Людмила Геннадьевна Иванова
Папина музыка
ХХХХ
– Я просил о помощи, – он замолчал, комок не давал говорить, – но кругом всем было некогда, все занимались собой, своими делами, думали, что это все временно, мои дела казались мелкими и ничтожными, думали, что пройдет. "Он всегда такой, – слышал частенько я от брата, – скоро все пройдет"…, а не прошло, как видишь. Так произошел взрыв, – и он мрачно усмехнулся, а потом добавил, – и как следствие большой разрыв. Были и те, кто поддерживал меня, но не так, понимаешь? Иногда мнение одного человека дороже мнения всего мира, вот так мой мир начал рушиться, кто был рядом, те хотели войны и наказания, а я не знал, чего хотел, тоже наказания, наверное, только потом эту лавину уже было не свернуть, она росла как снежный ком и перестала быть управляемой. Меня поддержали дьяволы и демоны. Свету я оказался безразличен, – он криво ухмыльнулся и посмотрел в окно, где светило во всю солнце.
Марина не смотрела на него, просто сидела и слушала, не перебивая, не советуя, не высказывая своего мнения. Она просто слушала. Затем подперев подбородок рукой, как старушка, повернулась к нему и ничего не говорила. Слова лились только из уст Георгия, а Марина просто смотрела и видела, как черная дыра в груди уменьшается и, боясь нарушить этот процесс волшебства, этот тонкий контакт с внутренним миром Георгия. Она даже не дышала, и лишь нежная и загадочная улыбка иногда появлялась у нее на лице. Ни тени упрека, ни тени осуждения, ни тени благоговения и даже тени злости не промелькнуло, а вокруг нее разливалась всеобъемлющая и трепетная любовь, придавая ей некое свечение.
– Ты светишься? – удивленно отметил Георгий, прервав свой монолог.
– Тебе показалось, – улыбнулась она, – продолжай.
И Георгий поведал ей о том, что долгие годы томило его душу, совершенно не скрывая ничего и не притворяясь и посмотрев на Марину, он поразился в очередной раз, у него возникало ощущение, что он разговаривает с иконой, неземным существом, которое излучало свет и какую-то вселенскую любовь.
Она подошла к нему, положила на лоб свою прохладную ладонь и мягко улыбнулась:
– Иногда, чтобы прийти к свету, нужно пройти по многим темным коридорам, а еще важней желать к нему идти. Если нет желания, то и не надо. Многим в темных коридорах интереснее и комфортнее…
– Ты хочешь сказать…
– Не хочу, – прервала она его мысли, – Я не знаю, зачем ты здесь, хотя я сама тебя привезла. Я не смогла тебя бросить и уйти. Ты один, а в душе пустота и бесцельность. Я пришла не случайно, теперь я это вижу. Иногда человеку нужно опереться, чтобы встать после падения. У меня нет мании величия и ощущения великой миссии, – сразу осадила она его, поймав его скептический и циничный взгляд, говорящий: "Нашлась тут!" – Но пинок в жизнь дать я могу, – бросила она, и, не обращая внимания на его возмущение, продолжила, – Через год. У тебя есть год в запасе? – она вопросительно посмотрела на Георгия.
Он отвел взгляд и с ухмылкой ответил:
– Не знаю. Может, есть, а может, и нет…
– Понятно, – выдохнула она, не ожидая другого ответа, – ладно пойду я, – она встала, собираясь уходить.
– Марина, – окликнул он ее, она обернулась в дверях, вопросительно изогнув бровь, – Марина, ты можешь пока оставить меня у себя?
Она кивнула.
– Марина, – опять он окликнул ее, внутренне желая, чтоб она не уходила, – а у тебя есть любимые музыкальные исполнители?
Она опять согласно кивнула, еще и ответила:
– Есть. Ты не в их числе. Твои песни знаю из-за отца. Я иногда прослушивала это направление в музыке, все время хотелось чуда, – она помолчала немного, затем добавила, – его тоже Георгий звали. Тоже музыкант, погиб он, в катастрофе…, – она потупила взгляд, а потом глубоко вздохнув, сказала, – ладно, я пойду, а то руки дрожат от переутомления.
