Николай Гейнце
Дочь Великого Петра

XII. Призрак

Известие об открытии князем Луговым заповедной беседки и о найденных в ней двух скелетах в тот же вечер достигло до Зиновьева.

Княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила сидели в это время за вечерним чаем. Новость, полученную из Лугового, сообщила им Федосья.

– Сейчас только со двора ушел луговской паренек, все, как есть, подробно рассказывал, сам видел.

– Сумасшедший, зачем он это сделал! – воскликнула княгиня.

Княжна вся вспыхнула, а затем страшно побледнела.

– Ты знаешь? – воззрилась на нее мать.

Княжна рассказала вчерашний свой разговор с князем в китайской беседке.

– Безумец… Надо было упросить его, чтобы он этого не делал, убедить его.

– Я просила и убеждала, – с виноватым видом отвечала княжна.

– Просила и убеждала, – передразнила ее княгиня Васса Семеновна. – Надо было вчера же сказать мне при нем. Я бы с ним переговорила, как мать, а ты что. Самой, чай, интересно было знать, что в этой беседке проклятой.

Княжна потупилась. Она действительно почти всю ночь и весь сегодняшний день интересовалась именно этим вопросом.

– Ах, молодежь, молодежь! – продолжала между тем причитать княгиня. – Ничего-то у них нет святого…

Княжна молчала. Федосья, стоя за стулом ее сиятельства, одобрительно качала головой.

– Ни за что ни про что… Ни за понюх, что называется, табаку беду на себя накликать… И ты туда же. Ведь и на тебя беда-то эта может обрушиться…

– На меня?.. – подняла княжна Людмила на мать испуганно-недоумевающий взгляд.

– Конечно же и на тебя… Ведь сама понимаешь, что недаром князь к нам зачастил… Не нынче завтра предложение сделает, замуж за него выйдешь, не чужой человек будет, если что случится…

– Мама… – умоляющим голосом почти простонала княжна Людмила.

Княгиня оборвала свою речь. Она сама поняла, что зашла слишком далеко в своих мрачных предсказаниях. Она могла, таким образом, напугать так дочь, что та ни за что не согласится выйти замуж за обреченного на несчастье князя. Хотя княгиня Васса Семеновна внутренне была сильно обеспокоена поступком князя, и особенно могущими быть от него последствиями, но видеть в этом поступке препятствие к браку его с ее дочерью, браку, мечта о котором не переставала жить в ее уме и сердце, а теперь так близка к осуществлению, она не решалась. Надежда, что, может быть, все это обойдется и благополучно, закралась в ее сердце и несколько ее успокоила.

– Ну, ну, не пугайся, – мягко продолжала она, – может, ничего и не случится… Я только говорю, какое ребячество… Чай пить будет в этой беседке… Меня пригласил… Да я ни за что и близко к ней не подойду…

– Теперь и сам князь этого не предложит… – степенно заметила Федосья.

– Конечно же, конечно… – подтвердила ее слова оправившаяся от смущения княжна Людмила.

Княгиня не отвечала. Она занялась своей чашкой чая. Княжна тоже умолкла. Обе были погружены каждая в свои мысли, но мысли эти вертелись у одного пункта, и этим пунктом был князь Сергей Сергеевич Луговой.

– Мы завтра все же поедем, мама? – первая нарушила молчание княжна Людмила.

Она произнесла этот вопрос упавшим голосом и обратила на свою мать взор, полный немой мольбы.

– Конечно, поедем, отчего же не ехать… – отвечала княгиня Васса Семеновна.

Княжна облегченно вздохнула. Она очень опасалась, чтобы мать, рассердившись на князя, не отменила поездки. Ехать теперь в Луговое представляло для нее двойной интерес. Несмотря на то что слова матери снова подняли в душе княжны мрачные опасения за будущее, любопытство увидеть беседку превозмогло даже этот страх, который княжна Людмила чувствовала к ней после рассказа о сделанной в ней роковой находке.

