Ольга Шумкова
Домой

– Что? О чем?

– О собачке.

– Что скажет?…. Володя, вроде там еще осколок!

Она подняла осколок и вышла. Володя, ничего не соображая, вышел из комнаты, схватил свое пальто и выскочил на черную лестницу, а оттуда во двор.

Что он наделал?

Конечно, Арсений Васильевич никогда не жалеет никаких вещей – Володя как-то разбил чашку, Нина разорвала летом новое платье, и всегда лавочник их утешал:

– Ну, ерунда какая! Нешто не из чего чай пить? Платье – купим новые, доченька, еще и получше. Вот в гостином дворе – пойди с тетей Лидой да выбери!

Но это же просто вещи – а тут собачка, подарок жены. Первый подарок, между прочим!

Володя, сгорбившись, через двор вышел на Рузовскую и побрел к Обводному.

Никогда он больше не сможет к ним прийти, такого не прощают.

Нина, конечно, не побежала его искать. Это же собачка – ее мамы!

От одиночества хотелось плакать, но не являться же домой с заплаканными глазами.

Кое-как собравшись с силами, Володя пошел домой. У мамы была приятельница, Элька тоже крутилась в гостиной. Володя поздоровался и, отговорившись завтрашним диктантом, ушел к себе.

Он сел на окно и стал смотреть на улицу, на редких прохожих. А вот и Арсений Васильевич – переходит дорогу, наверное, идет от трамвая. Сейчас Нина скажет ему про собачку. Что он подумает?

Володя спрыгнул с подоконника. Его всего окатило холодным потом – как он мог так уйти, надо было хотя бы попросить прощения! Ну да, лавочник его не простит, и Нина тоже, но извиниться все-таки надо. Извиниться и уйти.

Да никто и не будет его удерживать!

Сейчас Нина рассказывает отцу о собачке и о том, что Володя просто убежал.

Надо пойти и попросить прощения. Но как? Сейчас никто из дома уже не выпустит – поздно. Можно объяснить все родителям, но… что-то не хочется, и так они всегда ругают его за неловкость.

А что, если выбраться тайком? Через черный ход, через кухню.

У мамы все еще приятельница, Анюта спит, отец работает в кабинете, Дуняша у себя. На кухне никого.

Володя взял свое пальто, по коридору пробрался на кухню, открыл дверь и побежал вниз. Через двор вышел на улицу, подергал дверь лавки – заперто, конечно. Придется звонить в квартиру.

Он поднялся по ступенькам, позвонил. Арсений Васильевич открыл дверь и удивился:

– Володенька! Ты что так поздно, случилось что?

– Нет…

– Нина уже спать легла, но ты проходи. Ты что убежал сегодня? Нина говорит, осколками порезался, может? Так она бы перевязала, зачем домой-то сразу?

Володя поднял голову. Лавочник что, смеется над ним?

– Я не порезался.

– Нет? А что тогда?

Володя набрал воздуху:

– Арсений Васильевич, я собачку разбил! Я прощения пришел попросить, я знаю, что эта собачка подарок, и что вы не простите…. Но я все равно пришел…

Арсений Васильевич недоуменно перебил его:

– Подожди, я за тобой не поспеваю… ты что, из-за собачки убежал?

Володя опустил голову:

– Я виноват.

– Да что сделалось-то? Безделушка разбилась?

– Это не безделушка, это же вам Нинина мама подарила!

– И что?

– Так… ведь собачка… подарок… первый. Вы сами рассказывали! И вы гладили ее…

Володя сбился и замолчал.

– Нет, ты мне сложный все-таки, – вздохнул Арсений Васильевич, – ну что сделалось, скажи ты на милость? Собачка фарфоровая разбилась? Ну так она бы позже разбилась, на то это и фарфор…

– Это Нининой мамы подарок!

– Ох, Володя… – вздохнул Арсений Васильевич, – как тебе объяснить-то? Да никак, не сумею я, а ты маленький – понять… У меня Нина. И память. Вот это… А собачка… она… просто собачка. А тебя как из дома-то выпустили так поздно?

– Я сам убежал. Через черный ход.

– Ах ты господи…

Арсений Васильевич поспешно оделся:

– Пойдем – провожу тебя.

– Вы правда не сердитесь за собачку?

– Да господь с тобой, Володя. Я сержусь, что ты так поздно один по улицам бегаешь. И ладно я сержусь, а вот если дома заметили, то папа твой не так сердиться будет…

Володя об этом почти не думал. Пусть дома будет что угодно – главное, решилась эта дурацкая история с собакой.