– А как звали его? – крикнул он вдогонку, выходящей Марине.
– Георгий Сикорский, – ответила она уже в дверях.
– О! – изумленный возглас вырвался у него, – так это твой отец?
– Да, это мой отец! – просто ответила она, не оборачиваясь к нему, на выходе буркнула, – до завтра! Я приду с утра.
ХХХХ
Марина приходила почти каждый день, а настроение Георгия было все хуже и хуже, раздражение и злость не покидали его даже в минуты сна. Он шел на поправку, но зависимые состояния давали о себе знать, проявляясь ненавистью ко всему миру.
Это самые первые этапы выхода из зависимых, аддиктивных состояний, но очень часто, многие люди, которые решили, что-то изменить в своей жизни, часто на этом, первоначальном этапе, просто сдуваются, скатываясь еще дальше в свою темноту и все начинается по новой. В эти моменты Марине доставалось по-особенному.
– Мать Тереза, принеси глоточек коньяка, – бросал он, насмехаясь над нею и ее заботой о нем.
– А ты брата попроси, – парировала она, догадавшись о напряженных семейных отношениях.
И он лежал, молча злясь на нее, свою жизнь и беспомощность.
Как-то Марина пришла, радостная и счастливая.
– Привет! Как ты?
– Как в тюрьме, – мрачно бросил он.
– А, знаешь, мы в университете одну технику делали "кто я" называется, слышал?
– Нет, не слышал, – ответил он, проявляя надменное безразличие, – и не хочу, не видеть и не слышать. И еще, – он повернулся к ней и буквально выплюнул ей в лицо слова, – читать не люблю, учиться тоже, слушаю тоже не все и вообще – не всех, ясно?!
– А, – протянула она и, как ни в чем не бывало, промолвила, – ясно. А тебе вообще хоть иногда встречается что-нибудь интересное?
– Нет.
– А, – протянула она опять, – как же это я забыла, Нарцисс собственной персоной, наконец-то проснулся, а то я уж переживать начала. "Ничего на свете лучше не-е-е-е-ту", – запела она детскую песенку бременских музыкантов, несмотря на его злое лицо и сжатые кулаки.
Он посмотрел на нее как на сумасшедшую, а Марина продолжала веселиться.
– Ой, не смотри на меня взглядом Медузы Горгона, а то еще в камень превращусь, – и она театрально прикрыла глаза рукой, а он повертел у виска, показывая, что она совсем с ума сошла.
– Ой, да ладно! – махнула она рукой, – На себя посмотри, ты песни свои-то слышал? Недалеко ушел…
– Не слушай, многим нравятся.
– Нравились, когда все переворачивалось с ног на голову и тоска с бедностью правили балом, а теперь ты выдохся. Пустой!
Георгий аж покраснел от гнева.
– Ты… ты…, – повторял он, не находя подходящих слов.
– Смотри, чтоб капельница не лопнула от перенапряжения, и бинты не загорелись от твоего праведного гнева, – невозмутимо продолжала Марина, доводя его до бешенства.
– Да ты! Пошла вон, чокнутая! – выкрикнул он наконец, видимо подобрав нужный эпитет и кинул в стену стакан.
Тут Маринино лицо осветилось счастьем, ехидный и дразнящий голос исчез, а вместо него появилась обычная Марина, она подошла к нему безо всякого страха и улыбнулась своей светящейся улыбкой:
– Ну, теперь ты пойдешь дальше. Прости, что раздразнила тебя и довела до бешенства, но так надо было, иначе твоя внутренняя пустота тебя съест и сил на жизнь не останется, а через злость многое проясняется, только ею грамотно пользоваться надо, как ядом, по чуть-чуть, иначе отравиться можно или привыкнуть, поэтому таким методом я пользуюсь в особо редких случаях. Прости еще раз. Да и поспи! – с этими словами собралась выходить, как услышала вопрос Георгия:
– Что за техника "кто я"?
Она повернулась к нему, лицо сияло от счастья:
– Я листочки принесу?
Он утвердительно кивнул, а Марина ринулась из палаты.
