Павел Кравченко
Интервью с инвестором
– Вы хотите сказать, что в Советском Союзе было больше возможностей для реализации?
– Безусловно. Больше возможностей для реализации в личном измерении и несопоставимо больше для огромного количества молодых людей. Советский Союз давал шанс фактически каждому молодому человеку.
– Имеется в виду не с точки зрения денег, а с точки зрения возможностей. Состояться в Советском Союзе было можно каждому, а вот заработать много денег – нет.
– Да, а сейчас заработать можно, а состояться – нет. Конечно, если денег меньше, чем ума – это беда. Но если денег больше, чем ума – это трагедия. В современной России у большинства это трагедия. Одни ее уже пережили, многие ее переживают сегодня, иных она ожидает впереди. Многие кончают тюрьмами, а все без исключения, кто дело и жизнь сводит к деньгам, несчастны. На деньгах, самих по себе, счастье построить невозможно.
– Вы никогда не думали уехать на ПМЖ за границу?
– Нет, никогда, хотя предложений было, ну, если не много, то предостаточно. В том числе экзотических, например в страны Карибского моря. Еще в советские времена приглашали также работать в ООН, в Организацию экономического сотрудничества и развития… Нынче на руках у меня приглашение на работу в Оксфорд. Я считал (считаю и теперь), что если ты нашел себя, на длительный срок уезжать работать за границу не стоит. Сам добровольно выбиваешь себя из колеи, упускаешь возможности. Не говоря о том, что теряешь чувство Родины. Работать надо на свой, а не на чужой народ. В кратковременные поездки ездил много. И даже не будучи членом КПСС, в советский период, в том числе и на достаточно длительное время, например с лекциями в Азиатский статистический институт в Токио (1973–1974 годы), в Калькутту (центр Махаланобиса), на Филиппины, в США, в Южную Корею.
– Какими иностранными языками владеете?
– Английским, венгерским, словацким. Ну, теперь еще надо считать и украинский, который волею судеб в Москве для меня превратился в иностранный.
– Занимаетесь ли вы инвестированием?
– Умозрительно и виртуально, а реально нет. Возможно, я подумывал делать это в частном порядке, но слишком много избыточного темперамента. А инвестиция – это блюдо, которое кушают в холодном виде, так и напиши.
– Похоже, вопрос о том, в какие виды активов вы инвестируете, отпадает?
– В строительство, но не в классической форме. Можно сказать, что я застройщик и заказчик. Кредиты тоже предоставляю – самому себе.
– Какой срок вы считаете наиболее разумным для инвестирования? Мы говорим о России.
– В России – год и не более, на Западе – инвестирование в пенсионные фонды, пожизненно. Именно эта форма. Что есть пенсия – это долговременное инвестирование заработанных отдельно взятым человеком денег. Только в солидарном виде. Очень презираю, когда говорят: мне государство дает пенсию. Дурак ты! Это ты получаешь те деньги, которые сам в свое время солидарно отложил и отдал государству. При этом отдал заведомо больше, чем получишь, учитывая последующие перемены (в нашей жизни – смена строя в стране и власти), инфляцию и т. и. Ты мог это отложить и отдать не государству, а соседу, либо надежному другому человеку, который бы тебе выдавал так, как жена алкоголику выдавала в советский период 3 рубля, чтобы он смог вечером бутылку купить, а теща мужу – один рубль, чтобы он себе на протяжении дня ни в чем не отказывал.
– Только есть нюанс. Если ты отдал соседу, умер, но осталась жена, то сосед должен деньги жене, а если отдал государству, то они так и остались у государства. А ваша первая инвестиция (если вспомните)?
– В дачу.
– Ваша худшая инвестиция?
– В ГКО. Я вложил свои деньги за 3 дня до того, как обвалились ГКО, и потерял все… А еще была ваучерная инвестиция!
– Ну, так ваучер всем давали.
– Вот давали! А я не взял. Вложил в энергетику Чубайса. Капиталы Чубайса есть, а вот энергетики нет.
– Ваша лучшая инвестиция?
– В дачу.
