Ирина Стахеева
30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов
– …не в святой воде счастье, а в том, что Господь умер за нас. Вот, почитайте, – Костя почувствовал, что закипает. Особенно когда очередной человек, стоявший в очереди, демонстративно отвернулся от него. Волны удивления и обиды, сменяя одна другую, захлестнули душу новоявленного миссионера. Только теперь он по-настоящему понял Галину. А еще осознал, что просто физически не сможет каждому в очереди подробно и доступно рассказать о Христе, как это изначально собирался сделать. Поэтому он ничего лучшего не нашел, как предлагать брошюрки со словами
– С праздником! Возьмите расписание богослужений нашего храма. Оно на последней странице. Также в брошюре найдете все самое главное о Христианстве.
В такой подаче люди брали информацию более охотно, а если кто и отказывался, то это были единицы.
Когда озябшие миссионеры зашли погреться в храм, Костя поделился с профессором своим недоумением.
– Я смотрю, дела у вас идут на лад, а у меня как-то не очень. Кто же вас надоумил миссионерствовать молча?
Павел Маратович посмотрел на своего преподавателя очень внимательно и со всей серьезностью сказал
– Знаете, последний инцидент, ну, когда выяснилось, что вы не понимаете мою речь, слегка меня эпатировал. Я бы даже сказал, ранил. Очень уж захотелось проверить легитимность этих ваших замечаний. А как это сделать? Все, что пришло в голову – попытаться, как могу рассказать кому-нибудь о своей вере. Но не профессорам в нашем университете, а какому-нибудь простому работяге. Вот я дворнику и рассказал. И знаете, он действительно ничего не понял, а просто предложил вместе выпить. Будучи человеком скрупулезным, я решил апробировать свою речь еще в магазине и в очереди на почтамте. Как оказалось, ваша нотация вполне законна. Что ж, решил я – словам, несущим такую деструктивность, нужно устроить остракизм. Вот каков генезис моего поведения на сегодняшнем волонтерстве. Как видите, он вполне прагматичный.
Константина так называемая «прагматичность» профессора пристыдила. Слова словами, а та любовь к окружающим, которая просто источалась Павлом Маратовичем, была Константину совершенно недоступна, сколько бы духовных книг он не прочел. Может потому не приняла Настя его покаяние, что оно было основано на страхе за себя, а не на любви к ней и к сыну? Пожалуй, без этой настоящей Божьей любви всё остальное – только претенциозность на духовность или как сказал бы профессор – абберация…
Из храма Галя шагала понуро. Не радовали ее ни праздник, ни солнечная погода, ни деревья, облепленные сверкающим инеем.
– Наверно, в клубе думают, будто я не вижу своей зацикленности на замужестве. Я-то все понимаю, только что могу с собой поделать? Иногда так хочется, чтобы было кого обнять, с кем перекинуться словом. Да даже если кто-то просто лежал бы на диване со смартфоном, и то на душе стало бы теплее. Так она и профессору сегодня сказала, а он: «Вы уверены, что ваши потребности матримониальные? – и, как будто спохватившись, добавил, – действительно ли вы хотите замуж? Согласно всему сказанному вам не муж, а ребенок нужен. Усыновите детдомовца и заботьтесь друг о друге. Вам хочется ласки, а детдомовцу она требуется вдвойне». Тоже мне, умник нашелся! Что сам-то не усыновляет? А тут еще эти брошюры навязали. Ведь как людям им говорила: «Не могу я их раздавать. Не получится». Нет! Все-таки назначили на дежурство. И какой результат? И к Богу никого не привела, и себе все настроение испортила. Пора с этим клубом завязывать. Я им не нужна, да и они мне тоже.
В трамвае Галина подала кондукторше свой проездной, не глядя ей в лицо. И вздрогнула, когда та назвала ее по имени.
– Галка, ты что ли?
Резко подняв глаза и всмотревшись в кондуктора, женщина неожиданно для себя признала в ней свою бывшую сотрудницу.
– Откуда это ты в воскресенье? С рынка? – поинтересовалась кондуктор, отрывая ей билет.
– Из церкви. Сегодня Крещение.
– А-а-а…то-то я думаю, с чего сегодня все с бутылями, да с канистрами. А где же твоя вода?
– Да ее в любой день можно взять, не обязательно сегодня.
– Правда, что ли?
– Вообще, у наших людей представление о том, что делается за церковной оградой очень смутное, – заученно повторила Галя слова Константина, копируя при этом даже его интонацию, – и, знаешь, святая вода – это не самое важное, что дает Церковь. Главное – понять и принять жертву Христа и жить в соответствии с этим пониманием.
– Ой, Галь, ты такая умная! Я и слов-то эдаких не знаю, а из тебя они сыплются как горох.
