полная версия

Ольга Минаева
Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.

В этом юмористическом рассказе интересен как социокультурный аспект, так и реальные детали процесса внедрения новых реалий в быт. В доме отдыха работницу «приучают» к новому распорядку дня: белье выдают, на зарядку заставляют идти, кормят «правильно» и создают условия для «отдыха». По сути, взрослые люди должны были отдыхать так, как это рекомендовано детям: кормление по часам, сон в общей «палате», зарядка и т. д. Такой отдых был редкостью, условия жизни в домах отдыха были гораздо лучше, чем в рабочих общежитиях. Не удивительно, что заметки о таком отдыхе помещались регулярно, с конкретными примерами. Они должны были проиллюстрировать передовые статьи, в которых говорилось о «заботе» государства о пролетариате, рисовались картины будущей светлой жизни, когда такой отдых будет доступен для всех. В этом рассказе просматривается и насаждаемый патернализм власти, и мелочная регламентация бытовой жизни. При этом в обычной повседневной жизни стандарты «нового быта» были недоступны для подавляющего большинства населения.

Еще один пример из серии юмористических рассказов про тетку Авдотью^[499]. Мужика спрашивает сосед, почему он с утра с лопатой. Тот отвечает, что жена послала его делать «площадку для физхалтуры». После дома отдыха тетка Авдотья «с ума сошла, будто белены объелась». Она делает мужу замечания: «все не так: то руки, вишь, у меня грязные, то от ног потом воняет». Утром она делает зарядку, которую муж описывает так:

«и как начнет ломаться, руки задирать, мне ажно жалко ее становится. А то принесет воды холодной и пойдет притирания делать». Муж ее называет «дурой», но отмечает, что «баба изменилась: сутулая была, как корыто, а теперь-то прямая, как шест. И усталь ее не берет…лучше молодайки стала». Оказалось, что Авдотья сшила из сатина «штаны коротенькие! Трусы, значит, и себе и мне» – для занятий физкультурой. Муж называет это «похабщиной», а жену – «спятившей с ума» и «потерявшей совесть». Авдотья «бывало, совестилась рукавов коротких на кофте. А тут трусики коротенькие наденет, ляшки-то голые все наружу. Ну, одним словом, срамота!». Однако при всех возражениях муж идет делать площадку для физкультуры, а сосед боится, что и его жену «научат» такому же в доме отдыха. «Погибель, видно, наша пришла. Ну и бабочки стали!» – так заканчивается этот рассказ.

Прообразом нового, социалистического уклада можно считать дома-коммуны, которые строились в конце 1920-х гг. Обсуждение плана городов будущего велось специалистами, а в женской печати никаких дискуссий на эту тему не было. В отдельных, достаточно редких публикациях рисовалась новая, сказочная жизнь. План нового быта привязывался к индустриализации и коллективизации: должны были вырасти города при промышленных гигантах и агрогорода. Основополагающим считался принцип обобществленного быта, «опыта ни внутри нашей страны, ни во всей мировой истории»^[500] не имелось – и это написано после активной пропаганды общественных столовых и детских садов на протяжении всего периода с 1917 г. Основные идеи таковы: жилые помещения должны быть предназначены только для сна. Вопрос, общежития это будут или предусмотрят также помещения для семей, назван спорным. Детей планировали помещать в детский сад на время работы и отдыха матери или вообще селить в отдельные помещения. Бани не предусмотрены, вместо них – душевые. При домах-коммунах предполагалось открыть клубы, библиотеки, солярии, бассейны и т. п. Прачечные, столовые, гладильные должны оборудовать по последнему слову техники. Вопрос о магазинах оставался спорным, так как обсуждалась идея «полной социализации заработной платы». Жителей таких городов планировали отбирать, не допуская больных хроническими болезнями. Образцовые дома-коммуны^[501] на 1,5 тыс. человек были построены в Москве в 1929 г.: светлые помещения отделаны мрамором и кафелем, столовая для всех жильцов, клуб и т. д.

