Людмила Геннадьевна Иванова
Папина музыка
Глава 4
Работа, которая была в радость и удовольствие в одно мгновение стала в тягость. Марина начала опаздывать, за спиной были разговоры, а Артемий Васильевич, часто начал вызывать ее к себе и бросать пламенные взгляды, словно эта публичная ссора с женой, сорвала какие-то табу, пласт сдерживания чувств, лаву страсти и огня. И теперь вместо заботы и безопасности, атмосфера накалялась все больше и больше, а у Марины возникало чувство, что она стоит у пропасти и небольшой толчок и полет в пустоту обеспечен.
– Ты для командировки подготовилась? – на ходу бросил Артемий Васильевич.
– Н-нет, – заикаясь и волнуясь произнесла Марина, застигнутая врасплох этим вопросом.
– Готовься, скоро поедем, а ты не готова, краснеть за тебя буду! – легонько пожурил он ее, а Марина, не зная, что ответить, только глупо улыбалась, кляня себя на чем свет стоит. Целый день ни о чем думать не могла, сердце выпрыгивало в предчувствии событий, которые повлияют на ее жизнь.
В ней боролись множество чувств, раздираемая противоречиями, сомнениями и чувством вины она собиралась в командировку, ее успокаивало только то, что едут они делегацией от фирмы, а значит будут не одни. Она собрала все по минимуму, и когда была уже готова, вдруг вспомнила про свое золотое платье, длинное, торжественное, которое купила очень давно. "В прошлой жизни", – пронеслось в голове, и повинуясь сиюминутному порыву, она достала его из закромов гардероба и сунула в чемодан. Затем выбежала на улицу, где в ожидании томилось такси.
В аэропорту знакомые лица не встретились и Марина, пройдя стойку регистрации, прошла в зал ожидания и, к своему удивлению, там тоже никого не обнаружила.
– Кого ищешь? – поинтересовался знакомый голос.
– Артемий Васильевич! – облегченно вздохнула она, – здравствуйте, а где все?
– Кого именно ты имеешь в виду? —спросил он.
Марина немного замешкалась, смутившись, мямля пояснила:
– Ну мы же делегацией едем, да?
– Да, только делегация уже улетела, они сегодня уже участвуют в конференции.
– А, – протянула растерянно она, – а мы куда летим?
– А мы на торжественный банкет! Будем развлекаться, – усмехнулся он, глядя на выпученные глаза Марины. – Пойдем, наш рейс, смотри, чтоб муха не залетела, – улыбнулся он, отметив ее распахнутые от удивления глаза и рот.
Летать Марина любила, ей вспомнился Аркашка, ее мама. Она вспоминала, как сын, смотря в иллюминатор, возбужденно восклицал, когда в полете увидел закат:
– Мама, мамочка, смотри как красиво!
А Марина улыбалась, тогда еще не замечая своего счастья, думая о делах насущных. "В полете все краски ярче, сочнее, на земле все как будто затянуто поволокой, туманом, все немного размыто, а над землей, все четко, и воспринимается как-то нереально, как на картинке, так и в жизни, когда в реальной ситуации сложно найти выход, нужно немного подняться над ней и тогда все станет четче и ясней", – думала она тогда, глядя вместе с сыном, а сейчас остались воспоминания и что-то горькое и тоскливое шевельнулось в душе, то что пряталось годами далеко, иначе жизни не было совсем.
Так она, сидя как статуя, смотрела и горько улыбалась своим мыслям, не замечая, что Артемий Васильевич не сводит с нее глаз.
Когда они прилетели, то Марину начальник отправил в гостиницу, а сам поехал на конференцию, к своим подопечным, как он их любил называть.
В этой стране Марина не была ни разу и простое любопытство было сильнее всех страхов и сомнений, помывшись, переодевшись, она самостоятельно отправилась на прогулку, предварительно захватив с собой фотоаппарат и немного денег. "Кофе на прогулке куплю", – решила она и сунула в карман джинсов небольшой кошелек, а потом решила переложить в сумочку от фотоаппарата.