«Это он сделал для меня…» – мелькало в уме княжны как самое лучшее оправдание в глазах женщины самого безумного поступка мужчины.

Ни княгиня, ни княжна не спали хорошо эту ночь и до самого отъезда на другой день в Луговое были в нервно-напряженном настроении.

Наконец час отъезда наступил. Мать и дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле дороге. Князь встретил дорогих гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.

После того как место парка около беседки-тюрьмы было приведено в порядок и сама беседка тщательно вычищена, князь Сергей Сергеевич сам осмотрел окончательные работы и приказал оставить дверь беседки отворенной. Вернувшись к себе, он выпил свое вечернее молоко и сел было за тетрадь хозяйственного прихода-расхода. Но долго заниматься он не мог. Цифры и буквы прыгали перед его глазами. Он приказал подать себе свежую трубку и стал ходить взад и вперед по своему кабинету.

Нервы его были страшно возбуждены. Два скелета, найденные им в роковой беседке, стояли перед ним неотступно. Он приказал оседлать себе лошадь и помчался куда глядят глаза. Он скакал до полного изнеможения и вернулся домой только к ужину. Несмотря на сделанный моцион, есть он не мог. Выкурив на сон грядущий трубку в своем кабинете, князь Сергей Сергеевич удалился в спальню.

Усталость и нравственная и физическая взяла свое, и князь заснул. Вдруг он был разбужен тремя сильными ударами, раздавшимися в стене, прилегавшей к его кровати. Князь Сергей Сергеевич вздрогнул и проснулся. То, что представилось его глазам, так поразило его, что он остался недвижим на своей кровати. Он почувствовал, что не может пошевельнуть ни рукой, ни ногой, хотел кричать, но не мог издать ни одного звука.

Вся спальня была наполнена каким-то белым фосфорическим светом. У самой его кровати стоял тот самый старый боярин, который являлся ему во сне прошлой ночью. Но видение вчерашней ночи было смутно. В памяти князя остался лишь легкий абрис сонного видения да грозящий ему неимоверной величины палец, который затем уперся ему в грудь так сильно, что он с трудом дышал.

Теперь же боярин стоял перед ним как живой. Князь Сергей Сергеевич даже уловил некоторое сходство стоявшего с его отцом и с ним самим.

– Ты нарушил положенное мною заклятие, – сказал призрак, – твое спасение в любимой тобой девушке. Береги ее… Адские силы против вас…

Голос призрака, казалось, шел из пространства, он не шевелил губами, произнося слова, и смотрел на князя строгим, суровым взглядом. Едва он окончил свою речь, как мгновенно исчез. С его исчезновением потух и фосфорический свет, наполнявший спальню князя.

К последнему возвратилась между тем способность движения. Первым его делом было вскочить и зажечь свечу. В спальне, конечно, не было никого, и дверь в кабинет была плотно затворена.

«Ужели это был сон?» – мелькнуло в голове князя, но он тотчас отбросил эту мысль.

Троекратный стук, которым он был разбужен, еще до сих пор отдавался в его ушах. Присутствие старого боярина было для него так ясно, что он не только видел его, но ощущал всем своим существом это его присутствие в комнате. Сказанные им слова глубоко запали в память князя.

– Ты нарушил положенное мною заклятие, твое спасение в любимой тобою девушке. Береги ее! Адские силы против вас! – повторил несколько раз князь Сергей Сергеевич слова призрака.

Сердце его болезненно сжалось. Опасность стережет, значит, не его одного, а и княжну Людмилу. При этой мысли князь Сергей Сергеевич почувствовал приток в организме свежих сил.

О, он не даст в обиду княжну! За нее он готов бороться даже с адскими силами. Надо поскорей получить право быть ее настоящим защитником. Надо сделать предложение, но прежде объясниться с ней самой.

Так решил князь. Это решение не только совершенно успокоило его, но даже окрылило надежды на радужное будущее. Если действительно предок его вышел из гроба и явился к нему, то, несомненно, из его слов можно заключить, что он не очень рассержен за нарушение им, князем Сергеем Сергеевичем, его векового заклятия. Иначе он был бы грозней, суровей и не предостерегал бы его от беды, которая висит над головой любимой им девушки.