Коммунистический идеал воплощался не только в планах архитекторов. Особый смысл вкладывался в идею превратить семейное пространство из личного в общественное, изменить формат семьи. Очерк о «бытовой коммуне» комсомольцев завода АМО^[502] посвящен подробному описанию «нового уклада», который противопоставлен старому: «плесени хибарок» и «угарному, хмельному быту». Комсомольцы решили «не щи, а жизнь сделать общей». В общую копилку сдают зарплату, расходы нормируются и контролируются, сообща «поднимают культурный уровень» коммунаров. Тех, кто не хочет подчиняться диктату большинства, коммунары «отсеивают». Этот опыт журналист подает как идеальный, который нужно распространить на все дома вокруг. Вопрос о том, что делать с теми, кого «отсеивают», не ставился в публикации, ответ на него очевиден – перевоспитывать. Такой образец уклада жизни вообще не оставляет места для семьи. Логично вспомнить вопрос из анкеты «Работницы» в 1924 г.: «считаете ли вы, что вопросы семейные могут разрешаться только внутри каждой семьи, или же эти вопросы должны обсуждаться общественно, т. е. всем рабочим классом?»^[503] Ответ очевиден: именно «всем классом».

Однако, несмотря на такую трактовку темы семьи, женская печать много пишет о любви. Любовь для советских людей – это часть «счастья всенародного»^[504]. Тема любви в 1920-е гг. решалась в контексте нового брачного законодательства (государственная регистрация, упрощение разводов), в контексте общей борьбы за свободу женщины: любовь символизировала свободный выбор и чаще всего не связывалась с браком. В 1930-е гг. любовь также оставалась важной темой, но она рассматривалась как пролог к браку или как составляющая новой советской семьи. После крайне радикальных предложений по деконструкции семьи, высказанных в первые годы советской власти – о свободных отношениях мужчин и женщин, о «ненужности» семьи при социализме (как пережитка капитализма) и т. д., в начале 1930-х гг. заметны изменения в этой теме. В 1936 г. был принят закон о запрете абортов, увеличении алиментов и пр.^[505]. Запрет аборта означал вмешательство государства в пространство семьи, можно его рассматривать и как меру дискриминации женщин: ведь женщины должны были учиться, работать, совмещать новый образ жизни с материнством в тех условиях было очень сложно. Подробнее об этом расскажем ниже, в разделе о воспитании детей. В печати наглядно виден поворот в сторону активного «укрепления» семьи.

В 1930-х гг. печать рассматривает любовь как пролог к созданию крепкой семьи. Любовь позиционируется как ценность, доступная только при социалистическом строе, свободном от экономических расчетов. Однако идеи А. М. Коллонтай о свободных отношениях, о «многострунных» чувствах, о том, что «идеология рабочего класса не ставит никаких формальных границ любви»^[506], не находят отражения на страницах женских журналов. Любовь нужна как раз для создания крепкой семьи. Показательна дискуссия в «Крестьянке» о верности в 1940 г. – в какой-то степени она итоговая, свидетельствует о тех представлениях, которые сложились у аудитории женских журналов за довоенный период. В «Крестьянке» было опубликовано письмо^[507] девушки, которая прервала отношения с женихом, потому что тот предложил ей пожениться, не работать и не учиться дальше. С этой публикации началась дискуссия о семейных отношениях Тема так затронула читательниц, что отклики публиковались в нескольких номерах за 1940 г.: № 3. – С. 22–24; № 12. – С. 25; № 15. – С. 22–23; № 16. – С. 24; № 17. – С. 25.

Еще один аспект этой темы поднят в письме девушки^[508], которая рассталась со своим женихом. Роман возник во время учебы, они жили в разных городах и переписывались, потом она приехала к нему и выяснилось, что у него за это время появилась жена и родился ребенок. Жених продолжал настаивать, что любит только нашу героиню, но она решила порвать отношения. Ее мотив – жениху нельзя доверять, он безответственный муж и отец.

Вот какие представления советских женщин о семье высказаны в обсуждении этих писем:

• нельзя строить отношения на неравноправии полов;

• нельзя копировать «буржуазную» семью, построенную на зависимом положении жены, нужно бороться с такими взглядами – они «антисоветские»;

• читатели, одобрившие выбор «подруг», напоминают об обязанностях каждой женщины по отношению к государству, которое воспитало ее и дало образование – это демонстрирует рост их «сознательности»;

• счастливая семейная жизнь основана на взаимной любви, но кроме нее должны быть общие взгляды на мир, убеждения;

• независимость женщины – условие счастливого брака и залог того, что и развод будет легче пережить;

• читатели упрекают «подруг» в том, что они не «раскусили» женихов, не смогли увидеть, что они «плохие советские граждане»;

• читатели упрекают девушек и в том, что они не смогли «перевоспитать» женихов;

• семья должна быть «цельным семейным коллективом», связанным трудом, общей духовной жизнью;

• правильным названо утверждение, «что специальность, работа занимают главное место в жизни человека»;

• по мнению женщин, всеобщее презрение должны вызывать мужчины, которые не хотят «соблюдать чистоту семейной жизни», измена – это подлость;

• по мнению мужчин, поступки героев писем можно рассматривать как ошибки, которые заслуживают понимания и прощения;

• нельзя заставлять человека жить с женщиной, которую он не любит – развод вполне допустим, но недопустима ложь, «советский человек не допустит сделок с совестью».