– Могли бы вы отказаться от инвестирования в различные активы в обмен на предложенную вам приемлемую доходность в долгосрочном плане?
– Да, на 20 % согласен.
– 20 % в год и ничего не надо?
– Да. 20 % в год.
– А в чем? В рублях, в долларах, в евро?
– Безразлично. В той валюте, которая на данный момент котируется с правом перевода в эффективную валюту.
– Что для вас инвестирование (бизнес, сохранение капитала, др.)?
– Сохранение здоровья.
– Вкладываете ли вы деньги в акции, облигации, золото, серебро, недвижимость, произведения искусства?
– В недвижимость и произведения искусства.
– Вы когда-нибудь хотели активно заниматься биржевой торговлей?
– Да, одно время хотел играть на Форексе, но удержался ввиду моего буйного темперамента, который я не только хорошо изучил и знаю, но которым худо-бедно управляю.
– Что для вас более важно – приумножать или сохранять существующий капитал?
– И то и другое следует делать всем. Сохранять заработанное, потому что это и есть приумножение будущего, и приумножать в будущем, так как это и есть сохранение заработанного. И то и другое! Словом, как в рекламе: «Копить нельзя, купить».
– Перед совершением крупной покупки (или при принятии инвестиционного решения) вы с кем-нибудь советуетесь? Родственники принимают участие в вопросах инвестирования?
– Как консерватор, советуюсь. Даже излишне, вызывая порою раздражение не только у домашних, но и у друзей.
– Как вы оцениваете перспективы мировой экономики?
– Если мировая экономика не наберется ума, сил и средств избавиться от безработицы и довести ее уровень до 1,5–2%, поддерживая ее только в той части, которая связана со сменой профессии, мировая экономика обречена. Уже по той причине, что она не способна, хотя, может быть, и хочет обеспечить полную занятость.
– Это нереально.
– Это как раз единственно реальная перспектива сохранить мировую экономику. Второе условие – это минимизация прибыли и максимизация нормы заработной платы. Прибыль не должна превышать 7 % добавленной стоимости или 4 % от выручки, заработная плата – 56 %, а материальные издержки – 40 %.
– Вы имеете в виду промышленное производство?
– Любое. Так и в банке должно быть, и в торговом учреждении: платить максимум рабочим. Если максимум большой, то как раз за счет этого ты дашь работу всем. Можно сделать рабочий день, допустим, 3 часа, но всем дать работу. Дать работу – первое условие нормальной экономики, закон законов.
– Всем, кто хочет.
– Возможно – всем. То, что будут те, кто не может ли не хочет работать, – это другое дело. Это будем считать как издержки. Уйдет туда 1–2%. Вот тогда мировая экономика имеет шансы спастись, также, впрочем, как и российская экономика.
– Как вы оцениваете перспективы российской экономики?
– Вот если российская экономика этим двум условиям сможет удовлетворить – она выстоит.
– Каково ваше мнение относительно девальвации доллара?
– Доллар стоит 6 рублей, поэтому тут не девальвация, а приведение доллара в России к своему знаменателю.
– А относительно другой валюты?
– Евро тоже должен быть девальвирован, потому что он раздут. Фунт стерлингов следовало бы в 10 раз девальвировать, чтобы он был реальной валютной единицей.
– Каково ваше мнение относительно цен на нефть в долгосрочном плане?
– Цены на нефть будут, как и теперь, расти, потому что нефть по издержкам во всем мире недооценена. Нефть продается и теперь дешево, потому что эксплуатируется дешевая рабочая сила. И в Арабских Эмиратах, и в Кувейте, и тем более в России. Плати нормальные деньги – это первое условие. Кроме того, экология эксплуатируется. Заставь заплатить, возместить ущерб, причиненный экологии в полном объеме, и нефть тут же во всем мире кратно вздорожает.
– Необходимо все издержки повесить на производителей нефти?
