Надежда Васильевна Кремень
Мидавиада
Ультиматум
Тусклое осеннее солнце, напоминавшее прихваченное морозцем яблоко, повисело немного в дымке и лениво покатилось вниз, туда, где встречались волны и небо.
Аграт любил смотреть на бесконечно меняющееся море. В противовес холодной крепостной серости, оно было живым и подвижным. Эта живость, это презрение к людским (да и мидавьим) бедам действовали на него успокаивающе.
Холод усилился, а потому бывшие заключённые всё чаше норовили при случае заглянуть в лазарет, единственное отапливаемое помещение. Приказ командования был безжалостен: все имеющиеся дрова направить для обогрева медицинской части. В отличие от солдат, принявших это распоряжение с обычным для них мужеством, вчерашние арестанты роптали. В одночасье позабыв мёрзлые стены недавно покинутых камер, теперь они хотели домашнего тепла и уюта, но не получали ни того, ни другого.
Была и ещё одна причина, по которой лазарет пользовался немалой популярностью. Заключив в тюремные камеры коменданта крепости со всеми стражами, Зегда распорядился оставить на свободе врача и младший медперсонал, представленный единственной сестричкой по имени Кора.
При других обстоятельствах на девушку вряд ли обратили бы внимание. Маленькая, субтильная, с озорными глазами и ямочками на щеках, она не была писаной красавицей. Умом Кора тоже не блистала. Говорила она мало, зато задорно смеялась над всеми шутками, запрокинув голову и невольно демонстрируя окружающим мелкие кривоватые зубки.
Кроме Коры женщин в крепости не было, и всё внимание солдат предназначалось ей одной. Вниманию этому сестричка, похоже, нисколько не радовалась. Ходила себе следом за доктором, таскала необъятные сумки с инструментами, тазики с кипячёной водой и прочие необходимые вещи.
Когда Аграт заходил в лазарет (а делал он это лишь изредка и только по необходимости), Кора встречала его смелым, открытым взглядом. После, точно смутившись, опускала глаза, делала осторожный, неглубокий реверанс и убегала звать доктора.
В тот раз всё вышло, как обычно. Аграт пришёл навестить сослуживца из белого отряда, мидава Лори Лосака. Этот Лори получил серьёзное ранение в стычке на Ведьминой косе. Его разорванное горло доктору пришлось собирать из лоскутов, но мидав оказался живучим и вскоре встал на ноги. К несчастью, через некоторое время ему сделалось хуже: шея воспалилась, началась лихорадка и судороги. Лори Лосак вновь оказался в лазарете.
Аграт навещал его ежедневно, хотя большую часть времени мидав был без сознания и не мог знать о его визитах.
Войдя в просторное помещение, отведённое под госпиталь, миртеллион ощутил восхитительное тепло. В углу жарко пылал камин, второй же почти погас, только маленькие синие огоньки ползали по тлеющим углям.
Справа, за ширмой, отделявшей общую палату от импровизированной докторской, копошилась Кора. Аграт не сразу понял, что она делает, но, приглядевшись, заметил в руках у девушки длинное, узкое полотнище. Кора нарезала бинты из подручных материалов. Медикаментов не хватало, а потому в ход пускали всё, что удавалось найти в крепости. К примеру, на бинты ушли рубахи, предназначавшиеся заключённым, а также простыни и покрывала из личных запасов коменданта.
– Доброй луны, сударыня! – поклонился Аграт.
Он ожидал, что Кора по привычке бросится наутёк, но девушка лишь улыбнулась, не откладывая работу:
– Да светит она ярко, господин миртеллион! Пришли навестить Лосака?
– Как он сегодня?
– Боюсь, что скверно. Господин доктор сейчас у него.
– Тогда я зайду позже.
Он собрался было уходить, но Кора вдруг окликнула:
– Господин миртеллион!
Аграт остановился:
– К вашим услугам, сударыня!
– Правда ли… – замялась девушка, и на её щеках выступил едва уловимый румянец. – Верно ли говорят, будто вы пишете роман?
Аграт смутился. Литература – это пустое. Убийство времени, бессмыслица, не более.
– Не стоит внимания, – уклончиво ответил он, чувствуя, как жар приливает к щекам. – Нужно чем-то занять свободное время, вот я и…
– Можно мне почитать?
– Я…Нет… Не думаю.
– Отчего же? – обиделась Кора. – Не только вам хочется занять своё время чем-то полезным!