На счастье, черный ход был открыт, и Володя скользнул на кухню. Из своей комнатки выглянула Дуняша:

– Володенька, ты? А ты что в пальто?

Володя бросился к ней:

– Дунечка, вы ничего не говорите… так надо было. Хорошо?

– Ладно, ладно…

– Ты что тут делаешь? Почему ты в пальто?

Володя похолодел. В дверях стояла мама, за ней отец.

– Это я, Софья Моисеевна, его попросила пальто накинуть! – заговорила Дуняша, – пуговица сегодня оторвалась, я пришила, а потом и покажись мне, что широко они – он же худенький у нас такой… Думала переставить, а Володенька попить на кухню вышел, вот и накинул.

Мама покачала головой:

– Ночь на дворе, а вы с пуговицами. Иди спать, Володя. Пальто не забудь повесить.

– Спасибо за пуговицу, Дуня, – сказал Володя, уходя.

В своей комнате Володя сел на кровать и выдохнул. Кажется, обошлось.

Дверь приоткрылась. Отец остановился на пороге:

– Не спишь?

– Нет еще.

Отец подошел и сел с ним рядом:

– На пальто пуговицы широко, значит?

Володя вздохнул:

– Папа, я ходил к Арсению Васильевичу. Такое случилось…

И он рассказал всю историю.

Отец кивнул:

– Молодец, что пошел и извинился… Но какой ты неловкий, Володя, даже в гостях умудрился хорошую вещь разбить!

Володя засмеялся:

– Помнишь, как дедушка меня называл?

– Помню… Только, Володя, такое слово вслух произносить не смей!

– Нет, конечно… А ты тоже в детстве был неловкий?

– Не такой, как ты, конечно, но был. Чашки разбивал… тарелки. Как-то старинную вазу разбил – за конфетой полез и уронил.

– Что дедушка сказал?

– Да вот то и сказал… что про тебя говорил.

Володя расхохотался, зажимая руками рот.

– Тихо ты! Сейчас мама придет, попадет и тебе и мне.

– Расскажи, как ты был маленьким?

– Так и был… Сначала дом другой был, потом тот, в котором сейчас бабушка и дедушка. Учился много… Тогда нелегко было, Володя, из маленького города, да и… Ну да это я тебе потом все расскажу. И сейчас нелегко, ты старайся, учись, тем более ты умница такой у нас.

– А как ты играл в детстве?

– Ну как играл? Так и играл, как все, и по улицам бегал, и дома. Все, сынок, тебе спать пора.

– Папа, посиди еще немного!

– Ну давай. Ты ложись, я тебя укрою и посижу.

В полудреме Володя чувствовал, как папа гладит его по голове. Как хорошо было так засыпать, и какой хороший все-таки сегодня день, несмотря на разбитую собачку. Володя поднял голову:

– Папа, паровоз будем клеить в этом году? У Нины тот порвался.

– Будем, будем. Спи ты уже.

***

Володя постучал, никто не ответил. Он пожал плечами и толкнул дверь. Нина стояла посреди комнаты, Арсений Васильевич сидел в кресле. Вид у него был смущенный.

– Еще раз? – спросила Нина.

– Ну давай, – обреченно вздохнул отец.

Володя замялся на пороге.

– О, Володя пришел! – обрадовался Арсений Васильевич, – Ниночка, мне бы это… уйти, короче. Ты Володе покажи, а я еще вечером…

– Помучаюсь, – закончила за него Нина, – папа, делать-то что?

– Вот с Володей поговори? – предложил отец, – а я правда пойду уж.

И он поспешно вышел из комнаты.

– Что делать будем? – спросил Володя.

– Ох, что делать… сейчас расскажу.

Нина села к столу, Володя устроился напротив.

– Ну слушай, – начала она, – у нас в гимназии собрались устроить представление – благотворительное. Там про рождество, елку, сиротку – ну, интересно. Стали роли раздавать. Я хотела сиротку играть или уж там фею – но и сиротка, и фея поют. А я в смысле пения… Сижу, молчу. И что вышло? Мне дали играть – злую мачеху!

Володя кивнул головой:

– Интересно.

– Интересно? Что там может быть интересного? Она злая, никому не понравится… вот слова мне дали, роль. Я выучила, стала перед папой представлять. А он – видишь – дела придумал и ушел.

– Ну почему сразу дела придумал…

– Что я, папу не знаю?