– Да. Не давать никакого спуску. Тогда Европа и Америка не будут зарабатывать на нефти, как теперь, 90 % налогов. А продавать нефть начнут по реальной стоимости. Тогда литр бензина будет стоить в Европе 4 евро, а в Америке не 70 центов, как теперь, а все 5 долл. Но тогда русский нефтяник, как саудовский и новержский, будет получать не по 300–500 долл, (кто как устроился), а минимум 2000 и максимум 10 000 долл, в месяц. Вот тогда (плюс кратная доплата рабочим за экологию) все станет на свои места. И тогда не особо будут расшаркиваться и продавать из России нефть.
– Как вы оцениваете динамику цен на золото и серебро?
– Динамика эта спекулятивно и ажиотажно завышена. Цены на золото и серебро, как это не раз уже происходило в истории, будут не раз еще снижаться.
– А что думаете об экономическом курсе правительства РФ?
– Требует существенной корректировки.
– Ваше отношение к профициту федерального бюджета как к необходимому инструменту.
– Профицит этот искусственный. Профицита в голодной стране быть не должно. Это неэффективное вложение денег. Так же, как реэкспорта валюты не должно быть. Валюта должна трижды использоваться и отдаваться коренному населению под пониженный процент.
– Что скажете о налоговой политике российского правительства?
– Запутанная, неэффективная и чрезвычайно беспощадная. Убрать НДС, забыть про налог с продаж, потому что существует налог на прибыль. Отменить плоскую шкалу подоходного налога. Не брать налоги с бедных (в России их более 30 млн человек). Оставить два налога: налог на прибыль юридических лиц и налог на доходы физических лиц. И все. Везде и всегда решает дело не количество (и не норма), а масса налогов. Налоги должны содействовать экономическому росту, а не тормозить его. В России все еще тормозят. Значит, выстроены неверно, политику налогообложения следует серьезно корректировать. Но не по мелочам, что в стране делают, а в главном, чего не делают. Почему не делают? Не знают, как, не умеют, нет толковых специалистов вроде Витте или Бунге.
– Ваше отношение к объему стабфонда и инструментам размещения.
– Глупая затея трусливых людей. Весь стабфонд надо пустить на капитальные вложения, 90 % – на инновации. Находить фанатиков – и пусть изобретают, пусть выводят Россию на первое место в мире по высокотехнологическим изобретениям и производствам.
– Будем считать, что это вы порекомендовали бы российскому правительству.
– Именно так.
– И последний вопрос: каково ваше мнение относительно московского рынка недвижимости?
– Вздут, спекулятивно создан и спекулятивно лопнет, как ГКО в 1998 году. 90 % из построенного по фиктивным целям на фиктивные средства, как и всякая фикция, обречено. Ибо по Божьему слову, злом приобретенное кончится злом. Рынок жилья надо создавать на реальных основаниях для реальных потребителей. Ни того, ни другого нигде, а прежде всего в Москве, не было выдержано. Рынок может быть в России настоящим рынком жилья, если квадрат будет стоить 600 долл, в среднем. Но, естественно, с дифференциацией: хорошее жилье (элитное – я ненавижу это слово) 1500–2000 долл., посредственное жилье – около 1000 долл., слабенькое жилье – «лишь бы иметь крышу над головой» – 400–500 долл. Доля слабенького жилья должна быть 80 %, слабое жилье, по крайней мере, еще 20 лет должно на социальной основе предоставляться людям, которым негде жить, бесплатно или на совершенно льготных, значит, допустимых условиях.
– Слабенькое – это типа хрущевки?
– Хрущевка – социальное жилье. Вот тогда страна как-то почувствует, люди почувствуют, что есть выход.
– Мне кажется, сейчас такие возможности – бери и строй.
– Да-да. И это возможно, но только в части 10 % тех, кто нуждается в жилье.
– И цены собьются сами собой.
– Да, в этой части цены понизятся. Однако чтобы исправить жилищное положение в корне, нужны крупные государственные вливания. Почему бы не направить сюда весь наш стабфонд? Будет выстроена масса дополнительных социальных квартир. И тогда все люди вздохнут. И начнем все жить достойно и благородно, каждый с семьей в отдельно взятой квартире.