– Разве вы не работаете с утра до ночи в госпитале?
– Работаю. Иногда и ночью тоже. Но ведь и мне иногда нужно развлечься. В здешней библиотеке всего две книги: "Свод королевских указов" и "Наставления по службе". Я их давно прочитала. Скучнейшая, доложу вам, литература…
Аграт невольно улыбнулся:
– Могу себе представить…
– Так что же? Дадите мне свой роман?
Аграт окончательно растерялся. Говорить девушке о том, что он бросает все творения в воду, отчего-то было неловко.
– Возможно… Когда-нибудь.
Кора покраснела ещё сильнее:
– Не стесняйтесь, пожалуйста! Я не буду смеяться, обещаю!
– Дело не в этом. Просто мой роман… Он ещё не готов.
– Тогда я буду ждать.
– Непременно.
– Обещаете?
Аграт вздохнул. Девушка застала его врасплох, невольно зацепив самые тонкие, болезненно звенящие струны души.
– Обещаю.
– Вот ты где, миртеллион! – рявкнуло за спиной.
Аграт вздрогнул и обернулся. Зегда!
– Искал тебя во дворе, – пояснил паргалион, не обращая внимания на Кору. – Нужен новый приказ…
Он покосился на девушку:
– Приказ по продовольствию.
Аграт знал, что это значит. Провизия на исходе, и Зегда намерен сократить солдатские пайки. Такая мера неизбежно вызовет недовольство, и недовольство это будет адресовано ему, Аграту Велссиму.
– Пойдём, – дёрнул массивной головой Зегда. – Напишем приказ, и ты обнародуешь его после ужина.
Аграт привычно подтянулся, опустил голову к груди, выдохнул:
– Слушаюсь, господин паргалион!
Уходя, он случайно перехватил взгляд Коры. Девушка смотрела с почтением.
– Знал, что нельзя оставлять девчонку в крепости! – проворчал Зегда, когда они с Агратом вышли из лазарета и двинулись вдоль стены, по слабо освещённому коридору.
Можно было промолчать, не нарываясь на нравоучения, но Аграт зачем-то спросил:
– Почему, господин паргалион?
– Потому что от неё одни хлопоты!
– Она помогает доктору.
– Это верно. А ещё отвлекает бойцов от дел.
Никаких дел у бойцов не было, и, конечно, Зегда об этом знал.
Каждый день начинался с построения. После был завтрак, состоявший, преимущественно, из галет и ячменной каши. Затем все, мидавы и люди, собирались во дворе для учений. Опытные тренировали новичков, старшие обучали младших.
Паргалион Зегда и командующий рыжих, паргалион Хомак сумели организовать жизнь в крепости на привычный манер, и теперь здесь всё напоминало армию. Стоит ли удивляться тому, что Кора с её озорными глазами и ямочками на щеках раздражала их, как раздражает случайно попавшая в глаз пушинка?
– Вот и ты вьёшься в лазарете, вместо того, чтобы командовать на плацу, – укорил Зегда.
Обвинение было несправедливым, а, если подумать, то и вовсе абсурдным.
– Я не вьюсь! – возмутился Аграт, кажется, впервые в жизни нарушив армейскую субординацию. – Я пришёл навестить Лосака.
– Знаю. Хотя, боюсь, в этом уже нет смысла.
Остановившись перед массивной дверью, сколоченной из почерневших досок, Зегда толкнул её лбом и протиснулся в комнату. Аграт вошёл следом.
В помещении, где обосновался командир, ему приходилось бывать едва ли не ежедневно. В бытность крепости тюрьмой эта комната служила подсобным помещением. Здесь не было ни камина, ни кровати – лишь голые стены с рядами полок. Зато из узких окошек в стене открывался вид на море.
Разумеется, Зегда выбрал эту комнату не для того, чтобы любоваться пенящимися волнами, а лишь затем, чтобы первым видеть приближающиеся к острову корабли.
– Всё ещё пишешь? – спросил он, кивком головы указав Аграту на масляный фонарь.
Тот пощёлкал огнивом, и с трудом поджёг отсыревший фитиль:
– Виноват, господин паргалион!
– Опять ты за своё, – фыркнул Зегда. – Я тебе не тюремщик. Пиши, если в том твоё счастье.
Аграт не знал, в чём его счастье. Несмышлёнышем он попал в армию. Здесь вырос, возмужал, научился всему, что должен уметь настоящий мидав, хотя и был всего лишь человеком.