Дети помолчали. Нина горестно развела руками:

– Ну вот и не знаю, что делать…

– А какие там слова?

– Вот, на столе.

Володя взял маленькую тетрадочку:

– Тут только твои слова?

– Да, я переписала.

– А остальное – помнишь?

– Конечно.

– Расскажи?

Нина неохотно начала пересказывать – жила-была девочка, и матери у нее не было, и злая мачеха посылала ее в лес…

– Нет, Нина, не так, – перебил Володя, – с чего все начинается? Ну, на сцене?

– Идет снег, – снова заговорила Нина, – появляется бедная сиротка, поет грустную песенку, собирает хворост, тащит все это с собой.

– Так. Дальше?

– Потом она приходит домой. Там ее встречает злая мачеха.

– Как встречает? Что говорит?

– Вот в тетрадке написано: где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?

– Давай попробуем? Я буду сироткой, а ты меня ругай. Вот смотри – я вхожу и тащу хворост.

Володя вышел за дверь, потом вернулся, прижимая к груди воображаемую охапку хвороста. Нина растерянно посмотрела на него и сказала:

– Где тебя так долго носило? Почему мало хвороста?

– Нет, Нина, погоди, – перебил Володя, – ты же на меня сердишься. Меня долго не было, хворосту мало. И вообще ты меня не любишь, я тебе не нужен… не нужна. У тебя, наверное, своя дочка есть?

– Есть, только она спит все время. Она только в самом конце появится.

– Ну вот. Своя, любимая. А тут я… я тебя раздражаю, да? Ты меня только как служанку используешь.

Нина засмеялась:

– Ну да, наверное.

– Ну вот! Ты со мной так и обращайся. Давай еще раз?

Он снова вышел за дверь, вернулся. Нина стояла, повернувшись спиной. Володя растерялся, и тут она обернулась:

– Явился наконец! Сколько можно, – холодно сказала она, – а хворосту-то, хворосту… чем тут топить? Бездельник! Выгнать тебя из дому…

– Здорово, Ниночка! – воскликнул Володя, – правда, отлично! Вот только…

– Что – только? Опять не так? Я представила себе все, как ты сказал…

– Да, да… только ты мне говоришь – явился, бездельник… А я же как будто девочка.

– Ой, – расхохоталась Нина, – и точно! Давай еще попробуем?

Второй раз все получилось еще лучше. Стали разыгрывать следующие сцены, и вот тут-то все повторилось – Нина, глядя на падчерицу, упорно называла ее в мужском роде. Под конец Володя разозлился:

– Да ты нарочно!

– Честное слово, Володенька, нет… я как вижу, что ты в штанах – так и не могу поверить, что ты девочка. На сцене все лучше будет – там передо мной Машенька будет стоять, она сиротку играет.

– А если и там собьешься? Нет уж, давай еще повторять.

– Давай, но я все равно не могу.

– Что же нам делать?

– А давай тебя в платье нарядим? – осенило Нину.

– Что?

– Ну в платье? В мое.

– Ну не знаю, – растерялся Володя.

Вернувшийся Арсений Васильевич был немало удивлен, когда из дверей его гостиной выскочил одетый в Нинино платье Володя, следом вылетела подушка, потом выглянула Нина:

– И чтобы домой не возвращалась!

Володя всхлипнул и побрел прочь. Нина крикнула:

– Давай еще раз?

Тут Володя заметил Арсения Васильевича и смутился:

– Ой… а мы тут…

– А мне покажете?

– Да, папа, давай, – обрадовалась Нина, – ты будешь публикой.

Арсений Васильевич с удовольствием посмотрел представление – дети показали не только сцены сиротки и ее злой мачехи, но и весь спектакль.

– Почему мы никогда в театр не играли? – спросила Нина, когда спектакль закончился и Володя переоделся в свою одежду, – я и не думала, что так интересно!

– Я часто сам с собой играю, – задумчиво сказал Володя, – книгу прочитаю – а потом представляю, как бы это на сцене. А еще лучше – в кино.

– Почему лучше?

– Потому что сцену зритель все время видит, а на пленке можно разное показывать – и время, и места. Понимаешь?

– Да, – неуверенно сказала Нина, – Володя, давай теперь все время в театр и в кино играть?

– Давай.

– Я сегодня, как засыпать буду, тоже попробую книжку представить, – решила Нина, – я сейчас как раз Чарскую читаю!

– Нина, а ты в каком костюме будешь?

