьбы мира на пару со мной?

– Альфалиэль не боялся, что ему настучит по шапке какая-нибудь другая божественная сущность?

– Он не знал таких сущностей.

– Мне кажется, знал, но не верил. Разве нельзя допустить, что пульт и все возможности бога-самозванца перешли к другому человеку благодаря вмешательству неких неизвестных сил?

– Альфалиэль не знал таких сил.

Я тоже не знаю таких сил, но это не значит, что их нет. Чертог тоже не должен существовать, а он есть.

– Доставай спрятанное, – сказал я со вздохом.

Скрывать от Алика то, что им управляли, стало бессмысленно, он же не забудет, как привел меня к месту клада. Нужно было действовать аккуратнее, как-то исподволь… а как? Сделанного не вернешь. Я наблюдал из чертога, как, откопав лопату, спрятанную под дерном на спускавшемся к реке обрывистом склоне, Алик добыл из-под кустов с глубины около метра замотанный в полиэтилен тяжелый пакет. Внутри оказалось несколько килограммов золота в виде слитков и ювелирных украшений – колец, сережек, цепочек.

То, что происходило, Алика не волновало, его взгляд оставался спокойным и бесстрастным. Можно испытать еще одну функцию, чтобы убедиться в действенности и, заодно, в том, что Алик не притворялся.

– Принеси пакет сюда и… – Когда Алик вошел в чертог, я произнес про себя: «Команда "Сонный луч"!», а вслух: – Спи!

Алик закрыл глаза и повалился там же, где стоял. Пол мягко принял его на себя. Перетаскивание тела с места на место не разбудило, биение сердца оставалось ровным и спокойным, Сонный луч действовал так же четко, как до того – Голос.

– Проснись.

Алик открыл глаза.

– Опробовал Сонный луч? – понял он.

Его взгляд упал на пакет с золотом, выражение глаз изменилось, с языка чуть не сорвалось что-то неприличное. Алик взял себя в руки, вместо ругани вышла констатация:

– Значит, на меня действует Голос.

– Нужно было убедиться, что ты говоришь правду и ничего не скрываешь.

– Я не собирался что-то скрывать.

– Даже это? – Я указал взглядом на золото. – Не верится, что ты рассказал бы мне о «запасе на черный день».

Алик отвел глаза.

– Я мог не говорить о Голосе и Сонном луче, и золото осталось бы у меня.

– Поэтому я выполню свою часть договора. Возвращаемся в деревню.

Чертог занял прежнее место у окошка Полины. Ее не было, а в соседней комнате работал телевизор. Мы сместились к другому окну. Сидя к нам боком, Полина с мамой следили за сюжетом какого-то сериала, сверху горела трехрожковая люстра, Полина поглаживала наметившийся животик. Я перевел взгляд на Алика. Он смотрел на Полину и будущего ребенка с нежностью, неожиданной для его невыразительного лица.

– Она считает себя кем-то вроде девы Марии, – сказал я. – Не боишься, что не оправдаешь ожиданий?

– Мы зачали ребенка когда я был в образе человека. Ее ребенок – сын человеческий, а не сын божий.

– Она думает иначе.

– Пусть. Это еще больше сблизит нас.

Я так не считал, но промолчал. Не мне советовать Алику, он знал Полину лучше меня. Заранее известно одно: простой и безоблачной его жизнь не будет. Особенно без средств к существованию, которые отныне придется зарабатывать библейским способом – «в поте лица своего». Наверное, надо оставить ему часть клада, мне он достался неправедным путем. Но если посмотреть на дело с другой стороны, то Алик меня обманул. Обманщикам не дают ничего, и за обман, к тому же, наказывают. Но… Снова «но». С помощью спрятанного золота Алик хотел обеспечить будущее своего ребенка. Но, опять же, как он сам сказал, такая мысль была изначальной, окончательного решения принято не было. Я тоже подожду с выводами. Сначала пусть история прозвучит до конца.

– Наверное, нужно подождать ночи. – Алик, наконец, оторвал взгляд от Полины и посмотрел на меня.

– У тебя как раз остается время, чтобы выполнить свою часть договора до конца.

– Мой рассказ кончится раньше. Можно посмотреть, как дела у Маши?

– Ее ты, надеюсь, не топил, прежде чем высадить?

– С ней все в порядке. Было. Поэтому хочу узнать, как сейчас.

