Ольга Минаева
Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.
Лингвисты называют это явление «гендерной симметрией»[339]: наличие названия профессии или обозначение статуса в мужском и женском роде (герцог – герцогиня, учитель – учительница и т. д.). Процесс установления гендерной симметрии в профессиональной сфере начинается с 1920-х годов, причем в некоторых языках (например, во французском) не хватает форм женского рода для наименования профессий, которыми женщины занимаются недавно.
Как отмечают исследователи, гендерная дифференциация осуществляется при помощи принадлежности к женскому склонению и разнообразных суффиксов[340]. Причем в процессе применения этих новых слов часть их них не «прижилась» и вышла из употребления: сейчас говорят «доктор», «педагог», «инженер», «юрист», «бригадир», «мастер» и т. д. – независимо от пола работника.
С чем связано это отсутствие гендерной дифференциации в названии многих современных профессий? С тем, что женщины давно и прочно утвердились в них, завоевав уважение как специалисты? Во Франции, по наблюдению лингвистов, для многих женщин феминизация наименования их до сих пор престижной профессии равносильна потере этой самой престижности[341]. А может быть, дело в том, что обозначение пола говорит о сомнении в профессиональных качествах специалиста: врач и женщина – врач, юрист и женщина – юрист? Так, по мнению Н. И. Голубевой-Лопаткиной, феминизация названий не слишком престижных профессий воспринимается достаточно легко (уборщица, прачка, домработница), особенно если это профессии, которыми традиционно занимались только женщины. Феминизация отдельных отраслей (легкая промышленность, образование и др.)привела к тому, что из некоторых гендерно-симметричных пар (учитель – учительница, ткач – ткачиха) чаще употребляются названия профессий с «женским» суффиксом. Но также нужно отметить, что в некоторых случаях «прижились» названия профессий мужского рода, а указание на женский пол исчезло из обихода (врач, преподаватель, инженер и т. д.) или осталось в просторечии (врачиха, инженерша).
По мнению исследователей, в настоящее время профессия[342], наряду с образованием и зарплатой, является основным показателем социального статуса. Наименование профессии непосредственно связанно с чувством самоуважения и достоинства, поэтому непрестижными считаются профессии, в названии которых есть проявления «сексизма»[343], когда подчеркивается подчиненное положение женщины по отношению к мужчине (секретарша), или женщина показана в типично «женских» социальных ролях (нянька) и т. д.
Если язык рекламы «внедряет языковые модели, которые потом становятся основой осмысления и представления действительности»[344], то можно отметить, что язык печати также выполнял подобную роль, пытаясь успеть за изменениями жизненных моделей. Язык СМИ и фиксирует, и формирует процессы, происходящие в обществе и в сознании. Причем значение слова может меняться от нейтрального к отрицательному или от положительного к нейтральному и отрицательному. В женских журналах довоенного периода все новые названия женских профессий подавались в очевидно позитивном значении; если высказывалось негативное отношение, то оно маркировалось как «консервативная, отсталая» позиция.
2.3. «Мы теперь богато живем»[345]: культ ударниц и стахановок в женских журналах в 1930-х гг.
В годы первых пятилеток и коллективизации в советской печати активно пропагандировались «ударничество» и стахановское движение. Женщины занимали достойное место в создаваемом пантеоне героев труда. Образы героинь труда в женских журналах выполняли также и специфические функции. Наряду с презентацией новых возможностей, которые открылись перед трудящимися при социализме, стимуляцией производительности труда и прочими аспектами производственной пропаганды, ударницы и стахановки демонстрировали новый жизненный сценарий женщины. Как выстраивалась пропаганда ударного и стахановского движения журналистами? Вот типичный перечень тематических направлений, обязательно присутствующих в очерках и рассказах о героинях труда.