Как и почему он оказался на улице, не знал никто. Даже Зегда.
Командир белых нашёл мальчика в квартале Крыс накануне зимы, когда с неба начали падать редкие снежинки, а лужи подёрнулись тонкой корочкой льда.
На вид ребёнку было около трёх лет, но он совсем не разговаривал, и не мог назвать даже своего имени. Агратом его нарёк Зегда. Это старое мидавье имя, означавшее "везунчик" или "счастливец", давно вышло из употребления, но паргалион решил, что найдёнышу оно подходит как нельзя лучше.
– Рассказы у тебя хорошие, – вдруг сказал паргалион.
Это было на него не похоже, и Аграт растерялся. Писать он умел куда лучше, чем говорить, и часто приходил в замешательство, когда нужно было отвечать на похвалу.
Впрочем, Зегда и не ждал ответа:
– Прочтёшь?
– Никак нет.
– Стало быть, не хочешь?
– Не в том дело, – смутился Аграт.
Он мог солгать смешливой Коре, но не паргалиону. Зегда должен знать правду.
– Я не храню рукописи. Я их… уничтожаю.
– Боишься, что попадут в лапы врага? – хохотнул командир. – Это, положим, напрасно. Видишь ли, миртеллион, наши шансы на спасение равны нулю. И это по самым оптимистичным прогнозам. Мы блокированы с воды и с суши. Идти на прорыв при таком количестве бойцов – чистое самоубийство. Ривай наверняка подтянул все резервы. Добавь к этому сотню раненых, и не забудь, что провизия на исходе, а топливо почти кончилось… Помочь нам теперь может только чудо. Ты веришь в чудеса?
– Никак нет!
– Хорошо. Знаешь, почему я говорю тебе всё это?
– Никак нет!
– Вот заладил! Я говорю это, потому что знаю: ты воспримешь дурные вести без слёз и стенаний, как и положено истинному мидаву.
– Я не мидав…
Зегда тяжело запыхтел, точно ему не хватало воздуха.
– Позволь мне об этом забыть! Я воспитывал тебя, как собственного сына, и теперь вижу, что мои старания не пропали даром. Если бы мой родной сын был хоть вполовину так же отважен!..
– Зебу – ещё ребёнок…
Паргалион покачал головой:
– Зебу решил уйти. Ему по душе другая жизнь.
– Вы виделись?
– Нет, но я знаю, что он жив и здоров.
Аграт прожил среди мидавов почти всю жизнь, но до сих пор удивлялся, этому непостижимому знанию. Как можно знать, не видя и не слыша?!
– Зебу вернётся, – сказал он, просто для того, чтобы что-то сказать.
– Надеюсь, что нет! Ему тут не место. Видишь ли, миртеллион, само его появление здесь было ошибкой. Зебу должен был остаться с матерью…
– Разве это происходит не по доброй воле? Я имею в виду, что матери отдают сыновей по своему желанию…
– Верно. Обычно так и бывает, но с Зебу вышло иначе. Мать не собиралась оставлять его…
Аграт молчал, не зная, что на это ответить, и Зегда пояснил:
– Я её не вынуждал. Не я… Просто так вышло.
Молчание становилось тягостным. Паргалион хмурился, едва заметно подёргивая верхней губой. Отчего-то сейчас он казался старым. Не взрослым, не матёрым, а именно старым, что было весьма необычно. Мидавы не стареют в человеческом понимании. У них не бывает морщин, дряблой кожи или, скажем, дрожащих лап. Меняются только глаза, да разве непосвящённому объяснишь?!
– Послушай, миртеллион, – сказал Зегда после паузы, – ты должен мне кое-что пообещать!
– Всё, что в моих силах, господин паргалион!
– Больше, чем в твоих силах! Гораздо больше! Я верю, что ты меня не подведёшь, миртеллион! Если со мной что-то случится… Если я не смогу командовать, белый отряд возглавишь ты.
Аграт не пытался возражать. Здесь, в армии, никто ни о чём не просит. Старший по званию отдаёт приказ младшему. Младший выполняет. Вот и всё.
– Шансов на спасение нет, – продолжал Зегда, – но ты всё равно поведёшь их. Белый отряд не должен погибнуть в тюрьме от голода и жажды! Они этого не заслужили! Если в решающий момент я не смогу возглавить войско, тебе, и никому другому, предстоит встать в авангарде. И пусть ты не спасёшь белый отряд от гибели, зато сохранишь для потомков его доброе имя. Пообещай мне это, миртеллион!