– Показывай, куда лететь, а по пути рассказывай.

Часть вторая. Альфалиэль

Глава 1

Мы с Машей не полетели ни на Эверест, ни на Эйфелеву башню, ни на километровый арабский небоскреб. Выбор оставался за мной, я мне хотелось как можно скорее вернуть отношения в активное горизонтальное состояние. Что может быть лучше, чем вместе встретить закат? Дальнейшее произойдет само, так устроено природой.

Для начала следовало очаровать и показать мои возможности. Перед тем как взять Машу на борт, я попросил ее оставить телефон дома, чтобы не травмировать психику работников связи, если кто-то из сотрудников сотовых операторов заметит странные перемещения аппарата по миру. С явным неудовольствием Маша выполнила просьбу (еще бы, без телефона современный человек как без рук) и с испугом ступила на твердый пол невидимого ей чертога. Я взял курс на Италию. Точнее, на итальянский полуостров, но не в Италию. Мы направлялись в Сан-Марино, отдельное микро-государство, где говорили по-итальянски, рассчитывались теми же деньгами, что и в Италии, не имели никакой другой границы с Италией, кроме как в виде указателя, что на конкретном километре автомобильной трассы одно государство закончилось и началось другое, но причислению себя к гражданам страны, окружавшей санмаринцев со всех сторон, они обиделись бы. За всю историю Сан-Марино никто не покорял гору, на верхушке которой расположен город-государство. Чем не повод для гордости? То, что смысла в таком завоевании не было, роли не играло, факт непобедимости оставался фактом. Надо рассказать Маше анекдот про неуловимого Джо. На вопрос, почему он неуловимый, следовал ответ: «А кому он нужен?» Сан-Марино в плане непобедимости – типичный неуловимый Джо.

Я поднял чертог на максимально доступную высоту – хотел показать планету из стратосферы. Для визуального сокрытия скорости – идеальный шаг. Если бы полет проходил чуть выше облаков или под ними, они слились бы в нечто едино-туманное, а земля под нами походила бы на раскрутившийся глобус.

Маша жалась ко мне, не понимая, что происходит, почему мы с ней летим, а под ногами – твердый пол, и почему ветер не сдувает с места и даже не холодит лицо, словно мы находимся в невидимом салоне автомобиля за лобовым стеклом, и почему на огромной высоте легко дышится.

– Это не сон? Точно?

– Ущипнуть?

– Я сама.

Ощущения после проверки подтвердили, что да, не сон. Жаль, что Маша не позволила себя ущипнуть или доказать другим способом, что полет ей не снится. До сих пор она лишь протянула мне руку, позволив проводить себя из комнаты в непонятную жуть, и прижалась плечом, когда стало совсем страшно. Мне хотелось большего. Но торопить события не стоило, я знал, чем грозила спешка. С момента, когда отношения Маши с Юрой возобновились, я для нее – никто. Друг. Как и раньше. Пусть и получивший необычайные возможности. Я не хотел быть другом, я прилетел не для дружбы.

Чертог опустился на смотровую площадку с кованой оградой, защищавшей от падения с многосотметровой высоты горы, где находилась площадка. Здесь росло несколько одиночных деревьев, в глубине под навесом располагалось кафе. По тропинкам, петлявшим вдоль ломаной линии крепостных стен, сновали вереницы туристов. Тропинки вели к башне древнего замка, откуда виды открывались еще более фантастические – для тех, кто поднимался снизу. Для нас, спустившихся с небес, хватало и того, что видно за оградой. Собственно, Сан-Марино – промежуточная цель путешествия, место для покупки кофе и для хвастовства моим всемогуществом. Я хотел лететь дальше, но Маша пожирала глазами чужую жизнь, получая удовольствие не столько от природных и архитектурных красот, сколько от гомонящих людей в ярких одеждах и вывесок на непонятном языке. Она никогда не была за границей. Эля, должно быть, тоже потешалась, наблюдая за моими реакциями, когда я впервые с головой окунулся в чужую жизнь.

