Кристина Владимировна Тарасова
Карамель. Новый Мир
– Я познакомлю вас, – продолжает Каин.
– Любезно с твоей стороны, – соглашаюсь и переключаю внимание на интересующее. – Что за антенна? Не велика для пастухов и земледельцев?
– Пронизывающий ответы сарказм слышен за версту, Карамель Голдман. И да, это антенна. Она действующая, спасибо Новому Миру. У нас есть связь с внешним миром, почтовых голубей – в случае чего – отправлять не требуется.
Смотрю на тянущийся пик – крошечный в сравнении с антенной на Здании Комитета Управляющих. Но этот – диво – обвит ползущей зеленью, диким плющом. Металл и растение обнимаются – симбиоз.
Вглядываюсь в дома – похожи на частные в Северном районе, по два и три этажа; они уютно сидят на крепких ветвях, крона наползает на крыши и – словно бы – замещает черепицу.
– Электричество, – и Каин указывает в сторону старожилов Острога, – дают солнечные батареи, целое поле за теми домами. Вода из скважин, их рассыпано множество. Плантации и сельскохозяйственные угодья следом. Ты не обязана всё это видеть, изучать; знать – более чем достаточно. Кстати традиционные числовые названия улицам заменены именами деревьев – не удивляйся, если кто-нибудь отправит тебя на Гиперион или Титан, Синего Великана или Нави.
– Интересно.
Мы неспешно спускаемся с холма.
– Хочу тебя кое с кем познакомить, – говорит Каин, и от пристройки у основания древа-дома отходит женщина, кажущаяся сначала девушкой. Она шагает навстречу – я же нервно сглатываю, пересушенное горло дерёт. Предчувствие давит. Предчувствие? Нашу встречу окаймляет непривычный шелест массивной листвы и запрятавшихся птах – удивительно; и это не вплавленные в городскую инфраструктуру гудящие голуби, что несут какой-то отчаянный декоративный конструкт – эти щебечут на незнакомом языке, но языке мелодичном и приятном. Уханье сов – они не вымерли? – напоминает, как ограничил себя Новый Мир. Кажется, от обилия звуков и новых сигналов, которыми пытается общаться с человеком окружающее пространство, начинает болеть голова.
– Карамель Голдман! – восклицает женщина и сокращает меж нами дистанцию. – Дай же посмотреть на тебя!
– Будь терпимей, – шепотом бросает Каин и наблюдает, как незнакомка хватает меня за лицо и, сжимая под пальцами щёки, заглядывает в глаза. Едва не визжу, но не отталкиваюсь – испуганно замираю и смотрю на Каина. Затем на женщину. На Каина и на женщину. И отторгаю:
– Кажется, я нашла тебя сама, Сара из Острога.
Женщина пугается и роняет взгляд, в секунду справляется с одолевающими мыслительными процессами и пытается принять былой вид, спешит поднять глаза (может, вспоминает заведенную у новомировцев установку?), но былой прыти, былого энтузиазма нет.
Знакомство было заочным; что мне известно? Помимо того, что она устроила бойню в Картели посредством оружия, которое ей передал мой отец, Говард Голдман. Помню её пепельно-грязные волосы, скрученные в низкий хвост; помню подобие больничной пижамы, помню Патруль Безопасности, которому суждено пасть от выплюнутых пистолетом пуль. Помехи и крики людей, стоны и вопли, выстрелы. Патруль Безопасности гонится за девушкой, голос на этаже вещает о вооружённой цели. Дочь некогда успешного и влиятельного господина, что оказалась в психиатрическом отделении Картеля и устроила бойню.
– Так ты знаешь, кто я, – хило улыбается Сара.
– Не торопись, – перебиваю, – общаться со мной так, словно я владею всей информацией. Не владею. И не желаю.
Сара задумчиво кивает. Признаюсь, чтобы избежать неловких откровений:
– Я видела хронику с твоим участием и только.
– Не может быть, – растерянно улыбается женщина. – Все записи уничтожены.
– Все, кроме той, что отец хранит у себя в кабинете.
– Говард Голдман, – улыбается Сара – пространно, отстранённо; ей нравится, как звучит имя? – Не могу поверить.
– Я тоже.
Каин желает вступить в наш диалог, но женщина останавливает его мановением руки. Произносит спокойное:
– Рада встретиться с тобой, увидеть тебя, Карамель Голдман.