– Это не я. Это у нас в православном клубе так говорят, – слегка потупилась женщина, но было заметно, как ей по сердцу пришлась последняя похвала. Она сразу почувствовала общность с теми людьми, с которыми только что в душе практически распрощалась. Может, правы в клубе, что путь к счастью лежит не только через брак? Просто поделись своей верой – и увидишь небо в алмазах…
…Осознание важности их миссии у Константина росло с увеличением количества людей, пришедших за водой. Теперь очередь выходила за ворота храма и спускалась почти до автобусной остановки. Три тысячи экземпляров, печатанные им вечерами на протяжении всей недели и розданные клубникам накануне, разошлись по рукам еще до того, как крестный ход двинулся к реке освящать воду в «иордани». Сердце у Кости возбужденно прыгало от радости, словно козлик, впервые выпущенный на весеннюю травку. Наконец-то он по-настоящему чувствовал свою востребованность. Что там четырнадцать пенсионеров из клуба или монашеская келья на отшибе цивилизации? Миссионерство – вот его истинное предназначение! Спасать сотни, тысячи людей, открывать для них смысл бытия… Парень просто задыхался от переполнявших его эмоций. За всю жизнь еще ни один подарок, ни одно событие не вызывали у него такого восторга, какой он пережил на этот праздник Крещения. Только одна мысль сверлила его мозг – где взять еще хотя бы сотню – другую брошюр?
Принтерная бумага, купленная на собранные в клубе средства, закончилась еще в пятницу. Но ведь ее можно приобрести и на собственные деньги. Когда речь идет о таких великих свершениях, не стоило мелочиться. Сорок минут до дома, магазин, потом столько же – назад. Час на распечатку. Как раз успеет вернуться в «свое» дежурство не с пустыми руками.
Когда спустя два часа брошюры уже допечатывались, усталость навалилась на его плечи. Настроение вдруг кардинально переменилось. Его начали терзать сомнения. С чего это он вдруг решил, что его деятельность кому-то нужна? А вдруг это ему лишь показалось? Перебаломутил стариков, сам завелся… Ну что страшного в том, если кто-то не получит втрое свернутый листочек? Все равно их на всех не хватит. Сейчас и так везде полно информации… Подобные мысли зароились в нем, как пчёлы в растревоженном улее. Неожиданный звонок вырвал его из этих размышлений. Это была Настя и она начала без предисловий.
– Слушай, Капустин. Ты, конечно, олух Царя Небесного и никаких намеков не понимаешь. Поэтому говорю тебе прямо и в последний раз. Я смотрю, в монахи ты так и не собрался. О сыне заботишься. Давай уже на что-нибудь решайся. Либо ты прямо сейчас делаешь мне предложение. Либо я соглашаюсь на работу в другом городе, и ты нас больше не увидишь.
От такого неожиданного сюрприза сердце Константина забилось еще радостнее, чем сегодня утром у храма. Но тут же одно предположение охладило весь его пыл. Вдруг Настя опять решила посмеяться над ним? Пауза слегка затягивалась. Молчать дальше становилось просто неудобно. Наконец, нарочито спокойным голосом Костя произнес.
– Я бы с удовольствием повторил свое предложение, но у меня есть одно условие.
– Что?!!! – в голосе Анастасии звенели оскорбление и негодование. – После всего, что ты с нами сотворил, ты смеешь мне диктовать какие-то условия? Да я…
– Поможешь мне у храма брошюрки раздать? Прямо сейчас? Напарник у меня какой-то ненадежный.
Уловив в последних фразах Кости шутливый тон, которым они обменивались когда-то в самом начале их знакомства, Настя мгновенно поостыла и рассмеялась.
– Ладно. Тащи ко мне домой свои фантики, а я пока оденусь.
– Только учти, раздать их нужно быстро, – еще не веря в свое счастье, зачем-то брякнул Костя первое, что пришло ему в голову.
– Разумеется, – прыснула Настя, – моя мама не сможет сидеть с Ильюшкой до полуночи. Ему нужны свои родители.
12. Миссионерская ярмарка
Рождение маленького братика внесло немало корректив в размеренную жизнь Полины. В отличие от родителей, ей не приходилось купать маленького Матвея, вставать по ночам, разогревать молочную смесь или менять подгузники. Но даже через стенку сквозь сон Поля слышала, сперва, покрёхтывание, потом, писк, неумалимо перераставший в бурный плач, если заспавшиеся мама и папа вовремя не успевали ликвидировать причины недовольства младенца. Так что выпускной класс обещал стать для Поли особо «весёлым».
Девушка была не очень общительна, даже скорее застенчива, что вовсе не означало отсутствие характера. С обостренным чувством справедливости и желанием помочь в чужой нужде, она умела переступать свою природную робость.