Как я уже упоминал, знания о загранице у меня были пунктирными, они складывались из того, что успела рассказать Эля, и из документальных телепрограмм и статей в интернете, которые чем-то зацепили и заставили с собой ознакомиться полностью ли хотя бы частично. Расположенному посреди Италии городу-государству Сан-Марино повезло, некоторые факты о нем оказались занимательными, поэтому я знал, что в нынешних границах микро-страна считалась старейшим государством и первой в мире республикой, а также претендовала на звание старейшего суверенного государства. Сан-Марино не входило ни в Евросоюз, ни в НАТО, имело право чеканить собственную монету, но в расчетах использовало евро. Название – от имени основателя, Святого Марина, сбежавшего на гору от императора и римского папы. С двухтысячного года в стране почему-то запретили передачу гражданства по женской линии. Когда по примеру Монако Сан-Марино построила казино, Италия объявила блокаду и пригрозила войной, в результате непобедимые санмаринцы от игорного бизнеса отказались, а вместе с ним – от мощных теле- и радиостанций, по той же причине недовольства окружающего страну большого соседа. Правят страной два капитана-регента, избираемых на полгода. В целом – маленькая, но интересная страна, как раз для таких, как я. То есть, для нелюбителей много ходить, чтобы посмотреть на жизнь других. Вся страна отлично просматривалась с башни, возвышавшейся над крепостью, которая, в свою очередь, занимала вершину горы, на склоне которой располагалась страна. Если быть точным, Сан-Марино находилось на горе с тремя вершинами. На каждой вершине выстроена башня. Самая знаменитая из башен, с которой открывались лучшие виды, до конца двадцатого века служила тюрьмой. Сейчас ее переполняли туристы. Башня из серого камня венчала собой средневековую крепость с донжонами, высоченными стенами и окошками с толстыми решетками.

Я ни слова не говорил о том, каким способом нас переносит в нужное место и почему окружающие увидели Машу не сразу, а только при общении с ними, когда я отправил ее за кофе. Перед этим я вытащил крупную купюры из пачки, вынутой просто из воздуха. Машу поразил не столько факт моего богатства, сколько способ добычи денег. Только бы она не приняла меня за Гарри Поттера и ему подобных. О волшебстве и магии грезят лохи и неумехи, остальные куют судьбу собственными руками. Например, такие, как я.

Выпить купленный кофе мне хотелось в другом месте, но Маше, как выяснилось, хватало красот, которые окружали сейчас. Стоя у ограждения смотровой площадки, она с восторгом глядела в далекий-далекий низ, где не только люди, но даже машины не просматривались из-за расстояния. Стояла ясная погода, на горизонте виднелось Адриатическое море, до которого полтора десятка километров.

– Летим дальше? – не выдержал я.

Не люблю, когда ломаются планы.

– Будет еще круче?

– Увидишь.

Я взял Машу за руку, мы вошли в невидимый чертог, тот взмыл за облака. У Маши, как и в первый раз, перехватило дух, она прильнула ко мне, сумев не расплескать оставшийся кофе. У меня в руке тоже был стаканчик. Надеюсь, допить получится там, где я задумал.

– Нарочно тянешь время? – На этот раз терпение кончилось у Маши.

– Кофе, что ли, невкусный?

– Вкусный. Никогда не пила такого.

– Наслаждайся.

К сожалению, план рухнул. Я не рассчитал время. Мне казалось, что в часовом поясе Японии наступал закат, но солнце, когда мы прилетели, скрылось за горизонтом, а небо, к тому же, оказалось затянутым тучами. Вместо великолепного вида на Фудзияму и вида с нее вниз, мы получили темную мрачную громадину, окруженную завесой облачного тумана. В качестве утешения я сделал круг над ночной Японией. Маше даже таких впечатлений хватило выше крыши.

Добить до состояния полного восторга стоило чем-то невероятным, что с самолета или из автомобиля не увидишь. Я еще раз опустился на землю на одном из островов непонятной для меня принадлежности, то ли тайском, то ли вьетнамском – с туристическими отелями и поселком местных жителей. Маша, как я и предполагал, давно проголодалась, и в расположенном на отшибе цивилизации пустом ресторанчике, где с удовольствием приняли заокеанские деньги, она с удовольствием набрала местной еды, о которой раньше слышала от подруг или видела на экране. На десерт она взяла мороженое и кофе. Себе я заказал особенный кофе – раф с грейпрутом. Пока Маша ходила, я по-прежнему оставался в чертоге, хотя вокруг ресторана царили тишина и пустота. Маша удивлялась, что я не иду с ней, но ничего не спрашивала. На лишние разговоры у нее просто не оставалось времени. По моей просьбе она взяла мне такие же блюда, какие выбрала для себя, а себе заказывала тыкая пальцем в изображения. С пакетом «добычи» она вернулась ко мне, я взял ее за руку, и мы взмыли в воздух.

