Людмила Геннадьевна Иванова
Папина музыка
ХХХХ
Артемий больше не приходил, но, к великому удивлению Марины, к ней частенько стала приходить его дочь. Ася приходила и словно в доме светлее становилось. Она очень много рассказывала об отце, так восторженно и с такой любовью, что в Марине невольно шевельнулась ревность, и Ася, заметив это, даже почувствовав, произнесла:
– Вы очень похожи на мою маму, я ее сильно любила, а папа очень любит Вас, может, вы встретитесь с ним? Он очень изменился рядом с Вами, таким я видела его только рядом с мамой…
Марина молчала, опустив взгляд, затем набрав воздуха, полные легкие еле слышно произнесла:
– Ася, я не могу быть тенью прошлого, понимаешь? Вам очень не хватает вашей мамы, но я не она, понимаешь? Я очень привязалась к вам, я люблю вас, но не ждите от меня тепла и ласки, я вам ее не могу дать, я другая, я…, – она пыталась подыскать нужные слова, – такая как моя жизнь – темная, мрачная, холодная, как… на дне океана…
– Ну, так оттолкнитесь и падайте вверх! К свежему воздуху и солнцу!
Марина не ожидала такого ответа, и изумленно воскликнула:
– Как это?
– Да просто очень, – пояснила Ася, – вот когда у пропасти стоишь, то оттолкнувшись, что будет? – и не дожидаясь ответа Марины ответила сама:
– Правильно, падение вниз, а если на дне океана (как Вы), то оттолкнувшись, куда падение будет?
– Ну, вверх…, – неуверенно произнесла Марина.
– Ну, так и падайте в высоту! – она улыбнулась, а Марина почувствовала, что-то светлое в душе, как маленький лучик осветил ее темное царство, и ей вспомнился сон, в котором ей предлагали нырнуть в нечистоты, а она долго не соглашалась.
«Иди! – кричали ей откуда-то со стороны, – Иди! Иначе не увидишь ее!
– Кого?
– Красоты и чистоты!»
«Почему в жизни так устроено? Почему ценность начинаешь понимать только тогда, когда потеряешь? Неужели для того, чтобы ценить нужно потерять?», – думала она и, к ее удивлению, Ася продолжила ее мысли:
– Понимаете, для того чтобы ценить ведь не обязательно терять. Почему нельзя радоваться, любить и ценить, когда все живы и здоровы?
Марина лишь покачала головой, но в отношении Артемия она оставалась непреклонной, у нее было ощущение, что, оступившись еще раз, шансов на прощение больше не будет. Но встретиться и объясниться с ним она все, же решилась и все благодаря его дочери Асе, которая взялась за организацию встречи.
Она тщательно готовилась к встрече, посмотрев на листок, она сложила его вчетверо и вышла на улицу.
Мне сложно жить в войне… Смертельного покоя лишь желаю
И тяжко жить уже вдвойне, уже и жизнь не замечаю…
И исказилось вдруг лицо. И страха нет, и нет уж раны
Она же зажила давно. Остался шрам и боль дурмана.
Усталость ото всюду тьмой сочится
Измучена невыносимо. Зла.
Я не хочу ошибкой жизни находиться!
Но все же… ошибка жизни – это я…
Эти строки были для Артемия, так думала Марина, на самом же деле она писала их для себя и, запечатав листок в конверт, написав красивым почерком, пункт назначения, скинула его в почтовый ящик и отправилась на встречу.
Она подходила к назначенному месту, уже виднелся ресторан, и какая-то знакомая мелодия привлекла ее внимание, она не могла понять, откуда звучала эта музыка. Это была она. Папина музыка.
Она повернулась на звуки и увидела там элегантно одетого мужчину, в черном костюме, он улыбался ей как старой знакомой. Он подошел к ней и что-то резко вынул из-за спины, а Марина, испугавшись, зажмурила глаза, но когда их открыла, то увидела в его руках ослепительную корону. А мужчина, надев ей корону на голову, взял ее за руку и повел совсем в другом направлении, от того места, где она должна была появиться.