– А можно сейчас, чтобы сбить цены, ввести налог на недвижимость, превышающий какую-то цифру, чтобы цена сама свалилась, как в Штатах?
– Можно, только осторожно. Это ведь кризис, ты посадишь все банки. Ведь 90 % ныне выстроенного, но не выкупленного жилья – это замороженные банковские деньги.
– В конечном счете это все обернется против вкладчиков.
– Да. Вот поэтому опасно.
Тамара Синявская: «Лучше уйти со сцены на полгода раньше, чем на один день позже»
В детстве она мечтала стать учителем или врачом и выключала радиоприемник, когда звучала опера. Но судьба была предопределена. Ее называли девочкой, которая поет, и она стала Народной артисткой СССР. Редкий по красоте голос, прекрасная внешность, уникальные актерские данные, а еще страстная любовь к жизни, природе и музыке. Она – возлюбленная кумира миллионов женщин, бриллиант в короне Большого театра. Она – Тамара Синявская.
Тамара Ильинична Синявская родилась в Москве. В 1964 году окончила Музыкальное училище при Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского (педагоги Л. Маркова и О. Померанцева), в 1970 году – факультет актеров музыкальной комедии (класс Д. Белявской) Государственного института театрального искусства имени А.В. Луначарского (ныне Российская академия театрального искусства). В 1964 году стала стажером, в 1965-м – солисткой оперной труппы Большого театра. В 1973–1974 годах стажировалась в школе «Ла Скала» в Милане.
Репертуар
В ее репертуар в Большом театре вошли следующие партии:
Паж («Риголетто» Дж. Верди);
Дуняша, Любаша («Царская невеста» Н. Римского-Корсакова);
Ольга («Евгений Онегин» П. Чайковского);
Флора («Травиата» Дж. Верди);
Наташа, Графиня («Октябрь» В. Мурадели);
Цыганка Матреша, Мавра Кузьминична, Соня, Элен Безухова («Война и мир» С. Прокофьева);
Ратмир («Руслан и Людмила» М. Глинки);
Оберон («Сон в летнюю ночь» Б. Бриттена);
Кончаковна («Князь Игорь» А. Бородина);
Полина («Пиковая дама» П. Чайковского);
Алконост («Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»
И. Римского-Корсакова);
Кэт («Чио-Чио-сан» Дж. Пуччини);
Федор («Борис Годунов» М. Мусоргского);
Ваня («Иван Сусанин» М. Глинки);
Жена комиссара («Неизвестный солдат» К. Молчанова);
Комиссар («Оптимистическая трагедия» А. Холминова);
Фрося («Семен Котко» С. Прокофьева);
Надежда («Псковитянка» И. Римского-Корсакова);
Любава («Садко» И. Римского-Корсакова);
Марина Мнишек («Борис Годунов» М. Мусоргского);
Мадемуазель Бланш («Игрок» С. Прокофьева) – первая исполнительница в России;
Женя Комелькова («Зори здесь тихие» К. Молчанова);
Княгиня («Русалка» А. Даргомыжского);
Лаура («Каменный гость» А. Даргомыжского);
Кармен («Кармен» Ж. Бизе);
Ульрика («Бал-маскарад» Дж. Верди);
Марфа («Хованщина» М. Мусоргского);
Азучена («Трубадур» Дж. Верди);
Клавдия («Повесть о настоящем человеке» С. Прокофьева);
Морена («Млада» И. Римского-Корсакова);
– Тамара Ильинична, вы часто выступали за рубежом. Какой театр вам нравится больше всего?
– Я пела во многих театрах мира… Говорю вам честно и совершенно объективно: самый любимый, самый «страшный», самый родной – это Большой театр, театр, на сцене которого я родилась как певица и как актриса. В 21 год я вступила на сцену этого театра и с тех пор это мой родной дом. Но, конечно же, «страшнее» всего петь на своей родной сцене – сцене Большого театра. Нет пророка в своем отечестве…
– Что вам больше по душе – большие спектакли или сольные концерты?