Настоящая, достойная жизнь – только в производственной сфере. Мы видим противопоставление завода и дома: «на заводе интереснее, чем дома стряпать»[346]. Виктория Кудряшова, станочница – ударница шлифовального цеха завода шарикоподшипников им. Кагановича[347] рассказывает: была домохозяйкой, «жизни настоящей не видела». Противопоставление завода и дома часто встречается в очерках и даже становится особой темой рассказов[348]. Главное для женщины на этом пути от полной беспомощности к уверенной, умелой работнице – это рост, изменение своей жизни и своего сознания. Типичный пример такого рода: домохозяйка, когда пришла на завод, ничего не умела, мастер ее не учил, в первый день так плохо работала, что попала на «черную» доску[349], а потом стала ударницей.
Часто подчеркивалось особое эмоциональное состояние женщин-ударниц: радость и гордость от результатов труда. Вот, например, фрезеровщица Л. Блохина говорит: «Раньше я была домохозяйкой и не знала, сколько творческой радости может принести работа на заводе»[350]. На ткацкой фабрике «Пролетарский труд»[351] из домохозяек «делают» работниц, пишет журналистка. Тов. Хохлова раньше была обыкновенной домохозяйкой и самой сложной машиной, с которой она имела дело, был примус. А сейчас она работает на фратерной машине. Раньше у нее «дух захватывало от страха», а теперь она «может разобрать и починить машину, знает сырье, производственный процесс, теперь она счастлива, что освободилась от своей прежней «мелкой, отупляющей, непроизводительной домашней работы»[352].
Ударничество или стахановское перевыполнение нормы повышают заработок, обеспечивают материальное благополучие. Ударницы получают в разы больше остальных работниц. Зарплаты более 700 руб.[353], более 900 руб.[354] в месяц упоминаются в очерках о знаменитых ткачихах-рекордсменках, тогда как обычный заработок работницы составлял 150–200 руб. Называя конкретные цифры, журналисты иллюстрируют агитационные лозунги и призывы добиваться рекордных показателей выработки.
Мать стахановки Таисии Одинцовой рассказывает: «Все как во сне. …Подарков Тасе надарили, заработок у нее вырос втрое. Мы никогда так хорошо не жили»[355].
В квартире у стахановки Уралмашзавода Малявиной «уютно. Обивка дивана, шторы, скатерть, обои подобраны в тон. Белоснежная кровать, чудесный коврик над кроватью, чистые половички. Она имеет патефон, радио, хорошо играет на гитаре. Подобрала хорошую библиотеку»[356]. Подробное описание ковриков и патефона имеют важное значение: надо продемонстрировать, что стахановка живет зажиточнее, чем основная масса работниц.
Простой тезис – лучше работаешь, значит лучше живешь – доносился до читательниц с помощью многочисленных конкретных примеров. Часто стахановки рассказывают о том, какие подарки они получают за трудовые рекорды. Евдокия Федотова перечисляет, что ей подарили: часы стенные, скатерть суконную, полдюжины полотняных простынь, отрез крепдешина синего, чайник электрический, утюг, одеяло шелковое, чайный и столовый сервизы, патефон, библиотеку из 122 книг, диван, шкаф, буфет и кровать. Ее маленькая дочь заводит патефон и говорит: «Вот теперь, мама, мы богато живем»[357]. Подарки так подробно описывались еще и потому, что они демонстрировали выросший уровень благосостояния работниц. Этот перечень шкафов и сервизов должен был стимулировать остальных работниц стремиться к рекордным показателям. А также показать, насколько «богаче» стал пролетариат при советской власти.
Убедительны ли были такие примеры? Думаю, да. Низкий уровень жизни рабочих семей до начала индустриализации демонстрируют данные, приведенные в справочнике «Труд в СССР». Рабочие в 1926–1928 гг. с трудом сводили концы с концами, их доходы совпадали с расходами, причем более половины зарплаты уходило на продукты питания. Исходя из анализа приведенного списка[358] предметов хозяйственного обихода в расчете на 100 человек, можно сказать, что в изобилии имелись лишь ложки, вилки, стаканы и чашки (более 100 шт.), кастрюли и чугуны (78-85). А вот кровати были не у всех (37-41), матрацы тоже (54-60); чайники металлические и фарфоровые (16-18 шт.), керосинки (8-12) – редкость. Предметами роскоши были часы карманные (7-9) и швейные машины (13-14), мясорубки (3-4). Рабочие жили бедно: мебель, предметы обстановки, не говоря уже о скатертях и сервизах, считались признаком зажиточности.
