Павел Кравченко
Интервью с инвестором
Чудовищность ситуации состоит в том, что социальное государство (наше государство является социальным, во всяком случае, оно хочет быть социальным) стремится к тому, чтобы брать под защиту бедных и беднейших, создавать защитные механизмы для этого, но оставляет механизм щадящей инфляции в разряде пожеланий и деклараций. На практике государство, считаясь с механизмом роста цен в рыночных условиях и механизмом массовой случайной заданности именно такого роста цен, допускает постоянный опережающий рост цен на товары массового потребления и заниженный рост цен на товары, потребляемые зажиточными и богатыми слоями населения. Следовательно, государство вопреки своим же декларируемым целям действует прямо противоположно. Данные за последние 9 из 15 лет убедительно и однозначно демонстрируют то, что я изложил. Цены на товары для бедных и инфляция на товары для бедных – самые высокие. Инфляция для зажиточных – умеренная, а для богатых – наименьшая. Вряд ли это можно рассматривать как умысел, это скорее (по хромому классику) недоразумение: хотели как лучше, а получилось как всегда.
А что в этом смысле делает наша статистика? Уходит от решения подобных задач, скрывает правду? Ни то, ни другое. Она делает то, что может. В рамках своих возможностей и целей она отвечает на вызовы времени открыто и добросовестно. И при этом справедливо отвергает приписываемые и навязываемые ей извне невыполнимые функции. И вот в этом смысле наша государственная статистика и ее показатели отражают истинное положение вещей, которые входят в круг ее компетенции и прямых обязанностей, и по праву не отражает то, что не входит.
Недоразумения, недопонимание или неопределенность имеют место там и тогда, где и когда одни цели и показатели подменяются другими. Ясно, что эти процессы, как правило, не имеют отношения к профессиональной статистике, однако вменяются они ей как нечто само собою разумеющееся. И так поступают не только в России. Предвзятое отношение к статистике как злому орудию сокрытия правды берет верх над самой правдой практически везде. Я не хотел бы выступать апологетом статистики, так как хочу оставаться в рамках объективного созидателя статистических цифр и объективного потребителя этих цифр.
В этом плане статистика – как инструмент счета и предмет наблюдения – достаточно корректна в России и улучшается, ей незачем ухудшаться. Она может быть плохой лишь потому, что она не может быть лучше, а не потому, что она реализует какие-то целевые установки, в том числе заказные. Нет нужды в условиях такой гласности, таких препирательств и такого компромата, какие господствуют ныне у нас, наше статистике быть хуже. Проблемы нашей статистики не в том, что она не хочет, проблемы в том, что она не может быть лучше, все еще не может выступать полноправным и мощным орудием преобразования нашего общества во всем его многообразии. Между тем все от нее именно этого ждут и такой она на самом деле должна быть.
Общественность должна бы ей помочь. Но тогда статистикой занималось бы не 28 тысяч, а хотя бы 280 тысяч, а еще лучше 2,8 миллионов человек. И если бы это созидательно делалось, тогда бы статистика была лучше. И общественность помогала бы. А не пинала бы науку и не искажала бы всю ситуацию в стране, и приписывала бы это искажение самой себе – общественности, а не статистике.
Далеко не все хреновые цифры и доморощенные оценки, которые понапридумывали всякие там лукавые журналисты и сомнительные доброжелатели в условиях разгула гласности, нужно приписывать к статистике. Это их домыслы, и они должны за это отвечать. В условиях гласности, похоже, так оно и должно быть. Поэтому в этом смысле надо бы различать (так же, как стоит различать индекс потребительских цен и индекс стоимости жизни, индекс стоимости жизни и индекс инфляции), что государственная статистика и ее цифры и заказные цифры, которые продуцируются в противовес им, – это не одно и то же. Это различие практически не делается, и все вульгарно валится на статистику. Нынче всякий арифметический счет, подчас всякая числовая запись считается статистикой, тогда как на самом деле статистика – это тот первичный учет, те трудоемкие наблюдения и те капиталоемкие цифры, которые получаются в результате это массовой, неброской, но нужной работы. Они попросту недоступны для одиночек, которых тьма и которые так легко выдают свои доморощенные расчеты за статистику, а догадки и подозрения – за прозрение.