– Вы знаете, тут я не могу отдать чему-то предпочтение. У меня абсолютно равноценное отношение и к тому и к другому. Что значит большие, маленькие? Есть небольшие роли – допустим, я занята только в одной картине, например в спектакле «Каменный гость», или в двух картинах в «Евгении Онегине». Но есть огромные спектакли: «Кармен» – на сцене от и до, «Трубадур» – от и до, «Хованщина» и так далее. Каждый спектакль длится где-то порядка четырех часов. Но это не значит, что ты все время поешь – твой образ проходит сквозь весь спектакль, и ты обязана находиться в этом состоянии. Голосовая нагрузка, видимо, не такая интенсивная, если сравнивать с нагрузкой сольного концерта, но общая эмоциональная нагрузка, пожалуй, более мощная, и потом, рядом с тобой певцы, обладающие не менее прекрасными голосами и замечательными драматическими талантами. Естественно, рядом с ними нельзя выглядеть хуже. Конечно, каждый занимает свое место, но все равно это своего рода соревнование, несмотря на то, что все мы в одном ансамбле.
Когда ты находишься на сцене камерного зала и поешь сольный концерт, который состоит из двух отделений, и третий «на бис», что называется, тогда нагрузка и голосовая, и эмоциональная в миллион раз больше, но там ты сама себе хозяйка. Если ты поешь «под рояль», значит, ты хозяйка всему тому, что происходит на сцене. А если ты поешь с оркестром, тогда уже иное чувство – вроде как у тебя есть тыл за спиной. Понимаете? И хотя все это разные жанры, я люблю петь и с оркестром, и «под рояль», и с органом. И очень люблю находиться на сцене в условиях драматического театра, то бишь оперы, поэтому я не могу сказать, что мне больше нравится. Это все равно что спрашивать, что вам больше нравится, солнце или дождь? Мне и то и другое необходимо.
– Иначе говоря, это неотъемлемая часть профессии?
– Несомненно! Для меня – да, но это не для всех. Одним сольные концерты даже в голову не приходит петь, но это, простите за нескромность, и не всем дано. В сольных концертах ты должна быть не только певицей, владеющей техникой, но в еще большей степени – актрисой. Актрисой, которая способна удерживать внимание слушателей и зрителей на протяжении двух часов в произведениях разных композиторов. Тебе дается всего две-три минуты, иногда значительно больше, например «Варвара» Щедрина идет по времени восемь минут. За восемь минут я должна ввести слушателей мир этой женщины. А у меня в программах был и Ратмир – это 12 минут пения. Вы представляете? А есть миниатюрки, например «Хабанера» из Кармен идет всего три с половиной минуты. И в каждом произведении нужно сразу войти в образ, создать настроение, «прожить» там заманить в это состояние зрителей-слушателей, чтобы они вместе с тобой попереживали, и… выйти за время аплодисментов из этого образа, вернее, постараться выйти, потому что почти сразу же зазвучит другая музыка, начнется другая история. А мне от природы дан голос такой, который предполагает исполнение и женского, и мужского, и мальчикового, и подросткового репертуара, то есть меццо-сопрано с контральтовым уклоном. В сольных концертах мне приходилось исполнять и того же самого Ваню или Ратмира, и после этого – Марфу или Кармен. Понимаете, это огромный, огромный диапазон, но голос – это данность, а не моя заслуга.
– Это врожденное в большей степени?
– Скорее от Бога, а уж потом, как говорится, от «папы с мамой». А я сейчас говорю о диапазоне чувств, о том, что надо прожить 12 минут в состоянии молодого хазарского хана Ратмира, а потом почти мгновенно предстать в образе обольстительной Кармен.
Гастроли
В 1972 году принимала участие в спектакле Московского государственного академического камерного музыкального театра под руководством Б. Покровского «Не только любовь» Р. Щедрина (партия Варвары Васильевны).