Доброе сердце было не единственным её украшением. Темно-каштановые волосы переливающимися волнами закрывали спину до пояса. Не худая и не толстая, не высокая, но и не низкорослая, была она, что называется «самое то». Не смотря на несколько широковатую форму лица, крупные карие глаза и приятного очертания губы обещали, что через год – другой девушка будет достаточно миловидна. Но пока это представлялось очевидным только людям более старшего возраста. Среди же сверстников Полина не пользовалась особой популярностью. Впрочем, она к этому не стремилась. Предстоящее ЕГЭ, к которому надлежало подготовиться в условиях хаоса, вызванного появлением на свет младенца, и неизвестность, куда поступать после школы, волновали её гораздо больше.
Стояла сухая солнечная и прохладная погода. Первые заморозки кружевами инея обрамляли нападавшую на землю листву. На клумбах разноцветные астры стояли бодрячком, но в других цветах уже чувствовалось увядание. Полина шла по двору, шурша листьями, расстилавшимися ковром под её ногами. Одиннадцатый класс и рождение братика заставляли её воспринимать себя совсем взрослой. Теперь уже она не могла себе позволить, как когда-то зарыться в кучу прелых листьев, подождать случайного прохожего и, неожиданно выскочив из засады, крикнуть: «Ва-а-а!» И, если честно, состояние взрослости ей очень нравилось.
Несмотря на утреннюю свежесть, окно соседа с первого этажа, как всегда было открыто настежь. С тех пор, как три года назад дядя Наум переехал сюда, он постепенно стал в курсе местных новостей и связующим звеном всего их двора. Без расспросов или комментариев он не пропускал никого. Поэтому соседи в шутку прозвали его «нано контроль». Если судить по возрасту, Полине дядя Наум скорее приходился дедом. Волос на его голове оставалось совсем немного, а те, что еще сохранились, были абсолютно седые. Морщины вдоль и поперек избороздили смуглое лицо мужчины, всю жизнь бороздившего речные глади от Астрахани до Москвы. Худое поджарое тело круглый год не покидал на веки вечные прилипший загар. Привыкший к открытому пространству, он с большим удовольствием проводил бы время во дворе, но некоторые нюансы его болезни не позволяли инвалиду надолго отлучаться из квартиры. Потому-то окно и не закрывалось до наступления настоящих морозов.
Когда Полина поравнялась с окном дяди Наума, тот уже выглядывал на улицу, облокотясь на узкий подоконник.
– Доброе утро, моя хорошая. Опять в школу? Я смотрю, вы на пасеку так и не собрались. Что отец? Передумал ехать?
– Пока не получается, сами понимаете – от ребенка никуда. Решили мёд на ярмарке купить. Сегодня как раз после школы собираюсь туда. Мама поручила хоть литровую банку на ближайшее время взять.
Ещё с медового Спаса они всей семьёй собирались съездить на монастырскую пасеку и пополнить свои запасы, но всё как-то не складывалось. Сперва, отец настоятель был в отпуске, а собственной машины отец диакон (папа Полины) до сих пор не разжился. На Успение они ехать не могли. Кто же уезжает на престольный праздник из своего храма? Потом Полю собирали в школу…
– Ах, ты ж, понимаешь! Какая помощница выросла! Раз так, может, и мне старику на ярмарке меда прикупишь?
Дядя Наум редко обременял просьбами, да и девушка догадывалась, что он весьма ограничен в возможностях куда-либо выйти. Поэтому, взяв у него деньги, Поля поспешила на занятия.
От школы ярмарочная площадь располагалась всего в квартале. После уроков Полина достаточно быстро до неё добралась и с удовольствием окунулась в суету рыночной толпы.
Пожалуй, в любом городе осенью проходят подобные ярмарки, куда съезжаются с окружающих сёл и фермерских хозяйств все, кто надеется сбыть здесь свой товар. Оттуда и название – «сельскохозяйственная». Повсюду внутри огороженной площади сновали мужчины с полными мешками на плечах, неся их к машинам, припаркованным чуть поодаль. Женщины старательно укладывали овощи в сумки на колесах, периодически приподнимая их, дабы убедиться, смогут ли потом втащить тележку на ступеньки автобуса. Капуста и картошка, красно-зелёный болгарский перец и румяные яблоки постепенно из грузовиков перекочевывали в закрома горожан.