Для судьбоносного разговора Эля в свое время выбрала Эверест. Ничего грандиознее представить невозможно: высшая точка планеты, выше только звезды. Величественная атмосфера, в которой человек ощущает себя точкой на полотне Вселенной, задаст нужное настроение, останется воспользоваться плодами. Но нам снова не повезло. Погода позволяла движение по склонам, и Эверест оказался занят вереницей альпинистов, ждавших очереди сфотографироваться на вершине.

– Джомолунгма, она же Шенмуфен, она же Сагарматха, она же Эверест, – блеснул я познаниями, почерпнутыми у Эли. – «Крыша мира». Честно говоря, я не ожидал, что здесь будет столько народу. Полюбовалась? Летим дальше, на ужин остановимся в другом месте.

Выбранная мной вершина располагалась сравнительно неподалеку, в Тибете. Она стояла несколько отдельно от других заснеженных громадин и выделялась четкими очертаниями четырехгранной пирамиды. Южный склон горы перекала вертикальная трещина, по ее центру проходила вторая, горизонтальная, и на закате, как сейчас, тени и фантазия заставляли людей видеть в получившемся рисунке древний знак солнцеворота.

– Кайлас, – объявил я, указывая вперед царским жестом, – она же Кангринбоче или Канг Рингпоче, она же Юндрунг Гуценг, она же Гандисышань. Высота – почти семь тысяч метров, самая высокая гора в регионе. Слышала о ней?

– Нет.

Я тоже услышал только из рассказа Эли, когда мы пролетали мимо. В отличие от Эвереста, на Кайласе не встретишь туристов, священная для нескольких религий гора до сих пор осталась непокоренной. Идеальное место для отдыха, чтобы никто не беспокоил.

– Немало людей считают гору искусственным сооружением, – просветил я онемевшую от новых видов Машу. – Кайлас – почти правильная пирамида, ее грани ориентированы строго по сторонам света. У подножия – посмотри вниз – находятся два священных озера, пресное и соленое, воду из них называют живой и мертвой. Из первого озера пьют, в нем купаются и, как надеются купальщики, смывают грехи. Во втором озере традиция запрещает совершать омовения. Также запрещено подниматься на вершину горы. Разрешения выдавались всего дважды за всю историю, но верующие возмутились приготовлениями к святотатству, и восхождения не состоялись. Религии этого региона считают гору священной, ей поклоняются, наделяют божественными силами. Верующие четырех религий – буддисты, индуисты, джайны и приверженцы бон – считают гору сердцем мира и осью Земли. В индуизме Кайлас – аналог Олимпа. В священных текстах индуизма и буддизма говорится: «Никто из смертных не смеет взойти на гору, где обитают боги, и кто увидит лики богов, должен умереть»…

Чертог направлялся к вершине, и Маша ужаснулась:

– Ты хочешь туда?!

– Нам ничего не грозит.

– Ты стал богом?

После того как Маша смирилась, что происходящие события ей вроде бы не снятся, других объяснений у нее не нашлось.

– Сейчас разместимся, и я все о себе расскажу. Сначала дослушай о том месте, где мы остановимся. Отсюда берут начало четыре главные реки Индии, Тибета и Непала, местные жители верят, что на этой вершине накапливается энергия Космоса, Николай Рерих искал здесь легендарную Шамбалу, а буддисты полагают, что на Кайласе обитает Будда в одной из инкарнаций. Индуисты верят, что когда вершина окутана облаками, внутри видны вспышки света и просматривается многорукое существо – Шива, один из верховных богов. Исследователи считают Кайлас аномальной магнитной зоной, которая влияет на механические приборы и обменные процессы в организме человека. Людям, которые обходят ее пешком, кажется, что время течет медленнее. Говорят, что за двенадцать часов ногти и волосы отрастают как за две недели.

Чертог завис над снежной шапкой Кайласа. Опуститься на снег я не решился. Мало ли. Вдруг почитатели гипотез о древних цивилизациях в чем-то правы? Чертог же сохранился. Могло остаться еще что-то, что принимают за сверхъестественное. Любая паранормальность, как я теперь понимал, объяснилась бы вмешательством древних или высших существ – тех, кто построил чертог.