ХХХХ
Георгий шел на поправку, рядом с Мариной все казалось легким и светлым. Много знала, с ней было интересно беседовать, но о себе она никогда не говорила, хотя Георгий не раз пытался поговорить об этом, ему было впервые интересно, как складывалась судьба у этой необычной женщины, отец которой был очень знаменит и его песни до сих пор были в тренде.
Но попытки были неудачными, и он перестал спрашивать об этом, но с интересом рассказывал о себе, Марина жадно впитывала все, что он говорил, особенно о детстве, когда они с братом попадали в разные переделки. Ей очень хотелось понять, что повлекло за собой такие печальные последствия в отношениях, но это было крепко завуалировано, даже от самой Марины.
Газеты не приносили, интернета не было, так они и проводили дни в беседах да различных упражнениях, которых у Марины накопилось не мало, только применений им не было, а сейчас время наступило как раз для этого.
– Смотрю, Марина Георгиевна к Вам прикипела, – произнесла пожилая медсестра, которая принесла Георгию лекарства, пока Марины не было, – а то ведь даже из хирургов ушла, после личной трагедии, пропала совсем из виду, а сейчас смотрю, ожила, – и Георгию было непонятно из ее слов, то ли она радуется, то ли злорадствует.
– А, – промычал он в ответ и, сделав вид, что устал, закрыл глаза, не желая выдавать свое любопытство, но та, сама решила поделиться с Георгием своими знаниями о личной жизни Марины.
– Она ведь лучшая была, кандидатскую защитила! А как ее наш Глебушка любил! Мы все мечтали о таком мужчине и не смотрите, что я в возрасте, что ж у меня не женское сердце что ли? Они красивой парой были, и сынок у них народился, красивый, весь в родителей…, – закончить она не успела, дверь отворилась и в палату зашла Марина, а за ней Василий – брат Георгия.
Он переменился в лице, глядя на брата, холод и слепая злость сочилась из его глаз. Василий, словно не замечая этого, прошел в палату, поздоровался с сестрой и повернулся в сторону Георгия:
– Ну, здравствуй, Георгий! Как ты тут? Я вырвался к тебе с гастролей, мать передала тебе, держи! – и он поставил сумку на тумбу рядом с кроватью.
– Себе забери! Ты же любишь все себе прибирать, не так ли?
Василий, с досадой посмотрев на него, ответил:
– Зря ты так, я же о тебе заботился…
– О себе ты заботился, Вася! И только о себе! На меня тебе всегда было наплевать! Ты просто пользовался мной как хотел, а я выполнял, только то, что было угодно тебе, на все мои желания, тебе было всегда просто наплевать! – кричал он.
Василий отшатнулся от него, как от невидимого удара.
– Я же …, – он не мог найти подходящих слов, чтобы объяснить, – я же заботился о тебе…старался, мне ведь тоже было нелегко.
Марине в этот момент Георгий напомнил маленького ребенка, который уже не хочет злиться и ссориться, но делает это из принципа, из гордыни, когда уже идти на попятную вроде как стыдно, да и это означает признание, что ты не прав, а гордыня не давала это сделать помириться. Но она молчала и совсем не собиралась вмешиваться в семейные дела.
– Тебе? – цинично бросил Георгий брату, – ты о себе никогда не забывал и не забудешь!
– Да, да, – деланно согласился Василий. – ты у нас ангелочком всегда был, а я корыстный и злой брат! – бросил он, начиная злиться, еле сдержав себя он еще раз глянул на Георгия и тихо сказал, – поправляйся. Если что я всегда рядом, – и повернувшись, вышел из палаты.
Георгий смотрел в стену, даже не повернувшись в сторону брата. Марина подошла к нему и тихо беззлобно спросила, как маленького ребенка:
– Зачем ты так?
Вспышка ярости от Георгия полетела в ее сторону:
– А ты зачем своего муженька расчудесного бросила? Или он с другой сбежал? Чего молчишь? Учишь меня, а сама свою жизнь устроить не можешь! Я не хочу, понимаешь, и не могу! Уже ничего не изменить! – крикнул он.