1973–1974 годы – проходила стажировку в миланском театре «Ла Скала». Много выступает за рубежом. Участница музыкального фестиваля «Варненское лето» (Болгария). Выступала в спектаклях оперных театров Франции, Испании, Италии, Бельгии, США, Австралии и других стран мира. Гастролировала с концертами в Японии и Южной Корее. Некоторые партии из ее обширного репертуара впервые были исполнены за рубежом: Лель в «Снегурочке» И. Римского-Корсакова (Париж, концертное исполнение); Азучена («Трубадур») и Ульрика («Бал-маскарад») в операх Дж. Верди (Чехословакия, Болгария), а также Кармен (Турция и Франция). В Германии и во Франции с большим успехом пела произведения Р. Вагнера, в Венской государственной опере была участницей постановки оперы «Война и мир» С. Прокофьева (партия Ахросимовой).
Ведет обширную концертную деятельность, с сольными концертами выступала в крупнейших концертных залах России и за рубежом, в том числе в Большом зале Московской консерватории, Концертном зале имени П.И. Чайковского, Большом зале филармонии и
Государственной академической капелле в Санкт-Петербурге, Концертгебау в Амстердаме.
В концертном репертуаре певицы сложнейшие произведения С. Прокофьева, П. Чайковского, «Испанский цикл» М. де Фалья и других композиторов, оперные арии, романсы, произведения старых мастеров в сопровождении органа. Интересно выступает в жанре вокального дуэта (с мужем Муслимом Магомаевым). Плодотворно сотрудничала с Евгением Светлановым, выступала со многими выдающимися дирижерами, среди которых Бернард Хайтинг, Риккардо Шайи, Геннадий Рождественский, Валерий Гергиев, Мстислав Ростропович, Владимир Спиваков…
– Как этого добиться?
– Нужно много репетировать, но главное, конечно, дарование.
– Я правильно понимаю, это редкая особенность – такой широкий диапазон голоса?
– У меня действительно достаточно большой диапазон голоса, по крайней мере, необходимые две с половиной октавы для оперного певца, как у вас говорят, в наличии. К сожалению, сейчас я уже не пою сольных концертов. Распался наш союз с замечательной моей партнершей – пианисткой, концертмейстером Большого театра Лией Могилевской. Много лет мы с ней музицировали, много гастролировали с разнообразными сольными программами по всему бывшему Советскому Союзу, несметное количество сольных концертов было спето практически по всему миру. Десять лет назад Лия Могилевская уехала по семейным обстоятельствам на ПМЖ в Америку. С тех пор настоящего ансамбля «певица – пианист» мне создать так и не удалось, по многим причинам. Во-первых, это создается годами. Необходима также так называемая человеческая совместимость… В общем, по большому счету, не так все просто, и двумя словами это не обозначить. И вообще, это сугубо профессиональная тема.
– Расскажите о лучшем моменте в вашей карьере.
– В карьере? Вы знаете, во-первых, я себя со стороны не могу рассматривать. И когда говорят «скромно» – «мое творчество, моя карьера», для меня это, мягко говоря, не совсем понятно. Это слова не из моего лексикона. И не из моей жизни.
– Я тогда спрошу иначе. Лучший момент, с вашей точки зрения и с точки зрения окружающих. Например, вы считаете, что некое произведение – это вершина, пик, а критики или люди, которым вы доверяете, считают, что это не самое лучшее ваше выступление, а лучшим называют то, что вы не считаете своей удачей. Расскажите об этом, именно с двух точек зрения.
– Я могу говорить только со своей точки зрения.
– Тогда со своей.
– Очень много было моментов в моей жизни, когда кругом все говорили, что это потрясающе! Очень много. Это, во-первых, все конкурсы, которые я прошла. Три международных: Болгария – золотая медаль; Бельгия – Гран-при и специальная премия королевы Бельгии; Конкурс Чайковского – золотая медаль. В тот момент, когда я пришла в Большой театр, будучи почти ребенком, со стороны говорили: «Браво, молодец, просто здорово!» И ни разу не ощутила, что вот это и есть вершина, Олимп. Никогда и ни разу. Единственный раз я поймала себя на мысли, что хорошо бы остановить мгновение счастья. И произошло это, когда я пела свой любимый спектакль «Царская невеста», посвященный столетию Марии Петровны Максаковой, партию Любаши. Как оказалось, последний на сцене Большого театра. Зал стоя аплодировал, кричал «спасибо», долго-долго не расходились. Это мгновение мне все-таки удалось зафиксировать.