– Твое спасенье в любимой тобою девушке.

Эти слова призрака с особенным внутренним удовлетворением вспоминал князь Сергей Сергеевич. Он видел в них благословение предка на брак с княжной Людмилой, благословение, дать которое явился выходец из могилы.

Было ли в этом какое-либо дурное предзнаменование?

Этот вопрос князь Сергей Сергеевич не задумываясь решил отрицательно. Он, впрочем, после долгого размышления, нашел нужным скрыть от княжны Людмилы его ночное видение. Она, как еще очень молодая девушка, естественно, может придать преувеличенное значение таинственному явлению и сообщению с того света. Это напугает ее и даже может отразиться на ее здоровье.

Рассудив все таким образом, князь начал свой день обычным образом, отдав приказание людям приготовить к пяти часам вечера чай на террасе.

«Я обещал ей пить чай в беседке… Но это невозможно… До Зиновьева уже, вероятно, успело дойти известие о вчерашней находке, а потому она поймет…» – мелькнуло в голове князя.

Он всецело отдался приготовлению к вечернему приему желанных гостей. Лично сам отправился в великолепные оранжереи, чтобы выбрать лучшие фрукты, и долго совещался с главным садовником по поводу двух букетов, которые должны были красоваться на чайном столе перед местами, назначенными для княгини и княжны. Из оранжереи князь пошел бродить по парку. Говорят, что преступника всегда как-то особенно тянет к месту его преступления. Этим странным явлением в психической жизни человека часто пользовалось земное правосудие для открытия виновного.

Князь Сергей Сергеевич, незаметно для себя, направился именно к тому месту парка, которое было расчищено вчера по его приказанию. Заросшую часть парка нельзя было узнать. Вычищенные и посыпанные песком дорожки, подстриженные деревья ничем, казалось, не напоминали о диком, заросшем, глухом, таинственном месте, где над кущей почти переплетавшихся ветвями деревьев высился шпиль заклятой беседки с пронзенным стрелой сердцем.

Только она одна, эта каменно-железная свидетельница давно минувшего, которую нельзя было совершенно изменить и преобразить волею и руками человека, указывала, что именно на этом месте веками не ударял топор и по траве не скользило лезвие косы. Но и самая беседка все же несколько изменилась и сбросила с себя большую часть таинственности.

Это произошло отчасти от сумрачной окружающей местности, ставшей более открытой и не бросавшей на нее мрачную тень, и, наконец, от отворенной двери, вымытого пола, стекол и даже стен. Беседка как будто даже манила к себе гуляющего. Такое, по крайней мере, впечатление произвела она на князя Сергея Сергеевича.

Он совершенно спокойно вошел в нее и опустился не смутясь на одну из двух поставленных в беседке по его же приказанию скамеек. Внутри беседки было положительно уютно. Ничего не говорило о смерти, несмотря на то что только вчера вынесены были отсюда останки жертв разыгравшегося здесь эпилога страшной семейной драмы, несмотря на то что эта беседка, несомненно, служила могилой двум любившим друг друга существам. Быть может, именно эта их любовь и смягчала впечатление о их смерти.

Любовь не умирает. Она всегда говорит о жизни. Она сама – жизнь.

XIII. В могиле заживо погребенных

Встретив княгиню и княжну, как мы сказали, на крыльце, князь Сергей Сергеевич провел дорогих гостей на террасу, где был изящно и роскошно сервирован стол для чая.

– Зачем это все, мы запросто… – заметила княгиня Васса Семеновна, окидывая все же довольным взглядом сделанные приготовления, доказывавшие, что она с дочерью в доме князя действительно дорогие, желанные гости.

– Помилуйте, княгиня, для меня сегодня праздник…

Князь выразительно посмотрел на княжну Людмилу Васильевну. Последняя покраснела, а княгиня, перехватив этот взгляд, улыбнулась и села на приготовленное для нее место за серебряным самоваром. Княжна села рядом с князем с боку стола.

