Мирослава Чайка
Союз стального кольца

4. Побег

Паша сидел за столом, погруженный в свои мысли. Сегодня все собрались на воскресный обед в честь приезда бабушки. Это была мама Пашиного отца и поэтому обстановка за столом была довольно натянутой, так как бабушка для всех, кроме Паши, была чужим человеком. Мама Паши, чтобы разрядить обстановку, начала рассказывать нелепые истории о том, как она со своим новым мужем пытается сделать из Павла хорошего человека, умного, спортивного, трудолюбивого, а главное, дисциплинированного.

Паша сидел с красным лицо, уши его горели, комок стоял в горле, потому что из всего сказанного, по его мнению, правдой было только то, что они его муштровали неустанно. Просыпаясь ранним утром, он должен был идеально убрать свою комнату, дальше следовала мини-тренировка, которая для слабого физически Паши была настоящей пыткой: десять подтягиваний, тридцать отжиманий, пятьдесят приседаний и сто прыжков через скакалку, и все это под строгим наблюдением отчима, и завершало этот марафон ледяное обливание. Но и после этого испытания нельзя было спокойно идти в школу. Нужно было позавтракать, вынести мусор и отвести в школу сводную сестру Вику. И это было только началом дня.

– Пашенька, что же ты молчишь, расскажи бабушке, какой мы тебе подарок сделали на день рождения, – сказала Валентина Ивановна со странной интонацией в голосе, как будто она просит прощение за что-то.

– О да, бабушка, забыл сказать, они мне подарили смартфон с «ограничениями».

– С ограничениями? – удивилась Мария Степановна.

– Ну это я его так называю, – наигранно засмеялся Паша, – а по сути, бабушка, это так называемый «родительский контроль», который устанавливают детям, чтобы ограничить доступ к разным неблагонадежным сайтам. Но они не догадываются, что я уже не ребенок, и могу отключить все это, и сейчас не боюсь об этом заявить, потому что я принял решение, что больше не останусь здесь. А уезжаю жить к бабушке!

Паша выпалил все это громко, в конце перешел на крик с тенью легкой истерики в голосе. У всех присутствующих на лицах появилось выражение недоумения, еще не до конца поняв сказанное, все сидели молча, а Павел тем временем, не спрашивая разрешения выйти из-за стола, пулей умчался в свою комнату.

Валентина Ивановна встала и хотела пойти вслед за сыном, но бабушка придержала ее за руку и предложила разобраться в произошедшем. Когда она вошла в комнату, Павел стоял спиной к двери и что-то судорожно искал в ящике стола. Убранство комнаты было аскетичным, ничего лишнего: кровать, письменный стол, вращающийся черный стул и встроенные в стену платяной и книжный шкафы. И только когда Паша, повернувшись, указал бабушке рукой на маленькое креслице, стоящее у двери, Мария Степановна поняла, что у него редко бывают гости, иначе это кресло не стояло бы так сиротливо у самого входа, не принимая участия в жизни всего интерьера.

Прошло несколько минут, прежде чем Паша решился прервать молчание. Он держал в руке ключ, который только что извлек из ящика, пальцы у него дрожали, а на глазах были видны следы только что стертых слез.

– Бабушка Маша, ты не волнуйся, тебе не будет тяжело со мной, я все это время собирал деньги, которые мне давали на карманные расходы, а еще раздавал газеты и рекламные листовка, вот смотри.

Он быстро подошел к книжному шкафу, из-за книг достал шкатулку и поставил ее на стол. Шкатулку Мария Степановна сразу узнала, она была в индийском стиле, выполненная из ценной породы дерева – красного палисандра, роскошная темная древесина красиво сочеталась с белым этническим узором индийских мотивов. Эта вещь принадлежала ее сыну Аркадию, он хранил в ней какие-то свои секреты, но она из-за своей врожденной деликатности никогда не стремилась посмотреть на ее содержимое. И вот сейчас, когда Паша был вынужден держать эту шкатулку за книгами, да еще запертой на замок, женщина с болью в сердце осознала, в каких условия приходится жить ее внуку.

– Павел, ты должен мне объяснить, почему принял такое серьезное решение, ты же понимаешь, что это изменит твою жизнь – школа, друзья, мама, Вика, как ты без всего этого?