– Обещаю! – тихо сказал Аграт.
– Хорошо, – кивнул Зегда. Мне так будет спокойнее. А пока пиши, миртеллион. Пиши! Думаю, в том и есть твоё счастье.
– Это всего лишь маленькая слабость, господин паргалион!
Зегда переступил с лапы на лапу. Мышцы забугрились у него на груди.
– В маленьких слабостях скрыта огромная сила, миртеллион! Когда-нибудь ты это поймёшь.
Он повернулся к окну и вдруг замер, разглядывая что-то, чего Аграт, стоявший у двери, видеть не мог:
– Похоже, у нас гости, миртеллион.
Аграт выглянул наружу. Так и есть: противник предпринял очередную вылазку. Обычно Ривай отправлял шлюпку с парламентёрами, но на этот раз всё было иначе. К стенам крепости подошёл огромный галеон. Аграт сумел насчитать шесть пушек, значит, на другой стороне их тоже шесть. Неужели Ривай собрался штурмовать крепость?!
Не успел он поделиться с Зегдой своим предположением, как в комнату ворвался либерион Борак.
Стучать у мидавов не принято. В их домах не бывает дверей, ведь открывать двери без рук затруднительно. Несмотря на это, вторжение Борака выглядело странно. Либерион был взволнован, если не сказать испуган:
– Виноват, господин паргалион! Ривай требует вас на переговоры!
– Требует?! – оскалился Зегда. – Не кажется ли ему, что это слишком?!
– Никак нет, – испугался Борак ещё сильнее. – Он говорит, что ваш сын у него.
– Мой сын?! – рявкнул Зегда, и по спине у Аграта поползли мурашки. – Эти глупые шутки действуют мне на нервы! Пусть говорит, что ему нужно, или убирается восвояси!
– Виноват, – промямлил Борак, пятясь к двери. – Боюсь, что на этот раз он говорит правду…
– Что ты несёшь?!
– Мне кажется… По-моему, я его видел.
Зегда бросил короткий взгляд на корабль. Было непонятно, о чём он думает.
– Кого ты видел, Борак?
– Вашего сына, господин паргалион.
– Ты в этом уверен?
– Думаю, да.
– Подумай трижды, либерион. Ты точно видел моего сына?
– Не могу сказать наверняка, но с ними какой-то мидав, похожий на…
– Ладно, – прервал его Зегда с неожиданной поспешностью. – Я выйду.
И, обращаясь к Аграту, добавил:
– Ты идёшь со мной, миртеллион.
Вблизи галеон выглядел ещё более внушительно. Слабый тарийский флот не мог похвастаться большим количеством кораблей, но этот, единственный превосходил десяток миравийских каравелл по красоте и величию. Чёрно-белые клетчатые паруса, трепетали на ветру, на всех мачтах развевались лиловые мидавьи штандарты, но место тарийского флага занял другой – светло-серый. Это означало готовность к переговорам и просьбу о перемирии.
Когда Зегда с Агратом поднялись на стену, расстояние до корабля не превышало четырёхсот шагов, а потому силуэт стоявшего на верхней палубе Ривая был хорошо различим на фоне тусклого неба.
Борак оказался прав. Рядом с Риваем, пугливо озираясь по сторонам, стоял сын паргалиона, Зебу.
Зегда молчал, вынуждая противника начать разговор, и Ривай поддался.
– Приветствую, паргалион! – сказал он.
Басовитый грохот иллюзорного голоса был слышен в крепости так же хорошо, как если бы глиман стоял в трёх шагах.
– Что тебе нужно, Ривай? – отозвался Зегда, не глядя на сына.
Будь его голос настоящим, звуковая волна легко могла бы перевернуть шлюпку, если бы та оказалась между стеной и галеоном.
– Ты знаешь, что мне нужно, – ухмыльнулся глиман. – Сдай крепость! Его Величество король Шамшан Первый гарантирует помилование всем восставшим!
– Я не нуждаюсь в гарантиях этого слизняка! – заявил Зегда, по-прежнему не обращая внимания на Зебу. – Его слово стоит не больше, чем кусок собачьего дерьма! Так же, как и твоё, Ривай!