Итоги этой показательной дискуссии, выявившей две взаимоисключающие позиции (нерушимая крепость семьи и невозможность жить с нелюбимым человеком), были подведены в статье «О любви и верности»^[509]. Идеал советской семьи, исключающий измены, ложь и допускающий развод, многократно воспроизводился на страницах женской печати. Однако поворот к укреплению семьи в печати не означает отрицательного отношения к разводу. Вот публикация 1940 г.: работница пишет в журнал о том, как муж препятствовал общественной работе, учебе, не разрешил ей вступить в партию, пришлось с ним расстаться. Муж ушел со словами, что хочет посмотреть, как она будет жить, хотя и предложил разделить детей, но мать оставила обоих детей себе. «Для меня началась новая интересная жизнь. Сына и дочь поместила в детские учреждения, а сама стала работать и учиться на курсах». Теперь героиня на заводе стахановка, член партии. Муж решил к ней вернуться, но она предложила соревнование: кто лучше знает «краткий курс истории ВКП(б)». Жена ответила на все вопросы, а муж – нет и решил, что «жить вместе неловко. Ты много знать стала. Я уж себе подберу похуже»^[510]. Героиня горда своими достижениями, она считает, что лучше воспитает детей и такой муж ей не нужен.

Передовая статья «За дружную советскую семью»^[511] подробно характеризует все аспекты того, как надо строить советскую семью и какие задачи перед ней ставят партия большевиков и советское правительство. Если изложить основные положения этой передовой статьи, можно составить точное представление о трактовке темы семьи и детей в журналах для женщин второй половины 1930-х гг. Итак, вот как надо рассматривать советскую семью:

• в советской семье муж и жена не ищут в браке выгод и заключают его не из-за экономических расчетов;

• мужа и жену объединяет чувство взаимного уважения, любовь, дружба, сотрудничество в воспитании детей и совместная работа по социалистическому строительству;

• сознательный советский человек всегда относится с уважением к своей семье: жене, детям, отцу и матери;

• быть семьянином – значит выполнять свой долг. Плохой семьянин не может быть хорошим советским гражданином;

• пережитки прошлого выражаются в безответственном, легкомысленном или преступном отношении к семье: рассматривается письмо читательницы, которую бросил сожитель, узнав, что она беременна. «Надо срывать маску с таких людей, чтобы очистить от них наше общество» – написано в статье;

• советская семья должна быть очагом коммунистического воспитания молодого поколения.

В качестве «рецепта» справедливого разделения домашних обязанностей между супругами в «Работнице» публикуются рассказы, например, «Разговор по душам»^[512], в котором описан положительный пример.

Провинциальная родственница приехала в Москву к племяннику и удивляется на жизнь его соседей по коммунальной квартире. Она спрашивает, почему сосед варит обед, он что, повар? Ей отвечают: «Нет, он инженер на машиностроительном заводе». После работы пришел, всего принес, шинкует капусту, чистит картошку. Жена пришла, а он ее приветливо встречает, садись, говорит, у меня все готово, покушай, отдохни. Через несколько дней гостья увидела обратную картину: жена удивившего ее соседа чистит рыбу, жарит – мужа ждет с совещания.

О муже говорится: «Все умеет делать по дому. В детстве жил вдвоем с матерью, она работала на фабрике по 12 часов, домашнее хозяйство вел сын: варил обед, мыл посуду, подметал пол, гладил свои рубашонки. На лето он уезжал к дедушке в деревню и там делал запасы на зиму. Собирал грибы, ягоды, солили их, сушил, парил. Сейчас мой муж – крупный специалист, уважаемый человек, но своих хозяйственных навыков не стыдится. Он любит хорошо одеться, и сам утюжит себе брюки, разглаживает галстуки, чистит ботинки, пришивает пуговицы». «Такие товарищеские отношения должны существовать в каждой советской семье», – вывод автора.