– Бабушка, я здесь никому не нужен, они меня не любят, они только и ждут, чтобы я куда-нибудь делся, неужели ты этого не замечаешь!

Паша долго рассказывал Марии Степановне о тяготах своей жизни и потом в конце добавил:

– И еще Ева, она отказала мне.

– А вот и самая важная причина, вот, наконец, найдена точка кипения, может, расскажешь, что произошло.

– Что тут рассказывать, я предложил ей встречаться, а она сказала, что может быть только моим другом, – не глядя бабушке в глаза, ответил раздосадованный юноша.

– И ты из-за этого решил перечеркнуть всю свою жизнь?

– Бабушка, ты не понимаешь, Ева была единственным человеком в этом городе, которому я мог доверить все свои тайны, рассказать о своих проблемах и маленьких радостях. Я все это время друзьям твердил, что она моя девушка, а в августе у Ярика день рождения, и я всем сказал, что буду на нем с Евой.

– Это все равно не причина бежать от своей жизни, – ласково сказала бабушка Маша и провела рукой по непослушным волосам внука.

– Причин накопилось столько, что я не могу спать, не могу есть, я уже не живу, а существую, как самый настоящий зомби. Ты же позволишь мне поехать с тобой, я очень тебя прошу, если бы папа был жив, все было бы совсем по-другому, – используя самый жестокий и безотказный аргумент, с большим волнением заявил Паша.

Мария Степановна встала с кресла, медленно подошла к окну и, не поворачивая головы в сторону внука, глубоко вздохнув, спокойно сказала:

– Это очень сложное решение, я еще не знаю, как мы это устроим, но у меня есть предложение, давай ты поедешь ко мне на лето, а там посмотрим.

– Ура, бабушка, ты лучшая, обожаю тебя! Паша вскочил на ноги, начал обнимать свою спасительницу, попытался даже ее приподнять и на глазах у обоих навернулись слезы.

Когда Мария Степановна вышла из комнаты, Павел упал на кровать совершенно без сил. Столько дней он вынашивал этот план, мысленно представлял, какой разыграется скандал, как его все будут убеждать остаться в Питере, как злобно будет сверкать на него глазами отчим, какие аргументы будет приводить мама, и что он должен будет делать, чтобы убедить всех, что ему нужно уехать. Полежав немного в тишине и успокоив свое быстро бьющееся сердце, Паша взял со стола синий кожаный блокнот и открыл его на месте тонкой атласной закладки, там лежал билет. Билет в первый ряд на отчетный концерт танцевальной группы «Сувенир», который ему дала еще в начале мая Ева. Она будет там выступать, и, самое главное, у нее будут сольные партии, Паша знал, как для нее это важно, как долго она к этому шла, сколько сил и терпения было положено, сколько пота пролито, чтобы получить эти соло. Он не пропустил еще ни одного Евиного концерта начиная с десяти лет, был в курсе всех событий ее творческой жизни. Ева мало говорила о танцах со своими школьными друзьями, у них были другие цели, они стремились попасть в университеты «Лиги Плюща», группы «Расселл» или, в крайнем случае, в МГИМО, о танцах думать не приходилось, но Ева все же решила рискнуть и совместить учебу и творчество.

Конечно, Паша мечтал, как пойдет на этот концерт, как по его окончании они по традиции пойдут в ресторан с Евиной семьей, и как он нежно поцелует Еву в щеку после тоста об ее успешном выступлении, и пусть в его бокале будет налит яблочный сок, но это самые пьянящие минуты его такой еще неискушенной жизни. Но сейчас другие времена, он не может показаться на глаза Еве, он так опозорился перед ней, и лучшее, что он сейчас может сделать, так это уехать или, точнее сказать, как назвала это бабушка, – бежать!