Марина, побледнев от его слов, ничего не ответила, и покачнувшись присела на стул, повернувшись лицом к окну, а к Георгию спиной. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза, а руки скрестила на груди и начала говорить, тихо, почти шепотом, о своей жизни, о Глебе, Аркадии, аварии, операции, о том, что не знала ни одна живая душа, обо всем, что было, а у Георгия волосы шевелились на голове. После повествований она повернулась к нему, а глаза были сухими, но они плакали, плакали очень горько, и в них был непрекращающийся дождь. И она, не глядя на него, все же обращалась к нему:
– Вот тут точно ничего не изменишь. Ничего. Понял?! А пока ты жив, и брат жив, ты можешь! Ты просто обязан все изменить, иначе грош цена такой жизни, которая не достойна даже червя, ты кажется, частенько упоминал их в своих песнях? – и, не дождавшись ответа, она оставила его наедине с собой.
Глава 3
Частенько мы сами загоняем себя в ловушку, особенно своими доказательствами своей значимости, особенно перед родными и близкими, забывая о жизни, о настоящем, начинаем впрягаться в погоню за доказательствами и удовлетворения своей гордыни (не путать с гордостью, с чувством собственного достоинства), а гордыня, как известно, один из семи смертных грехов.
Она смотрела на него, и было жаль расставаться с ним, но Марина чувствовала, что Георгия нужно оставить на время наедине с собой перед тем, как его выпишут из больницы. Ей вспомнились слова из фильма «В бой идут одни старики», в котором главный герой, командир Титаренко, говорит своему другу, струсившему в бою: «Бывают такие моменты в жизни, когда человеку никто не может помочь, кроме него самого. Человек рождается сам и умирает сам!». Марина поняла, что у Георгия сейчас как раз такой момент.
–Удачи тебе! – пожелала она, – Даст Бог, через год увидимся, – улыбнулась она.
–Почему через год?
– Ну, я же обещала тебе пинок дать через год, а обещания я привыкла исполнять.
Он усмехнулся в своей привычной манере:
– Ты его уже дала и к тому же неплохой!
– О! – засмеялась она, – это был всего лишь легкий шлепок!
Георгий улыбнулся:
– Встретимся, обязательно, только не через год, – пообещал он.
– Через два? – иронично заметила она.
– Да раньше я думаю, – пожав плечами, ответил он.
ХХХХ
Вернувшись в свой дом, она первым делом принялась за домашние дела. Ощущение какой-то новой жизни не покидало ее. Впервые за последнее время в ней проснулось желание жить, без страха и напряжения.
Переделав все запланированные дела, она легла на кровать. Взяла книжку А.П. Чехова, сборник рассказов и начала читать. Но мысли были далеки от рассказов Чехова, они все время, возвращались к Георгию. Они попрощались в палате и расстались, теперь он уже, наверное, выписался из больницы и его жизнь, скорее всего, идет своим чередом, как раньше.
Она шумно втянула воздух и посмотрела на пол, вспомнив, как привезла Георгия полуживого сюда, мертвецки пьяного, поила его с ложечки козьим молоком, а потом он спал на полу, укрытый ее шубой и периной. Почувствовав легкую грусть, она решила бросить читать книжку и пойти включить музыку, а попутно почитать новости в интернете, может уже и про Георгия чего-то уже написали, закралась тайная мысль в голове.
Она вышла в гостиную, включила ноутбук и, сварив себе крепкого кофе, села за компьютер.
– Как отдыхается? – раздался голос Георгия в дверях, а после объявился, и он сам.
Марина вздрогнула от неожиданности, и немного придя в себя, с широко раскрытыми глазами от большого удивления, строго спросила:
– Ты что здесь делаешь?
– Да так. Решил попроведовать тебя. Вдруг нечисть, какая наведается…, – говорил он, нарочно растягивая слова.
Марина улыбнулась:
– Да кроме тебя, еще никого не было. Что тебя привело?
– Ничего. Сбежал от всех.
Марина хмыкнула:
– Детский сад! Лялечка. Что сказать им не можешь, чтобы в покое оставили?
– Нет. Может, научишь?
– О! – поспешно воскликнула она, – Это не ко мне! – покачав головой произнесла она, отказываясь от его предложения, – Воспитывать тебя я не собираюсь. И переживать тоже.
– Совсем?
– Совсем, – утвердительно ответила она.
– А зачем тогда увезла?
– Он попросил, – она указала кивком головы в сторону стеллажа.