Другая соседка подтверждает, что для ее мужа «никаких «унизительных», «бабьих» дел не существует. Я, например, стираю белье, а он его полощет, выжимает, развешивает на чердаке. Никого не стесняясь, он моет окно, натирает полы. Пример отца прекрасно действует и на сына. Он сам накрывает свою постель, вытирает в комнате пыль, моет посуду. Втроем мы все делаем быстро и не устаем. У нас всегда очень чисто, и мы находим время почитать, побывать в театре, погулять в парке». Дата этой публикации – 1940 г., журналисты говорят о старых традициях в прошедшем времени: «Старые традиции по разделению мужского и женского труда на производстве сданы в архив. Женщины прекрасно освоили сложнейшие станки, работают сталеварами у доменных печей, в шахтах, на паровозах. Почему же в быту они должны оставаться на положении рабынь?»^[513].

Хотелось бы несколько слов в заключение сказать о теме «счастье». Разговор о ценностях женской печати в предвоенные годы был бы неполным, если не сказать об эмоциональном наполнении образа женщины. Создается образ молодой, энергичной, счастливой жизни. И таких же героинь – молодых, счастливых, проживающих удивительную жизнь. Этот образ достигается и рассказами о героинях эпохи: таких, как летчицы М. Раскова, П. Осипенко, В. Гризодубова. Этот образ поддерживается и визуальными средствами (оформление обложек женских журналов, фоторепортажи). И конечно, стихотворными образами. «Жизнь как наша молодость, мчится на коньках»^[514] – написал Н. Берендгоф. Образ движения подходит этой эпохе, когда перемены происходили очень быстро и носили кардинальный характер.

 
«…До утра тогда стихи пишу я,
Славлю в них страну мою большую
И хочу, чтоб их узнали люди,
Чтобы в них себя смогли найти.
Верю, я всегда счастливой буду,
Мне со счастьем в жизни по пути!^[515]
 

Образ счастливой страны и счастливых людей в женской печати поддерживается многочисленными средствами. Счастье у советских женщин было общее и личное. Оно – в «заботе партии и товарища Сталина» и в том, что они свободны жить и трудиться на благо страны, и в любви, и в семье.

3.2. Как дети «мешали» советским работницам и крестьянкам: женская пресса о воспитании детей

Разрушение старого уклада и традиционной семьи, производственная деятельность женщин, социальная политика советского государства, создание нового быта и т. д. – в связи с этими тематическими направлениями всегда заходит разговор о детях. Но специальных рубрик о воспитании детей нет, как нет и большого количества публикаций. Упоминания о вопросах, касающихся детей, можно найти в публикациях на другие темы: здоровье, гигиена, сценарий жизни женщины и др.

Трудно даже перечислить все аспекты сложной темы «дети»: охрана материнства, здоровье детей, питание, условия жизни, воспитание, образование и т. д. Насколько в социальной сфере все проблемы и реформы касаются женщины, настолько в жизни женщин значительная доля проблем касается детей. В конечном счете, возможность родить ребенка – это то, что отличает женщину от мужчины. «Материнство, пожалуй, один из немногих всеобщих и стабильных элементов системы полового разделения труда где бы то ни было»,^[516] – так американский психолог Ненси Чодороу начала свою книгу о материнстве как гендерном феномене. Она написала эту работу с целью изменить существующее разделение труда в семье по половому признаку, которое находится в конфликте с экономическими тенденциями. Жена, ведя трудовую деятельность, продолжает одна выполнять все функции по уходу за детьми, а это, по мнению исследователя, порождает мужское доминирование и половое неравенство. Выход Н. Чодороу видит в переходе к такой модели семьи, «при которой мужчина и женщина одинаково ответственны за уход и воспитание», и это стало бы «огромным общественным продвижением»^[517].

Опыт отечественной истории предлагает другой подход к преодолению гендерного неравенства в семье, связанного с уходом и воспитанием детей. Имеется в виду концепция общественного воспитания и содержания детей, частично осуществленная в ходе строительства социализма в СССР в 1920–1930-х гг.

Н. К. Крупская в первой марксистской работе в России по женскому вопросу еще в 1901 г. логично объяснила, почему при социализме и коммунизме детей должно содержать и воспитывать государство. Ее брошюра «Женщина-работница» после 1917 г. переиздавалась неоднократно и была, судя по воспоминаниям старых большевиков^[518], хорошим подспорьем агитаторам в их работе с рабочей и крестьянской женской аудиторией.