– А вы тут что, князь, набедокурили… – начала княгиня.

– Я?.. – удивленно спросил князь.

– Да, вы на всю окрестность страх нагнали… Зачем вам понадобилось тревожить неприкосновенность старой беседки?

– А, вы об этом, княгиня, в чем же тут бедокурство?

– Ах, князь, я еще смягчила название вашего поступка. Согласитесь, что это безумство так неглижировать семейные преданья…

– Я не вижу, в чем тут неглижирование, простите, княгиня…

– Как, вы ведь знали, что на эту беседку было наложено вековое заклятье…

– Знал, то есть слышал, хотя мне лично ни мой отец, ни моя мать не говорили серьезно ничего подобного.

– Странно!

– Они, вероятно, и сами не считали это серьезным… Я, напротив, взглянул на это дело серьезнее их и других моих предков и свой взгляд высказал вчера, прежде нежели приступить к работе, отцу Николаю.

– Отцу Николаю? – переспросила княгиня Васса Семеновна.

– Да, ведь в его присутствии и с его благословения открыли беседку.

– Вот как, я этого не знала… Что же вы сказали ему?

Князь Сергей Сергеевич в коротких словах передал княгине Вассе Семеновне свой вчерашний разговор с отцом Николаем. Княгиня Полторацкая была одна из самых ярых почитательниц луговского священника, а потому для нее участие отца Николая в казавшейся ей до сих пор безумной затее князя Лугового делало эту затею совершенно иной, освещало ее действительно в смысле почти богоугодного дела.

– Вот как, это другое дело… Как же все это произошло?

Князь Сергей Сергеевич начал подробный, красноречивый и даже картинный рассказ о вчерашних работах и особенно о моменте, когда отворили беседку и глазам присутствующих представилась, после рассеявшегося столба пыли, картина двух сидевших в объятиях друг друга скелетов.

– Ах, какой ужас, – почти в один голос воскликнули княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила, до сих пор молча слушавшая разговор матери с князем и рассказ последнего.

– Беседка теперь совершенно вычищена и неузнаваема… Я не решился приказать подать туда чай только потому, что все же с ней соединены тяжелые воспоминания…

Он, как бы извиняясь, взглянул на княжну.

– Вот что еще выдумали, да я близко не подойду к ней, а не то что пить чай… Глотка сделать нельзя бы было… Все они бы мерещились… – заволновалась княгиня.

– Я говорю это потому, что, когда третьего дня мы разговаривали с княжной, я обещал ей сегодня пить чай именно в этой беседке…

– Говорила мне она, говорила об этом… Я даже не хотела по этому случаю ехать совсем к вам, да потом подумали мы с Людой, что вы будете настолько благоразумны, что этого не сделаете…

– Я действительно на это не решился…

– И хорошо сделали…

– Но пройтись посмотреть на беседку не мешает, вы совершенно не узнаете то место, где она стояла, ни самую беседку…

Князь, говоря последнюю фразу, более обращался к княжне, а не к княгине.

– Это интересно… – отвечала последняя.

– Может быть, это и интересно, но я ни за что не пойду туда… Идите вы, если хотите, я посижу здесь и подожду вас, вечер так хорош…

Вечер действительно был восхитительный. Солнце склонялось уже к западу, обливая своими мягкими лучами княжеский парк, придавая ему особую манящую прелесть. Радостная улыбка появилась на лице князя Сергея Сергеевича при этом данном княгиней Вассой Семеновной позволении. Он с мольбой взглянул на княжну Людмилу и заметил промелькнувшую на ее лице довольную улыбку. Позволение матери пришлось ей, видимо, по сердцу. Молодые люди поспешили кончить свой чай.

Оставив княгиню одну любоваться в покойном кресле картиной залитого красноватым отблеском солнечных лучей парка, князь Сергей Сергеевич и княжна Людмила спустились по отлогой лестнице террасы и пошли по разбитому перед ней цветнику. Цветник этот занимал довольно большое пространство и состоял из затейливых клумб, газонов и цветущих кустарников. С террасы он виднелся как на ладони, а потому княгиня Васса Семеновна могла довольно долго любоваться идущей парочкой.