– Обычно люди говорят, что рады удостоенной чести.
– Слышится голос Саманты Голдман, – укалывает Сара – нежная на вид, и лукавая на естество. – Лицо у тебя Говарда, а вот характер – Саманты.
Беглянке – равно Каину – всё известно о моей семье?
– Мы не похожи с ней ничуть, – пускаюсь в спор. Слишком быстро и, наверное, откровенно. Необдуманно. Просто меня задевает сравнение с тем, с кем я неустанно борюсь изо дня в день.
– Извечный конфликт дочери и матери – он пройдёт, когда ты повзрослеешь, Карамель.
– Советует психопатка, что перестреляла кучу народу по воле чувств, которые не смогла сдержать, – парирую я. – «Сумасшедшая влюбленная», у хроники есть название. Так мне тебя называть?
Сара теряет дар речи.
– Всё-таки Острог – место изгоев, а не надежды. Решил меня, – обращаюсь к растерянному Каину, – привести к городской сумасшедшей? Это твой план?
– Ты не знаешь, через что ей пришлось пройти.
– Это не делает сумасшедшим в меньшей степени. И что за объятия? – вновь обращаюсь к женщине. – Демонстрируешь фирменный захват для удушья?
– Кара! – выплёвывает Каин и сердито смотрит на меня. Знает, как действует обрубок имени…знает, вот же.
Предатель.
– Предатель, – говорю я.
Ведь почти поверила, что более не услышу проклятого куска имени.
– Не надо, Каин, – вступается сама Сара. – Я всё понимаю. Это заслуженно. Дам вам остыть, ребята, знаете, где меня искать.
И женщина поспешно уходит: прячется в тени строения, которое покинула ради беседы с нами. Каин глядит проницательно, я же – упёрто.
– Ты лучше, чем пытаешься казаться, – говорит юноша.
– А ты кажешься умней, чем есть на самом деле.
– Закончили? Обменялись взаимными упрёками и оскорблениями?
Закатываю глаза и взвываю:
– Предатель, перебежчик и чокнутая – чем не команда? Поверить не могу, что ввязалась в это!
– А я не могу поверить, что у тебя недостаток извилин, как у всех рождённых и накачанных лекарствами в Новом Мире.
– Кажется, я говорила, что лекарства не несут угрозы и во вред не работают? На то они и лекарства, деревенщина ты остроговская.
– О, посмотрите, наша вся из себя правильная девочка умеет ругаться? Папа разрешил? Или Зал Суда вынес добро? Разрешение письменное?
Не нахожу ответных слов: что есть силы замахиваюсь и бью Каина в грудь. Он препирается и хочет сжать запястья, но я – в ответ – вымахиваю хаотично в воздух. Уворачиваясь (пара шлепков всё-таки приходит по лицу и голове), юноша проклинает день, когда решил, что надутая эгоизмом, лицемерием и принципами северянка способна понять обездоленных и униженных.
– Вечные страдальцы, да вы заслужили, что с вами обращаются как с помойным ведром – вы не сделали ничего для уважения, ничего достойного! – говорю я.
– Если лебезить и причмокивать у управляющей задницы губами означает делать что-то достойное, то да, ты права.
Выкрикиваю:
– Ненавижу тебя, Каин из Острога! Я поверила и последовала, а ты точишь на меня зубы равно иным знакомым, ненавижу тебя! У меня не осталось дома, а в этом я не чувствую безопасности. Он красив, но пуст, ты испортил мне жизнь! Испортил жизнь!
– Давай, еще скажи, что идеальную, обманутая системой и семьей истеричка.
Порываюсь с новыми ударами.
– Ненавижу тебя! Предатель!
Каин отбивается, но, ступая назад, спотыкается и валится на землю. Заваливаюсь сверху и продолжаю сыпать шлепками и руганью.
– Несуразный выкидыш Нового Мира!
– Избалованная дура! – вопит Каин.
– Предатель!
– Трусиха!
– Ошибка бунтующих изгоев и отбросов!
– Плевок соцплана изувеченных системой шестерёнок.
– Драка! – выпаливает кто-то со стороны. Чудесное начало пребывания в Остроге. Просто наипрекраснейшее. В какой яме ты нашла себя, Карамель Голдман? К нам бегут, выпаливая на каждый мой новый выпад по голове Каина: – Дерутся, разнимай! Драка!