По мнению Крупской и других большевичек, которые писали о «женском вопросе», идея равноправия женщин может быть реализована только тогда, когда женщина сама зарабатывает себе на жизнь, не зависит от мужа. Но работающая женщина не сможет заботиться о своих детях.

Именно сложный комплекс вопросов, связанных с детьми, многократно обсуждался в дореволюционной русской публицистике в связи с борьбой за равноправие женщин. Судьба детей после развода, если его упростить, судьба детей в случае трудовой деятельности матери, права беременной женщины на рабочем месте и т. д. Публицисты имели в виду в первую очередь не народ, а интеллигенцию или состоятельные слои, рассуждая о проблемах женской эмансипации. У крестьянки или работницы проблемы были в целом те же, вариантов их решения было также мало, но варианты это были другие: они уже работали на заводе или в своем крестьянском хозяйстве. «Семейная жизнь связана для женщины-работницы с неустанной заботой о детях. О воспитании обыкновенно нет и речи, речь идет лишь о том, как бы прокормить детей»^[519], – писала Крупская. Заработок женщин-работниц был гораздо ниже заработка мужчин, крестьянские семьи в большинстве своем тоже были бедны. Проституцию Крупская считает в основном вынужденным выбором женщин, которые не могли иначе прокормить себя и своих детей. Убедительно доказав, что «положение женщины-работницы всюду и везде крайне тяжелое», Крупская делает вывод, который разделяли И. Ф. Арманд, А. М. Коллонтай, Л. Н. Сталь: «женщина – работница-член рабочего класса, и все ее интересы тесно связаны с интересами этого класса»^[520], поэтому «только победа пролетариата освободит женщину»^[521].

Крупская подробно рассказывала в брошюре «Женщина-работница» о том, что уровень жизни подавляющего большинства населения в дореволюционной России был ужасающе низким, а нищета не давала возможности полноценно заботиться о благополучии детей. «Дети работницы растут на улице, недоедают, мерзнут, грязные, с раннего детства наглядятся на пьянство, разгул, драки и пр.»^[522], в деревне ужасные бытовые условия: в избе живет 10 человек, изба не топлена, в ней телята, дети болеют, нет школы в деревне. И вывод Крупской – работница и крестьянка не могут заниматься воспитанием своих детей. «Даже если бы женщина-работница и была подготовлена к роли воспитательницы, то при тех условиях, при которых она теперь живет, это было бы почти ни к чему. У нее не хватило бы ни времени, ни средств воспитывать своих детей. Одно, о чем она может еще заботиться, – это чтобы ее дети были сыты, одеты, обуты»^[523], – один из примеров подобного рода высказываний Крупской. Женщины из народа невежественны, неграмотны, они задавлены работой на заводе или в поле, чему они могут научить своих детей? Однако целью данной работы не является разбираться в том, насколько верно это утверждение.

Н. К. Крупская писала: «Как будет поставлено дело воспитания при социалистическом строе? …Забота о содержании детей будет снята с родителей. …Общество обеспечит ребенку не только средства к существованию, но будет заботиться о том, чтобы у него было все, что необходимо для того, чтобы он мог полно и всесторонне развиваться»^[524]. Итак, детей будет содержать и воспитывать государство, «чтобы сделать из них сильных, здоровых, умных, полезных и знающих людей, сделать из них хороших граждан»^[525].

Однако не только забота о том, чтобы вырвать детей из нищеты, способствовала такому выбору социалистов. В концепции построения социализма и коммунизма существенную, если не основную, роль играло воспитание нового человека – строителя коммунистического общества: «чтобы построить новый строй, нужно воспитать новое поколение»^[526]. «Социалисты хотят общественного воспитания детей»,^[527] – писала Крупская и объясняла, как этот процесс будет устроен: из детского сада дети будут переходить в школу, приобретать там знания и привыкать к производительному труду, развивать «духовные и физические силы».

Крупская четко определяет, что нужно «планомерно воздействовать на подрастающее поколение с целью получить определенный тип человека»^[528]. В других статьях она подчеркивала, что «воспитание подрастающего поколения – серьезнейший вопрос соцстроительства»^[529].