Я считаю, что за прошедшие 15 лет статистика как самая конструктивная, доступная и гибкая форма отражения и познания окружающего нас мира сделала у нас шаг вперед, а не назад, потому что она была освобождена от тех пут, оков и шаблонов, которым так или иначе должна была следовать в советский период. И в этом плане она стала более открытой и доступной, с много большим числом степеней свободы. Но полезной информации стало отнюдь не на порядок больше (что требуется), конечные результаты не намного лучше. Отечественная статистика в нынешнем ее состоянии истощена, требует коренной подпитки. Она ныне не располагает не только надлежащими техническими ресурсами, не только теми возможностями, которыми она располагала в советский период, но прежде всего не располагает тем интеллектуальным потенциалом и той численностью работников, которые ей необходимы. Особенно не хватает грамотных, молодых и здоровых специалистов. Кроме того, и это, возможно, главное, она у нас не востребована, ей нужен рынок, громадный (и корпоративный, и государственный) спрос, массовый потребитель, а не бесконечные нарекания и провокации.
Что касается инфляции, то до истинного положения дел нужно пробираться намного более активно и решительно. Оценки инфляции у нас воспринимаются весьма противоречиво и поэтому болезненно. Очевидно, для оценки инфляции у нас было бы более правильно использовать индекс-дефлятор ВВП, а может быть, и еще более широкий индекс, включающий фондовые индексы, индексы курса валюты, изменение цен по всем другим видам рыночных активов и пассивов. И тогда бы мы имели уже по-настоящему объективный, далее не требующий корректировки индекс инфляции.
Те индексы инфляции, которые исчисляются и публикуются ныне, всегда могут быть скорректированы. Поменяйте набор товаров-представителей, поменяйте веса и получите каждый раз другой индекс потребительских цен, а вслед за ним, как производную величину, другой индекс инфляции. И так будет до бесконечности. То, что делается сегодня, напоминает скорее какие-то учебные занятия, а не объективные оценки. В стране должна быть утверждена стандартная процедура измерения инфляции, не меняющаяся на протяжении фиксированных периодов времени ни по набору товаров, ни по набору весов.
Собственно говоря, так инфляция и считается – либо банками, либо федеральными статистическими службами и федеральными резервными системами в развитых странах мира, в том числе во всех без исключения странах «большой восьмерки», кроме России. И нам бы надо к этому безоговорочно присоединиться, если мы действительно хотим иметь однозначные оценки динамики нашей жизни. Я удивлен, что в процессе перехода на стандарты ВТО об этом ничего не говорится и статистическая служба ВТО ничего на этот счет не требует. Раз мы сделали инфляцию центром измерения экономических взаимоотношений, а самое главное, регулятором уровня жизни (особенно бедных), то тут мы должны быть много более точными и честными. Корректировать пенсию на 8,5 % в 2006 году, когда индекс инфляции для бедных в этом же году превысил 17 %, – это несправедливо. И очень стыдно. Стыдно, таким образом, в сущности, обманывать и на самом деле обирать бедных. И при этом выдавать подобные действия за благо.
Словом, измерения инфляции, впрочем, как и большинство других экономических измерений, включая измерения фондовых индексов, в нашей стране остро нуждаются и потому настоятельно требуют очищения и оздоровления.
Понимая вызовы времени и практически отвечая на них, Росстатом в 2005 году была разработана, а правительством Российской Федерации в 2006 году утверждена Федеральная целевая программа «Развитие государственной статистики на 2007–2011 гг.», предусматривающая возможность конструктивного решения обсуждаемых вопросов. Дело осталось за воплощением этой программы в жизнь.