5. Все тайное становится явным

Ева не спеша брела по питерским улицам и разглядывала пышные клумбы с разноцветной петуньей, в которых летом традиционно утопает город. Встреча с Ланой и ребятами была назначена у одного из питерских театров, а значит, вечер обещал быть интересным. Ева любила драматические постановки, и оперу, и балет, поэтому каждое посещение театра было для нее маленьким праздником. В этот день она была приглашена на пьесу «Синие розы», по произведению Теннесси Уильямса «Стеклянный зверинец», в которой рассказывалось об особом типе людей, чутких, чувствительных, не похожих на других и поэтичных по своей натуре, живущих своими иллюзиями, мечтами и воспоминаниями. Людей, подобных хрупким стеклянным фигуркам, готовым разбиться вдребезги от малейшего прикосновения реальности. Но до начала спектакля еще было немного времени, и молодые люди не думали о судьбе персонажей, которые скоро выйдут на сцену, они беззаботно ели мороженое, пили коктейли и слушали веселые истории Игоря, который рассказал, что последний раз в театре был еще в начальной школе на сказке «Гуси-Лебеди», и что любимым его персонажем была Баба Яга. Всеобщему веселью не было предела, как и каждый раз, когда они собирались вместе. Постепенно приходило осознание того, что между ними зарождается настоящая дружба, Игорь даже начал называть их «блистательным квартетом».

Когда пришло время заходить в зал, и друзья в предвкушении чего-то необычного подошли к своему ряду, Лана наклонилась прямо к Евиному уху и тихо произнесла:

– Я хочу сесть рядом с Юрой, пропустишь меня?

– Да, конечно-конечно, – ответила Ева, пропуская Лану вперед.

Но их замысел не удалось осуществить, Юра шел по ряду первым, а за ним быстрым шагом продвигался Игорь со словами:

– Ева, солнце, садись со мной рядом, – он отогнул откидное сиденье, помогая Еве сесть поудобнее.

Девочки переглянулись, но постеснялись реализовать свой план, и Лане ничего не осталось, как сесть рядом с Евой, что изрядно подпортило ее настроение.

– Странно, почему Юра ничего не предпринял, чтобы сесть со мной? – грустно прошептала Лана, поворачиваясь к подруге.

– Просто постеснялся, – ласково ответила Ева, – не переживай, все еще впереди.

В антракте друзья вышли в фойе и, собравшись в кружок, начали делиться впечатлениями, но тут Ева заметила Лизи, которая прохаживалась с каким-то молодым человеком вдоль стены с фотографиями артистов. Она не успела решить, хочется ей знакомить Лизи со своими новыми друзьями или нет, как девушка помахала ей программкой и, взяв своего спутника за руку, направилась к их компании. Они, как-то не вдаваясь в подробности, представили своих знакомых, и Лизи, показывая глазами на Игоря, незаметно для остальных игриво захихикала и весело произнесла:

– Он просто душка, вы уже целовались?

– Конечно нет, я еще ничего не решила, – ответила Ева и еще раз оценивающе посмотрела на Игоря.

Когда девушки распрощались, и Ева вернулась к своим друзьям, думая о словах Лизи, она поймала на себе внимательный взгляд Юры, от которого почему-то почувствовала неловкость, а когда их взгляды встретились, то на Евином лице предательски вспыхнул румянец, и она силились найти этому объяснение, а Юра вдруг резко перевел взгляд на Лану и, потирая рукой подбородок, произнес с подчеркнутой вежливостью:

– Лана, у тебя красивое платье сегодня, зеленый тебе идет. Ева была в шоке, а как же ее платье, которое они с мамой вчера купили специально для этого выхода, и босоножки с замшевыми ремешками, изящно обхватывающими ее тонкую щиколотку. Зато Лана была на седьмом небе от счастья, она заулыбалась, выставляя не только свои крупные зубы, но и часть розовых десен, и, расправляя обеими руками плохо заутюженные складки платья, ответила:

– Да, зеленый – мой любимый цвет.

Ева постаралась себя успокоить, думая, что ей совершенно не интересно мнение какого-то провинциального мальчишки. «Не понимаю, как он может нравиться Лане», – подумала она и, встряхнув своими каштановыми локонами, улыбнулась.

– Кажется, нам пора в зал, уже третий звонок, – на ходу бросила Ева и, взяв Игоря под руку, чем его приятно удивила, проследовала в зал. Пока они шли по проходу, Игорь вспомнил, что перед Евой сидел очень высокий мужчина и закрывал ей обзор и решил предложить поменяться местами, на что Ева, зная, как Лана хотела сидеть рядом с Юрой, ответила:

– Давай посадим туда Лану.