– В платье – пышном, и подушку подвяжем, чтобы я толстой была.

– А зачем? Давай ты будешь худая. И злая. И прическу… такую… ну, такой как шиш на голове сделай. А платье… давай я нарисую и завтра принесу?

– А тетя Лида сошьет! – обрадовалась Нина.

– А успеем?

– Конечно! Еще целых десять дней.

Нина вышла проводить Володю.

– Ты придешь на мой спектакль? – спросила она.

– А можно?

– Конечно! Сказали, можно приглашать всех желающих. У меня папа будет и тетя Лида. И ты.

– Я спрошу маму.

– Конечно. Надеюсь, она отпустит. Мне так хочется, чтобы ты пришел! Я без тебя бояться буду.

– Ты? – засмеялся Володя.

Нина засмеялась в ответ.

Эскиз платья Володя придумал в тот же вечер – ярко-красное, нелепое, примерно в таком в Могилеве ходила одна знакомая бабушки – злая, вредная тетка, все время донимала его. В выходные Смирновы отпросили Володю и поехали к тете Лиде – шить костюм.

Погода стояла ужасная – дул ветер, в лицо летел мокрый противный снег. От трамвая почти бежали. Тетя Лида, встретив гостей, заохала:

– Да что ж такое, Арсений! Что за дело такое, что детей в такую погоду притащил?

– Это я придумала, тетя Лида! – заступилась Нина, – мне платье надо шить.

– И что же? Я бы сама приехала! А то Арсений по телефону мне – Лида, дело важное, мы втроем приедем.

– Тетя Лида, да ладно, – перебила Нина, – давайте поедим сначала?

– Давайте, давайте! У меня готово все. Володенька, ты суп куриный любишь?

– Он все любит, – сказала Нина, – а пирожки есть?

– Как не быть, Ниночка!

После вкусного обеда сели кроить. Арсений Васильевич отпросился:

– Лидочка, я детей оставлю на пару часов, а сам по делу отойду. Ну… пока вы тут шьете?

– А ты, надо думать, тоже по швейным делам?

– Лида! – покраснел Арсений Васильевич.

– Иди, иди…

Володя разложил на столе свои эскизы:

– Вот, Лидия Васильевна, смотрите… узкое, красное.

– У тебя красная ткань есть? – спросила Нина.

– Найдем…. Погоди, Володя – тут сверху ты как хочешь?

Володя объяснил свою задумку. Тетя Лида достала большой лист бумаги:

– Так, давай-ка тут нарисуем…

Нина сначала лезла с советами, но ее никто не слушал, и она ушла к себе. Облокотившись на подоконник, она стала смотреть в окно.

Интересно, каким будет спектакль? Понравится публике, как она будет играть?

– Нина!

Володя стоял на пороге.

– Я тебя отвлек? – смущенно спросил он.

– Отвлек? От чего? – засмеялась Нина, – я просто в окно смотрю и про спектакль думаю. А вы?

– Мы закончили. Тетя Лида выкройку сделала, завтра в мастерской ткань возьмет и шить будет.

– Вот хорошо! Папа не пришел?

– Нет еще.

– Давай играть?

– Во что?

– Как во что? В театр!

– Давай в театр теней. Бумага нужна и ножницы, и белая простыня еще.

– Сейчас все принесу.

Арсений Васильевич вернулся как раз к спектаклю.

– Внимание, внимание! Начинается представление! – объявила Нина.

Арсений Васильевич прошел было к расставленным стульям, но дочка преградила ему дорогу:

– Вы без билета, месье?

– Без билета, – сконфуженно произнес отец, – а где купить билет?

– Вот касса, пожалуйста. Если вам в первый ряд – то шоколадка.

– Я должен буду, можно? Куда я сейчас за шоколадкой побегу?

– Можно! Садитесь.

Тетя Лида села рядом.

– Ну что, должник? – упрекнула она брата, – я вот за билет сразу заплатила.

– Ну, а я завтра – к чаю им…

Зажглась лампа, и на белой простыне появилась целая вереница зайчиков. Они танцевали под звуки старой музыкальной шкатулки, и тут появилась девочка – в шубке, платочке. Она грустно сказала о том, что злая мачеха выгнала ее в холодный лес за хворостом, метет метель, кругом волки, но никто ее не пожалеет…

Лампа потухла, зажглась снова. Девочка стояла теперь перед худой женщиной в узком платье с бантом сбоку. Та ругала ее, а под конец выгнала из дому.