Применительно к измерению инфляции это будет означать, что мы, наконец, обеспечим субординацию различных индексов инфляции и выйдем на однозначные их оценки. Ныне же имеем то, что имеем: путаницу в понятиях, недоразумение в счете, разнобой в оценках. В стране не может сохраняться до бесконечности положение, когда в зависимости от вкусов в качестве измерителей инфляции одновременно используется и индекс потребительских цен (ИПЦ), и индекс-дефлятор ВВП (который в 2–4 раза выше, чем индекс ИПЦ), и индекс цен производителей (еще одна величина, по модулю так же существенно отличная от индекса-дефлятора), и, наконец, индекс цен на отдельные категории товаров, услуг и капиталов, который не корреспондирует трем другим. К тому же не может быть так, чтобы на систематической основе ИПЦ за последние годы прирастал всего на 8-15 % в год, а индекс цен-производителей, который есть предтеча индекса потребительских цен (индекс цен производителей в текущем году – это тот же индекс цен потребителей в следующем году), прирастал на целых 20–30 % в год. Лаг в росте, конечно, имеет значение, но не такое доминирующее. Ведь спрашивается, как же это может быть, что цена на зерно и муку на систематической основе растет на 30–40 %, а цена на хлеб – только на 7-10 %. Ясно, что одно с другим не сходится, ясно, что фактор субсидий и дотаций здесь ни при чем, ясно, что это чистые погрешности в счете, величина которых всегда больше, чем величина реальных изменений.
Такого сорта недоразумения, конечно, недопустимы. Дело не должно сводиться к счету. Реально должны устраняться методологические недоразумения и недоработки, которые делают сам счет неприемлемым и требующим коренного пересмотра. Нам нужны не эффекты счета, нам нужно фиксировать и знать результаты подлинных изменений, происходящих в наблюдаемых явлениях.
– В чем принципиальное отличие в подходах западной статистики и российской?
– Одно основное отличие – российская статистика, несмотря на рыночные невзгоды и перипетии, остается на позициях проведения сплошных наблюдений, старается собирать первичные данные по каждому из наблюдаемых явлений или объектов. Западная статистика уже давно отказалась от первичных сплошных наблюдений и перешла на выборочные – либо на опросы, либо на обобщение материалов регистрации. Например, перепись населения у нас осуществляется как сплошное наблюдение, которое проводится путем личного обхода переписчиками и регистрацией ими тех данных, которые входят в вопросник, на месте проживания каждого человека в ходе личного общения с ним.
На западе уже давно (после первой мировой войны) от трудоемкого обхода и личного заполнения анкет отказались. Перепись там – это, скорее, обобщение материалов регистрации соответствующих служб, занятых наблюдениями за теми или иными процессами. В частности, перепись – это проверка материалов регистрационных записей муниципальных, миграционных и правоохранительных служб. В ходе переписи населения эти записи идентифицируются, вносятся в формуляры и, таким образом, в отсутствие человека, все это оформляется как перепись населения. Мы считаем, что это суррогат. В последнее время так делают и у нас в части выборочного наблюдения за промышленными, сельскохозяйственными, строительными и любыми другими предприятиями как юридическими лицами.
Тем не менее российская статистика в основной своей части и на сегодняшний день остается более мощной и более достоверной в этом смысле. Подчеркиваю, в смысле получения первичных данных. А статистика на 99 % уже давно понимается как наука получения первичных данных. Это трудно, это затратоемко, но зато фундаментально. Элементарные же расчеты уже не считаются статистикой. Обыватель это путает, принимая за статистику все. Вот его представление о статистике в наглядном виде: было населения в стране в 2006 году 143 млн человек, прирост его за год (рождаемость минус смертность) 0,7 %; умножу-ка я 143 на 1,007, получу 144 млн человек населения в 2007 году. Вот и вся статистика в представлении обывателя.
– Арифметика.
– Арифметика, но очень часто именно эту работу выдают в России за статистку. Ее хулят, порочат, говорят: «Как такому можно верить?»
Действительно, такому верить не только нельзя, но и вредно. Но статистика – это не то, если мы говорим о подлинной статистике. Статистика – это трудоемкая, рутинная и во многом малозаметная работа, которая у нас еще, слава богу, ведется. Вот в 2002 году мы провели таким образом сплошную перепись населения, а в 2005 году – перепись сельскохозяйственных предприятий. Нас поучают, что мы расточительные, что это делается проще, путем проверки актов регистрации событий. На самом деле просто это не делается. Это все равно, что поучать дородную здоровую женщину родить ребенка за месяц, а не за 9 месяцев. Глупость не переписи, глупость то, что говорят о них.