– Драка, – мгновение спустя объясняет Каин, – когда обе стороны выдают агрессию. Я же агрессию подавлял.
– Физически, – киваю. – А эмоционально – свежевал, не заметил? Никто не заметил?
– Это была защита.
– Нет, защищалась я! От твоих слов!
– Замолчите оба, – говорит разнявший нас мужчина. Он видит устало бредущую Сару и жалуется: – Твои птенцы громко щебечут, но это не прибавляет им толку к полёту.
Женщина благодарит за оказанную помощь и просит оставить нас с ней наедине – собравшиеся зеваки расползаются обратно по делам.
– У меня нет комментариев, – говорит Сара. – Вам следует побеседовать друг с другом, но серьёзно – без осуждения, но с предложением, не укоряя друг друга, а выискивая первопричину. Оставлю вас. Надеюсь, больше ни один старожил не пожалуется на шум. Повторюсь: дам вам остыть, ребята.
И это всё?
В Академии бы из-за такого исключили. Сразу после многочасовой исправительной беседы. И отправили на обследование. И выписали штраф. Академия не прощает ошибок, не делает исключения, не даёт вторых шансов. Как и Новый Мир.
– Прости меня, – говорит Каин, когда мы сидим у ствола дерева, подпирая спинами обитую металлом кору – для удобства сидящих и защиты основания (даже здесь есть подпорки домам). – Я не должен был говорить тех слов. Не считаю тебя истеричкой. Избалованной и эгоистичной – немного, но…не в плохом значении, не в том контексте, который выдал.
В ответ молчу. Хотя и мне есть за что просить прощения – я сказала достаточно грязи, которая без эмоций (чёрт возьми, может, таблеток с утра должно было быть пять?) неосновательна. Едва собираюсь перебороть себя (да, перебороть!) и открыть рот, Каин зудит наперерез:
– Извиняться ты не умеешь, Голдман?
– Закрой рот и прости.
– Прощаю.
– И я тебя.
Мы смотрим на выбритый газон, по которому снуют остроговцы-старожилы. Один из них здоровается с Каином: машет рукой и говорит о выходе в лес, группа людей собирается за дичью. Глупо было за руганью и спорами позабыть об окружающем пространстве, о дивном мире, о почве, о земле, о ласкающем солнце (глаза немного болят; оно – сквозь туманы и тучи Нового Мира – никогда не проглядывало так явно).
– Ты сожалеешь, что поверила мне и пошла со мной? – угрюмо спрашивает Каин.
– Не знаю, правда, – признаюсь я. – И да, и нет. Я знала свой мир полных шестнадцать лет и один день из семнадцатого года, а твой – лишь по рассказам, и не самых приятных. Мне тревожно.
– Я тебя понимаю. И сделаю всё, чтобы ты ощутила здесь комфорт, приближённый к дому. Даже если не сам «дом», то хотя бы близко к нему.
– Спасибо.
– И тебе.
– За то, что настучала по лицу?
– За то, что поверила.
Слабо улыбаемся друг другу. И вновь смотрим вперёд. Неспешный Острог отдаёт запахом трав и земли, от него кружится голова. Небо такое высокое, глубокое…на поверхности небо плоское и низкое, разве что не картонное. Тысячу раз, глядя на него, думала, что вот-вот дотронусь грязных туч пальцами. Здесь же – вытягиваю руки – редкие облака находятся очень далеко.
– Что ты делаешь? – спрашивает Каин, однако жест повторяет. – Это посвящение в друзья?
– Такое разное небо…здесь и там.
– Увы, но мы ходим под одним, конфетка.
– Ты понял, о чём я.
– Конечно.
Каин зажмуривает один глаз и приглядывается.
Только сейчас обращаю внимание, что высотных конструкций Нового Мира невидно вовсе – они остались за холмом. И от этого масштаба – пространство велико, окружение нелинейно, некамерно – кружится голова равно от новых запахов. Всё ново. Всё дивно. Теперь понятно, отчего я потеряла самообладание – воздух Острога отравляет ум.
Задираю голову – ствол дерева за нами тянется ввысь, крона – шапка – раскидывает мохнатые руки в разные стороны. Дома – очевидно – держатся крепко, благодаря людскому вмешательству и механическим конструкциям, но сама природа довольно припаяла некоторые части диким вьюном. Я смотрю на Резиденцию.