Глиман припал на передние лапы, шерсть на его загривке затопорщилась:
– Твоё счастье, что я не обидчив, Зегда! Нам не нужна война! Дни твоего отряда сочтены! Слышите, вы! Если не сдадитесь, то сдохнете в этой поганой дыре от голода и жажды! А перед тем, как сдохнуть, будете пожирать друг друга! Бывшие друзья, бывшие сослуживцы!.. Вы превратитесь в куски мяса, утратите достоинство, опозорите наше племя на весь мир!
Последние слова предназначались не Зегде. Ривай транслировал их в пустоту, зная, что за каждой бойницей скрывается кто-то, готовый слушать. Он, без сомнения, рассчитывал напугать их, лишить и без того шаткой веры в победу.
– Убирайся! – коротко ответил Зегда. – Тебе здесь не рады, Ривай!
– Вот как! А что делать с Зебу? Он, конечно, изменился за минувшие луны, но всё же не настолько, чтобы ты не мог его узнать… Твой сын куда умнее тебя, Зегда! Он признал правоту его Величества и согласился образумить своего спятившего старика. Я прав?
Зебу дёрнул головой, точно пытаясь освободиться от невидимого ошейника.
– Я прав? – повторил Ривай.
– Да.
Голос Зебу звучал тихо-тихо, будто со дна колодца.
– Скажи это своему отцу!
– Папа!
Зегда бросил на него короткий взгляд и снова отвернулся.
– Папа! – повторил Зебу громче. – Я говорил с Шамшаном. Он…
– Молчать! – рыкнул паргалион. – Слушай меня, Ривай! Ты пришёл сюда, чтобы говорить со мной как мидав с мидавом, и я готов дать ответ. Белый отряд вам неподвластен! Мы никогда не примем ваши условия! Никогда не подчинимся убийцам!
Кто-то подошёл сзади, скребя когтями по каменным плитам. Аграт обернулся. За спиной стоял паргалион Хомак.
– Не надо! – сказал он.
Никто кроме Аграта и Зегды не мог слышать этих слов, и на корабле забеспокоились. Ривай подозвал к себе подручников, что-то напряжённо объясняя. Началась суматоха.
– Ты их напугал, – ответил Зегда. – Они думают, что мы собираемся стрелять.
– Так скажи им, что это не так! – рассердился Хомак. – У них твой сын, Зак! Мы должны пойти на мировую!
– Я принял решение! – процедил Зегда. – У меня не один сын. Все, кто сейчас в крепости, – мои сыновья. Мои и твои, Хомак! Мы не допустим гибели многих ради спасения одного!
Хати потупился:
– Шамшан обещает нам помилование…
– Не будь дураком!
– Это твоё окончательное решение, Зегда? – выкрикнул глиман, когда вокруг него собралась немалая толпа. – Если не желаешь получить своего отпрыска целиком, мы будем посылать тебе его по частям!
Кто-то из людей накинул Зебу верёвку на шею. Тот было задёргался, но, когда петля стала затягиваться, испугавшись, присмирел.
– Катись к медвежьей бабке, Ривай! Если хоть один корабль посмеет приблизиться к стенам на пушечный выстрел, то познакомится с нашим оружием! – выкрикнул Зегда и, повернувшись, стал спускаться со стены.
Снизу жалобно заскулили:
– Папа! Папа!
Зегда не оглянулся. Зато оглянулся Аграт. Огромный детёныш мидава казался маленьким и беззащитным среди окружившей его толпы. Он жалобно смотрел вслед удалявшемуся отцу, безуспешно пытаясь привлечь внимание:
– Папа! Не бросай меня!
Аграт с готовностью обменял бы себя на Зебу, но Риваю нужен не он, а вся крепость. Зегда принял решение, и его не переубедить.
– Слушай мой ультиматум! – напутствовал Ривай. – Даю тебе четыре дня, и, если к этому сроку, ты не примешь верное решение, твой сын поплатится жизнью!
– Дурак! – тихо сказал Хомак, так, что было непонятно, кого он имеет в виду.
Аграт сделал вид, что не услышал.
Он нашёл паргалиона в его холодной комнатушке. Когда Аграт протиснулся в дверь, тот стоял у окна, задумчиво глядя вслед удалявшемуся кораблю.
– Господин паргалион! – осторожно начал Аграт.
– Уходи! – велел Зегда.
– Я лишь хотел…
– Пошёл прочь!
Только сейчас Аграт заметил, что глаза паргалиона налиты кровью, а брылы мелко дрожат.
– Виноват. Я…
Он собирался было уходить, но Зегда вдруг окликнул:
– Постой, миртеллион! Слушай мой приказ. Если какой-то корабль или шлюпка подойдёт к стенам крепости, немедленно открывать огонь на поражение!
