Кристина Владимировна Тарасова
Карамель. Новый Мир
– Ты уже понял, что «лучше» и «идеально» не синонимы?
– Как тебе Сара? – перебивает отец.
Желает сменить тему? Как угодно! Задушу своей правдой:
– Она сказала, что любила тебя.
– Зашла с козырей…
– А ты её?
– Карамель, – спокойно улыбается отец, – я был молод и глуп (примерно, как ты). Это произошло в прошлом, там же и осталось.
– Не могу представить, как могло получиться, что вы были вместе, а в следующий миг она в психиатрическом отделении Картеля. И знаешь что? Правда мне неинтересна. Опасаюсь, что она потрясёт меня или обидит, испортит наши отношения, а я этого не хочу.
– Отношения портишь своими выходками ты, Карамель.
– На самом деле я не прошу ничего ужасного или неправильного. Дай огласке то, что всем и без тебя известно. Увековечь имя Острога, дай ему форму…
– Тебе известно, что в забытье без причины не отправляют?
– Известно. А то, что случилось со мной?
– Эту ерунду, – говорит отец, подразумевая слив и порочащие статьи в Вестнике – мы бы решили в течение нескольких дней, и никто бы о ней не вспомнил. Но ты не пожелала – сама.
Он говорит серьёзно? Всё это можно было решить? Так просто?
– А Патруль Безопасности? Для чего он был на приёме Голдман в «Фалафели»?
– Не забывай, в каком мире ты живёшь.
– Идеальном?
– Прекрати язвить, дочка, я пытаюсь помочь, донести правду. Патруль Безопасности не шёл за тобой – он охранял тебя. Поступило предупреждение (это опасение с моей стороны), что тебе хотят причинить вред иные. Так и вышло, не находишь?
Нет.
Нет, не может быть.
– И раз уж у нас время откровений, я признаюсь, – кивает отец. – Ту запись…хронику из Картеля, с нашей общей знакомой в главной роли. Я её не смотрел. Этого видео никогда не было у меня на компьютере – кто-то прислал файл. Я открыл его, узнал Сару и, всё бросив, ушёл. Ты зашла в кабинет не в то время.
Не может быть.
Обманывает ли отец?
Дядя велел никому не верить, кроме семьи…но не семья ли собрала вокруг меня наибольшее количество секретов? И где сам дядя? Вновь пропал, вновь замолчал. Каким сторонним бизнесом (он законен?) занимается Голдман, если не позволяет задавать лишние вопросы даже членам семьи? Отстранённо спрашиваю о местонахождении дяди и его отношение к происходящему.
– Золото отправили пожить к нему, пока всё не уляжется, – говорит отец.
– Пока все не забудут о существовании старшей дочери Голдман?
– Пока взорванное Здание Комитета Управляющих не перестанет полыхать, как минимум. К этому ты тоже имеешь отношение?
Отрицательно качаю головой. Отец вздыхает:
– И на том спасибо.
– Знаешь, – признаюсь в глубоко запрятанных, а может явившихся совсем недавно мыслях, – я всё думала…не затрави мы южан и остроговцев, не загони их в жесточайшие рамки – может, они бы не устроили тот теракт и не взорвали мост, по которому шёл Бес.
Отца не трогает – что ему свойственно – ни единая эмоция. Скупое лицо отвечает:
– Зря ты об этом думала – лишь потратила время.
Что.
– Мост бы взорвали в любом случае, – продолжает отец. – Не по той причине, а по иной – всё равно, в этом природа людей недостойных, находящихся ниже нас, нами же по той причине отторгнутых. Их жадные рты заглатывают всё, но всем они к прочему недовольны. Мост могли взорвать за неделю до прогулки Беса, через год или десять. И, прости, что признаюсь в этом, я благодарен, что там оказалась не ты.
– Хочешь сказать…
Нет, отец не может быть жесток настолько.
– Да, хочу, – резко отвечает он. – Ты – старшая в семье, ты – наследница Голдман. И ты – моя любимая дочь. Если бы требовалось выбирать… – отец делает глубокую паузу, – моё решение тебе известно. И так бы поступил каждый в семье Голдман. Оттого твоё предательство горчит ещё больше, но мы не в обиде. Ты ищешь себя. Каждый из нас искал – разными путями, разными возможностями. Обретал одни убеждения, предавал другие. Наращивал принципы. Ошибался, но ошибки покрывал пришедшим опытом. Но пока ты в поисках себя, постарайся себя же не потерять, ладно?