Необходимо отметить некоторое противоречие в том, что в качестве стимула ударного труда журналисты приводят выросшие зарплаты и перечни «подарков». В женских журналах интерес к потребительским товарам считался проявлением мелкобуржуазных вкусов и отсталости, даже выкройки одежды публиковались «для перешивания». Новый быт (примеры домов-коммун) был предельно аскетичен. Однако в ситуации, когда производительность труда новой советской промышленности нужно было повышать, все средства были хороши. В ход шли именно те аргументы, которые предметно показывали женщинам все выгоды трудовых рекордов. За такие результаты стоило постараться!
Ударнице улучшают бытовые условия: «живем мы в комнате в два с половиной раза больше, чем прежняя, в новом каменном доме со всеми удобствами, близко от завода»[359]. Улучшение жилищных условий – еще один стимул ударного труда, ударниц переселяют из общежития в отдельные комнаты и даже в отдельные квартиры[360].
Стахановке Е. Илларионовой дали прекрасную квартиру: две просторные комнаты, «красиво отделанные масляной краской», новая мебель, почетная грамота на стене. Она говорит: «Мне даже стыдно жить в такой квартире, ведь у самого директора хуже!»[361]. Это обычная практика поощрения героинь труда: Е. М. Федорова рассказывает почти теми же словами: «Квартира у меня из двух комнат, фабрика мне ее отделала: обои новые, выбелили, кухню масляной краской покрасили»[362].
Семьи ударников демонстрируют пример нового быта, уклада. «Теперь обедаем мы на фабрике-кухне, а ужин по очереди готовим. Раз все работаем на заводе, значит и домашние нагрузки пополам. Мы с мужем по очереди готовим, убираем. И мой муж, – я уважаю его за это еще больше, – ничуть не стесняется «женской работы, которая приходится на его долю»[363], – рассказывает ударница. Ее муж демонстрирует новый подход к «домашней работе»: не просто помогает, а делит ее пополам! Это идеальный вариант отношений в семье, где оба супруга работают. Но вряд ли это типичный пример, чаще можно найти жалобы работниц в рубрике «Почтовый ящик» о том, что муж совсем не помогает по дому. Однако в очерках об ударницах и стахановках рисовался идеальный пример нового быта.
В 1934 г. было проведено обследование в семьях рабочих на заводе им. Кагановича в Москве. Очерк о том, как улучшилась жизнь и выросли доходы рабочих семей, был напечатан в «Работнице»[364].
Слесарь Симаков рассказывает: в семье трое взрослых (все работают) и ребенок. Домашнее хозяйство они не ведут, питаются на фабрике-кухне, где кормят «сытно и вкусно». Жене нет теперь нужды «сидеть все дни около примуса», она больше не домохозяйка, а ударница и член партии. Они «живут общественной жизнью». Что имеет ввиду рабочий? «Часто ходим в театр… У нас с женой не так много свободного времени – по вечерам учимся в политшколе. Сын у нас живет (курсив мой – О.М.) в детском саду, там его прекрасно кормят и хорошо за ним смотрят…»[365], – рассказывает Симаков. Он подробно описывает покупки семьи: «За последние полгода купил костюм мужской 130 руб., сапоги – это себе, а жене – пальто с енотовым воротником, сыну – ботинки, джемпер. Шкаф платяной купили. Не отказываем себе ни в чем».
Этот факт показан как идеальный пример жизни рабочей семьи: сын – в детском саду, еда – в столовой, досуг – занятия в политшколе. Именно о таком укладе, таком образе жизни говорится в многочисленных публикациях на тему переустройства старой семьи. Ребенок выключен из жизни семьи, у него своя собственная жизнь, в которой семья на него никак не влияет. После голодных 1920-х гг., когда зарплаты рабочих с трудом хватало на еду, а покупка одежды и обуви была событием, в заметке демонстрируется выросший уровень оплаты труда ударников.