– Там есть площадка с шезлонгами, тебе понравится, – говорит Каин. – Она с другой стороны дома, выходит на южную сторону. Сара любит там отдыхать. Крыши нет, ночью будет прохладно, но погреться на солнце в обед – самое то.
Звучит дико. И увлекательно.
– Тебе ведь всё известно о моей семье, – говорю я. Да-да, совсем об ином. – Давай честный обмен. Расскажи о своих родителях.
Каин тревожится и признаётся:
– Честный обмен не получится, я сирота. Родителей не знаю, а воспитывала меня Сара. Она потеряла ребёнка, когда была в Картели, поэтому ухаживать за мной ей было особенно по нраву.
Потеряла ребёнка будучи беременной или уже родив? Не спрашиваю – не думаю, что молодому парню известны подробности. В любом случае, факт ужасен. Прискорбен и девиантен.
Единственное медицинское сооружение в Новом Мире, не несущее контекст девиантности – женские детородные залы, находящиеся в одобренной клинике. Осложнений не бывают, не случаются – дети вынашиваются строго канонично, перед запланированным зачатием проводят обследование, назначают поддерживающие медикаментозные и витаминные комплексы, к вопросу подходят серьёзно. Новый Мир ко всему подходит серьёзно, и только это удерживает на поверхности граждан. Серьёзный взгляд на серьёзные вещи – серьёзное отношение, они того заслуживают. Тогда всё будет правильно. Тогда всё будет безопасно. Если первые роды приводят к истощению (что случается редко, но всё-таки случается; об этом рассказывают на дисциплине по половому воспитанию), Зал Семьи не выдаст разрешение на второго ребёнка, наоборот – огреет документально подкреплённым запретом, и ослушаться ты не имеешь права.
Каким образом «хорошенькая северянка», как изъяснялся отец, могла из Нового Мира попасть в Картель будучи в положении? Кто-то из них врёт.
– Одно условие нахождение в Резиденции, конфетка, – изъясняется Каин. – Уважать каждого пребывающего здесь. Мы одна семья, скоро сама поймёшь. Мы всегда заступаемся друг за друга, а нападок хватает извне. Семья – это про защиту. Семья синонимична безопасности.
Вот как.
– Я бы предложил тебе прогуляться, но, думаю, ты хочешь переодеться, умыться, перекусить. Спуск – хоть и не совсем спуск – в Острог был волнительным. Пойдём в Резиденцию?
– Следую.
Следую в самом деле – оставляем наотмашь сколоченную лавку у ствола дерева и бредём к недалеко находящейся лестнице.
– Надеюсь к лестницам, – пытается отшутиться Каин, – у тебя нареканий нет.
– Ещё раз напомнишь про мосты – устрою вторую драку.
– Никто из новичков не устраивал две драки в день присоединения к Острогу. Что уж там. Одну также никто не устраивал – тебя запомнят, Голдман.
Почему он акцентирует внимание на фамилии? Меня запомнят как Голдман? Моё имя – без неё – не имеет веса и статуса вовсе? «Карамель» всегда звучит пафосно и насмешливо, аллегорично, «Кара» же – удушающе, агрессивно. Кто я? Кем бы я могла быть, если бы выбирала сама? Я представляю хоть что-нибудь из себя без родословной?
– О чём задумалась? – спрашивает парень, пока мы плавно вышагиваем по ступеням.
– Сколько лет этим деревьям? – отстранённо спрашиваю я. – Сотни?
– Думаю, тысячи. Ствол дерева Резиденции – однажды – отмеряли руками: двадцать человек держались друг за друга, представляешь? Иные не уступают. На самом деле, великая честь, что нам – свободолюбивым резидентам – остроговцы-старожилы позволили занять самое могучее древо. Если присмотришься, есть дома, сокрытые прямо в стволах, в основании, приближённо к корням.