Она шла в короне, но к ее великому удивлению на нее никто не обращал внимания, как будто расхаживать по городу в золотой короне было самым обычным делом. Так, она оказалась на ступеньках незнакомого заведения. Он пригласительным жестом указал ей на вход, и подмигнул, а завороженная Марина рассматривала массивную входную дверь. Она повернулась, чтобы спросить, кто он и задать еще немало вопросов, но никого не оказалось, она поморгала и опять открыла глаза, но никого не было. Она покачала головой, потом потрогала голову, короны не почувствовала, но ощущение, что она на голове, осталось. Она стояла и не решалась войти. Она чувствовала, что здесь находится поворот Судьбы.
Часть вторая. Повороты Судьбы
Глаза кривыми зеркалами искаженные,
У каждого оно (кривое зеркало) своё,
И добродетель путаем с греховностью,
Греховность видим святостью всего…
Поспешны выводы – опасны,
Мы люди – можем ошибаться,
Свой опыт наложив как штамп на душу,
Печать поставить смельчаку и трусу.
Где истинное видение мира?
В Божественных явлениях всего
В людских поступках или лени…
В ошибках жизни. Каждому своё.
17.01.2018.
Глава 1
Смерть его сторонилась, ведь он играл с ней, потешался над Нею так, как сейчас делали эти люди, только в отношении него. Они его осуждали и восхищались одновременно. И все прощали, вернее, делали вид, что ничего не замечают, а сами за глаза осуждали и поражались таким поступкам, но Георгию было все равно. Разросшаяся внутренняя пустота и бесцельность не давали жить и просто существовать. Он желал вызова самому Дьяволу и звал его, заигрывая с Ней.
Он смотрел на всех словно в тумане, на их смеющиеся лица, которые смотрели на него как на зверя в зоопарке, пытаясь потрогать, дернуть, чтобы он что-нибудь сделал смешное для них. А он смотрел и пытался им объяснить, объяснить все то, о чем они не знали и не могли знать, обо всем, что творилось в его душе с детства, что он чувствовал.
Но каждый человек смеялся над его словом, репликой, его миром, требуя фейковых новостей и сенсации смакуя их, как мухи на навозной куче. Они чувствовали свое превосходство над ним, они были по ту сторону баррикад, но он-то знал, что все это и выведенного яйца не стоит. Он знал, потому что раньше он был вместе с ними.
А сейчас, зная свои способности, он знал, что может многое, но внутренняя черная дыра словно лошадь в шорах несла его неведомо куда, и никак невозможно было остановиться. Шоры не давали посмотреть вокруг и увидеть, что ждет впереди, они не слушались его, а кругом были предатели и великая усталость. То, к чему он стремился совсем не радовало его уже давно, его никто не понимал, даже те, которые покрывали его слабости, оправдывая его, находясь рядом, сами не замечали как увеличивали и потворствовали тому, чтобы эти слабости развивались дальше, делая его все больше зависимым от них.
И мало кто знал, что с ним жила тоска неизвестного происхождения, ему казалось, что он с ней родился и жил всю жизнь. И понять его никто не мог, даже родной брат, который ничего не понимал в его темной и непонятной душе.
Многие считали, что это просто сценический образ молодости, что со временем все пройдет. Он перебесится и все наладится само собой. «Рассосется!», – как сказал один из знакомых, но эта дыра становилась все больше и больше, не давая просто жить, а кругом лишь смех, раздражение, непонимание и прятки за повседневными делами.
И никому неинтересен его мир, всем нужны от него новые материалы. А черная дыра тоски, заливалась непомерными количествами алкоголя, никак не могла заполниться.
Он туманным взглядом обводил всех, и остатки сознания фиксировали некоторые лица, надменные и кривые ухмылки, потешающиеся над ним. Вдалеке отворились двери, и он увидел взгляд. Светлый и серьезный, без смеха, упреков, чистый и льющийся светом. Он вспоминал, ведь где-то такой ему уже встречался. И сейчас он смотрел прямо на него, приближаясь к нему все ближе и ближе. Затем его схватили за шиворот, потом за руку, и повели куда-то. Сопротивляться он не мог, не было сил, да и не особо-то хотелось. Ему было все равно, что будет с ним. Жизнь не имела смысла и ценности. Поток свежего воздуха ворвался в легкие, причиняя боль. И вдруг его закинули в закрытое пространство. Дальше сознание отключилось, но перед тем, как упасть он вспомнил, где видел этот взгляд. На иконах.