Ощущения были как во сне, нереальные, так было всегда, когда Марина приезжала в новое место, ей казалось, что это происходит не с ней, а она просто смотрит кино. Переосмысление, ностальгия и желание вернуться обратно, происходят намного позже, и этими воспоминаниями она жила до следующих поездок. Во всяком случае так было раньше, но сейчас Марина поймала себя на мысли, что чувствовать она еще может, а несколькими годами раньше она думала, что чувства умерли в ней навсегда. И хотелось умереть вместе со всеми и ей вспомнились слова старушки, с которой она встретилась на кладбище: "Видишь, как бывает, кому-то ведь нужно ухаживать за ними", – эти слова Марину зацепили, и она с ними жила многие годы.
Нагулявшись досыта, использовав часть памяти в карте, фотографируя все, что было любо глазу, напившись вдоволь кофе с воздушными круасанчиками, она возвращалась в гостиницу уже вечером, чувствуя приятную усталость.
Поднявшись по лестнице, она стала открывать номер, но он оказался открытым, Марина, насторожившись, открыла дверь и с облегчением вздохнула. В кресле сидел Артемий Васильевич.
– Зашел посмотреть, как ты устроилась, а тебя нет и нет, – пристально смотрел он на нее, а Марине захотелось спрятаться от этого взгляда, сердце забилось сильнее, а руки предательски задрожали, но не от страха, а от большого волнения. Она боялась посмотреть на него, так и стояла, замерев и опустив голову. Он тихо подошел к ней.
– Вижу ты в порядке, – и протянул руку к выключателю. Она чувствовала его, каждой клеточкой и трепетала как огонек свечи на ветру, боясь его дальнейших действий. Его крепкие и сильные руки обхватили ее кольцом, а его губы нашли ее губы и долгожданный поцелуй накрыл Марину, заставляя плавиться в руках Артемия Васильевича.
В дверь постучали, и Марина вытекла из его рук, отойдя на безопасное расстояние, прошептала:
– Вам лучше уйти…
Артемий Васильевич долго смотрел на нее, затем вздохнув согласился:
– Да, на сегодня, пожалуй, достаточно, а то сбежишь или в больницу попадешь…
– Почему? – удивилась она.
– Так тебя скоро сердечный приступ хватит, боишься меня как будто я съем тебя, – усмехнулся он.
"Так и есть. Боюсь оказаться сметаной для кота", – пронеслось в голове, но вслух она ничего не сказала, лишь немного покраснела, вспомнив недавний поцелуй.
– Ладно, готовься, к завтрашнему дню, утром я с ребятами работать буду, а потом заеду за тобой, чтоб к четырем готова была, ясно? – скомандовал он.
И что-то в этих командах было такое, что Марина понимала, что лучше быть готовой, такого человека она никогда не встречала во взрослой жизни, но были ощущения, что такая мужская сила ей знакома, совсем давно, когда она была очень маленькой, когда был жив отец.
Он ушел, оставив Марину в сомнениях и замешательстве. Но на одном она себя поймала, когда он ее обнимал, она чувствовала себя маленькой девочкой и вся ее детская тоска по рано ушедшему из жизни отцу, выливалась в ощущения легкости, детской радости и возникало состояние беззаботности, совсем как в детстве, когда она сидела на плечах своего отца. Все это исходило от Артемия Васильевича, забота и любовь, несмотря на запретность чувств, Марина почувствовала, что цепи Эроса начали коваться для нее с космической скоростью. А в душе боролись чувства и внутренние убеждения о запрете и предательстве, не смотря на сложные семейные отношения Артемия Васильевича с женой и ее вдовство.
ХХХХ
На официальных приемах такого уровня, Марина была впервые. Её поражало все своим блеском и великолепием. Она могла подолгу стоять и любоваться витиеватыми светильниками или отделкой, ее глазам все было приятно смотреть. Любопытство и интерес брали верх над страхами и волнениями, она забыла обо всем на свете, изучая детали, в ней проснулся бывший ученый, а вместе с ним и любознательность. Своей непосредственностью и открытостью она привлекала внимание окружающих, но не замечала этого, ни восхищенных взглядов, ни стремлений наладить знакомство с прекрасной незнакомкой в золотом платье, том самом, которое было закинуто в последний момент. Марина растворилась в этом великолепии, гармонично вливаясь в окружающий мир. Внутренне же она себя чувствовала, как миссис Харрис из фильма, которая приехала за платьем в дом Кристиана Диора.