– Но перед ней же и так пустое кресло, вид лучше некуда, – недоумевая, пожав плечами, произнес Игорь. – Ладно, – сказала растерявшаяся Ева и оказалась в итоге в кресле между Игорем и Юрой. Она посмотрела на удивленную Лану и извиняясь развела руками. Лана разочарованно откинулась на спинку кресла. Смотреть спектакль ей совсем расхотелось. «Мое типичное невезение, – думала она, – Ну хотя бы смотреть на Юру мне никто не может запретить», – успокоила себя Лана и принялась изучать его профиль.

Черты его были жесткими: скулы, нос были будто очерчены грифельным карандашом, он сидел неподвижно, сосредоточенно глядя на сцену, Лана на расстоянии чувствовала его напряжение, руки были сильно сжаты в замок, так что даже побелели в некоторых местах, при этом он прикусил нижнюю губу, казалось, что еще немного и из нее пойдет кровь. Лана недоумевала, неужели его так разволновали события, происходящие на сцене, и решила тоже попытаться прочувствовать спектакль, но она откровенно скучала и через какое-то время даже задремала.

В это время Юру изучала еще одна пара глаз. Ева впервые оказалась к нему так близко, их руки на подлокотнике соприкоснулись, и она заметила, как мышцы на его мощной шее зашевелились от напряжения. «Неужели я ему так неприятна», – подумала Ева и прижала руку к своему телу. «Надо было сидеть на своем месте, вдруг теперь он подумает, что это я захотела сидеть с ним рядом, какой стыд», – корила себя Ева, нервно вращая браслет на своем тонком запястье. И почему вообще она о нем думает, есть ведь Паша, Игорь, которым она интересна, и еще этот тайный незнакомец, лучше подумать, кто он, чем расстраиваться из-за Юры, который едва смотрел на нее, а если и говорил ей что-то, то все непременно какие-то колкости.

И только Ева решила больше никогда о нем не думать, как произошло событие, которое себе можно представить только в кошмарном сне. Администратор остановил спектакль и объявил эвакуацию, а на табло для титров загорелись стрелочки с указанием выхода.

Все вдруг начали вставать со своих мест, начался хаос. Ева не успела еще сообразить, что происходит, как вдруг почувствовала, что Юра крепко взял ее за руку и повел, пробираясь через обезумевшую толпу, к одному из эвакуационных выходов. Как не пытались капельдинеры всех успокоить и организовать движение, страх застил людям глаза, они толкали друг друга, кричали. Обзор Еве закрывал высокий тучный мужчина с наголо выбритой головой, он пыхтел, нервно тер руками бока и оглядывался по сторонам, как будто искал кого-то, пройдя еще немного, девушка услышала детский плач, обернувшись, заметила молодую женщину, которая прижимала к себе девочку лет пяти, уговаривая ее ничего не бояться, сзади толпа напирала, и голоса испуганных и взволнованных людей слились в протяжный гул, и весь зрительный зал напоминал огромный пчелиный рой, в котором все двигались, но при этом оставались на месте.

Еве казалось, что сейчас она упадет и ее непременно затопчут, но Юра шел уверенно, рассекая мощным торсом толпу и мертвой хваткой сжимая Евину руку, через несколько мгновений они оказались на свободе, и, хотя на улице было тепло, Ева дрожала от шока, глаза были наполнены слезами. Юра посмотрел на нее пронзительным долгим взглядом и, не произнося ни слова, резко прижал себе. Ева прислонилась лбом к его груди и закрыла глаза, на секунду все вокруг перестало существовать, от него пахло кедром, мятой и немного лимоном, дрожать она перестала, но рук Юра так и не разжал, пока она не услышала за спиной взволнованный голос Игоря:

– Ева, Юра, слава богу, я думал, мы вас потеряли!

Юра молниеносно отпустил Еву и даже сделал шаг в сторону от нее. Встревоженная, она тут же решила позвонить маме, и вскоре Натали уже подъехала к театру и предложила подвезти остальных ребят, но они приняли решение вызвать себе такси, чтобы ее не утруждать.