– Ты не злишься?
– Нет, ты же моя дочь. Моя кровь.
– А Бес? – утверждаю я, всё ещё не в силах принять слова отца. Да, они зверски пощипывают моё эго, возносят и без того соседствующую с пиком Здания Комитета Управляющих самооценку, но…мы говорили не о чужих людях, не о незнакомцах. А к младшему брату я испытывала тепло и привязанность.
– Я сказал, кого любил больше и чью бы потерю не пережил, прекрати переспрашивать, – горько признаётся отец. – Родители, которые говорят, что любят детей одинаково – вруны или ещё не поняли жизни, не протёрли глаза с размытыми представлениями о ней. К каждому ребёнку свои чувства – они особенны, уникальны. Но не надо из матерей и отцов создавать себе богоподобных кумиров – нам тоже свойственно выбирать. Если не веришь мне, дочка, верь своему дяде. С ним у вас особенная связь.
– Он тоже врун.
– Но ему враньё ты прощаешь, заметь.
Не терплю, когда отец оказывается прав в подобных спорах.
– Не согласна принять помощь (или попросить её) от родного отца – не отгораживайся от Алмаса. Вы с ним бунтари, хоть и не кровные.
– Что ты сказал?
– Сказал, что у нас одна мать, но разные отца. Ты и сама это всегда замечала, просто игнорировала факты.
– Но повторные браки возбранены, а отношения вне официально объявленного партнёрства супругов считаются тяжелейшим нарушением в Зале Семьи.
– …и слепо верила Своду Правил, – отец вздыхает. – Надо же, ты заучила закон и не один. Прямо-таки библия нового века, а ты живёшь по постулатам. Моё тебе откровение, даже библия – художественное, из раза в раз переписываемое, произведение. Не стоит жить по чьей-то писанине.
– Её писали святые. А нами – Создателями и без пяти минут Богами – писался Свод Правил. Забавно.
– Чувство юмора имеется и в небесной канцелярии, и в Здании Комитета Управляющих.
– Не могу поверить…
– К каждой из наших бесед ты оказываешься не готова.
– Да как же тут подготовишься! Все друг другу врут!
– И ты начни, в чём проблема?
– А, может, дружно перестанем?
– Дочка, – говорит отец, – мы выстраиваем вокруг будущих поколений лучший мир, для чего же вы своими руками претворяете все старания в пыль?
– Лучший не равно идеальный, а идеальный не равно правильный.
– Но он лучший из возможных! Лучше быть не может, понимаешь? Хуже – да. Но не лучше. Тебе известно, что все девять Палат корректируют политику и законы, обтачивают истины Нового Мира, стремятся сделать его ещё более благоприятным, усовершенствовать, понимаешь? Его делают удобным универсально. Мы – не закостенелые фанатики старой системы, мы модернизируем имеющуюся. Как можем. Как получается. Потому что все мы тоже люди.
– А я думала, Боги и Создатели…
– Всё ещё злишься?
– На то, что ты пытался – словно в пробирке – вырастить из меня идеальный образец идеального гражданина идеального мира? Ну как сказать…
– Я хотел для тебя всего самого лучшего, дочка. А знаешь что? – Напиши, – и отец протягивает перед собой чистый лист бумаги, – напиши имена тех, кто причастен к сегодняшнему подрыву. Запиши тех, кто несёт смуту в наш идеальный град. Мы найдём их. Запиши любого, кого пожелаешь – и его вздёрнут в этот же вечер.
Смотрю на белую пугающую поверхность. Цвет стерильности. Цвет чистоты. Цвет, на котором не место ошибкам. Мой любимый цвет. И он же всегда пугал. Беру карандаш и думаю.
– Запиши имена тех, кто постепенно – медленно, но верно – уничтожает Новый Мир. Запиши имена виновных во всех бедах.
– С радостью, – говорю я и исполняю от меня требуемое.
Протягиваю лист. Отец с улыбкой принимает его, но, прочитав, корчится и рвёт бумагу.
– Думаешь, это смешно?