Но на помощь девочке пришла добрая фея – забрала к себе во дворец, а потом послала учиться.

Арсений Васильевич и тетя Лида долго хлопали.

– Ты, Володенька, талантливый какой! – сказала тетя Лида.

– А я? – обиделась Нина.

– И ты талантливая, – поспешно сказал Арсений Васильевич.

Нина рассмеялась:

– Да ладно, папа… а Володя правда умница.

Володя смутился и стал складывать бумажные фигурки.

– Сам ведь все нарисовал? – спросила тетя Лида.

– А Нина вырезала! – сказал мальчик.

– Ну, без Нины бы какой театр, – согласилась та, – ладно, ребята, давайте-ка поужинаем и по домам.

– По домам только папа и Володя, – сказала Нина, – я до завтра останусь!

Тетя Лида обрадовалась несказанно:

– Ох, Арсений, я так рада, что тебе и не скажу ничего!

– Ну слава богу, – отозвался тот.

После чая Володя с Арсением Васильевичем пошли к остановке трамвая. Погода не унималась.

– Иди-ка сюда, встань против ветра, – сказал Арсений Васильевич и обнял Володю.

Наконец подошел трамвай. Арсений Васильевич купил билеты, посадил Володю:

– Замерз ты, мальчик мой?

– Нет, ничего. А вы?

– Да что я-то…

Трамвай, звеня, несся по улицам.

– Вы завтра Нину будете забирать?

– Завтра.

– Она меня на представление пригласила.

– А как же без тебя? Придешь ведь?

– Приду, мама уже отпустила. Вы из дома пойдете? Давайте вместе?

– Давай, конечно. А ты умница, Володя! Мы, правду сказать, с Ниной измаялись. Она пришла и говорит – вот, роль дали. Я в театре-то, сам понимаешь, не шибко, но тут уж и я вижу – она же просто стоит, слова читает. А я понимаю, что не так, а подсказать не могу. Слава богу, ты пришел.

– Да я ничем и не помог.

– Как же? Все подсказал – и как говорить, и вот с платьем придумал… Ты сам-то на сцену не хочешь?

Володя покачал головой:

– Нет, совсем нет. Я… не знаю, как сказать. Ну вот кто в театре придумывает – где актеру встать, как говорить?

– Режиссер?

– Да, точно! Вот я бы, может быть… хотя тоже не знаю. Я больше всего фильмы хочу снимать. Я – знаете что? – иногда иду по улицам, а вижу – как в фильме. Понимаете?

– Как будто да.

– Я тут видел на Загородном – торговка уличная кричала на другую торговку. Я подошел ближе, смотрел, а потом придумал, что вот сейчас бы всю улицу показать, и как прохожие останавливаются, смотрят, и нескольких поближе… а потом – торговку, которая кричит – лицо ее показать, близко-близко, а уж потом – вторую, а потом рядом их. И снова улицу, и как прохожие смеются…

Он замолчал. Потом смущенно улыбнулся:

– А сейчас я знаете что подумал? Вот в трамвае… мужчина и мальчик едут, и разговаривают…

– А дальше? – спросил Арсений Васильевич.

Володя неловко пожал плечами.

– Ну вот…

Трамвай остановился на углу Можайской. Арсений Васильевич проводил Володю до дверей:

– Поднимешься – крикни мне, что дошел.

– Конечно. До свидания, Арсений Васильевич!

– До свидания, мальчик мой.

Володя поднялся наверх, дверь его квартиры распахнулась:

– Я дошел, Арсений Васильевич!

– До свидания, Володя.

Арсений Васильевич вышел на улицу, вдохнул холодный воздух и огляделся в поисках извозчика. Надо было все-таки сказать родителям мальчишки, чтобы приехали забрать его – сейчас снова такую дорогу! Альберг ведь предлагал:

– Арсений Васильевич, давайте я сам приеду, заберу Володю? Вдруг вы остаться у сестры захотите?

Да кто знал? Ведь думали с Ниной сегодня возвращаться…

Извозчик нашелся только около вокзала, зато экипаж был крытый. Смирнов сел, закутал ноги и откинулся назад.

Что он там придумал, про мальчика и мужчину в трамвае? Трудно, наверное, родителям с ним – непростой, все придумывает что-то.

Извозчик остановился на углу Большой Пороховской и Среднего проспекта. Арсений Васильевич расплатился, выскочил и открыл дверь подъезда рядом с дверью швейной мастерской.