Что самое важное в воспитании детей выделяет Крупская? Нужно организовать жизнь детей так, чтобы в основу ее был положен коллективный разносторонний труд, который должен заглушать собственнические инстинкты и развивать инстинкты общественные. «Развитие общественных инстинктов должно проходить красной нитью через всю жизнь школы»^[530], – пишет Крупская. Конечной целью государственной системы образования, по мнению Н. К. Крупской, должно быть воспитание всесторонне развитых людей, сознательных, имеющих цельное мировоззрение, подготовленных к труду, как физическому, так и умственному, умеющих строить разумную, содержательную и радостную жизнь. Без таких людей социализм не может осуществиться.^[531] В процессе воспитания основная роль отводилась системе дошкольного воспитания и школьного образования. Причем по важности воспитание значительно превосходило образование.

Возможно, вывод Крупской о том, что «женщина-работница поставлена в полную невозможность разумно воспитывать детей»^[532] объясняется не только неграмотностью и занятостью работницы, но и обоснованием тезиса о необходимости общественного воспитания.

Хотелось бы отметить еще несколько аспектов темы «дети». Фактическое претворение в жизнь равноправия женщин связано с широкими социальными реформами, ломкой привычного уклада и традиционной семьи. Совет народных комиссаров уже в декабре 1917 г. принимает декреты «О расторжении брака» и «О гражданском браке, детях и о ведении книг актов гражданского состояния». Первый декрет упрощал процедуру развода, который можно было оформить по просьбе одного из супругов. Судьба детей определялась судом, как и порядок несения расходов по их содержанию. Брак стал гражданским, венчание в церкви или иное заключение брака по религиозным обрядам потеряло юридическую силу. Только регистрация в ЗАГСе делала людей полноценными супругами с правами и обязанностями. В 1927 г. был принят новый «Кодекс законов о браке, семье и опеке РСФСР», в котором подтверждалось, что зарегистрированный в государственных органах брак важен для государства и общества. Однако признавалось браком и незарегистрированное совместное проживание и ведение хозяйства, в том числе и совместное содержание детей. Устанавливался порядок при разводе выплаты супруге алиментов до года, если она в этом нуждался.

Эти и другие решения советской власти поддерживались активной пропагандистской работой в журналах для женщин по основным тематическим направлениям, которые тесно связаны между собой. Так, распад традиционной семьи, кроме идеи борьбы жены за свои права, поддерживался еще и тем, что семья утрачивала функцию воспитания детей. Крупская писала в журнале «Коммунистка» в 1921 г.: «К школе переходят многие функции семьи. Школа в Советской России все больше и больше заботится о том, чтобы дети были сыты, одеты, обуты, чтобы у них было все необходимое… Через посредство школы советская власть должна взять на себя полностью содержание всех учащихся^[533]. Все больше переходит к школе и другая функция семьи: раньше семья давала ребенку общее трудовое воспитание, учила его работать»^[534]. Таким образом, необходимость вырастить и воспитать детей переставала быть общей целью для родителей, скрепой семьи.

Статья Н. К. Крупской «Война и деторождение» была впервые опубликована в журнале «Коммунистка» в 1920 г. В ней логично и аргументировано объяснялось, почему в тяжелых условиях Гражданской войны и разрухи можно было легализовать аборт. «Надо, чтобы государство взяло на себя не только охрану материнства и младенчества, не только бы заботилось о женщине во время беременности, во время и после родов, но необходимо, чтобы государство создало десятки тысяч яслей, детских садов, детских колоний, детских общежитий, где бы дети получали уход, пищу, где бы они жили, развивались, учились в условиях, в десять раз лучших, чем какие могла бы для них создать своими единоличными усилиями самая заботливая мать. Это облегчило бы женщине до чрезвычайности ее положение, поставило бы ее на деле в равные условия с мужчиной»^[535]. Но в условиях разрухи невозможно было реализовать этот разумный план, поэтому Крупская считает правильной мерой леганизацию аборта. Хотелось бы добавить, что и сама возможность для женщины решать, рожать ребенка или нет – важный фактор ее свободы. Крупская пишет о вреде абортов и средств предупреждения беременности, но ведь если социальные условия не позволяют женщине обеспечить материально своих детей, значит надо дать ей возможность выбора.