Парочка действительно была прелестна и не для одних материнских глаз. Высокий, стройный князь Сергей Сергеевич был головой выше княжны Людмилы, тоже статной и грациозной девушки. Радостная, самодовольная улыбка играла на губах княгини. Судьба дочери устраивалась на ее глазах, согласно ее желанию. Тревоги об этой судьбе, уже с год как змеей вползавшие в ее сердце, исчезли. Молодой князь, видимо, по уши влюбился в ее дочь, и предложение с его стороны вопрос очень близкого времени.

«Поскорей бы!» – все же мелькало в уме княгини, так как мысль о полном осуществлении ее мечты, как это всегда бывает, омрачалась все-таки всевозможными и даже невозможными сомнениями.

Не ожидала княгиня Васса Семеновна, что этот момент очень близок.

Князь Сергей Сергеевич и княжна Людмила прошли между тем цветник и повернули в одну из аллей парка. Они шли прямо к тому месту, где высилась заветная беседка, верхняя часть которой была красиво освещена красноватым отблеском солнечных лучей.

– Вот видите, князь, я была права, говоря, что легенда о беседке не сказка.

– Признаюсь вам, что я сам то же думал.

Княжна посмотрела на него вопросительно.

– Я почти был убежден, что найду в ней этих несчастных.

– Зачем же вы открыли ее? – удивилась княжна Людмила.

– Именно потому и открыл, что знал, что найду там…

– Я вас не понимаю.

– Меня понял, однако, отец Николай…

– Для того чтобы предать их земле…

– Да, это одна из причин, но не единственная, для отца Николая она оказалась достаточная.

– Значит, есть и другие?

– То есть другая…

– Какая же, это не секрет?

– Для вас – нет…

Они уже дошли до выхода на полянку, среди которой высилась беседка. Княжна вдруг остановилась.

– Мне страшно.

Князь Сергей Сергеевич подал ей руку.

– Чего вы боитесь?.. Посмотрите, как изменилось и самое место, и беседка…

– Это так, но все-таки…

Княжна взяла его под руку, и он повел ее. Он чувствовал, как дрожала ее рука. Они вошли в беседку. Внутренность ее уже не представляла ничего страшного. Князь усадил княжну на скамейку и сел рядом.

– Так вы хотите знать другую причину того, что хотя мы и не пьем чай сегодня в этой беседке, то все-таки сидим в ней?

Княжна Людмила отвечала не сразу. Ее волнение еще не улеглось, сердце усиленно билось, и, кроме того, она предчувствовала, что эта причина близко касается именно ее.

Князь молчал, ожидая ответа.

Наконец она совладала с собой.

– Какая же это причина, князь?

– А та, что в те дни, когда над этим домом, и над этим парком, и надо мной должна заняться заря нового счастья, я не хотел, чтобы здесь оставался памятник семейного несчастья моего предка, несчастья, которое он увековечил ужасным злодеянием…

Княжна Людмила не сразу поняла князя Сергея Сергеевича. Она некоторое время смотрела на него недоумевающе-вопросительно. Его взгляд, полный бесконечной любви и восторженного благоговения, казалось, пояснил ей его туманную фразу. Она вдруг покраснела и опустила глаза. На лице князя тоже заиграл румянец. Он взял за руку княжну Людмилу. Она не отнимала руки.

– Здесь, в этой недавней могиле заживо погребенных, могиле, которая является не как обыкновенный памятник победы смерти, а, скорее, памятник победы любви, именно здесь, княжна, я хочу заговорить с вами, заговорить впервые об этом чувстве… Я люблю вас, люблю безумно, беззаветно…

Князь опустился на колени перед княжной Людмилой. Она сидела, низко опустив голову, и молчала.

– Княжна… Людмила… – с мольбою начал князь.