– Но что, если это будет просто рыбацкая лодка?!
Зегда оскалился. На его губах появилась пена.
– Мне плевать на рыбацкие лодки! Огонь на поражение, миртеллион! Это приказ!
Аграт вытянулся в струну:
– Слушаюсь, господин паргалион!
Обитаемый остров
Вёсла били о воду, уключины тоненько поскрипывали: "И-и-их, и-и-их". Селена ужасно замёрзла. Ни плащ Румы Вейзес, ни шерстяные чулки Виллы не спасали от холода – порывы колючего ветра проникали под ткань, добираясь едва ли не до костей. Чтобы согреться Селена прижалась к сарпину. Тот заурчал, пристраивая голову ей на колени. Густой, пушистый мех укрыл её, будто одеяло, и стало теплее.
– И что тебе в доме не сиделось?! – проворчал Ляхой. – У меня того и гляди руки отвалятся. Гребу полночи, как дурак!
– Я вас не просила! – огрызнулась Селена.
Это была чистая правда. Ляхой навязался на её голову по собственной воле.
Как и следовало ожидать, Вилла и Гастон заявили, что никуда она не поплывёт. И это после того, как Селена открыла им свой чудесный план! Ладно. Допустим, не такой уж чудесный… Допустим, в нём были кое-какие огрехи… Но ведь идея-то правильная! Замечательная идея!
А придумала Селена вот что.
– Я подойду к острову на лодке, гружённой боеприпасами, – сказала она. – Дядя Зак меня знает, он откроет ворота, и тогда…
– Ни в коем случае! – воскликнула Вилла. – Они тебя убьют!
– Меня?! За что?!
– Просто так.
Вилла казалась раздосадованной:
– Подумай, что сказал бы на это Никлас?!
– Понятия не имею, – призналась Селена. – Никогда не могла угадать, что он скажет.
– Он скажет, что я – плохая тётя и безответственный человек.
Селена пожала плечами. Никлас так не скажет. Что бы ни случилось, он всегда будет объективным.
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала Вилла таким тоном, что было ясно: ни одной приличной идеи у неё нет.
– Неплохая мысль… – задумчиво проговорил Гастон.
– Селена остаётся здесь! – отрезала Вилла.
– Конечно, дорогая! – заверил магистр. – К острову может подойти кто-нибудь другой.
Дремавший в углу Амос приоткрыл один глаз:
– Я?
– Ты, – подтвердил Гастон.
– Это ещё почему?! – возмутилась Селена. – Я знаю Зебу и дядю Зака. Амос, то есть мэтр Амос, их не знает.
– Это неважно! – отчеканила Вилла. – Ты остаёшься здесь. Когда закончится эта заварушка, верну тебя родителям.
"Вот ещё!", – подумала Селена, но спорить больше не стала.
Теперь у неё появился ещё один план. Вообще иметь резервный план очень полезно. Если первому не суждено осуществится, в дело можно пустить второй.
План был прост, как грабли. На берегу Селена приметила новую лодку, должно быть, ту самую, которую Амос привёз после похищения старой. Оставалось только дождаться темноты. Когда Гастон и Вилла уснут, она выберется к реке и беспрепятственно поплывёт к острову.
Расстояние не казалось помехой. Селена рассчитала, что выйдет в море уже через несколько часов. Помешать мог только шторм, но, к счастью, вечер выдался безветренным, и ночь не обещала сюрпризов.
Плыть в одиночку было страшновато, и Селена позаботилась о том, чтобы обзавестись попутчиком. Им стал бессловесный, но преданный ей сарпин.
Эти качества были как нельзя кстати. Во-первых, сарпин с готовностью согласился её сопровождать, а, во-вторых, не выдал бы в случае разоблачения.
Поначалу всё шло гладко. Заранее запасшись провизией и тёплой одеждой, Селена притворилась, что отправляется спать. Когда же в доме всё стихло, подождала ещё немного и, наконец, решив, что пора, потормошила сарпина:
– Вставай, Пушистик! Уходим!
Ночь выдалась холодной. На стеблях и метёлках тростника поблёскивал иней, тусклая красная луна смотрела с прояснившегося неба.
– В такую же ночь мы с Зебу нашли Гараша, – прошептала Селена, когда они шли по тропинке к реке. – Правда, тогда было лето, но луна светила точь-в-точь как сейчас.