– Ты просил написать того, кто во всём виноват.
Я написала «Новый Мир».
Отец сердито качает головой.
– Хочешь, покажу свою новую дыхательную маску? – спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, достаю её из бомбера и швыряю на стол. – Хоть кто-то на улице улыбается.
– Совсем крыша поехала, Карамель? Ты была на шествии, среди этих фанатиков и психопатов, серьёзно? Ты была там? Ты?
– В это так сложно поверить?
– Для чего, дочка? Для чего эта демонстрация?
– Для демонстрации, вот так поворот! – саркастично отзываюсь я. – Мы живём в мире, в котором даже улыбка – преступление.
– Демонстрация чрезмерных эмоций – преступление, – поправляет отец. – И то – на публике. Дабы не разрушать идеалистическую картинку града высших людей, самих Создателей.
– Ты сам в это веришь?
– Ты в это верила, и мне было достаточно.
Молчу.
Смотрю на отца.
Думаю.
Решаю.
И – вот – говорю настойчиво:
– Ты знаешь, что нужно сделать, мы друг друга поняли. Я пойду – меня ждёт водитель.
– Какой же?
– Мой. С которым я ездила на учёбу и Золотое Кольцо всю неделю. Ничего не изменилось вокруг нас, только мы поменялись. Внутренние трансформации отличительно от внешних происходят быстрей.
Оставляю кабинет и отца в нём. Не следует…
Не следует и Бес, что ранее тенями напоминал о своём некогда присутствии в доме. Заглядываю в собственную спальню – даже запахи те же (мне их не хватало), а распахнутая шкатулка – подарок Каина – осталась лежать подле кровати. Ничего не тронуто, не побеспокоено. Вечно разряженный сенсор, утаенная из домашней библиотеки книга, приготовленная к стирке служащей одежда, вываленные из рюкзака учебники. Вот только террариум пуст.
– Где мой паук? – восклицаю я.
– Отпустил его, – признаётся отец. Отдалённый голос где-то далеко-далеко в кабинете (коридор растягивается на метры). – Ты права, дочка, живую душу потребно отпускать на волю, где она сама решит свою судьбу.
Забавно.
Собираюсь покинуть дом, но перед этим обращаюсь к служащей, что застыла в коридоре:
– Не смотри на меня так, я не призрак.
– Разумеется, мисс Голдман.
– И не перебивай. Слушай. Ты свободна от обязанностей в семье Голдман, Миринда. В твоих услугах больше не нуждаются.
Женщина лепечет очередное «мисс» и бросается навстречу, но я останавливаю её жестом и объясняю:
– Ты была нанята для меня, верно? Но я не вернусь. Наверняка у тебя есть в жизни планы посерьёзней, нежели подтирать слюни уже повзрослевших Голдман. Отец переведёт любую сумму, которую ты назовёшь, можешь не сомневаться. Скажи – это моя просьба.
– Спасибо вам, мисс Голдман.
– Тебе спасибо, Миринда. Ты свободна.
Оставляю родительский дом – Каин внимает моему приближению.
– Поволновался, янтарные глазки? Думал, не вернусь?
– Я в тебе не сомневаюсь, конфетка.
Машина поднимается в воздух. Смотрю на впечатанный в руку сенсор, которым открыла дверь дома по улице Голдман – наверное, больше то не произойдёт. Улица с нашей фамилией постепенно отдаляется. Представляю отца в кабинете. Представляю мать, которая вот-вот вернётся и которой супруг даже не сообщит о визите пропавшей дочери. Представляю поспешно собирающуюся служанку. Представляю Беса в саду. Когда-то в саду были высажены кустарники, тянулись ветви, деревья высились из-под плит. Их не стало, как не стало Беса. Качель дрожала по ветру без внимания, арки из живучего плюща повторили судьбу отлучённого района от Нового Мира – смирились с погибелью.
Мы беспокойно петляем меж улиц – вдоль полос воздушного ориентирования: встраиваемся в ряды, прячемся за иными машинами. Лицо Каина искажает волнение, даже опасение. То и дело юноша заглядывает в зеркало дальнего вида и меняет направление, выворачивает от одного здания к другому.
– Что происходит, Каин? – спрашиваю я.