Ведь вопрос не в том, как найти общую численность населения в 2007 году. Статистический вопрос в том, как население в 2007 году распределялось по месту жительства, по специальностям, по возрасту, по благоустройству и т. д., а главное, как получить эти и подобного рода массовые данные, как обеспечить их достоверность. Обывателя это не касается, ему подавай готовые цифры.
А ведь статистика – это не цифры, статистика – это наука правильно строить цифры. И здесь работа начинается отнюдь не с суммирования и обобщения, а с анализа наблюдаемых явлений, их расщепления на части, подобно тому, как физики расщепляют на части атом, химики – молекулы, а генетики – ДНК. Суммирование, обобщение, синтез – это всего лишь конечная и отнюдь не самая сложная фаза этой работы, на которую приходится, как правило, не более 5–7% общего ее объема. При этом синтез в статистике – это не арифметическая, а всегда алгебраическая сумма грамотно расщепленных частей наблюдаемых явлений. Иначе говоря, это интеграл, получаемый в результате продолжительных и сложных действий, связанных с классификацией и группировкой наблюдаемых явлений, исчислением относительных и средних показателей, индексов, двух- и многомерных показателей, их вариации и связи. Между тем очень часто эту работу приравнивают по незнанию к арифметической, чем обедняют статистику, низводя ее до предмета примитивных занятий.
– Какой из подходов наиболее объективен с точки зрения интерпретации оцениваемой (исследуемой) ситуации?
– Если брать инфляцию, то наиболее объективным будет подход, основанный на стандартном измерении инфляции по лекалам Статистической комиссии ООН, Международной организации труда и лекалам ВТО. В случае, когда речь идет о сплошных наблюдениях, – российский опыт предпочтительнее. Он более достоверный, более аналитический. По российскому опыту разрезов наблюдения тысячи и миллионы, по западному – сотни и тысячи. Это такая разница, какая по модулю существует между атомом и вселенной. Если эта разница не имеет значения, то дальше и рассуждать не о чем. Что касается тщательности и качества выборочных оценок, то это зависит от качества информации и качества статистического интеллекта, который используется. По-видимому, выборочные оценки и всякого рода моделируемые оценки на Западе по качеству лучше, потому что есть возможность привлечь намного более квалифицированных исполнителей, прежде всего благодаря хорошей оплате. У нас, как известно, особенно в области статистики, эти возможности отсутствуют и еще полвека будут отсутствовать.
– Объясните, пожалуйста, с точки зрения статистики сложившуюся в настоящее время ситуацию. За последние 5–6 лет все сырье (нефть, газ, металлы) на Западе подорожало в несколько раз, а заработная плата практически стоит на месте. Так как может в связи с этим инфляция на Западе оставаться на уровне 2–3%, даже с учетом лага 6, 8, 10 месяцев (в производстве возьмем 1,5 года). Ведь понятно, что она все равно имеет тенденцию к росту. Существенная составляющая в себестоимости (40–50 %) – это все-таки сырье и материалы. Если они становятся дороже, прибыль компаний сокращается, значит, производители работают себе в убыток, но весь парадокс, что они еще и показывают хорошие финансовые результаты. Получается, при остающихся на месте ценах издержки растут, компании зарабатывают, объемы продаж увеличиваются, эффективность прогрессирует. Кто же остается в убытке? Потребители и дважды в убытке рабочие и служащие (один раз как производители дорогой продукции, а второй раз – как ее основные потребители). Отсюда – механизм инфляции как объективная необходимость, через который с успехом снимаются все эти убытки.
– Как именно? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно строить факторную модель инфляции, включать в оборот значимые факторы, их будет набираться в зависимости от страны 20–30, и тогда искать уже цепную связь между этими факторами. Поиск связи – это ранжирование наблюдаемых факторов по спирали, выстраивание их в ряд прямых и обратных связей, их объединение в группы, которые детерминируют изменение цен, издержек, социальных расходов, военных затрат и т. д. При этом простые группировки здесь неэффективны, поскольку речь идет о доходах разных порядков и разных уровней, а не одного порядка и не одного горизонтального уровня. Поэтому нужно строить спиралеобразную модель и тогда искать цепное объяснение взаимосвязи наблюдаемых факторов. Высшим ходом здесь будет построение развернутого межотраслевого баланса цен производителей и потребителей и исследование мобильной инфляции по цепочке, по переходам от оптовых цен к розничным ценам по каждому из тех товаров и услуг, которые попали в межотраслевой баланс.