Княжна Людмила Васильевна протянула ему руки, но вдруг вскочила со скамейки.

– Не здесь, не здесь!

Князь торопливо встал, но княжна уже успела выбежать из беседки и пошла по направлению одной из тенистых аллей парка. Князь догнал ее и пошел с ней рядом. Некоторое время они шли молча.

– Княжна, простите, я… я обидел вас своим признанием?.. – начал князь.

Княжна Людмила Васильевна обернула к князю свое лицо. На ее чудных глазах блестели слезы.

– Княжна, вы плачете, – сам со слезами в голосе начал князь, – простите, я не знал, что это может вас обидеть.

– Не то, князь, не то… – дрожащим голосом произнесла княжна и пошатнулась.

Если бы князь не поддержал ее, она бы упала. Он бережно довел ее до ближайшей скамейки и усадил.

– Что же с вами, княжна, скажите… О чем вы плачете?

Княжна вынула носовой платок и отерла глаза.

– Ни о чем… Мне там показалось вдруг так страшно…

– Так это не потому, что я позволил себе… – начал князь, обрадованный и ободренный.

– Нет, нет… Что же тут обидного, если я сама…

– Княжна, Людмила, дорогая! – схватил ее руки князь и стал покрывать их горячими поцелуями.

Княжна не отнимала рук. Она сидела, низко опустив голову, так что когда он поднял свою, чтобы посмотреть на нее, то лица их оказались так близко друг от друга, что невольно их губы встретились и слились в жарком поцелуе.

В этот самый момент где-то в глубине парка раздался резкий, неприятный смех. Князь и княжна отскочили друг от друга и стали оба испуганно озираться.

– Это там… – чуть не в одно слово сказали они.

Им обоим показалось, что смех раздался в стороне старой беседки.

– Это сова… – после некоторой паузы, показавшейся им обоим целою вечностью, сказал князь Сергей Сергеевич.

– Сова! – упавшим голосом повторила княжна. – Боже мой, как все это странно.

– Мы просто с вами нервно настроены… Вот и вся причина… Успокойтесь, дорогая моя!

Он взял ее руку и поднес ее к своим губам.

– Успокойтесь, я около вас и всегда буду на страже.

Он вспомнил свое ночное видение и вздрогнул, но тотчас же вернул себе самообладание.

– Что с тобой? – вырвалось у княжны Людмилы.

При этом первом сказанном невзначай сердечном «ты» князь Сергей Сергеевич забыл все видения, откинул все опасения о будущем, подвинулся к княжне Людмиле и, взяв ее за талию, привлек к себе.

– Дорогая, милая, хорошая…

Она доверчиво лежала своей головой на его плече, точно позабыв на минуту щемившее ее сердце томительное предчувствие, недавний страх и этот вдруг раздавшийся адский хохот.

Он и она были счастливы настоящим.

Для них не существовало ни прошедшего, ни будущего.

Княжна Людмила Васильевна очнулась первая от охватившего их обоих очарования.

– Что скажет мамаша… Мы так долго, – прошептала она.

– Завтра я буду в Зиновьеве, чтобы просить у княгини твоей руки… – сказал князь.

– Милый…

Он подал ей руку, и они так дошли до конца аллеи, примыкающей к цветнику. При входе в цветник княжна Людмила высвободила свою руку, и они пошли рядом.

– Что вы так долго? – деланно строгим тоном спросила княгиня, пытливо смотря на дочь.

От зоркого глаза матери не ускользнуло пережитое молодой девушкой волнение.

– Мы обошли весь парк… – сказал князь, причем голос его дрогнул.

– А-а… – протянула княгиня. – Однако пора и восвояси. Прикажите подавать лошадей.

Князь позвонил и отдал явившемуся слуге соответствующее приказание.

Лошади были тотчас поданы.

Князь проводил княгиню и княжну до кареты.

– До свидания… – сказала княгиня.

– До скорого… – с ударением ответил князь Сергей Сергеевич.

С княжной они простились взглядами, которые были красноречивее всяких слов.