Урбанистический Новый Мир изувечил природу, что пыталась изувечить его, а отлучённый Острог примирился и вступил в симбиоз. Признаться, здесь очень навязчивый воздух – сильный, свежий, пьянящий; высотные здания истончают иные ароматы – слушаешь их и думаешь, вот он град будущего, так пахнет будущее – заводами, копотью, металлом, выхлопными газами, формальдегидами, от остановок поезда и близ мостов пахнет креозотом, верхушка Золотого Кольца пахнет глифосатом, которым пытаются извести ползущие по плитам и колоннам вьюны, и дорогим парфюмом, обвёрнутым в кожу и чайное дерево, а нижние этажи пахнут выпаренным маслом, отчаянием и сероводородом. Острог – чудо – не пахнет ничем из перечисленного; он благоухает травой и влагой, роса прилипает к зелени и щиколоткам.
Вдали виднеются острые колья высоток Нового Мира – безжизненный серый град, преисполненный навязанными смыслами. Дома – нет, слишком тёплое слово; сооружениям Нового Мира больше подходит «здания» – выглядят искусственно, игрушечно, как брошенные, позабытые, оставленные; бездыханные, одинокие – они на расстоянии друг от друга протыкают небо, корни конструкций вязнут в тени.
– Из Острога нельзя разглядеть основания домов Нового Мира? – спрашиваю я.
– Нельзя, – соглашается Каин. – То есть не получится. Дело не сколько в рельефе земли, сколько в вечном тумане, покрывающим низовья Нового Мира. Как будто кто-то намеренно прячет его основания.
Предполагаю:
– Думаешь про Старый Город?
– Это только легенды. Оттого и появились – легенды всегда приходят к людям, когда люди не находят реальные ответы.
Мы замираем на крыльце – уличном балкончике, подвешенном в воздухе, откуда тянутся несколько лестниц и мостов к соседствующим пристройкам на дереве и откуда открывается вид на отгораживающий от станции холм, на плетённую арку из роз и на плотный лес, что выступает подобием защитной стены.
– Заходим? Добро пожаловать в Резиденцию.
Каин распахивает двери. Нос прижигает запах комнатных растений во взрыхлённом грунте, книжной пыли (её везде узнаю) и порошка (когда Миринда приносила из прачечной одежду, в воздухе танцевали ароматы гранул).
– Пахнет книгами, – говорю я.
– Вот это обоняние, – смеётся юноша. – У нас есть своя библиотека, собираем старую печать.
– Книги, говорит отец, есть разносчики мыслей – ужасное заболевание нынешнего века.
– Обыкновенно я не согласен с позицией Говарда Голдмана, но с этим сложно спорить.
Я рада оказаться в глухих стенах. Они придавливают и возвращают ощущение безопасности, голова перестаёт кружиться – пространство сужается в коробке-холле, мне нравится в нём находиться.
– Провожу тебя в жилое крыло, у нас есть пустующие комнаты. Предлагаю ту, что рядом со мной. Станет скучно или одиноко – просто постучи по стене.
– Великодушно с твоей стороны, – отвечаю я, хотя так совершенно не считаю. И всё сказанное – чуждо. Чтобы Карамель Голдман стало скучно или одиноко? И она в этом призналась? И постучала по стене, позвав кого-то? Никогда!
Мы двигаемся по коридорам, в которых я путаюсь – успеваю разглядеть красующиеся на стенах картины с различными пейзажами: лесов и океанов до Коллапса. Удивительно.
– Здесь общий зал для собраний, здесь прачечная, здесь столовая, здесь кухня, здесь гостиная… – перечисляет Каин, но я не придаю его словам значения. Словно, мне это не надо вовсе. Словно Резиденция Острога – перевалочный пункт. Или так и есть? – Библиотека в другом крыле, я покажу позже.
– Ты ведь понимаешь, – решаю обозначить свою позицию, – что я отправилась в Острог от нужды. Из-за острой необходимости.
– Все мы, – спокойно отвечает юноша.
– И на самом деле желаю нахождение не в Остроге.
Каин замирает. Поворачивается ко мне лицом, смотрит в глаза.
– Ты про пятый район, я тебя правильно понял?
– Правильно.
– Даже здесь – в пристанище беженцев и революционеров, отчуждённых и покинутых, в месте, что спасло тебя от Патруля Безопасности – ты стараешься стоять обособленно, каким-то особняком, всем своим видом показывая, что «ты не такая», здесь тебе не место, а люди рядом – не ровня.
Издеваюсь:
– Сам назвал меня особенной.
– Ты никому не даёшь шанса.