Ударницы и стахановки имеют особые привилегии. К работнице трикотажной фабрики с тремя классами школы на дом приходят преподаватели Промакадемии, учат ее математике, русскому языку, географии, на дом к ней приносит книги библиотекарша[366]. Стахановки отдыхают в санатории в Сочи[367], участвуют в партийных съездах[368] и правительственных совещаниях в Москве.
Не удивительно, что получая достойную зарплату, жилье вне очереди и прочие бонусы, стахановки часто повторяют слова И. Сталина о том, что жить стало лучше и веселее.
Что помогает ударнице перевыполнять норму: секреты мастерства. «Работница» подробно рассказывает о том, как «становятся» ударницами: чаще всего это просто разумная организация рабочего места и труда. Работница электромоторного завода им. Лепсе А. Катасонова так описала свой рекорд: «Перед началом смены я еще раз оглядела свое рабочее место… Мало отодвинуть ненужные детали и отходы производства, мало перетереть до блеска инструмент: надо еще организовать свое рабочее место. …Весь инструмент я разложила с правой стороны, ближе к правой руке; дальше… прикрепила к бечевке карандаш, провод разогнула, шпагат передвинула… К концу смены я сделала в 3,5 раза больше обычного!»[369].
Е. Ф. Емельянова, ткачиха Тейковского комбината, в своей книге[370] пишет, как проверяет, смазывает, содержит в чистоте станок, устраняет мелкие неполадки, старается рационально выстроить свой маршрут, чтобы сэкономить время. Простыми кажутся советы знаменитой ткачихи Дуси Виноградовой: не опаздывать на смену, подготовить станки, проверить их работу, не суетиться, двигаться по определенному маршруту[371]. О том же самом говорит ткачиха Ефросинья Илларионова[372], побившая рекорд Виноградовой: проверять станки перед сменой, чистить их, «как командир приводить станки в боевую готовность», экономить время. Иногда героини жалуются, что мастера халатно относятся к уплотненному графику стахановок, не обеспечивают сырьем и запчастями[373].
А. Хромова, стахановка станкозавода им. С. Орджоникидзе, рассказывает[374], что качество инструментов плохое, они часто ломаются и надо иметь запас, чтобы не отвлекаться от работы и не терять время. Надо, чтобы кран, который ставит станину, работал без задержек. «Иногда по 40 минут сидишь и дожидаешься крана», – замечает она. За этими деталями просматриваются общая неорганизованность работы на производстве и особые условия, которые создавались стахановцам для установления «мировых рекордов». Никаких показателей «мировых» рекордов или просто норм производительности на аналогичных производствах за рубежом не приводится в публикациях о стахановском движении.
Из публикаций подобного рода напрашивается вывод о том, что уровень организации производства, соблюдения технологических требований и культура труда были крайне низкими.
Стахановские рекорды: достижения личности или коллектива? Очевидно, что стахановские рекорды, которые давали высокий уровень заработков и привилегированный статус героиням, обеспечивались коллективно. Ткачиха Ефросинья Илларионова рассказала, как ей помогали ставить рекорды. В бригаде кроме нее 10 человек. Начальник цеха с ней заново внимательно пересмотрел всю технологию, экономя каждую секунду и выверяя любое движение. Главный инженер фабрики с хронометром записывал показатели, секретарь райкома партии расспрашивал, как она живет, чем питается: «Большое дело взяла на себя, будем тебе помогать!»[375]. Многие ткачихи увеличили вслед за ней свои показатели – «пришлось фабрике пускать третью смену». Конечно, ткацкой фабрике было важно иметь свою стахановку, участвовать во всесоюзном соревновании, ставить рекорды. В таком политически важном деле секретарь райкома тоже заинтересован.
Наверняка в рабочих коллективах возникали конфликты: кому стать героиней, а кому запасные шпульки для нее подносить. Вскользь намекает о подобном явлении знаменитая ткачиха Евдокия Виноградова: «Я употреблю все силы, чтобы первенство не уступить никому. Некоторые из наших малосознательных работниц сердятся на меня и на Марусю (ее сестра-сменщица – О.М.), ругают, что мы идем впереди них, но это разговоры отсталых»[376].