– Нас преследует одна и та же машина, – отвечает он. – Почти уверен, что это некто из Патруля. Наверняка прознали о твоём визите домой…
– Как это возможно?
– А то не знаешь…
Каин бросает раздосадованный взгляд и вклинивается за очередной несущейся в воздухе машиной. Из-за подрыва Здания количество летающих автомобилей увеличилось в несколько раз – обыкновенно все задействованы в работе, единый механизм под названием Новый Мир не знает отклонений и исключений (работа без перебоя): каждая из шестерёнок (людей) выполняет поставленные задачи и находится в уготовленных местах; ныне система дрогнула – люди в подобии паники (панику не разрешали, поэтому напряжение лишь витало в воздухе и читалось во взглядах, а движения граждан стали рванными и резкими) оставляли главный улей – Здание Комитета Управляющих – и расползались по крохотным норам-домам.
– Я тебя не очень поняла, Каин, – говорю я.
– Только не говори, что не знаешь про слежку в чипе.
– Про что?
– Про… – юноша хочет повторить, но резко бьёт по тормозам – едва успеваем остановиться перед несущимся поперёк потоком авто, – ты серьёзно, конфетка? В твоей руке не только паспорт, банковская карта и прочие забавы. Там отслеживающее устройство.
– Не может быть! – препираюсь я. Не понимаю, отчего повышаю голос.
– А как иначе ты объяснишь, что Патруль Безопасности увязался за нами так скоро? Поболтай ты с родителями чуть дольше, останься на ещё одну кружку чая…
– Хочешь сказать, мы рисковали, остановившись у родительского дома?! Рисковал ты?
– Не хочу, но скажу. Да. Я думал, тебе известно про секретики устройства в твоей же руке, – укоряет Каин. – Этот чип впаян в тебя не первый год, а ты даже не интересовалась его спецификой?
– Никто и никогда не делился такими подробностями. Но…получается, Новому Миру было известно, что мы отправились в Острог?
– И да, и нет, – объясняет Каин. Летим дальше. – За пределами города стоят глушилки – Сара их контролирует. Ты пропала с радаров, и это могло значить не так много – либо тебя убили, деактивировав чип, либо ты покинула город (мест для этого немного, сама понимаешь – лишь Острог), но в Остроге деятельность Патруля Безопасности не имеет влияния, силы и государственного права. Новый Мир понял, что ты отправилась к изгнанным до официального изгнания.
В голове проносится мысль, что никого изгнания бы не было…так сказал отец. Следующая мысль перечёркивает его слова – иначе не объяснить побег Сары из Картеля.
– И ты спокойно потащил меня на шествие безликих в центр Нового Мира, зная об отслеживающем устройстве в руке? Ты в своём уме, Каин?
– Я думал, тебе известно! – кричит он, но тут же успокаивается. – Прости, конфетка, я правда так думал. Что ты на свой страх и риск делаешь это, что готова к ответственности в случае задержания, что плевала на установки Нового Мира…
– И теперь нам не попасть на станцию, ведущую к Острогу, потому что мосты перекрыты, а Южный Район оцепили служащие правопорядка.
– Расклад – дерьмо, согласен.
Добавляет, что отслеживание чипа не ведётся онлайн, а выдаёт точки фиксации – то есть периодически происходящие остановки, местоположение постоянно обновляется, но не показывает движение в прямом, мать его, эфире.
– Твой чип сдал твою локацию на Золотом Кольце, на какой-нибудь из полос воздушного ориентирования, затем – в доме по улице Голдман. Патруль Безопасности увязался походу дела. Значит, тебя ищут, желают отдать под Суд.
Отец обещал иное. Ничего не понимаю…
– Что ты предлагаешь? – спрашиваю я. – Что можешь предложить для решения этого вопроса?
Не знаю, улавливает ли Каин отчаяние в голосе.
– Я бы на твоём месте выскреб чип из-под кожи, пока он не паразитировал.
Сама мысль пугает.
Чип – твой идентификатор, чип – твоя принадлежность к Новому Миру. Сколько несогласия и отвращения я испытала, когда увидела пустующее, не тронутое печатью Нового Мира, запястье Каина. И он предлагает отказаться от него? Отказаться от отметины управляющей системы, рукояти правления, от самой партии.