Спектакль отрепетировали еще три раза – последний раз даже в сшитом тетей Лидой костюме. Платье получилось отличное, а когда Нина, тоже при помощи тети Лиды, накрутила на затылке шиш, Володя пришел в восторг:

– Нина, слушай! У нас с Элей вот такая гувернантка была – точно!

Нина прошлась по комнате, бросила на Володю холодный взгляд, и он поежился:

– Мне даже неуютно стало…

Платье повесили на вешалку, Нина заплела привычные косы. Тетя Лида стала собираться:

– Пора мне, Ниночка. Теперь уж на представлении увидимся.

– Мы тебя проводим, тетя Лида.

Погода наладилась – потеплело, не было ветра, шел снежок.

– Пойдем погуляем? – предложила Нина.

– Пойдем.

– Ты уроки приготовил уже?

– Почти, устные остались. Ну, да я быстро прочитаю.

– Расскажи мне про гувернантку?

Володя нахмурился:

– Что рассказать?

– Все. У меня не было, только нянька, а потом учительница домашняя приходила.

Володя покачал головой:

– Да нечего рассказывать.

– Ну как нечего? – приставала Нина, – она у вас жила? Вы гулять ходили? Она тебя французскому учила? Ну расскажи!

– Она злая была, – сказал Володя хмуро, – меня не любила. Ей Элька нравилась. Элька всем нравится.

– Придиралась она к тебе?

– Да.

– Вот негодяйка!

Володя, помолчав, продолжил:

– Она с нами чистописанием занималась. Я писать рано научился, в четыре года, наверное, но я писал печатными буквами, а так не умел. Она напишет целую строчку каких-то закорючек и заставит переписывать. У Эльки все эти закорючки ровные, аккуратные, а у меня… напишу – она строчку перечеркнет, говорит – новую пиши… рука знаешь как уставала! Я говорю – не получается, а она – старайся, учись. Гулять ходили? Да, ходили… бегать нельзя, камни брать нельзя. Ничего нельзя! Родителям все время жаловалась. Ну, мама как-то ее не очень слушала, она как раз тогда сама училась, а папа… ты знаешь, как он к учебе и дисциплине относится. Она пожалуется – он не разбирается, сразу говорит – в угол! А как-то раз она все жаловалась-жаловалась, и папа совсем рассердился, взял меня и в комнате темной запер – у нас на Таврической комнатка была маленькая такая, вроде кладовки… а я…

Володя замолчал. Нина сочувственно вздохнула.

– Я темноты боялся, – наконец сказал Володя, – Нина, слушай, я тебе признаюсь: я и сейчас темноты боюсь.

– Кто ж ее не боится, – нашлась Нина, которую темнота не пугала никогда, – все боятся.

– Правда?

– Конечно, – сказала она уверенно, – папа тоже, мне кажется, только не сознается.

Володя покачал головой:

– Мой папа не боится, иначе не запер бы меня. Я плакал, плакал… а потом… не буду рассказывать. Элька смеялась…

– Если я когда-нибудь ее встречу, – задумчиво сказала Нина, – я ей отомщу.

– Кому?

– Твоей гувернантке.

Володя смущенно усмехнулся. Нина серьезно посмотрела на него:

– Ты мне не веришь? Знаешь – вот ты сейчас рассказываешь, а я ее ненавижу.

Она смутилась и отвернулась. Потом повернулась обратно и сказала сердито:

– Потому что я так с тобой подружилась, что мне плохо, когда тебе плохо!

Володя кивнул:

– Я тоже.

– Давай на горку пойдем?

– Нина, поздно уже. Пойдем, может быть, домой?

Нина неохотно согласилась. Вечером она рассказала про Володину гувернантку отцу. Тот перепугался:

– А тебя, боже их сохрани и помилуй, нянька да учительница не обижали?

– Да нет, папа, неужели бы я не сказала? – удивилась Нина.

– Сказала бы, а все равно мне тревожно. Не усну теперь!

– Мне Володю жалко.

Но Арсений Васильевич стал вспоминать няньку и учительницу и про Володю уже не слушал.

Володя дома спросил маму:

– Мамочка, а ты помнишь нашу гувернантку?

– Лидию Ивановну? Первая которая была? Помню, конечно. Очень была толковая, хорошо вас подготовила – и по французскому, и читала вам, и гуляла. А что ты ее вспомнил?

– Просто так, – ответил Володя и пошел к себе.