– И не должна. Я хочу увидеть своими глазами утопический пятый район, а не отлучённую от города часть с фермерами и изгнанными.
– Карамель, тебе только исполнилось семнадцать, а ты такая стерва. Что будет дальше?
– Я не соглашалась на Острог.
– Но он спас тебя от Патруля Безопасности.
– Ты соврал мне?
– Что? Нет! Пятый район существует, правда! – восклицает Каин. – Просто мне показалось уместным познакомить тебя с бытом Острога, рассказать правду о живущих здесь, обличить компрометирующий ложь Нового Мира.
Киваю:
– Тебе показалось.
– Прости, но ты ведёшь себя как стерва.
– Я уже слышала.
– Вот твоя комната.
Каин толкает дверь позади меня – склонившись к плечу и обдав дыханием; опускаю взгляд, чтобы не смущаться.
Спальня значительно меньше моей комнаты по улице Голдман, и вообще я променяла белоснежную мебель и россыпь зеркал на какое-то тошнотворное рыжее дерево и дешёвый пластик.
– Слушай, Карамель, я хотел кое-что сказать…Можно?
Я убеждена: если человек хочет сказать или спросить что-то нормальное – он не просит перед этим разрешения; если же просит – будь готов услышать дичь.
– Можно, говори.
– Я про твоё откровение на мосту, по поводу Беса…
– Нет, я меняю ответ.
– Послушай. Чёрт. Уже поздно, ясно? – Юноша теряется и – видно по лицу – волнуется. – Я долго собирался, поэтому слушай.
– Мне неприятно. Некомфортно это вспоминать.
Каин перебивает:
– Я благодарен за твоё доверие, вот. Мы можем не возвращаться к этой теме более, просто знай: я благодарен за твоё доверие во всём – от мыслей до жизни, ведь жизнь ты, получается, тоже доверила, спустившись с незнакомцем на станцию, ведущей в Острог. Сегодня мы успели несколько раз поругаться и примириться, понимаешь? Но мы всё равно вместе – узнаём друг друга, учимся чему-нибудь новому. Я открываю глаза тебе, а ты – мне. Это называется дружба.
Юноша аккуратно берёт меня за руки, поднимает их к лицу.
– Я бываю резок, – продолжает он, – или говорю, не подумав. Но ты должна знать, что всё равно дорога мне, важна. Вне зависимости от сказанного или сделанного. Понимаешь?
– Вроде.
– Даже если называю стервой, – вдруг выпаливает Каин.
– О, просто искал возможности ещё раз повторить это? Иди ты, деревенщина остроговская.
Пытаюсь вырвать руки, но юноша придерживает их и прислоняет тыльной стороной к своему лбу, что-то шепчет. Похоже на старое приветствие или старую благодарность. В растерянности принимаю жест.
– Прости, если смутил, – говорит Каин. – Деревенщина ведь, ничего не могу поделать. Ладно, оставлю тебя знакомиться с комнатой, мне надо отойти по делам. Встретимся чуть позже.
Мой друг поспешно исчезает, оставив наедине с тошнотворной рыжей комнатой. Осматриваю её – небольшая кровать, стол и стул, шкаф. Какая-то имитация зеркальной поверхности на пластике, пристёгнутой рядом с выходом – смотрю на себя, но тут же роняю глаза в пол; не выказывай уважение, Голдман, к тому, кто этого не заслуживает.
Скрип половиц проводит к задёрнутым шторам, которые пахнут старьём и пылью – отдёргиваю их и, наблюдая массивные ветви с огромными листьями, решаю оторвать вовсе. Тяжёлая ткань падает под ноги – я вплотную подхожу к окну, что представляет единственное достоинство отлучённого от Нового Мира Острога. Зелень качается по ветру – плавно, плавко.
– Приветики, чего не откроешь окно? – спрашивает голос из дверей.
Вздрагиваю, но пытаюсь не подавать вида – здороваюсь с нагрянувшей в гости Сарой. Женщина не без разрешения заходит и указывает на крепёж, который открывает окно. То есть…я могу запустить прохладу и свежий воздух?
– Не бойся, жми с усилием, – говорит Сара. – Я знаю, что во всех домах Нового Мира стоят вентиляции и кондиционеры с фильтрами, а окна запаянные, чтобы мнимое заражение не заглядывало к людям. Это и в моё юношество было. Здесь же максимум из того, что тебе грозит – заползёт паучишка. Боишься насекомых – не открывай, конечно.