– Это какой год?
– Это было почти пять лет тому назад, вот тогда я, видимо, и прощалась с театром.
– Но тогда еще никто не знал?
– Никто не знал. Я сама не знала. Но, видно, где-то в подсознании было, что вот на этой хорошей, красивой, так сказать, вершине надо уйти. Но я ничего не говорила об этом никому.
– То есть вы официально не ушли?
– А я пыталась уйти из театра официально, но меня заманивают то одним предложением, то другим – «Ну, может быть, ты споешь спектакль?» Мне это очень приятно, потому что было бы хуже обратное, если бы я в глазах коллег читала немой вопрос «Ну когда же ты уйдешь?» Многие уходили с предложением «Подайте заявление об уходе» или «Вам придется уйти». Это убийство моральное и практически физическое. А вот я каким-то образом зафиксировала этот момент, когда меня еще желают видеть и слышать. Для себя я решила, что больше не буду петь на родной сцене, тем более что Мой театр закрылся. На сцене того театра, который сейчас называют Большим театром, я не пела ни разу, не заключала с ним «контракт своей жизни». Поэтому и не страдаю. Я рассталась с тем Большим театром, который в данный момент тоже находится в «отпуске», может быть бессрочном, как и я. (Смеется.)
– Вы говорите, что лучше, когда человек ушел и ему поступают предложения, нежели наоборот. Если человек лучший, ему никогда не скажут, что он должен уйти?
– А возрастной ценз вас никогда не волновал?
– Нет, меня волнует, но если человек лучший, если он в состоянии работать? Хотя я согласен, в оперном искусстве возраст имеет значение.
– И очень большое.
– У человека должны быть мозги, он должен понимать, когда ему лучше уйти.
– Ну, вы уж очень большие, так сказать, дивиденды выдаете людям поющим, танцующим, играющим…
– Почему?
– Должна признать, это не частое совпадение, если бы так было – было бы замечательно. Я ничего плохого не хочу сказать ни о певцах, ни о танцорах, ни о людях, которые вообще на сцене находятся, но, как правило, эти люди более талантливы и более даровиты именно в своей узкой профессии. А что касается всего остального, это уже как Боженька распорядится. Не всегда совпадает «мудрость», мягко говоря, с тем, что тебе Бог подарил. Поэтому объективно себя оценить, к сожалению, не каждый сможет. Хорошо, если рядом с тобой находится человек, который может тебе вовремя подсказать, что пора уйти, да так, чтобы многие пожалели о том, что ты уходишь, а не наоборот.
– Правильно ли я понял – лучше уйти не на самом пике, а чуть раньше, как сделали вы, когда еще есть перспектива, есть большие ожидания, есть возможность для дальнейшего роста? Ну а вдруг человек в такой момент ушел, но, возможно, остановился на полпути к вершине, не достиг самого верха, потому что никто не знает, где этот верх. Лучше уйти раньше, чем позже?
– Я на 100 % за эту гипотезу, если можно так сказать. Например, как очень немногие из моих коллег, могу себе присвоить такую фразу: «Лучше уйти на полгода раньше, чем на один день позже». Потому что с этого дня и начинается незаметное, но все-таки отступление.
– То есть лучше остаться в памяти людей…
– Молодой и красивой, голосистой и талантливой, чем вызывать жалость, сочувствие и досаду: «Как жаль, такая была певица, а сейчас… Лучше бы не выходила». Нет, это не для меня. Всю жизнь я очень щепетильно относилась к своей вокальной репутации (и не только вокальной). Как только я почувствовала, что кому-то из профессиональных людей станут заметны вокальные погрешности, насторожилась.
– Именно из профессиональных людей?
– Да, потому что просто слушатели, почитатели, поклонники до сих пор не понимают, почему я почти нигде не пою. Сама себе я цену знаю, знаю очень хорошо, видимо, очень высокую планку подняла сразу. И привыкла к первым местам. Чуть-чуть избаловалась, на второе место не хочу! (Смеется.)