И внезапно руки стали деревянными, а ноги ватными, Марина почувствовала этот взгляд. Артемий Васильевич не сводил с нее глаз. "Вернулся,"– подумала Марина про себя, чувствуя, как волна противоречивых чувств поднимает бурю в душе. Он отлучался меньше, чем на час, и этого было достаточно, чтобы расслабиться, но теперь ее тело было не послушно ей, оно становилось неповоротливым и каменным, стоило ему только посмотреть в ее сторону. Она поспешила укрыться от его глаз в другой части залы, под предлогом выпить напитки, как он тут же следовал за ней, словно тень, но был только рядом, неподалеку, не сводя с нее глаз. К концу вечера Марине уже было не по себе. "Вот вечер гляделок", – начала сердиться она и решила сбежать, сделать вид, что отправилась по своим женским делам и потихоньку ретироваться.
Довольная собой, что всех провела, она поднималась по лестнице в номер, открыв его, она зашла внутрь, даже не зайдя, а прошмыгнув как мышка, пока никого нет на горизонте. Внутри она глубоко и облегченно вздохнула, и не включая свет, скинула высокие каблуки, по ходу вынимала шпильки с волос, которые рассыпались шелковым каскадом. Затем подошла к шкафу и принялась расстегивать молнию на платье, которая никак не хотела поддаваться. Чувствуя, что терпение подходит к концу, она собиралась снять его через голову, слабо представляя как это будет выглядеть, но тем не менее решила попробовать, как услышала за спиной:
– Помочь?
Вздрогнув от неожиданности, она даже не успела закричать. Артемий Васильевич, заглушив крик поцелуем, одновременно справлялся с молнией, которая, как назло, с легкостью поддалась и золотое платье с легким шуршанием обреченно опустилось на пол.
ХХХХ
– Передай боссу, – произнесла Марина, положив на стол листок, на котором было написано заявление об уходе по собственному желанию. – Как подпишет, скинешь мне смс, ладно? – и стремительно выбежала из приемной, не дождавшись ответа от секретарши.
– Ладно, – крикнула она в пустую дверь.
"Он подписал", – прочитала она в присланном сообщении. Марина облегченно вздохнула и собрав последние вещички, без сожаления оглядела свой, уже бывший кабинет и вышла.
Она шла, не смотря по сторонам, боясь встретиться с ним взглядом, поэтому смотрела только вперед, почти добежав до такси она буквально прыгнула в него и уже не слышала, как Артемий Васильевич звал ее по имени, выбежав за ней на улицу.
Уже в такси ее телефон разрывался от звонков. Это он. Но Марина не брала. Подъехав к аэропорту, она увидела сообщение от секретаря: "Марина Георгиевна, возьмите трубку, пожалуйста, а то мне придется звонить Вам до утра".
– Что-то случилось? – спросила она.
– Да, Артемий Васильевич, интересуется, где Вы, скажите пожалуйста, а то меня уволят еще…
– Да ладно, – усмехнулась она, – Вы слишком ценный человек в фирме, но все же я Вам скажу, я в аэропорту, скоро вылет.
– А куда?
– Далеко, – ответила она и нажала "отбой".
Внезапно дрожь охватила все тело, во время регистрации, ее морозило, все тело покрылось мурашками, она немного покачнулась, приложив дрожащие руки ко лбу.
– Далеко собралась? – прозвучал над ухом знакомый голос, а сильная рука уже схватила ее за локоть и повела ее подальше от этого места.
Марина даже не сопротивлялась, у нее все ухнуло вниз, и она старалась не смотреть на него.
– Убежать решила? А если ребенок? Ну что за детский сад!
Марина молчала. Как ему объяснить всю свою жизнь? Лишь комок в горле стоял, а в груди так закололо, что дышать стало сложно.
– Чего молчишь? Думала заявление подписал так, все? Отпущу тебя? Я ведь люблю тебя, девчонку маленькую! С первой минуты как увидел! – и Марина уткнулась ему в грудь, а он обнял ее с такой силой, что у нее чуть косточки не захрустели.