– Это всего лишь клеймо, Карамель, я говорил, – режет юноша. – Те, кто над вами, ставят штампики на своих подопечных. Пересчитывают вас подобно скоту на убой.
– Это не порядковый номер, – спорю я. – И он, конечно, тоже, но также…
– Паспорт, банковская карта, и прочее, и прочее, – перебивает Каин. – Я слышал это сотни раз.
– …а также чип – это право находиться в Новом Мире.
– Разве ты не желала покинуть его? Разве не ты хотела отправиться в пятый район за новой жизнью, оставив лживую систему по ту сторону водохранилища?
Каин продолжает:
– Чип – та самая опухоль, которую ещё можно удалить из организма; она не успела разрастись и не обхватила иные органы. Но чем дольше в тебе инородное тело, тем больше бед и боли приносит, и тем сложнее его извлекать. Решение за тобой, в любой случае. Просто…Ладно, это не просто, но я скажу. Все мы идём на какие-то жертвы, Карамель. Извини, что так получается, но мы в опасности в черте города, покуда Новому Миру известно твоё местоположение – мы не скроемся, не спрячемся: нас настигнут. Рано или поздно. Можем быть в бегах до открытия мостов и границ (а сколько нам ждать?), менять локации, но это утомительно, я говорю серьёзно.
Все мы идём на какие-то жертвы.
Однажды я увижу пятый район – место из грёз. Там нет обмана, выхлопы не гуляют по душным улицам, не надо носить защитную маску…И ради представляемого будущего я готова пойти на жертвы.
– Помоги мне, Каин, – прошу я. Впервые прошу о помощи кого-то. – Я хочу избавиться от чипа.
Наверняка есть какое-нибудь приспособление, безопасно извлекающее его. Так же, как чип ставят в запястье – дело секунды, больше подготовки и бумажной волокиты; должен быть способ выудить его из-под кожи.
Каин отвечает нерешительным согласием. Догадываюсь его реакции и добавляю уверенное:
– Я прошу удалить чип не потому, что советовал ты, а потому что сама хочу. Вернём Новому Миру его игрушку.
Юноша кивает – в его глазах мельтешит волнение. Мы двигаемся по улицам – вдоль полос воздушного ориентирования; наконец – кажется – отрываемся от преследующего Патруля Безопасности. Каин говорит, что у него есть квартира на распутье Северного и Южного районов в небольшом многоквартирном здании; негласное укрытие, там мало и редко кто бывает. Вряд ли впечатлит избалованную северянку, но мы можем затаиться. Единственное – с чипом в руке туда соваться опасно; следует избавиться раньше.
– Я доверяю тебе, Каин.
Янтарные глазки петляют по дорогам, и мы оказываемся ближе к заводам Западной части города – спускаемся; мосты вяжутся над нами в узлы, серое небо прячется – словно – в клетку (или запирают нас?), а иные машины редеют. Каин говорит, что свидетелей здесь происходящему мало (весь интерес направлен на Здание Комитета Управляющих; может, его подорвали не только в знак протеста, но и для моего аккуратного исчезновения?). К прочему, деактивация чипа северянки в низовьях Нового Мира близ озлобленной на богачей части города не покажется подозрительной.
Мы замираем у пустующей посадочной платформы – кажется, век здесь не парковались. Небо над нами нет, лишь мосты, крыши, углы других зданий; не знала, что Новый Мир может быть так мрачен и угрюм (а кто-то здесь живёт и работает…), потому что Новый Мир сам по себе сер и скуп на проявление не только эмоций и чувств, но и красок.
Смотрю в окно (даже здесь виднеется Здание Комитета Управляющих – его верхний кусок), пока Каин производит какие-то действия в стороне. Вдруг моя дыхательная маска валится к коленям.
– Эй! – восклицаю я. – Зачем отстегнул?
Пальцы Каина застывают у лица.
– Ещё не привыкла, что можно без неё? – спрашивает юноша и поправляет мои волосы – заправляет прядь за ухо.
Уклоняюсь и говорю:
– С ней всё же лучше. Воздух в Новом Мире, хоть и не опасный, как учит Академия, но вредный – посмотри на дерьмо, что валит из труб. Даже здесь.
– Подумал, ты хочешь отдохнуть от маски.
– Впредь не думай за меня. И разве не опасно в черте города светить лицом? Всюду камеры!