– Но это нормально, мне кажется, это нормальное чувство любого человека.
– Тем не менее я, пожалуй, одна из немногих в Большом театре пропела почти 40 лет – для ровного счета не хватает одного года. Понимаете, до моего собственного счета. Я могла бы до сих пор там находиться и петь какой-то определенный репертуар, и, пожалуй, одна из немногих я не смогла и не захотела перейти ни на маленькие партии, ни на возрастные роли.
– Да, лучше уйти звездой!
– Правильно! Только звездой я никогда себя не считала и считать не буду. Я не люблю это слово, не уважаю— обесценилось.
– Я неправильно сказал…
– Нет, вы правильно сказали, вы сказали так, как говорят все.
– Одна из лучших. Мне тоже слово «звезда» не нравится.
– Однажды кто-то из критиков очень красиво сказал (я цитирую): «Тамара Синявская – это один из бриллиантов в короне Большого театра». Так вот, на это место я согласна! Нескромно, но тем не менее. (Улыбается.)
– Вот и получается – одна из лучших.
– Это уже не мне судить.
– Так люди все-таки дали оценку.
– Конечно же, люди.
– А для вас все же что на первом месте? Мнение профессионалов, тех, кто знает все до тонкостей, или оценка людей, для которых вы поете?
– Вы знаете, в разные моменты жизни по-разному. Если я на конкурсе пою, то профессионалы. Если для публики, то она главная. На конкурсе, конечно, важнее всего мнение профи, с этим не поспоришь.
– Я вот что хотел бы понять. Допустим, писатель написал книгу. Профессионал утверждает, что слабая, неудачная, плохая книжка получилась, а народ зачитывается. Если перенести эту ситуацию на ваше искусство, то что для вас имеет большее значение?
– Представьте себе театр: режиссер поставил спектакль, на тебя поставил, поставили потрясающе, идет прогон, смотрят тебя твои коллеги, они просто в восторге, а публика – «мертвая»! Так что лучше?
– Я согласен, потому что в конечном счете это все для людей.
– Конечный итог нужен, а профессиональная оценка – это этап, который надо пройти прежде, чем вынести спектакль на суд зрителя.
– Нужно получить некий пропуск, входной билет?
– Совершенно верно, обязательно! Потому что в результате ты должен отдать сердце свое не тем, кто сидит в жюри (хотя они тоже люди), а тем, кто заполнил зал! Не хочется повторять избитую фразу «Я пою для людей», но это из глубины души…
– Я не считаю ее избитой.
– Ее употребляют очень многие, то и дело слышишь: «Мое творчество, моя карьера, для людей пою». Господи! Если люди в тебе нуждаются, они к тебе придут и в клуб завода «Красная косынка».
– Да, я согласен! Ваш рабочий день, когда вы активно занимались своей профессией, как складывался? Насколько день был заполнен репетициями, тренировками и так далее?
– Вы знаете, что в любом случае «тренировок» у нас нет. У нас есть только репетиции и уроки. Уроки, которые даются для встречи с концерт-мейс-терами, дирижерами, для разучивания партий и повтора этих партий. Если есть постановка нового спектакля, то это очень напряженный момент, особенно это было характерно в тот период жизни, который я прожила в Большом театре, когда работал мой любимый режиссер Борис Александрович Покровский, который «душу из нас вытряхивал» до основания. Тогда порой приходилось три раза в день приходить на репетиции. Утром, с одиннадцати до часу, иногда добавлялась дневная, а уж вечерняя проводилась обязательно. Смотря какие сроки ставились для выпуска спектакля. Мы репетировали так, что сейчас, хотя прошло уже очень много времени, я выйду и спою и сыграю все спектакли, которые я сделала с Борисом Александровичем. Меня среди ночи разбудят, и я это сделаю, и мне не нужен урок с концертмейстером, мне не нужна встреча с режиссером, чтобы возобновить все это. Каждый элемент был отработан от и до.