ХХХХ
– Пей, – услышал он приятный голос, который принадлежал женщине.
Глаза он открыть не мог, и лишь чуть-чуть приоткрыл веки, чувствуя себя Вием из гоголевского произведения. Язык, рот его не слушались, и безумно хотелось пить, все тело изнывало от жажды, чувствуя себя на палящем солнце в пустыне. Георгий еле-еле приоткрыл губы и почувствовал, как что-то медленно вливается ему в рот.
– Что это? – прохрипел он и почувствовал при этом резкую боль и пульсацию в голове, которая видимо, готовилась к взрыву.
– Козье молоко, – мягко ответил голос.
Георгий закашлялся.
– Фу, терпеть его не могу, хочешь, чтобы я обделался дерьмом?
Ответ удивил его, девушка спокойно бросила:
–Тебе нечем. Открывай рот, а то завтра уже представишься перед Ним, – она взглядом указала наверх, – и не сделаешь своих главных дел. Поди, привык пачкаться в нечистотах?
– Пошла вон! Не твое дело, – грубо буркнул он свозь зубы, открывать рот было больно.
Ответа не последовало. Она встала и вышла из комнаты.
–Ты куда? – прохрипел Георгий.
–За водой, сегодня нет в поселке воды, ремонтируют теплотрассу, к вечеру обещают сделать, – пояснила она уже в дверях.
Принеся ведро воды, она прошла мимо комнаты в кухню и уже оттуда услышала грохот. Она поставила ведро и рысью бросилась в комнату. Георгий лежал на полу. Она подошла к нему и села на корточки рядом, грустно вздохнув, без тени жалости, но с большой нежностью спросила:
– Сильно плохо?
Георгий молчал, он заметил, что это не юная девушка, а та, в свою очередь, внимательно посмотрела на него, и не дождавшись ответа, продолжила говорить:
–Твоя дыра очень большая, – произнесла она и встав, собралась уходить, а он, смертельно побледнев, забыв на мгновение о боли, схватил ее за руку:
–Ты о чём? О чём ты сказала? – требовал он ответа.
– О ней, – просто ответила она, ткнув пальцем в грудь, – о дыре черной, никому неизвестной и не интересной, та, что живет с тобой и разрастается все больше и больше, выматывая тоской и рождая безразличие к живому и происходящему вокруг тебя, обесценивая все, и даже саму жизнь.
Его лицо темнело пока она говорила, а после, когда она замолчала, он обессиленно опустил ее руку и тяжелым, мрачным голосом спросил:
– А ты-то, откуда это взяла? – ответ его поразил.
– Я ее вижу. Она уже большая стала. А тоска эта живет с тобой давно.
И она, поднявшись, вышла из комнаты, оставив потрясенного Георгия лежать на полу.
– Ты куда? – крикнул он вслед и не дождавшись ответа провалился в темноту.
ХХХХ
Когда он открыл глаза, первое, что почувствовал, что он еще живой, вернее полуживой. Он все так же лежал на полу, только его заботливо накрыли шубой, со спины была мягкая перина, а под головой лежала большая пуховая подушка.
"Видимо, чтоб не замерз на полу-то", – промелькнула мимоходом мысль.
В доме было тихо, а в окно смотрел сумеречный свет или утренний рассвет, определить какое время суток за окном он не мог и сколько он тут пролежал, тоже сказать не мог. Но ощущения были приятные, впервые он почувствовал себя отдохнувшим. Осмотрев вокруг, он заметил деревянные стены, потолок, резная деревянная огромная кровать, высокий деревянный шкаф и небольшой столик из кованого железа.
"Как в гробу", – подумал он.
Спустя некоторое время он услышал шаги и немного напрягся, вспомнив незнакомку, с которой разговаривал. "Муж, поди, вернулся, а тут я…, – невеселые мысли залетали в его голову, – интересно, меня уже ищут? А может это маньячка?" – проносились страшные образы из фильмов и газетных заголовков. Все пропало, когда он услышал ее голос.