Иногда, чтобы повысить показатели, проводились «стахановские» сутки, декады, месячники. Так, в очерке о стахановских сутках на фабрике Москвошвея[377] подчеркивается, что такая работа требует особой подготовки, сырья и помощи инженеров и мастеров, а также нужны столовая, клуб, поликлиника, учебный комбинат – на фабрике все это прекрасно организовано. Цифры выполнения плана дня, месяца, года и роста производительности труда тоже приведены в назидание другим предприятиям швейной отрасли. Вывод журналиста: нужно улучшать организацию работы и наладить быт фабрики, тогда и показатели будут повышаться.
Но все же промышленность не могла постоянно «обеспечивать» стахановские нормы выработки. Поэтому складывается впечатление, что в очерках о героинях-ударницах на первом месте была задача показать новый жизненный сценарий, а потом уже говорить о реальном производственном процессе. Так, в заметке о стахановках Уралмашзавода журналистка пишет:
«Все эти работницы …представляют собой тип новых людей не только на производстве, но и в быту, во взаимоотношениях друг с другом, в образе мыслей и устремлений. Они пытливы не только в работе, но и в жизни. Они жадно тянутся к учебе, знаниям, культуре. Просто и спокойно успевают во всем»[378].
В большинстве очерков о героинях-стахановках в какой-то степени раскрывались приведенные выше аспекты. Задачей журналистов было с одной стороны, показать уникальность героинь, с другой – убедить аудиторию в том, что каждая работница может стать стахановкой, изменить свою жизнь. Именно для решения этой задачи и приводились конкретные детали.
Только в одном аспекте производственной темы журнал «Работница» отступил от своей принципиальной (или крайне радикальной, на взгляд мужчин) позиции в отношении равноправия мужа и жены в домашних делах. Жены стахановцев должны были создавать им особо комфортные домашние условия для успешного выполнения обязанностей на работе. В данном случае речь не шла о партнерских отношениях, не о разделении домашней работы между супругами. «Я всегда помогаю моему мужу. Я ему создаю дома обстановку, в которой он может хорошо отдохнуть»,[379] – говорит жена стахановца в заметке, опубликованной в журнале «В помощь фабрично-заводской газете» в качестве примера правильной трактовки темы. Автор – заместитель редактора многотиражки «Гудок» А. Латышев.
Вот как реализован этот совет-указание «руководящего» журнала отдела агитации и пропаганды ЦК партии в «Работнице». Жена шахтера пишет о том, как он собирался на рекордную смену, а она «окружала его заботливостью, вниманием и лаской». Вызвала на соревнование жену другого ударника по «лучшему культурно-бытовому обслуживанию (курсив мой – О.М.) мужа»[380].
«Обслуживание» мужа и есть та «домашняя каторга», с которой так принципиально боролись женские журналы на протяжении всего довоенного периода. Определенные изменения в трактовке этой темы связаны с поворотом политики партии в сторону укрепления семьи и принятием в 1936 г. закона о запрете абортов. Но обязанности матери «создавать условия» для здорового роста детей не нужно смешивать с обязанностями «обслуживать» мужа. Это утверждение противоречит позиции журналов для женщин, хотя, возможно, естественно вписывается в содержание общественно-политических изданий для всей советской аудитории (без разделения на женскую и мужскую).
Стахановское движение и ударничество были важной и актуальной темой в ряду других публикаций о производственной деятельности советских женщин в 1930-е гг.
Героини-стахановки заняли свое место в ряду героев труда – мужчин. Гендерный баланс был очень важен в связи с тем, что за годы индустриализации резко возросло количество женщин-работниц. В 1933 г. их было 6.908.000[381] и они составляли более 40 % всех промышленных рабочих. В этот период уже была достигнута равная оплата за труд женщин и мужчин[382], налажена система профессиональной подготовки женщин и т. д. В колхозах женщинам также отводилась важная роль.