– Только не с обратной стороны продовольственного завода. Камеры здесь намеренно сокрыты, чтобы южане могло подворовывать поставки, а остроговцы спокойно транспортировать товар.
– Фантастика…
– Разве?
От досады жмусь в спинку кресла. Янтарные глазки протягивают таблетку (одну из тех, что каждое утро принимает порядочный гражданин Нового Мира, дабы быть здоровым и ощущать принадлежность к системе):
– Препарат понизит чувствительность.
По ощущениям, не видела эти разноцветные пилюли целую вечность, на самом же деле – только день. Удивительно, как наполнены происходящим последние сутки…уже вторые. Кажется, до встречи с Каином я не жила ни единого дня. Послушно принимаю таблетку – успокоительное, но юноша говорит, что для извлечения чипа этого недостаточно, поэтому он введёт обезболивающее вокруг него. Каин достаёт из-под сиденья аптечку и рассыпает содержимое, находит шприц, стерильные бинты и обеззараживающее средство.
– Ты когда-нибудь делал это прежде? – спрашиваю я. – Извлекал чип?
– Обижаешь, конфетка. С моим опытом я бы мог открыть студию по удалению чипов.
– Как-то несмешно.
Картинка перед глазами трясётся – буквально, секунду. Каин продолжает:
– Из известных тебе – Азуми. Не обращала внимание, что на месте извлечённого чипа у неё татуировка?
– Тоже сделаю татуировку, – говорю я.
Теперь точно всё плывёт….
Кажется… кажется, эффект от препарата наступает.
Это ведь эффект от препарата?
– Хочешь татуировку? – уточняет Каин и вяжет на моём запястье жгут.
Зачем?
Соглашаюсь:
– Хочу.
– Таблетка уже действует, – смеются янтарные глазки. – Былая Голдман бы такого никогда не предложила.
Наблюдаю извлекаемый и взбирающийся под кожу шприц. Место укола перестаёт ощущаться – так быстро? Или проходит больше времени? Ничего не понимаю.
Интересуюсь:
– Будет больно?
– Не знаю. – Каин пожимает плечами. – У меня и чипа никогда не было.
– Переформулирую. Как вели себя те, кому его извлекали?
Лицо моего друга теряют очертания.
– Как минимум, держали рот закрытым…Я скажу, когда начну, Карамель. Предупрежу заранее, ладно?
Но Каин не предупреждает. В этот же миг ощущаю колкий удар. Роняю взгляд – кожа расползается словно перезревший, лопнувший томат. Там же сочится красное… К ладони продвигается сжатый мужскими пальцами пинцет. Чувствую себя – перед глазами всё становится мутным в самом деле – неважно.... И потому теряю сознание.
Каин приводит в чувства: нависает надо мной и испуганно дышит, в руках держит извлечённый чип и разящий спиртом бинт.
– Ты очнулась.
– Ожидал другого?
Резко поднимаюсь – картинка всё ещё нечёткая, плавающая, мир качается и дрожит (или качаюсь и дрожу я?).
– Сказала бы, что боишься крови, – восклицает Каин.
– Сказала бы, если знала. Теперь знаю.
Смотрю на руку – вся обвязана тканью и бинтом, сквозь которые сочатся алые пятна.
– Ставить его было проще, – говорю я.
Установка чипа не занимает много времени – крохотное устройство с огромнейшим потенциалом и значением вводят специальным аппаратом: прислоняют к коже, и ты ощущают секундный (даже меньше) укол. В тот же миг чип начинает действовать.
Уточняю:
– Закончил?
– Да, ты проспала всё веселье.
Каин даёт посмотреть на чип, после чего сдавливает его, разламывает. Крохотные микросхемы летят из машины через окно – в основания домов.
– Поздравляю, Карамель Голдман, ты больше не в системе. Новый Мир тебя не преследует.
Не могу поверить, что чипа нет. Я помню его всю сознательную жизнь. Приглядываюсь к повязке, трогаю.
– Шрам останется, – предупреждает Каин и убирает инструменты. Моя задумчивость не даёт покоя. Подступает обратно и берёт израненную руку, подносит к своему лицу и целует тыльную сторону. – За веру и героическую стойкость.
Смущаюсь, но жест не перебиваю – даю закончить.