Лежа в кровати, он представлял себе, как они выросли, и Нина где-то встречает гувернантку. Как она ей мстит, он не придумал, но в Нине не сомневался. И от этого было как-то необыкновенно тепло на душе.

***

Платье всем понравилось, даже классная дама Синька пришла в восторг. Зал постепенно заполнялся народом. Нина, уже наряженная, подсматривала сквозь дырочку в занавесе.

Вот тетя Лида, какая красивая в своем новом синем платье! И папа – какой все-таки красивый у нее отец! А вот Володя!

– Я так волнуюсь, – зашептала Машенька, игравшая сиротку, – так волнуюсь, так волнуюсь, божечки! А ты?

– Я нет, – удивилась Нина, – что такого-то?

– Да как же… Нина, у тебя кто пришел?

– Папа, тетя и мой друг.

– Друг?

– Ну да, мальчик из нашего дома.

– Ты с мальчиком дружишь?

– Да, очень. Он очень хороший, самый лучший! Мы с ним и репетировали вместе, он придумал, какой я мачехой буду.

Маша смотрела на Нину и явно не знала, что сказать.

– Девочки, открываем занавес, – прошептала Синька.

Занавес, шурша, пополз вбок. Маша пискнула и вышла на сцену. Послышался ее дрожащий голос:

– И холодно-то, и страшно! Послала меня злая мачеха…

Сиротка спела грустную песенку, набрала хворосту и пошла домой. Настал выход Нины.

Гости в зале с умилением смотрели на сиротку, но Нина захватила все внимание. В ярком нелепом платье, со смешной прической, холодно-раздраженная, язвительная, мачеха была неподражаема. Она брезгливо выговаривала сиротке за лень и трусость, дергала носом, поджимала губы. Зрители в зале покатывались со смеху. А когда злая мачеха, вытянув палец, раздельно выговорила, чтобы сиротка убиралась прочь, зал разразился аплодисментами.

На поклонах Нине хлопали больше всех. Она, улыбаясь, кланялась и махала рукой.

Занавес закрылся. Арсений Васильевич откинулся на спинку стула:

– Уффф… Ох и насмеялся! Молодец Ниночка.

Володя улыбался. Какая она умница!

Родители не расходились – ждали дочерей. Вот выбежали зайчики, которые танцевали вокруг елки, потом выскочила Маша, потом фея. Нина прибежала последней – в своем школьном платьице, а прическа прежняя – шиш. Отец обнял ее:

– Умница моя!

Тетя Лида вторила:

– Как смешно было, Ниночка! Мы и не знали, что ты у нас артистка.

– Какая бы я артистка, если б Володя не говорил, как и что! – весело сказала Нина, – Володенька, ну как? Все я так сделала?

Володя смутился:

– Конечно! Ты такая умница, Нина!

– Какое! Все сделала, как ты сказал. А иначе так и бы и читала как по бумажке!

– Ты очень талантлива, Ниночка! – сказала высокая нарядная женщина, – так повернуть характер мачехи! Конечно, моя Маша тоже играла хорошо, но ты сегодня просто лучше всех!

– Спасибо, Ирина Михайловна! – ответила Нина, – я старалась, но вообще-то у меня был помощники, без них я бы не справилась. Прошу познакомиться, моя тетя – Лидия Васильевна, а вот мой друг, мы живем в одном доме – Володя.

Володя поклонился.

– Вот как? – удивилась Машина мать, – как же твой друг тебе помогал?

– Он все придумал – какой должна быть мачеха, я просто сделала так, как он говорил. И наряд для мачехи придумал тоже он.

– И сшил он? – язвительно спросила Маша.

Нина бросила на нее удивленный взгляд:

– Нет, сшил не он, сшила моя тетя. Но, уверена, Володя справился бы и с шитьем.

Подходили другие родители, и Нина, принимая поздравления, не забывала сказать, что сама она нипочем не смогла бы так сыграть и придумать и сделать такой прекрасный костюм.

Володя тоже оказался в центре внимания. Девочки рассматривали его с откровенным любопытством. Володя услышал, как одна шепнула другой:

– Какой красивый мальчик!

Володя смутился. Хотелось уйти, но это было невозможно. Лучше бы Нина молчала об его участии…

Арсений Васильевич тронул его за плечо:

– Пойдем на улицу? – тихонько спросил он, – жарко тут.

Володя благодарно кивнул.

Они успели изрядно замерзнуть, прежде чем из гимназии вышла Нина с тетей Лидой.

– Папа, а ведь каникулы! – закричала Нина, подбегая к отцу, – каникулы!