Несмотря на риск быть обнаруженной, ей хотелось говорить, потому что так было спокойнее.
– Ты помнишь Зебу, Пушистик?
Сарпин коротко рыкнул.
– Он хороший. Когда ты узнаешь его получше, он тебе обязательно понравится, – пообещала Селена, ничуть не кривя душой.
Лодка обнаружилась на том же месте, под зелёным фонарём. Теперь Селена знала, что это не просто фонарь, а тайный знак общества "Зелёный попугай".
– Я рассказывала тебе про "попугаев"? – спросила она, отвязывая лодку. – Конечно, нет! Вот послушай…
– Куда это ты собралась, девонька? – вопросили из темноты.
Селена коротко взвизгнула, но тотчас прикусила язык, опасаясь быть услышанной. Тростник зашуршал, и на берег выбрался Ляхой:
– Сбежать надумала?!
– Не ваше дело! – рассердилась Селена. – Вам всё равно, что станет с Зебу, а я… Он – мой друг!
Теперь возмутился Ляхой:
– Ну, здрасьте! До мидава, мне, положим, дела нет, а как же наш уговор?!
– Какой ещё уговор?
– Вот же девки! Память-то у вас короткая! Кто меня обещал с командиром свести?! Кто словечко обещал замолвить?! Или наврала?!
– Ничего не наврала! Обещала – сделаю.
Одна тоже обещала, а после смылась не знамо куда! Нет уж, теперь я учёный. В пустые байки не верю. Веди меня к командиру, кому сказано!
Ляхой говорил громко, не заботясь о том, что в доме их могут услышать, и Селена не знала как его утихомирить:
– Если хотите, можете плыть со мной…
– Куда это? Уж не в крепость ли? Нет, девонька, никуда я плыть не собираюсь! Хватит того, что места лишился по твоей милости, так теперь своими ногами – да на виселицу?! А ну как они из пушки палить вздумают?!.. Тогда что?
– Не знаю, – призналась Селена, и вдруг позорно расплакалась.
– Чего ревёшь-то? – растерялся Ляхой.
Сарпин заворчал, готовый защищать девочку, но защищать её было не от кого.
Селена утёрла нос рукавом, смахнула капли с ресниц, выпрямилась:
– Я не прошу вас мне помогать, только не мешайте, пожалуйста! Дядя Зак – в крепости. Мне нужно только подобраться поближе, и тогда…
– Тогда что?
– Как вы не понимаете?! Если туда поплывёт Амос, дядя Зак примет его за шпиона и расстреляет. Я должна его подготовить! Должна рассказать, что Гастон и Вилла готовят оружие. Тогда мы освободим Зебу!
Ляхой поморщился, точно проглотил что-то кислое:
– Ничего глупее не слыхал!
– Ну, и пусть! – обиделась Селена. – Только и знаете, что ругать!
– Да я не ругаю! Пойми ж ты, малахольная, это не игра! Это война! Куда ты лезешь, спрашивается?!
– А что если больше некому?!
Ляхой помолчал, задумчиво поковырял в ухе, сплюнул в воду, потеребил щетину на подбородке:
– Ладно. Пойду с тобой. Меня ни клинок, ни ядро не берёт, потому как под счастливой звездой родился. Только смотри мне: как вызволим твоего мидава – сразу к командиру. Обещаешь?
– Обещаю!
– Не так обещаешь!
– А как же ещё?
– Скажи: клянусь обеими лунами!
– Это ещё зачем?!
– Обмануть хочешь?!
– Нисколько не хочу!
– Тогда клянись. Скажи: замолвлю за тебя словечко, как уговорено, а, коли нет, пусть луны погаснут и обратятся в прах!
– Глупость какая-то!
– Стало быть, боишься!
– Чего мне бояться?! Пусть луны погаснут и… что у вас там ещё?
– Обратятся в прах.
– Пусть обратятся, если угодно.
– И не "выкай" мне больше! Я тебе чай не гувернёр!
– Давайте уже отчаливать! – взмолилась Селена. – Если Вилла проснётся – всё пропало!
Ляхой шутливо поклонился:
– Не извольте беспокоиться! Будет исполнено!
Всю ночь путешественники поднимались по чёрной реке, стараясь держаться берега. От этого маршрут заметно удлинился – Лея сильно петляла, и чтобы пройти очередную излучину подчас приходилось сильно забирать вправо.