Вечером, поужинав, молодые люди не расходились, а продолжали сидеть за обеденным столом, каждый занимаясь своим делом. Лана помогала Вере Федоровне убирать посуду, Игорь сидел в кресле и читал новости в своем телефоне, а Юра медленно прохаживался по комнате. Так как эта комната служила не только гостиной, но еще и спальней, то пространство между диваном и столом было разграничено книжным стеллажом. На полках стояла разного рода литература, здесь были несколько полных собраний сочинений английских классиков, какие-то книги из серии «Классика и современник», детская энциклопедия в коричневом переплете, толковый словарь Ожегова, можно было разглядеть затертые переплеты современных детективов, медицинский справочник, нотные тетради и все это перемежалось какими-то статуэтками и сувенирами, сбоку даже нашел для себя место маленький кактус. Юра смотрел на все это многообразие и пытался разобраться, какие же интересы у домочадцев, но, так и не сумев понять, подошел поближе и взял книгу, которую, на его взгляд, кто-то недавно читал, она не была пыльной в отличие от других и стояла глубже всех. Это был Диккенс, «Лавка древностей» – любимый роман его мамы, эта мысль, словно тупая пила, прошлась по сердцу Юры, он задумался, вспоминая нежный мамин голос, которым она на ночь читала ему вместо сказок приключенческие романы Жюля Верна, и закрыл глаза, чтобы оживить в памяти мамины черты, так он делал, когда был младше, лежа в кровати, и, когда чувствовал, что по щекам уже покатились слезы, укрывался с головой одеялом и засыпал, представляя, что она сидит рядом в кресле.

Звук фаянсовых чашек, которые одна в другую складывала Вера Федоровна, вернул Юру в реальный мир, и он наконец открыл книгу, пробежался глазами по содержанию, пролистнув несколько страниц, хотел найти свой любимый момент в романе, но тут из книги что-то выпало, посмотрев на пол, юноша увидел, что это паспорт.

– Ой, чей-то загранник, – сказал Юра и нагнулся, чтобы поднять, но его опередила Лана.

– Это мой, – почти прокричала она и, прижав паспорт к груди с красным лицом, уставилась на маму. Вера Федоровна, напротив, сделалась бледная, как мел, и еле двигаясь, вышла из комнаты.

– У тебя есть загранпаспорт, а говорила, не путешествуешь, дай посмотреть фотку, – беззаботно попросил Игорь.

– Нечего тут смотреть, я плохо выхожу на фотографиях, – все еще с волнением в голосе проговорила Лана и положила паспорт в свою сумочку, плотно закрыв молнию. Вскоре парни отправились укладываться спать, а Лана прошла на кухню к маме. Когда два так похожих друг на друга человека оказались лицом к лицу в мрачной комнате, казалось, что боль, стыд и гнев, который они испытывали, был такой силы, что этой энергии хватило бы для ядерного взрыва.

– Это то, о чем я думаю, это паспорт Евы, тот, который она недавно искала? – наконец произнесла Вера Федоровна, голос ее так сильно дрожал, что сложно было разобрать слова.

– Мама, прости, прости меня, я не знаю, что на меня нашло, просто было так обидно, это же я мечтала поехать в Париж, а все достается ей, и красота, и успех, и путешествия, а у меня теперь даже отца нет, – громко рыдая, сказала Лана, потом подошла к матери, взяла ее за руки и попыталась прижаться к ней, но женщина отдернула свои руки и прошла к окну.

– Я понимаю, тебе сейчас очень тяжело, но опуститься до воровства – это уж слишком, ты немедленно позвонишь Еве и отдашь паспорт, – твердым голосом произнесла женщина, не поворачиваясь к дочери. Она не могла поверить, что все это происходит на самом деле, что ее умная, всегда такая честная, презиравшая несправедливость и обман дочь, сейчас стоит за ее спиной и просит прощение за воровство, которое повлекло за собой определенные последствия, тщательно продуманные Ланой, как настоящее преступление.

– Нет, мамочка, я не могу этого сделать, Ева меня не простит, а Юра, он же будет меня презирать, мне будет очень стыдно, давай я выброшу этот злополучный паспорт, пожалуйста, никто не узнает, и этого больше никогда не повторится, честно слово.