– Ну вот. Проснулся, наконец, – подошла она к нему, – не смогла тебя поднять, пришлось первую помощь на полу оказывать и постелить тоже здесь. Почти два дня спал, я наблюдала за тобой. Вечер уже. Смеркается. Встать сможешь? – спросила она Георгия.
Он отвернулся от нее и недовольно пробурчал:
–Ты вообще кто? И что я тут делаю? Меня ищут?
Она улыбнулась, как-то тяжело и, пристально посмотрев на Георгия, ответила:
– Я – Марина. Это мой дом. Я привезла тебя случайно, вернее встретилась с тобой случайно. Я пришла на твой творческий вечер…, – она замолчала, не став продолжать, описывать то, что она там увидела и свои ощущения, которые у нее возникли, когда она увидела его, как там над ним, смеялись и забавлялись, а он был очень пьян, болен и не мог петь, а всем кругом было смешно. Он повернулся к ней и она увидела ее – эту дыру, она встретилась с ним взглядом и, не раздумывая, пробралась сквозь пьяную забавляющуюся толпу и, схватив Георгия за шиворот, потащила его к выходу. Ее никто не остановил, видимо решив, что это очередная его пассия или новый директор, в общем, под смешки они удалились.
– Так это была ты, – он вспомнил ее взгляд.
– Да, это была я, и ты всегда можешь вернуться обратно, я просто …, – она замолчала, не зная как ему объяснить свои чувства, про человека с короной и в конце концов решила ничего не объяснять, а просто сунула ему телефон.
–Тебе позвонить, наверное, надо?
Он отшвырнул телефон:
– У тебя есть что-нибудь выпить?
Она, усмехнувшись, покачала головой:
– Вода, чай и козье молоко!
Он аж закашлялся от отвращения.
– А покрепче?
– Можешь одеться и сходить сам, – она бросила ему одежду.
И только сейчас он понял, что лежит на полу совершенно голый.
– Ты, т-ты это…у нас ничего не было?
– Было, конечно, – спокойно ответила она, словно о морковке в огороде говорила.
– Ммм, – он резко повернулся, и видимо головная боль отдавалась в висках.
–Ты так, вроде ничего, – дразнила она его и, увидев его разочарование, засмеялась во весь голос. Звонкий и переливчатый смех был приятен слуху. "Ну а речи говорит, словно реченька журчит", – вспомнились строки из сказки А.С. Пушкина.
– У тебя месяц под косой не блестит? – ехидно спросил он.
– Блестит, конечно, – она подняла косу, а в окне действительно месяц блестел, как по заказу в окно заглянул. Она еле сдерживала смешинку, и Георгий невольно тоже улыбнулся.
–Ты не мог встать, чтобы нужду справить. Я все постирала. Не бойся я не маньячка и не Мать Тереза, считай, что тебе повезло, придешь в себя и поедешь по своим делам. Одевайся, надеюсь сейчас тебе моя помощь не нужна? – и, не дождавшись ответа, вышла.
ХХХХ
Он сидел на дне темного и мрачного старинного колодца, а наверху, высоко-высоко на него смотрит огромное солнце, пытаясь согреть его своими лучами. "Георгий, – кричало оно, – Георгий!", – он нехотя открыл глаза и увидел взволнованное лицо и услышал, как мама приговаривает, совсем как в детстве:
– Потерпи немного, потерпи чуть-чуть, сейчас полегче станет, – и через некоторое время становилось действительно легче.
Затем его куда-то везли, несли и в конце он услышал:
– Полное истощение, уже начинаются необратимые процессы, – произнес черный ангел скрипучим голосом, – лечение тут не поможет, нужны чудесные руки хирурга и Божественное благословление. Как он вообще еще жив, по моим меркам он уже должен быть с ангелами.
Марина, мрачно посмотрев на него, бросила:
– Сделайте запрос вот сюда, – и она указала ему, – а сейчас я забираю его.
– Но вы не можете! За ним должны присматривать доктора!
– Я – доктор, – спокойно пояснила она, – делайте запрос.
– Сейчас каждый второй в стране врач или педагог, почитают статьи в интернете или курсы пройдут и все-специалисты сразу! – сердился он.