– Каникулы. Пойдемте к нам сейчас? Отметим. И у меня для вас подарки есть небольшие…

Володя отпросился у мамы и прибежал к Смирновым. У них уже стояла огромная елка.

– Когда вы успели?

– Вчера – целый вечер наряжали. Красивая?

– Очень!

– Смотри – там и твои камеры, и паровоз!

– А вот штаны и рубашка!

Они ходили вокруг елки, отыскивая знакомые игрушки.

– А вот и птичка!

– Точно, птичка.

– А что под елкой? – спросил Арсений Васильевич.

– Ты под елку положил? Так еще же не рождество!

– Ну и что, а у нас такое – маленькое. Мама говорила – как она говорила, Лида?

– Pikkujoulu, кажется.

Нина полезла под елку:

– Володя, давай со мной! Тут два свертка маленьких, а вот еще два больших.

– Маленькие от меня, большие от Лиды, – сказал Арсений Васильевич.

Володя осторожно вынул из кармана маленькую коробочку и положил под елку. Нина, сидя на полу около елки, рассматривала маленькие свертки:

– «Ниночке», «Володеньке»… Так, что у меня тут?

В ее сверточке оказалась маленькая куколка с набором одежды. Володя открыл свой.

– Ты у нас умница, Володя, так я тебе такую игру купил – как китайская головоломка, что ли… там и одному можно играть, и вдвоем, – сказал Арсений Васильевич.

– Спасибо большое!

– А в больших свертках что?

– А там от меня, – сказала тетя Лида, – доставай аккуратно, Ниночка – там пироги. С клубникой сейчас съедим, а с творожком Володя домой возьмет.

Володя смутился:

– Спасибо… так неловко!

– Что же неловко? – улыбнулась тетя Лида.

– А тут еще сверток! – крикнула Нина, – кому это?

– Это тебе, Нина, – сказал Володя, – ну, или всем… не знаю.

Нина открыла коробочку, оттуда выпала длинная лента.

– Это фильма, Нина, я нарисовал, – объяснил Володя.

– По Пушкину?

– Нет, это Чарская. Про Миру, помнишь?

Нина растерянно смотрела на мальчика:

– Ты мне такую фильму сделал?

– Да. Я потом покажу ее, через волшебный фонарь. Ну, или без меня посмотрите.

– Да как же без тебя! А давайте сейчас и смотреть? Мне очень хочется, – сказал Арсений Васильевич.

– И мне! – хором сказали Нина и тетя Лида.

Через несколько дней настал тысяча девятьсот семнадцатый год. На все каникулы Нина уехала в Галич – отец хотел проверить, в каком состоянии дом, повидать старых друзей, подышать воздухом.

Дом в Галиче был небольшой, но удобный. Арсений Васильевич сдавал его бездетной паре, когда приезжал, останавливался тут же в свободной комнате.

Сразу началась круговерть рождественских каникул. У Нины в Галиче была целая куча подружек – к каждой надо было забежать, пообедать, посидеть. Арсений Васильевич тоже собирался ходить в гости, и в первое же утро они взяли бумагу и расписали – куда и когда пойдут. Иногда расписание сбивалось – вдруг не хотелось идти в гости, Арсений Васильевич и Нина брали санки и шли кататься на валы, или просто сидели дома, пили чай, разговаривали или спали.

Как-то раз, возвращаясь от подружки, Нина заметила, что за ней идет высокий мальчик. Она остановилась и помахала ему рукой:

– Здравствуйте! Почему вы за мной идете?

– Мне кажется, я вас знаю, – смущенно улыбнулся мальчик, – вы же Нина, дочка Арсения Васильевича?

– Да, – улыбнулась Нина в ответ, – а вы?

– Я Алеша Иконников. Вы, наверное, меня не помните.

– Нет, – рассмеялась Нина, – простите, но совсем нет.

– Ваша мама дружила с моим отцом, – сказал мальчик, – мой папа – инженер здесь на заводе, а раньше работал в Петрограде, тогда еще Петербурге. Когда-то давно вы с вашим отцом приходили к нам в гости.

Нина задумчиво покачала головой:

– Не помню… Но это неважно, я буду рада снова начать наше знакомство. Вы тут так и живете?

– Да. А вы приехали на каникулы?

– Да. Вы спешите? Если нет, пойдемте к нам – повидаетесь с папой.

– Даже не знаю. Удобно ли это?

– Конечно, почему нет?