Ляхой сказал, что так безопаснее, и Селена не стала спорить. Рисковать понапрасну глупо. Лучше приберечь запас везения до похода в крепость.
– Не "выкай" мне! – снова сказал Ляхой. – Нешто я старый, как пень?!
Селена пожала плечами, невольно потревожив сарпина. Тот заворочался, приподнял голову, но вскоре улёгся на прежнее место.
Жёлто-серый рассвет уже занимался над рекой, и Ляхой вновь принял человеческие очертания. Лицо у него было совсем молодое. Только в уголках рта пролегли складки, вроде тех, что бывают у стариков.
– У тебя волосы седые.
– Так это разве беда?
– Нет. Просто странно.
– Нет тут ничего странного! – казалось, он злится. Но почему?
– Хорошо. Пусть так.
– Значит, по-твоему, странно?
– Сколько тебе лет?
– Двадцать четыре.
– Ну, вот.
– Что "ну вот"?
– Моему отцу сорок два.
– И что с того?
– У него нет седых волос.
– Твой отец жил в квартале Крыс?
– Конечно, нет!
– А я жил. Долго жил. Шибко долго.
Он замолчал, давая понять, что тема исчерпана, и Селена не стала к ней возвращаться:
– Расскажи про Флаппера!
– Нечего там рассказывать!
– Как он выбрался из подземелья?
– Вот ты о чём! Так это ему твари заморские подсобили. Добыли ключ да и выпустили.
– Змеерукие?
– Они.
Сарпин зарычал во сне, и Селена осторожно погладила его по холке:
– Спи, Пушистик! Спи!
– Когда этот навёл шороху, – Ляхой отложил весло и ткнул пальцем в спящего сарпина, – змеерукие перетрухали. Вот ты ему "Пушистик" да "Пушистик", а Пушистик твой – зверюга ещё та! Сожрёт и не поморщится!
– Не станет он никого есть! – обиделась за сарпина Селена.
– Тебя может и не станет, а этих змееруких ловит на раз-два. Вот они, стало быть, и перетрухали до смерти. Бросились бежать врассыпную, а тут этот червяк Флаппер…
– Он спас змееруких в обмен на службу?
– Вроде того. Хитёр был шельмец! Всяких-то тварей собирал.
– Теперь змеерукие ходят с ним. То есть, уже не ходят, но ходили. Я сама их видела!
– Надолго ли? Змейки-то холода не любят. Того и гляди заснут.
– И хорошо, что заснут.
– Нынче уж всё одно. Флаппера-то больше нет.
Селена вздохнула. Жалеть Флаппера ей было ни к чему, но на душе всё равно сделалось тоскливо.
Когда лодка, пройдя по узкой протоке, оказалась, наконец, в море, время, должно быть, близилось к полудню.
Прямо по курсу лежал остров Ройа с его знаменитой крепостью. Две серо-коричневые каменные башни издали казались крошечными. Можно было подумать, что заигравшийся ребёнок вылепил их из глины и оставил сушиться на солнце.
Волны застучали в борта лодки, и она запрыгала, закачалась из стороны в сторону.
– Не потонуть бы! – простонал Ляхой, пытаясь развернуть ялик носом к волне.
Селена прижалась к сарпину. Вот уж точно! Раньше ей не приходило в голову, что выходить на лодке в море – совсем не то же самое, что спускаться по реке. Держаться берега теперь не получится. Где он, этот берег?!
– Вляпаемся! Ох, вляпаемся! – ворчал Ляхой, налегая на вёсла.
Будь ветер сильнее, лодку и впрямь перевернуло бы, как ореховую скорлупку. "Если утонем, виновата буду я", – подумала Селена и тут же утешилась: мучиться угрызениями совести ей, в любом случае, не придётся. Только вот Никлас и Вилма… Они, должно быть, сходят с ума! Ах, если бы можно было послать им весточку, написать хоть пару слов!
– Знаешь, как зовётся та башня? – спросил Ляхой, вытащив Селену из омута мыслей.
– Это все знают. Башня Мертвеца.
– Я не про ту башню, – хмыкнул он. – Я про другую.
– Про какую другую?
– Там две башни, видишь? Одна побольше, другая поменьше.
– Я думала, всё это башня Мертвеца.
– Как бы ни так! Второй своё название дадено.
– Дано.
– Что "дано"?
– Название. Дано, а не "дадено".
– "Дано" или "дадено" – мне всё едино. Главное, что не забрато. Ты слушать будешь или нет?