– Медуниверситет, ученая степень и десятилетняя практика врача-хирурга – этого достаточно? – бросила она без тени самодовольства. – Сейчас меня никто не допустит до операций, это я знаю, но там есть один человек, который почти делает чудеса…
– И кто же?
– Это мой ученик. Автандил Александрович Гелашвили.
– Вы? Вы Марина Георгиевна Сикорская? Та самая, что оставила практику…, – он прикрыл рот рукой.
– Ну что же вы медлите, здесь нельзя терять ни минуты! – мягко прервала она его удивление и требовательно попросила выполнить ее поручение.
Он растерянно пробормотал:
– Да-да, конечно. Я сейчас, – и уже в дверях, он указал рукой на Георгия. – Скажите, а это тогда кто? Еще одна знаменитость? Уж больно он похож на....
– Доктор! – строго прервала его Марина, – прекратите, пожалуйста! Больному нужна помощь. Давайте! За дело! – скомандовала она.
Она сбежала тогда от всего, что творилось вокруг, что напоминало ей о прошлом, а сейчас оно настигло ее. Здесь. Страх настигал ее, накрывая своим плащом. Борьба и ужас смешались в ней в одночасье, она смотрела на свои руки и понимала, что не может двинуться в сторону операционной. Она стояла перед выбором: оставить все как есть и сожалеть о несделанном, последовать за своим страхом прошлого или же оттолкнуться из его темноты, посмотрев в его глаза.
Счет шел на секунды, и Автандил ждал в операционной, а Марина все никак не могла решиться. Вдруг позади что-то упало, она резко обернулась и увидела улыбающегося человека в черном костюме, а в его руках были инструменты.
"Вот тебе и знаки, о которых ты просила", – пронеслось в голове.
Глава 2
Георгий медленно приходил в себя, все кризисы остались позади, долгое ожидание и бессонные ночи, делали свое дело, и Марина просто свалилась на стул рядом с ним. Мертвенно-бледное лицо Георгия ей напоминало многое, но она старалась отогнать назойливые мысли и делала все возможное и невозможное.
– Марина Георгиевна, может, отдохнете? Я подежурю, – предложила медсестра.
– Нет, – отрицательно покачала головой она, – я сама, не переживайте. Я в порядке. Родным сообщили?
– Да, матери и брату, они скоро будут здесь…
– Журналистов не было?
– Были, мы их не пустили.
– Замечательно, – и она опять прилегла на стул.
– Может, все же отдохнете?
Марина опять отрицательно покачала головой, у нее было ощущение, что если она уйдет, то в ее отсутствие случится что-то непоправимое, даже задремать боялась, живы воспоминания о сыне.
Дверь отворилась, и в комнату вошел симпатичный мужчина, средних лет:
– Здравствуйте, – поздоровался он, и приветливая улыбка осветила его лицо, – я к Георгию, брат его старший.
– Добрый день, – улыбнулась Марина, – Я – Марина, я привезла его сюда.
– Да-да, мне говорили, ну и шуму наделали, мне звонили, каких только версий не отрабатывали…, – он улыбнулся он своим воспоминаниям, затем встрепенувшись, подошёл к ней и представился, – кстати, я – Василий.
Затем подошёл к брату:
– Ну, салют, брат!
Георгий был очень слаб после операции, но Марина заметила, как скривилось его лицо, он отвернулся от брата, не желая здороваться. Она увидела разочарование на лице Василия.
– Гонь, ты чего? Опять?
– Уходи, – глухо послышалось со стороны Георгия.
У Василия на скулах заиграли желваки, от крепко стиснутой челюсти. Он посмотрел на Марину, потом опять на Георгия и еле контролируя злость, процедил сквозь зубы:
– Ну, хорошо! – затем повернулся к Марине, – я сейчас ухожу, но оставлю Вам свой номер телефона, если, что-то понадобится, то звоните, хорошо? – Марина согласно кивнула.
Он повернулся к Георгию, силясь из всех сил, сдерживая злость и разочарование, все-таки произнес:
– Выздоравливай, брат! Я рядом если что, – затем повернулся к Марине и сказал, – до свидания! – и вышел из палаты.