Препираюсь:
– Я ничего не боюсь.
– Ну да, ты же Голдман.
Опять эта фраза.
– Вообще-то мне нравятся насекомые, в особенности – пауки. Отец подарил на день рождения паука. Птицееда.
– Сама просила? – уточняет Сара и наблюдает согласный кивок. – Ого, у тебя вкус. Тогда можешь просто выползать на ветку и спать там.
Женщина смеётся, но я её восторг не разделяю.
– Принесла тебе вещи.
Сара протягивает стопку разноцветных тканей.
– Мы с тобой, – говорит женщина, – одной комплектации и роста, поэтому я решила поделиться вещами. Твой комбинезон немного испачкан – я могу отнести его в прачечную, а ты пока оденься в свежее. Здесь футболки, топы, джинсы, несколько кофточек.
– Оставь на столе, – говорю я, а сама открываю окно – прохлада забирается в комнату, удивительно! Свежий порыв ветра наполняет лёгкие и ласкает лицо, слышу перешёптывание листвы и гул запрятавшихся тварей.
– Ладно, – неуверенно протягивает Сара и отступает. – Как у вас с Каином?
– Зачем ты спрашиваешь?
Оборачиваюсь на женщину.
– Что за любопытство? – уточняю я.
– Да нет…– Сара теряется и потирает голову, прикусывает губу и добавляет: – Это не любопытство, Карамель.
– Тогда что?
– Беспокойство о двух хороших людях.
– Есть повод?
– Вы подрались меньше часа назад. Да, беспокойство есть.
– Всё в порядке, – утверждаю я.
– Я тоже северянка, Карамель. В прошлом. Понимаю, что ты можешь искать какой-то подтекст в моих словах, думать, что я собираю на тебя или кого-то ещё информацию, но это не так. Люди просто болтают друг с другом, это нормально.
– Сотрясение воздуха без причины – ненормально. Его следует экономить, на поверхности и так мало кислорода – дурно сжёвывать дурными беседами.
– Но ты не на поверхности, – говорит Сара. Вот ведь…права. А я отвечала по привычке. – Это не укор, если что. Это факт. Неплохой, ведь я тоже здесь. И Каин, и ещё много ребят, и старожилы Нового Мира. Тебе придётся перебороть в себе старые привычки, чтобы комфортно жить в новом мире – в Остроге.
Решаю поделиться:
– Я здесь ненадолго.
– Вот как. Вернёшься на улицу Голдман?
– Каин рассказал о существовании пятого района, туда и отправимся. Тебе что-нибудь известно?
Сара заминается, думает.
– Мало…
– Мне хватит – говори.
– Элизий на земле, так его называют. Возведён на острове, что за дамбой, для элиты, что управляет Новым Миром на расстоянии.
– Каин сказал всё точно также. Но мне хочется узнать твоё мнение. Скажи собственное мнение, Сара.
– Я не смею мечтать о месте, которого недостойна даже самая достойнейшая элита Нового Мира. Остров велик – можно сбежать в его глубь и жить, не зная забот и не вспоминая о деспотичном режиме нашего града. И даже не встречаясь с иными жителями.
– Почему не улетишь туда?
– Потому что нужна здесь. Я чувствую ответственность перед другими резидентами, чувствую ответственность за Каина, которого знаю с младых лет. Я занимаюсь камерами (системной безопасности) Нового Мира, слежу за всеми, за всеми наблюдаю, при необходимости подчищаю данные. Или сливаю их. Я – глаза Острога. И не посмею даже мыслями оставить знакомых мне и близких незрячими.
В голове удерживается фраза «при необходимости подчищаю данные. Или сливаю их». Сара намеренно сказала это? Она причастна к тому, как в сеть – Вестник и Новости – просочились данные обо мне? Ещё и лицо Каина на некоторых кадрах искусно сокрыто, словно кто-то специально подбирал удобные и удачные ракурсы.
Не спрашиваю. Я не готова к ответу. Да и вне зависимости от ответа Сары, нельзя быть уверенной в её честности. Любые слова сойдут за ложь и за правду, пока не возжелаешь в них сам поверить.
– Ещё поговорим, позже, – заключает женщина и оставляет меня в былом одиночестве.