"И правда маленькая, еле до плеча ему достаю", – подумала она и в носу защипало. "Не реви, кому говорят не реви!" – командовал Карлсон из мультика, но они все-таки побежали мокрыми дорожками, наперегонки, словно соревновались друг с другом.
ХХХХ
Тихое счастье охватило Марину, она ловила каждую минутку, словно чувствуя что-то приближающееся. "На чужом несчастье счастье не построишь", – вспоминалось ей часто, и она ждала расплаты. Ведь ее мать после смерти отца больше не вышла замуж, а Марина себя корила, чувствуя предательницей, не имеющей право больше любить. Так в ней боролись разные чувства. А Артемий Васильевич парил, счастливый, обретая вторую молодость, не замечая осуждающих взглядов, не замечая вообще никого вокруг, кроме своей любви.
– Беременность семь недель, – сухо объявила врач.
– Как? – воскликнула ошеломленная Марина.
– Как-как! Как будто не знаешь откуда дети берутся! – проворчала она, но посмотрев на Марину, на ее растерянность, она немного смягчилась. – Мамочкой скоро станешь, беременность ведь не первая поди?
– Не первая, – ответила Марина глухо и комок подкатил к горлу, она растерянно улыбнулась и тяжело начала спускаться с кресла. Но тоненькие ощущения счастья делали свое дело, они окутывали ее, побеждая все страхи. Она забрала обменную карту и вышла с твердым убеждением, что это счастье будет ее, лично ее и никто ей не сможет помешать, и словно бросая вызов Судьбе она решительно направлялась к своему счастью, не желая ни с кем делиться им. И возможно даже с Артемием.
А он ждал ее. Уже было поздно, но она не позвонила, хотя уже давно должна была выйти от врача.
«А ведь обещала!», – сердился он, коря себя зато, что доверился ей и отпустил ее одну. Какое-то тревожное беспокойство не покидало его. Было ощущение, чего-то скоротечного и в то же время очень трепетного и беззащитного. Он ждал. А тревога разливалась по всему телу.
Было уже темно за оком и тихо в помещении. Все ушли. И вдруг, раздался звонок, таким громким он показался Артемию в этой тишине ожидания.
– Здравствуйте, больница номер два, скажите Сикорская Марина Георгиевна работает в данном учреждении?
– Да, – ответил Артемий Васильевич.
– Вы можете оповестить родственников, что она жива, только в тяжелом состоянии. Сейчас в реанимации, – далее прозвучал адрес, где находится больница, ватной рукой он записывал.
Глава 5
Она бежала, бежала от фашистов, белогвардейцев, она сбегала с тюрьмы, применив все возможности своего мозга. Они сами помогали ей и чуть было не нашли ее сына, которого она прятала, не боясь за свою жизнь.
– Марина, просыпайся, открой глаза! Просыпайся! Милая, проснись! Марина! – слышала она чей-то шепот.
Она медленно открыла глаза и никого не увидела, слышала только голоса, которые ей показались очень знакомыми, но она не могла их вспомнить.
– Марина, ты умничка, молодец! Любимая моя! – звучали эхом слова, но она никак не могла разглядеть лица, все были одним пятном, размытым донельзя.
– А где фашисты? – тихо спросила она. – Где мой сын?
– Марина Георгиевна, Вы в больнице, была жуткая авария, Вы чудом остались живы, Вас оперировал наш лучший врач.
"Его будет оперировать лучший…", – пронеслись воспоминания.
– Где мой сын? – она смотрела вокруг и никого не могла разглядеть, только расплывчатые образы, а потом услышала знакомый голос и вспомнила его.
– Марина, милая, я люблю тебя…я рядом…
И она вспомнила всё. Вспомнила ту операцию, свои руки хирурга, как ушел ее сын и…, вспомнила свои последние дни. Тут она почувствовала, как проваливается в пропасть, и последнее, что она услышала, это был чей-то крик:
– Она уходит! Ну, сделайте что-нибудь!