Теперь такой баланс можно строить при наличии информации и разрешающих компьютерных способностях техники где-то на уровне 1000 позиций. Это большая матрица. Раньше это можно было делать на уровне 100 на 100 позиций. Я уже говорил, что достаточно загадочно, что оптовые цены и цены производителей растут, а цены потребителей остаются на месте либо их приращение – на фоне громадного приращения цен производителей – незначительно. Это противоречие. И оно означает, что инфляция искусственно занижается.
Ранее мы говорили о России, но на Западе все те же беды, что и в России. Они там в полной мере господствовали, господствуют и будут господствовать. Потому что инфляция используется и в нашей стране, и на Западе скорее как спекулятивный измеритель, а не истинный регулятор. А на Западе тем более, так же, впрочем, как и фондовые индексы и курс валюты. Следовательно, инфляция в этом смысле выполняет некую функцию социального и даже политического заказа.
Словом, инфляция искажается по одним и тем же соображениям, мотивам и ограничениям практически везде. Исправлять трудно, но можно. В техническом плане для этого, как я говорил, надо строить межотраслевые балансы миграции или эволюции цен, которые дают возможность видеть, где, по каким позициям и в каких размерах происходят эти искажения. В организационном плане для преодоления подобных искажений требуется крепкая политическая воля, которой практически нет ни в одной современной стране мира. То есть должна быть организована системная работа по регулированию инфляции. А раз ее нет – на место цепочки системных связей ставятся домыслы или пустота, что порождает искажения, за которые в конечном итоге расплачивается народ, но не виновные лица.
– Поговорим теперь об инфляции спроса и инфляции предложения. В каком они соотношении находятся реально?
– В причинно-следственном. Первична инфляция предложения, или инфляция производства. Инфляция на рынке потребления, или инфляция спроса, производна. При этом индекс инфляции на рынке производства по сравнению с индексом инфляции на рынке потребления всегда выше и имеет характер опережающего роста. Спрашивается, куда испаряется разница между этими индексами? Вопрос ведь не только риторический. Особенно на Западе, где благостная оценка прироста потребительской инфляции на 1–2% в год сопровождается ростом инфляции издержек производства на целых 10–20 % в год. Что здесь сомнительно и подлежит корректировке?
Сомнительно все. Объяснений много, доказательств нет. Но объяснение можно найти чему угодно, особенно в теперешней «болтологической» среде. А мы, статистики, все-таки должны работать в категориях доказательств. И в этом плане оценки инфляции не только у нас, но и на Западе требуют весомых доказательств, а потом и ревизии. И не в меньшей мере, чем у нас. И прежде всего оценки инфляции доходов бедных, которые не только у нас, но и на Западе сильно занижены. Декларировать это положение легко, а вот исправить трудно, потому что статистика должна предоставлять доказательства, фактические данные, счет, а не просто разглагольствования, догадки и предположения. А этот счет дорогостоящий.
Мы в НИИ статистики намерены представить проект нового счета инфляции с отражением всего того, что я сказал. Этот проект живо поддержали член-корреспондент РАН С. Гринберг (директор Института экономики), академик Л.И. Абалкин и еще 20 человек ученых-профессионалов, которые всю жизнь занимаются исследованиями цен и инфляции, например профессор Иванов, профессор Гельвановский, профессор Дерябин. В контексте представленных соображений мы намерены иметь прямой счет индекса инфляции, а не косвенный, через индекс потребительских цен, постараемся получить факторную модель инфляции для того, чтобы знать, из-за чего происходит инфляция, а не подменять одно другим. Факторная модель покажет, что на нынешнем рынке потребительской инфляции сама по себе эмиссия денег, денежное обращение влияет на инфляцию в лучшем случае на 20 %, а решающе определяют инфляцию другие факторы, и среди них главный – издержки производства. В стране беду делает инфляция, потому что это производная величина – следствие, а не причина всех проблем. Проблемы же в процессах удорожания стоимости единицы производимой продукции, в результате которых плата за жизнь становится все дороже и дороже. Технический прогресс, равно как и все другие факторы удешевления и облегчения жизни, в том числе все социальные программы, – это в лучшем случае всего лишь амортизаторы. А в реальности – скорее призраки.