Разбираю вещи и слушаю ненавязчивую болтовню листьев – касаются друг друга, что-то нашёптывают. Едва становится холодно – сквозняк одаривает своим присутствием щиколотки – устремляюсь закрыть окно. Даётся с трудом – стекло вползает в раму и издаёт щелчок удерживающего механизма. Вдруг! Нечто бьётся в окно – крохотный и сильный удар! – и замертво падает. От испуга валюсь на пол, как по другую сторону окна валится…птица. Она умерла? Она разбилась? Почему она вообще летела в сторону дома?
– Ты чего разлеглась? – спрашивает голос из коридора. – Всё в порядке?
Дверь распахнута, а потому за мной наблюдает идущая мимо девушка. Только зачем она проходит мимо, если дверь в мою спальню – крайняя в коридоре?
– Потеряла равновесие, – говорю я.
– Может, поешь? Ты же новенькая, да? С дороги ещё не ела.
– Всё в порядке.
Встаю и отряхиваюсь.
– Иду курить, ты со мной?
– Я… – несколько теряюсь, – не курю.
Девушка недолго ждёт. Кивает и переспрашивает:
– Так идёшь или нет? Ты не ответила. То, что не куришь, я поняла, но, может, со мной хочешь сходить. Мы выбираемся курить на крышу, но только когда Каина нет в Резиденции, он против прогулок по черепице: боится, что свалимся, и с приветственной дорожки придётся соскребать мозги. Надеюсь, ему наш секрет не разболтаешь, а то придётся тебя убить.
Растерянно смотрю на собеседницу.
– Я шучу, – говорит она и заливисто смеётся. – Кажется, ты северянка, раз не поняла шутку.
– А давай, – поспешно отвечаю я. – Сходим вместе.
Признаться, меня подстёгивает очередное упоминание Северного района.
– Вы – северяне – какие-то отмороженные, без обид, – говорит девушка, когда я следую за ней. – Оправдываете локацию, с которой спустились. Конечно, климатически районы Нового Мира никак не отличаются, но – возможно – это национальная память, типа коллективного бессознательного.
Я в самом деле отмороженная? Веду себя так? Просто кажусь?
– Как тебя зовут? – спрашивает незнакомка.
Мы оставляем комнату.
– Карамель.
– Голдман?
Как я устала отвечать на этот вопрос, устала слышать идущую следом фамилию, словно меня без неё не существует вовсе. Утомительно…
– Она самая, – отвечаю я.
Значит, ей всё известно…начиная от провозглашаемых политических взглядов и отношения к южанам до истории присоединения к Острогу. Незнакомка спешит разуверить в мыслях, бросая лаконичное:
– Моя подруга, Тюльпан Винботтл, рассказывала о тебе. Извини, за Новостями не слежу и Вестник не читаю, это мой принцип. Но посплетничать с друзьями с поверхности могу. Она говорила, ты «безэмоциональный кусок плоти, снятый с политического плаката, словно тебя вырвали со страниц Свода Правил». Но, раз ты здесь, она ошиблась. Или не успела понять тебя, познакомиться ближе.
Что. Мать. Его. Происходит.
Спрашиваю:
– Тюльпан Винботтл – твоя подруга? Северянка и ученица Академии, дочь семейства Винботтл, одного из влиятельнейших кланов в Новом Мире?
Пора признать хотя бы самой себе, что не Голдман на вершине всех и вся. Северным районом руководят несколько фамилий. Левиафан, Винботтл и Первые стоят вместе с Голдман.
– Да, конечно, – говорит девушка. – Что тебя смущает?
Замираем у огромного окна в конце коридора – незнакомка ловко подцепляет края рамы.
– Как же вы подружились?
– Достаю ей травку. Курить любят даже детишки с поверхности.
Девушка распахивает окно и выползает на скат крыши.
– О, что за лицо, Карамель Голдман? Ты в шоке? Очередное крушение идеалов?
Неспешно киваю.
– Дай руку, пока мистер-злой-босс не вернулся и не увидел нас. Скорей!
– Я сама.
Следую.
– Ладно, но мозги твои, в случае чего, собирать не буду.
Мистер-злой-босс, серьёзно? Мне Каин кажется добрейшим созданием на свете. Иногда он не думает о том, что говорит, но лишь потому говорит искренне, откровенно.