В комнате опять воцарилась тишина, Вера Федоровна села на стул и, не моргая, смотрела на капли воды, которые монотонно капали в раковину, образуя большое ржавое пятно, а Лана стояла у двери и тщательно вытирала капли, которые одна за другой скатывались по ее щекам. Какое-то время они молчали, потом женщина встала и, тяжело дыша от давящей боли в груди, пристально посмотрела Лане в глаза и со словами: «Ты меня глубоко разочаровала!» – вышла из комнаты.

Пока в доме Ланы разворачивалась драма, Ева с мамой подъезжали к своему дому, и Натали, беспокоясь, что Ева расстроена тем, что не поедет с классом в Париж из-за утерянного паспорта, решила предложить ей альтернативный вариант:

– Давай папа из рейса придет, и мы обязательно полетим в этот прекрасный город, сядем на самолет и через три с половиной часа мы уже в Париже, а хочешь, поедем на поезде, будем мирно покачиваться в вагоне и разглядывать в окно ухоженные европейские пригороды и наслаждаться видами великолепных Альп, которые в любое время выглядят ожившими иллюстрациями к сказкам.

Ева слушала маму спокойно, она хоть и была рада, что Натали уже планирует их предстоящую поездку, но мысли ее то и дело возвращались в театр, который она только что покинула, но девушка думала не о спектакле, она вспоминала, как Юра хвалил Ланино платье, как он доедал мороженое до самой последней капельки, так что прозрачная вазочка казалась совсем чистой, с какой заботой он остановил Игоря, когда тот пытался перебежать дорогу на красный свет, но больше всего то, с каким трепетом он прижал ее к своей груди, взволнованную, растерянную, напуганную. Не понимая своих противоречивых чувств к этому парню, Ева повернулась к маме и, сложив руки на груди, произнесла:

– Мам, представляешь, этот Юра ведет себя очень странно, то как будто специально хочет меня уколоть, то пытается защитить.

Наталья Сергеевна заулыбалась, она-то думала, что ее дочь проводит время с этими молодыми людьми ради Игоря, который сегодня произвел на нее вполне благоприятное впечатление, но сейчас поняла, что Юра тоже в этих отношениях играет немаловажную роль.

– А что он такого делает, можешь мне рассказать, – поинтересовалась Натали, аккуратно пробираясь между припаркованными автомобилями, которые сильно затрудняли движение в их, казалось бы, таком просторном дворе. Но не успела Ева ответить, как дама резко затормозила и начала сдавать назад.

– Мама, что происходит, почему мы едем в обратном направлении, въезд в паркинг свободен, можем спокойно заехать.

Натали была человеком сдержанным, умеющим тщательно скрывать свои эмоции, по ее выражению лица было невозможно понять, что она чувствует, о чем думает и что переживает, единственное чувство, которое она позволяла продемонстрировать окружающим, это было восхищение и то для этого должен был быть весьма значительный повод. Но сейчас Ева заметила, что мама на какую-то секунду заволновалась, но потом мгновенно вернула своему лицу маску полной отрешенности и совершенно спокойным голосом произнесла:

– Понимаешь, в нашем благотворительном фонде появился один высокопоставленный господин, некий Михаил Леонидович Замковский, его перевели к нам из Москвы, и он невесть что о себе воображает. Вчера предложил подвезти меня домой после заседания и по дороге делал столько комплиментов, я даже в какой-то момент подумала, что это выходит за рамки приличия. Но, покинув его машину, я благополучно забыла о нем, а сейчас этот Замковский стоит у нашей парадной с огромным букетом, и я предполагаю, что эти цветы для меня.

– Мама, так надо подойти и все ему высказать, что у тебя есть муж, и ты не намерена терпеть его ухаживания, – разволновалась Ева, которая, в отличие от Натали, была очень решительно настроена.

– Ева, милая, я обязательно с ним поговорю, только не хочу делать это в нашем дворе, на глазах у всех. Хочу сделать это деликатно, мы же все-таки взрослые люди и, вообще, я предпочитаю, чтобы все в моей жизни выглядело достойно, даже отказ.

– Хорошо, но что же мы будем делать, как мы попадем домой, – продолжала волноваться Ева.