Стоять на вершине – табу? Ладно, мы не будем стоять, мы повисим над ней, не коснувшись ногами священного места. С тех пор, как на меня свалилось всемогущество, я стал более осторожным во всех сферах. Люди могли убить меня или поймать, а не люди легко подложили бы другую свинью, о которой даже догадаться невозможно. В делах собственной безопасности лучше перестраховаться.

Внешняя красота создавала ощущение неуютности, и я включил «видимость изнутри». Маша охнула и, отпрянув, снова прижалась ко мне, еще сильнее.

Я, как говорится, сделал красиво: включился малиново-розовый интерьер – домик для куклы, мечта девчонок. В глазах рябило от малиновых, алых и розовых оттенков, непривычно выпрямленные стены и потолок мерцали, вспыхивая блестками и переливаясь бриллиантовыми сполохами. Маша огляделась, глаза уставились на мягкий «подиум». Не внезапность появления пола, стен, потолка и обстановки и не их красота и нереальность в выбранной точке пространства поразили и зацепили взгляд Маши. Первое, что она отметила – то, что единственное место, пригодное для сна, в открывшемся помещении всего одно.

– Твой дом?

– Да. Живу один.

– Живешь здесь, на Кайласе? Это твой лик нельзя видеть, чтобы не умереть?

По интонации было непонятно, серьезно говорила Маша или иронизировала.

– Я живу не только здесь. Я не бог, но мои возможности сейчас больше, чем у любого из людей.

Получилось высокопарно. Словно я хвастался. Я, конечно же, хвастался, но с Машей так говорить нельзя, она любит простоту в словах и отношениях. Если хочу второго – надо следить за первым.

– Располагайся, – я указал на кровать и мысленно приказал стенам открыться в сплошную панораму. – Спальное место здесь многофункциональное, сейчас оно послужит нам столом. А вообще, как видишь, у меня тут тепло, давление в норме, и нет ветра. Но если хочешь…

Прозвучал мысленный приказ «На одну секунду пропустить частично», и внутрь проник вой бушующего снаружи урагана, незаметного из защищенного помещения. Дыхание перехватило. По лицам и рукам, а у Маши еще и по голым ногам ударило воздушной волной с ледяной крошкой.

Маша вздрогнула и съежилась:

– Не хочу!

Прозрачные стены вновь стали непроницаемыми для внешних воздействий.

– Прости. Хотелось показать, что у меня уютно и ничего не надо бояться.

– Я не боюсь. – Маша влезла с ногами на кровать. – Или надо бы?

– Не надо.

– Тогда рассказывай.

– А покушать?

– Я прекрасно воспринимаю информацию во время еды. Здесь есть что-нибудь вроде скатерти или хотя бы газетка, чтобы подстелить?

– Не беспокойся, крошки и потеки впитаются, следы очистятся.

– Хорошо устроился. Теперь рассказывай, как это у тебя получилось.

Она принялась хозяйничать, раскладывая между нами пластиковые контейнеры с блюдами и соусами. Как же приятно было смотреть на нее, с удобством расположившуюся на мягком ложе. Нахлынули разные воспоминания. Казалось бы, достаточно протянуть руку, и счастье вновь накроет нас с головой…

Я сдерживал себя. Маша изменилась. Она не делала первого шага и не давала повода, чтобы на такой шаг решился я. Не было ни одного намека, что прежние времена вернутся. Всемогущество сыграло свою роль, в глазах Маши я стал кем-то значительным, но не стал более близким. Даже наоборот. Между нами ощущалась стена, которой не было прежде.

Стену следовало разрушить. Я решился. Правой рукой набивая рот страшно острой едой, левой я потянулся к Маше – просто коснуться, погладить, ощутить нежность кожи и передать частичку своей нежности.

Маша отстранилась.

– Не надо. Я опять с Юрой, мы пара. Теперь он мой единственный мужчина. – Маша видела в моем ответном взгляде сомнение, которого я не скрывал. Зная Машу, ее привычки и легкое отношение к жизни, в сказанное не верилось. Она поняла правильно и добавила: – Мы с ним договорились. Теперь у него есть только я, а у меня только он. Без исключений. Ты хороший, Алик, ты мне очень нравишься, но сердцу не прикажешь. Я хочу быть с Юрой, потому что люблю его.