ХХХХ
Многое в жизни дается не за что-то, а для чего-то, чтобы человек смог многое осознать и переоценку ценностей произвести. И дети приходят нам в помощь, для осмысления многих ценностей и они расплачиваются за наши грехи и наше разгильдяйство, наши пороки, нашу безответственность. И важно это вовремя осознать и каяться, просить прощения и благодарить за уроки, кто знает, может Небесная Канцелярия подпишет указ о помиловании?
Марина слушала его и была ему благодарна. И поняла одно. Хитрить бесполезно, Судьбу нельзя перехитрить, но с ней можно смириться и принять, и даже поблагодарить и возможно, она одарит тебя подарками, а возможно, и нет. Чудес не бывает. По крайней мере, она так решила для себя.
– Возвращайся к ней, – произнесла она, прервав его пламенную речь.
– Нет, – твердо ответил Артемий Васильевич. – Я буду ждать тебя.
Марина устремила взгляд в пустоту, уголок губ пополз вверх, изображая кривую улыбку, дальше разговора не получалось. И впервые за время знакомства она увидела, как Артемий Васильевич плачет. Но душа была в темноте, холодной и мрачной темноте, где света не было совсем, так бывает в глубине океана, ощущалось его черное, тягучее и холодное дно.
– Зачем ты так? – спросил он.
– Тебе сказали о ребенке? – тихо спросила она.
Он вздохнул и утвердительно кивнул головой, не в силах произнести вслух.
– А сказали, как в этой больнице, я оперировала своего сына, и он…, – дальше продолжать она не смогла.
Марина поправлялась медленно, словно не желала жить дальше, а ей помогали все, но внутренне она чувствовала, как она погружается на самое дно своей горечи и утраты. Артемий Васильевич был рядом, не отходил от нее ни на шаг, отлучаясь только по особо важным, когда он отлучался надолго, приходила его дочь.
Марина познакомилась с ней и почувствовала к ней просто непреодолимую симпатию. Яркая, легкая, с великолепным юмором, в ней чувствовалась какая-то благожелательность и внутренняя чистота, она манила. И Марина не заметила, как начала ждать встреч с ней.
– Я Вас очень ревновала к отцу, – рассказывала Ася ей, пытаясь объясниться, – мне про Вас ничего хорошего не говорилось и вместо того, чтобы познакомиться с Вами, я просто не хотела разговаривать ни с кем, хотя отец очень хотел, чтобы мы познакомились…, – горько признавалась она.
– Ася, я себя очень виноватой чувствовала всегда, у меня вообще было ощущение, что я краду Артемия, – задумчиво произносила Марина, – даже ребенок наш…, – в горле комок застрял и продолжить она не смогла.
Ася нагнулась к Марине и просто приобняла ее.
ХХХХ
Выйдя из больницы, Марина переехала в свой дом, про который, в своем тихом счастье, она начала забывать. А сейчас все наваливалось на нее с новой силой. Но теперь она была не одна и с ней находились Артемий Васильевич и Ася.
Марина стала замечать, что Асю ждет больше, чем Артемия, это очень обижало его.
– Ты совсем ко мне охладела, – смотрел он на нее мрачно и тоскливо, а Марина ничего не чувствовала. Она уже все решила для себя.
– Марина, я люблю тебя!
Она лишь покачала головой.
– Нет, не меня, ты любишь её…
Он посмотрел на нее с недоумением и вскрикнул:
– Ты что! Я ее видеть не могу! И не мог никогда, женился из-за Аськи!
– Ты не дослушал, – мягко перебила Марина, – ты любишь свою жену, а я лишь напоминание ее, я тень прошлого, понимаешь? Я не та, за которую ты меня принимаешь, – она немного помолчала, собираясь мыслями и духом, – может внешне мы и похожи, но внутренне очень разные. Очень.
Она взглянула на Артемия, его плечи поникли.
– Мне уйти?
– Как хочешь, – промолвила она, чувствуя, как все летит в Тартары.
Артемий вышел, и Марина обмякла на стуле, горькие слезы полились из глаз.
«Слезы – это дождик, они очищают внутренний мир от пыли, сухости, которая въедается в душу. Только нужно знать, что когда их очень много, они могут превратить все в болото, из которого выйти еще сложнее», – вспомнились ей слова, которые она где-то слышала.