– Могу только представить, – улыбаются янтарные глазки, – какое облегчение ты ощущаешь, какую свободу.
Я должна чувствовать именно это?
Выдаю неуверенно:
– Наверное.
Оставшуюся часть поездки мы молчим. Каин возвращает нас на поверхность: движемся по дорогам знакомого Северного района. Маски снова на лицах, люди – всё так же торопливы и напуганы, дроны – не переставая – слетаются к Зданию Комитета Управляющих. Наверное, его уже вовсю реабилитируют. Только реабилитация в этот раз серьёзная, и займёт не один и не два месяца, как это было с подорванными заводами.
– Приехали! – восклицает Каин, когда мы замираем на посадочном месте у одного из многоквартирных домов. – Прости, я не знаю, на сколько мы тут задержимся. Надеюсь, Патруль Безопасности быстро перебесится, и мы сможем вернуться в Острог.
– К деревьям, – говорю я, глядя на бесконечную паутину мостов и сотни домов из серых блоков.
– Я – к команде. Ты – к деревьям, – посмеивается юноша. – Зайдём быстро, конфетка. Встреча с соседями по этажу нам не нужна.
Покидаем машину и двигаемся к крыльцу; Каин прислоняет к считывающей панели подобие чипа – магнитный ключ; с такими ходят детишки, которые не достигли возраста присвоения порядкового номера в системе Нового Мира и у которых – из-за постепенного роста – противопоказания к установке чипа. В Академии вход только по сенсору, поэтому чип к моменту поступления впаивают под детскую кожу.
Смотрю на обмотанную ладонь. Минутами ранее здесь было то, что делало меня северянкой и давало права. Задираю голову и смотрю на крыши Нового Мира – интересно, они насмехаются надо мной? Злорадствуют? Проклинают? Или даже не замечают?..
Каин смотрит на меня и аккуратно утаскивает в подъезд – говорит, что у успокоительного, судя по всему, была большая дозировка. И хорошо, что квартира на первом этаже.
Не помню, как мы оказываемся внутри. Но мгновение спустя я сижу за столом и смотрю в окно через закрытые жалюзи.
– Что-нибудь видно? – спрашивает Каин. Каким-то обеспокоенным тоном.
Прихожу в себя. В самом деле смотрю в закрытые жалюзи? Осматриваюсь – мы на скромной кухне, за обеденным столом, а передо мной плюющийся паром электрический чайник и кипяточная кружка с бледным напитком. То есть…мы уже сколько-то времени здесь, если Каин успел всё это сделать? Уточняю:
– У меня мозги поплыли, да?
– Я тоже так подумал, – отвечают янтарные глазки.
– От этого не умирают?
– От плывущих мозгов или передозировки лекарством? Да как-то больше глюки ловят, знаешь.
Наблюдаю сосредоточенное лицо. Решаю высказаться:
– Но ты о чём-то думаешь, я вижу.
– Думаю, что это было не успокоительное…
– В самом деле?
– Мне кажется – только не злись, конфетка, – что я накормил тебя наркотой, поставляемой наркопринцессой.
– Ух ты!
– Точно, наркота. Голдман в трезвом уме уже бы огрела чайником и назвала идиотом.
– С последним пунктом ты справляешься сам.
Каин нервно замирает напротив:
– Твою мать, я дал наркоту несовершеннолетней северянке, чей папаша придумывает законы Новому Миру.
– Так уж и быть, жалобу не подам, – смеюсь я. – И папочке не расскажу.
– Сара меня убьёт.
Всё.
Перестаю что-либо помнить, ощущать. Перестаю быть. Перестаю существовать. Наблюдаю полое, не имеющее ни цвета, ни запаха, ни вкуса, ни звука (просто состоящее из ничего) пространство. Вязко пребываю в нём. Времени здесь нет, чувств – тоже. Боль отсутствует. Как и мысли. Всё, что есть – ощущение нахождения, ощущение пребывания где-то вне.
– Голдман, – раздаётся голос сверху. – Голдман, очнись.
Так и поступаю.
Открываю глаза – возвращаюсь в реальный мир. Темно. Света нет. Лежу у Каина на коленях: он придерживает мою голову и поправляет волосы. Вплавляюсь в тягучий, мягкий взгляд.