Журналисты творчески развивали идеи Крупской, поэтому очевидна связь между тем, как она писала о детях и как подавала эту тему женская массовая печать. О детях и их роли в жизни матери Крупская писала так: «возня с ребятами»^[536], «с детьми крестьянке прибавляется забот»^[537], «работница видит много горя с детьми, много забот»^[538], «как помочь матери, гнущейся под тяжестью деторождения»^[539], женщина «привязана к дому крепко-накрепко этими бесконечными делишками, заботами, которые не дают ей даже мыслью уйти от печки, от корыта, от ребятишек»^[540]. Выбор лексики очевидно формирует негативное отношение: «возня», «делишки», «много горя» с детьми, «привязана». В продолжение этой темы можно найти и рассуждения о «домашнем рабстве» и «каторге».

Не удивительно, что и в женских журналах воспроизводилась эта лексика: дети «мешают», «вяжут», «держат в домашней тюрьме» и т. д. Тема «домашней каторги» постоянно присутствовала на страницах журнала «Работница» в 1920-е гг. Показательный пример – фотоочерк «Домашняя кабала»^[541] А. Сафронова. На развороте журнала представлен день женщины с двумя маленькими детьми, которая занимается бытовыми делами. Подписи к фотографиям минимальны, все содержание очерка изложено в фотоматериалах. Среди фотографий помещен лозунг: «Коммунизм освободит работницу от домашней кабалы».

Только одна подпись к фотографиям несколько больше, она гласит: «Больше всего связывают работницу дети. Часто, уходя на работу, она оставляет их без надзора. Дети, если они не в яслях и не на площадке, весь день около матери вертятся, то их надо спать уложить, то погулять с ними, то накормить их… А вечером и мать, и дети ждут отца с работы, а он, бывает, не приходит, а «приползает», особенно после получки…». Нарисована безотрадная картина семейной жизни женщины, в которой дети, как и пьющий муж, – обуза и «кабала».

В публикациях о семье часто употреблялись активные, побудительные глаголы: брось, забудь, встань, проснись, иди, будь свободной, освободись, борись и т. д. Как женщина могла осуществить эти призывы? В 1920-е гг. государство еще не выстроило «конвейер» по воспитанию детей от младенчества до заводской проходной, ясли и детский сад были редки, но разговор о них ведется так, как будто они доступны.

В 1932 г. в подборке писем «Больше писем – теснее связь» в той же рубрике появилось письмо читательницы Коноваловой, она пишет: «сделалось так больно, что я, домохозяйка, связана детьми и, вероятно, очень не скоро попаду на производство»^[542]. В «Крестьянке» множество публикаций^[543] о том, что нужно устроить сообща детский сад («детский дом»), «чтобы развязать себе руки и пожить на воле, по-человечески», «у баб больное место – дети», «горшки, пеленки, дети и церковь сожрут не мало молодых баб»^[544].

Мысль о том, что дети – обуза, помеха часто повторяется в публикациях 1920-х гг. Примеры употребления подобной лексики в письмах читательниц женских журналов можно найти и в 1930-х гг., то есть образ «дети-обуза» внедрен в привычный круг представлений читательниц журнала довоенного периода.

Какие примеры решения «проблемы детей» предлагались для работниц? Общественное воспитание – вот предложенный пропагандистами позитивный вариант. В стихотворении «Мать и сын»^[545] образно обрисована ситуация работницы:

 
Ей некогда смотреть за сыном
И воспитание давать:
День на заводе за машиной,
Потом собранье и кровать.
 

Но работница-делегатка «не тоскует», она смеется и говорит, что ее сынок «не пропадет»:

 
В отряде он, где пионеры.
Там лучше матери, отца,
Дают хорошие примеры,
Готовят стойкого борца.
 
 
Там за игрой разумной, пеньем,
Ребенок весел и счастлив,
И там одно у всех стремленье:
Ковать рабочий коллектив.
 

Чем отряд лучше семьи, подробно не объясняется. В публикациях женских журналов мужчина практически никогда не участвует в решении проблем работающей матери и воспитания детей. Это не удивительно, если вспомнить максимально упрощенную процедуру развода, принятую в довоенный период. Муж и отец как бы исключается из контекста проблемы «женщина и дети». Кстати сказать, точка зрения мужчин на пути раскрепощения женщин никогда не была представлена в женских журналах. В стихотворении вообще нет упоминания об отце, проблему, куда деть сына, решает только мать. Как уже отмечалось выше, семья теряла многие функции по воспитанию детей. Если женщина работала, дети помещались в ясли – детский сад, потом ходили в школу. Муж утрачивал функции главы семьи, добытчика и авторитета для детей. Этим авторитетным воспитателем становился учитель или пионервожатый и т. д.