– А знаешь, у меня есть предложение, поехали в гостиницу, ту, что на Миллионной, потом пойдем в ресторан, помнишь «Штакеншнейдер», люблю их кухню.

Ева тоже любила этот ресторан, приходя туда, можно было в полной мере ощутить себя гостем великого архитектора Андрея Ивановича Штакеншнейдера. В XIX веке в помещениях, где сейчас находился ресторан, архитектор собирал званые вечера, которые посещали И. К. Айвазовский, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, А. П. Брюллов. И поэтому Ева, оказавшись здесь, полностью погружалась в окружающую ее атмосферу дворянского Петербурга, представляла себя в пышном платье с кринолинами и веером в руках, наблюдающей за Иваном Сергеевичем, который черкает в своей рукописи, снова и снова перечитывая «Отцы и дети».

Две красивые дамы вошли в ресторан, одна была еще совсем юная, но уже умевшая себя держать достойно, не забывая при этом слегка кокетничать, и вторая, выглядевшая очень молодо, и, хотя ей было уже сорок два года, она вполне могла сойти за старшую сестру сопровождавшей ее юной особы, но если посмотреть повнимательней, то по выражению ее спокойных, чуть уставших глаз можно было догадаться, что она не подруга и не сестра. Так что ни у кого в зале не было сомнений, что за небольшим столом в центре разместились мать и дочь. Они были полностью поглощены друг другом и, поедая салат из томатов, крабовой фаланги и яйца пашот, вели привычную для себя беседу. Ева рассказывала о том, как Юра сделал Лане комплимент и похвалил ее зеленое платье, и как только дело коснулась нарядов, Натали тут же достала из своей дамской сумочки ручку с золотым пером и прямо на белой бумажной салфетке начала рисовать модель придуманного ею платья для дочери и тут же гордо произнесла:

– Перед этим платьем точно никто не сможет устоять!

Ева, расплывшись в очаровательной улыбке, даже легонько захлопала в ладоши, демонстрируя свой восторг относительно увиденного. Она всегда носила только дизайнерскую одежду и, хотя имела возможность покупать себе наряды лучших модных домов мира, те модели, которые конструировала Натали, были у нее самыми любимыми. Натали тут же позвонила портнихе и, решив утром заехать в любимый магазин тканей на Маяковской, дамы вполне довольные собой, заказали десерт. Несмотря на то, что было уже поздно для десертов, мать и дочь решили, могут себе позволить такую роскошь, но новая тема разговора их так увлекла, что поставленные официантом на стол ягодный смузи и запеченное яблоко в карамели так и остались нетронутыми.

– Ева, я сегодня была в мастерской одного молодого художника и до этих пор нахожусь под впечатлением. Его работы так самобытны и пронизаны таким эстетизмом, что я не могла отвести от них глаз. В них нет кричащего буйства красок и нарочитого выпячивания негативных эмоций, но при этом не чувствовалось перифраза старых мастеров, этот юноша смог найти свой собственный почерк, и это достойно внимания.

– Как жаль, мама, что у нас нет собственной галереи, тогда скольким бы талантам стало проще жить, они бы выставляли свои работы у нас и так могли заявить о себе всему миру.

– А ты знаешь, отличная идея, думаю, нам стоит этим заняться, – гордясь зрелыми мыслями своей дочери, согласилась Натали.

– Я бы хотела, чтобы она была необычная.

– Да, в последнее время все эти галереи – лофты с кирпичными стенами и бетонными колоннами – набили оскомину, они все равно задают определенный тон выставкам, и, переступив порог такого заведения, ты уже настроен на определенный лад, а я хочу, чтобы наше пространство было как чистый холст, на котором можно создать любое настроение и передать только те чувства, которые задумал художник.

Мать и дочь еще долго сидели, представляя, как будет выглядеть их галерея, и какие ошеломительные мероприятия они будут в ней устраивать, так что, когда Ева положила голову на подушку, глаза ее слипались и уже не было сил даже прочитать сообщения от Лизи, Ани, Игоря и Ланы, но Ева упорно искала сообщение, которое могло прийти с загадочного номера, и нашла его, но, когда прочла, удивлению ее не было предела:

«Ева, я, кажется, знаю, где твой загранпаспорт, ты его не потеряла».