– Что за хрень, янтарные глазки?
Такая близость настораживает и пугает, вносит нечто деструктивное. Я не позволяла вторгаться в моё личное пространство (и даже Ромео не разрешала нарушать допустимое расстояние между партнёрами); кем себя возомнил остроговский мальчик?
– Что тебя смутило, конфетка? – парирует Каин, когда я резво отстраняюсь.
– Смутило, что я оказалась у тебя на коленях.
Смотрю по сторонам. Мы сидели (кто-то сидел – Каин, кто-то лежал – я) на полу. Ни единая лампа над нами не горит, ни единый светильник. За окном стемнело – зажглись десятки и сотни фонарей, очерчивающих полосы воздушного ориентирования и пешеходные мосты, загорелись рекламные вывески, подсветилось каждое окно Здания Комитета Управляющих (откусанный бок оказался сокрыт соседствующим многоквартирным домом). Сколько времени прошло? Уже вечер? Ночь? Нет, не ночь – машины летают.
– Прости, – говорит юноша; в темноте видно только его глаза и очерченный городским неоном силуэт, – я испугался за тебя и пытался привести в чувства. Прошло несколько часов…близится комендантский час.
Щурюсь:
– Не предполагал, что я померла по твоей вине?
– Первые пару секунд, пока не уловил дыхание.
– Ты и дыхание слушал, ну здорово. Какие ещё откровения?
– От тебя приятно пахнет, Карамель.
– Заткнись.
Каин улыбается и продвигается. Желает поцеловать? Город подсвечивает нас так волшебно и ранимо; наблюдаю ставшее близким лицо. В воздухе рассекают десятки автомобилей, и никто из водителей и пассажиров не знает о происходящем безумии на полу квартирки с потушенным светом. Посылаю сигнал, опустив взгляд. Я не готова. Не хочу. Для меня это какая-то совершенно иная степень близости, так воспитал Свод Правил.
– Прости, – в спешке извиняется Каин и отодвигается. – Не знаю, что на меня нашло. Говорю же – от тебя приятно пахнет.
Вспоминаю, как недавним касанием губ юноша огрел тыльную сторону руки…даже это неправильно. Моё тело не терпит чужого внимания. Вспоминаю, как недавним касанием юноша рассёк ладонь и извлёк чип. Вот, что иллюстрирует близость характеров и нравов. И неужели это случилось взаправду?
Поднимаю руку и смотрю – повязка насквозь пропиталась кровью. Под ней – на ладони – в самом деле нет чипа. Нет моей принадлежности к Новому Миру. И Новый Мир по мне не плачет, ведь я лишь часть механизма, незаметная и легко заменимая, крохотная шестерёнка, которая должна была выполнять уготовленную работу, но не справилась, однако устройство не выйдет из строя из-за мелкой никчёмной детали.
Каин наблюдает мою растерянность и говорит:
– Не могу представить твоё облегчение без этого чипа.
Поспешно соглашаюсь, хотя так не считаю. На самом деле, я не знаю, как должна считать, что должна испытывать, как себя вести. Такому не учат в Академии.
– Ты много лет находилась под суровым и назидательным взглядом Нового Мира, – продолжает Каин, – под присмотром Патруля Безопасности. И – вдруг – обрела истинную свободу. Теперь тебя никто не контролирует, представляешь?
– Что-то мне нехорошо…
– В каком смысле?
Смотрю на руку. Нет больше чипа, нет идентификатора. Моя принадлежность к Новому Миру стёрта…неужели я совершила подобную глупость? Не могу себя контролировать (может, всё ещё виновата таблетка?) – глаза наполняются слезами.
– Карамель… – только и протягивает Каин, когда я прижимаю руки к лицу и плачу. В этот же миг наступает комендантский час – подсвеченные дома, дороги и улицы гаснут, лишь Здание Комитета Управляющих продолжает бессердечно смотреть на пресмыкающихся перед ним людей, что исполнительно забились в норы. – Я не знаю, что делать, Карамель…я могу что-то сделать для тебя?
Вернуть домой на неделю назад?
– Нет.
– Ладно.
Ладно.
– Проводи меня в комнату, – говорю я. – Столько всего свалилось, я бы хотела отдохнуть и собраться с мыслями.