Георгий прошел к стеллажу и увидел там небольшую икону Святого.
– Этот что ли?
– Ага. Святой Илия.
– Ты что с Ним разговаривала?
– Нет. Это он со мной разговаривает, – она посмотрела на Георгия и увидев его удивленно-вопросительный взгляд, пожав плечами и улыбнувшись, ответила, – ну ты с демонами разговариваешь, а я со святыми, что тут удивительного?
– Ну ты же не пьешь! Зеленый змий и опиумные дымы тебя миновали!
– Поэтому Святые со мной разговаривают, а не я с демонами!
ХХХХ
Марина положила Георгия в комнате, на свою кровать, а сама села работать, над новой статьей и не заметила, как на улице начало светать.
–Ты не ложилась спать? – вместо "доброго утра", услышала она восклицание Георгия.
Она увлеченно писала окончание, чувствуя непреодолимую любознательность ученого, называющуюся научный интерес, поэтому, не отрываясь от монитора, просто кивнула ему, как будто он был в мониторе.
– Все с тобой ясно. А я надеялся провести вечер более романтично, – обиженно заметил он.
– А чем этот был плох? – все, также, не отрываясь от монитора, спросила Марина, и, не дав ему ответить, быстро перевела тему, – Гош, там завтрак на столе, погрей, пожалуйста, можешь сразу на двоих греть!
Он от удивления рот открыл:
– Я-а? Сам?
Тут Марина оторвалась, наконец, от монитора:
– Ну, хочешь соседей позови! – предложила она изумленному Георгию, – может, они тебе чего-нибудь приготовят, – и уткнулась дальше печатать.
Разочарованный Георгий, что-то бурча себе под нос, ушел на кухню и спустя некоторое время оттуда стали доноситься приятные запахи.
– Все готово, – торжественно он объявил Марине, – "садитесь жрать!", -пригласил он репликой из фильма "Джентльмены удачи". Марина улыбнулась, вспомнив любимый фильм и прикрыв ноутбук, отправилась на кухню. Там царила красота!
Уплетая за обе щеки омлет с салатом, изысканные бутерброды, которые оказывается Георгий, принес вчера, но так и не поел, лег спать голодный. А Марина поругала себя за негостеприимность.
Они завтракали и у Марины возникало ощущение, что так было всегда, знакомы они давным-давно. Они обменивались своими историями из жизни, Георгий вспоминал, как он в детстве учился готовить, а Василий ему помогал, а потом им обоим досталось от матери, но Василий все удары Судьбы принимал на себя. Марина слушала его, слушала, думая о своем, а потом спросила:
– А сейчас как?
И Георгий моментально изменился в лице, гнев исказил его лицо, боль, обида и разочарование:
– А сейчас он знает у кого какая цена! Я ему доказал и еще раз докажу!
Марина, ничего не ответив, взяла кусочек сахара и положила его в чашку, затем еще один, затем еще, и опустила глаза в чашку с кофе, сделав вид, что рассматривает круги на поверхности.
– Смотри, – позвала она его, – маленькая крошечка, а такие круги в напитке делает, так и люди, одна обида, наделала волн, за ней еще, а там еще…, – она помолчала немного и продолжила, – вот и получается бушует душа от обид и становится приторно сладко, и пить невозможно…, знаешь, жизнь слишком коротка, чтобы кому-то, что-то доказывать, особенно родным, особенно близкому окружению, особенно старшему брату, ведь если встречаются два могущества и таланта из одной семьи и могут что-то создать вместе…
– Не могут, – отрезал Георгий, – мы разные.
Марина набрала побольше воздуха в легкие и не стала перечить.
– Зато можно просто жить, ведь время убегает, зачем его тратить только на злость и ненависть? Его можно провести с удовольствием. Хотя…, – она задумалась, вспомнив что-то, а потом тихо произнесла, – не мне тебе указывать. Я и сама свою жизнь пробежала…
Георгий встал из-за стола и повернулся к окну, воцарилось молчание и большое напряжение. Он вспомнил свои слова, брошенные ей. И повернувшись к Марине, посмотрел на нее и вышел из комнаты. Она услышала, как хлопнула входная дверь.