– И так, инфляция издержек.
– Это решающий фактор, который на 70 % определяет инфляцию. В условиях роста издержек ждать низкой инфляции наивно. Вы сможете сто раз оптимизировать денежное обращение, до копейки каждый день регулировать эмиссию, арестовывать лишние деньги, создавать стабилизационные фонды и ничего не добьетесь. Именно такими методами нынешние «денежные» власти пытаются бороться с инфляцией. Ничего хорошего не получается. Лечить инфляцию таким образом – это то же самое, что лечить язвы у человека путем их кардинального окрашивания в телесный цвет. Побороть рост дороговизны, рост издержек – это прямая функция обеспечения роста эффективного производства. Неэффективное государство, неэффективные правители сделать этого не могут. А для того, чтобы их не привлекли к ответственности, они уводят дело в сторону, ретушируют истинное положение дел, переключают стрелки то на МММ, то на ГКО, то на стабфонды, не меняя практически ничего по существу в общем неблагополучном понимании дел.
– Как вы оценивает развитие российской науки в целом и экономической науки в частности?
– Во все годы реформ экономическая, впрочем, как и статистическая, наука у нас подменяется практическими экспериментами (скорее, импровизациями). В результате имеем то, что имеем: все сущее разумно и единственно, все разумное – сущее. Остальное все – от лукавого. Места и времени для науки не осталось, потребности в ней – ноль. В условиях, когда главное ввязаться в бой (а там видно будет), лучшие экономические умы страны отдыхают, занимаясь по преимуществу литературными сочинениями и мемуаристикой.
Состояние российской науки незавидное и ухудшается, потому что, к сожалению, в экономической науке сегодня все решают так называемые менеджеры, всякого рода коммерческие люди. Подлинные профессионалы-экономисты и подлинные опытные исследователи вытесняются на обочину, их голос практически уже не слышен. Поэтому-то в экономике чудовищные подмены требований объективных законов сиюминутными выгодами и возможны. Если бы наш президент считался с учеными и выслушал бы дельные предложения хотя бы тех 20 человек, которые выступили на указанном семинаре по оценкам инфляции, то он, как мне кажется, без колебаний скорректировал бы свое отношение к тому, что в стране происходит.
Второй момент – должны существовать факторная модель и факторное видение того, что от чего зависит в инфляции, тогда поправить дело можно. Мы должны четко понимать, что инфляцию в России порождают растущие издержки производства, прежде всего издержки естественных монополий. Мы с удивлением обнаруживаем, что монопольная цена, которая должна быть минимальной, в России почему-то максимальная. А минимальной она должна быть потому, что это цена крупного производства, и в силу закона эмерджентности (чем крупнее производство, тем издержки ниже, а, следовательно, цена единицы производимой продукции меньше).
Мы воздаем хвалу нашим олигархам как толковым организаторам производства зря. У наших олигархов издержки производства на сопоставимую единицу продукции больше, чем у мелких производителей. Что это, плод манипуляций или следствие бездарной организации производства в стране? Похоже, что и то и другое. Еще более удивительно, что в стране в условиях роста (а не снижения, как должно было бы быть) монопольных издержек еще более высокими темпами из года в год растет монопольная прибыль. За счет чего, спрашивается? За счет неуклонного роста цен, чем, кстати, в России монополисты чуть ли не гордятся. Сравните цены не только на газ и нефть, цены на металлы, лес, строительные материалы, тарифы на коммунальные, транспортные и банковские услуги у нас и у них, на Западе. Эти цены у нас подчас на порядок, то есть в 10 раз выше, особенно цены на услуги, тогда как зарплата почти в тех же пропорциях ниже. И после этого нечего удивляться, что не только Москва самый дорогой город в мире, но и Норильск самый дорогой северный город в мире. В России монополисты так задирают цены, что попросту превращаются в узаконенных грабителей. В итоге под давлением монополистов средние и мелкие предприятия, которые могли бы производить недорогую продукцию и дешево ее продавать, устремляются туда же.
Цена на нефть – самый характерный пример. Издержки по добыче нефти в России (в расчете на тонну) составляют 400 долл., если их считать как народно-хозяйственные издержки. Цена продажи тонны нефти сегодня в России марки Юралс – это 250 долл, в лучший базарный день. Как же так: продают нефть по 250 долл, за тонну (хвастаясь при этом, что зарабатывают кучу лишних денег), тогда как стране, народу тонна нефти обходится в 400 долл. В этих условиях (а это жестко существующие условия) наша страна при реализации общенародного, а не частного подхода к делу должна бы не добывать и продавать, а еще 30–50 лет закупать нефть за границей как в народнохозяйственном исчислении более дешевую.
Цель же ведь не в том, чтобы олигархи набивали себе карманы. Настоящая цель в том, чтобы сохранить нефтяные запасы для внуков, до того времени, когда найдутся технологии добычи такой дорогой нефти, какой она является в России. Сегодня в России технологий добычи дорогой нефти нет. Сначала наши олигархи такие технологии должны были бы создать, а потом только добывать нефть. С нынешними технологиями они добрую половину нефти теряют, гробят окружающую среду, беспощадно эксплуатируют человеческий труд, путем разных ухищрений уходят от уплаты транзакционных издержек и гордятся тем, что понятия не имеют о народно-хозяйственных издержках и показателях полных затрат на добычу нефти. Которые как раз и следовало бы компенсировать, прежде чем продавать нашу нефть за границу. Демидовым, Губониным, Мамонтовым, Морозовым никогда бы и в голову не пришло, что в России когда-нибудь можно будет так бездарно и с такой мнимой выгодой сжигать народные ассигнации. Словом, настоящей монопольной цены Россия не знает. Монопольная цена в России – это самая высокая цена, причем самая быстрорастущая цена. Возьмите цену на электроэнергию, нефть, газ, бензин… Иные не понимают простого. Вот вы, мол, рассуждаете о ценах на бензин, а ведь его в основном покупают богатые. Нет, не так. Даю раскладку как статистик: 90 % бензина покупают бедные и только 10 % – богатые. Повышая цены на бензин, кого обижают? Богатых? Нет. Создают видимость, что богатых. И в этом еще одна ипостась социальных манипуляций.
– Как вы считаете, насколько актуально было бы создание постоянно действующего Экономического совета при Президенте России, куда бы входили экономисты с различными взглядами? Способен был бы такой совет реально решать что-либо из того, о чем ведете речь вы?
– Чрезвычайно важно, но только с дополнением: лишь бы это было реально, а не формально действующий совет, совет, который способен был бы не только обсуждать, но и действовать. И не только принимать решения, но и персонально отвечать за них. Словом, совет дельных, знающих и ответственных людей, совет, обладающий не только знаниями дела, но и полномочиями президента. Ведь президенту некогда и невозможно многое в экономике не только решать, но и толком выслушать.
– Насколько была необходима реформа РАО «ЕЭС России»? Весь мир объединяется, а здесь разделяют?
– Реформа РАО, возможно, была необходима. Но не реформа ЕЭС России. Как естественная монополия, раздробленная единая энергетическая система – это крупная потеря эффективности на масштабах производства. Реформа эта – не ошибка. Это преступление в виде вредительства. Если цель – вредить, но прикрываемая внешней дымовой завесой – способствовать улучшению, тогда затеянная реформа безусловно достигнет своей цели.
– Был один серьезный аргумент: нужны инвестиции.
– Если не было притока инвестиций в такую крупную систему, как ЕЭС России, то тем более их не будет для раздробленных мелких и мельчайших генерирующих систем. Инвестиции не шли (и не могли идти) в бездарные, разорительные и неэффективные программы Чубайса. Чубайс, когда приходил, клялся, что обеспечит кредитное удешевление киловатт-часа электроэнергии. За время его правления киловатт-час в стране превратился в чудовищную величину. Поставьте на место Чубайса толкового энергетика – положение тут же изменится. Не ставите – значит, не хотите, чтобы оно менялось.