Мёд тоже продавали, но Полина с удивлением обнаружила, что не знает, по каким признакам его выбирать. Янтарную жидкость, разлитую по банкам, народ расхватывать не спешил. Иногда, покупатели клали мёд на ноготь, нюхали, пробовали на вкус разовыми ложками, проводили какие-то другие непонятные Полине манипуляции. И где-то мёд покупали, а от других прилавков отходили раздосадованные. Немного растерявшись, девушка собралась сначала пройти всю ярмарку и, только потом решать где и что покупать. Когда она находилась уже в конце площади, её внимание привлекло странное зазывание. Какой-то парень стоял за прилавком и выкрикивал: «Припасти продуктов впрок – мудрый жизненный урок! Но мудрей, пожалуй, тот, кто хлеб Божий припасёт!» На столе перед ним лежали книги с ценниками. Над всем этим между двух шестов растянулась узкая полоса баннера с надписью «Хлеб Божий». Два этих слова по краям обрамляли изображения булок и книжек. Подойдя чуть ближе, Полина, к своему удивлению, в продавце книг узнала Артёма из Покровского храма. С ним она познакомилась летом на православной ярмарке, где они с папой в честь рождения братишки искали Матвею именную ложку.
В тот день шёл дождик, и, по контрасту с ним, атмосфера в крытом стадионе, арендованным специально для этого мероприятия, казалась особо праздничной. То и дело встречались знакомые лица, неизменно озарявшиеся улыбкой. Отовсюду слышались радостные поздравления дьякону с рождением сына. Им часто приходилось перебрасываться какими-то новостями то со священниками, то с прихожанами своего и чужих храмов. Полина чувствовала, что находится рядом с местной знаменитостью.
Тем временем ярмарочная кутерьма не прекращалась. С разных сторон неслось:
– Поделки воспитанников дома-интерната. Покупаем. Жертвуем. Не проходим мимо.
– Псалтирь на год. Именные кирпичики. Заказываем требы.
– Через десять минут начнётся показ документального фильма «Форпост». Желающих просим пройти в кинозал.
– Епархиальные богословские курсы по изучению Евангелия. Сестра, вы читали Евангелие? Замечательно! А хотите ещё глубже его понимать? Чтобы более осмысленно воспринимать постулаты Христианской веры, советую записаться на наши курсы.
К последнему призывал черноволосый парень среднего роста с чуть крючковатым носом. Вид у него вовсе был бы ястребиный, но умные добрые глаза как-то всё смягчали. А впалые щеки и узкие длинные пальцы рук придавали его внешности интеллигентности. Выглядел он не старше двадцати пяти. Сзади него красовался стенд с фотографиями, на которых мужчины и женщины сидели за партами и смотрели на священника, который что-то им объяснял. На столе перед парнем лежала стопка Новых Заветов в красных обложках, в каждой из которых была вложена какая-то брошюра. Такие Новые Заветы Полина уже видела. Их можно было выписать для бесплатного распространения.
– И когда же приступать к занятиям, Артём?
– А! Отец Михаил! – воскликнул парень, тряся в приветствии руку, поданную дьяконом для пожатия. – В октябре. Как раз, когда у народа сады – огороды закончатся. Так что, если есть кого – приглашайте.
– А как благотворительный концерт? Слышал, что акция получилась не очень удачной.
– Смотря что считать удачей. Денег, конечно, на лечение подростка собрали немного. Да и присутствовали в основном воцерковлённые, хотя и не только. Я видел в зале несколько новых лиц. Уже неплохо.
Вообще, к подобным массовым мероприятиям я отношусь как к «звоночкам». Сокурсников по семинарии одно время расспрашивал, каким образом они уверовали. Имею в виду не тех, кто в церкви с детства, а кто «пропадал и нашёлся». По моим подсчётам, таким ребятам требовалось шесть – семь «звоночков» с разных сторон, ну то есть что-то о Боге им напоминающее. Поэтому, провал миссионерской акции – не всегда поражение. Иногда – это очередной шаг к успеху.
– Он что, уже семинарию закончил? – удивилась Полина, с долей недоверия разглядывая молодое лицо собеседника её отца. – Неужто и я однажды смогу вот так свободно изъясняться, а не мямлить, как в школе на литре?
– Я знаю одного деревенского батюшку, – начал отец Михаил, – который подобные «звоночки» специально устраивает. Ходит он по электричкам и всем о Боге рассказывает.
– Это не обязательно делать специально. Едешь куда-нибудь, и по дороге, возьми и заговори с попутчиком, – продолжил тему Артём. – У нас в храме есть такая Мария Фёдоровна. Одевается как бомж, а осанка – словно у королевы. Так вот, она лишь заходит в транспорт, без тени смущения на весь автобус: «С праздником, братья и сестры (ну, там, с Рождеством или просто с воскресным днём)!» Я когда впервые такое увидел, начал брошюрками её снабжать. Сама она хоть и языкастая, но может такого наговорить, что потом десять богословов не разберут эти дебри. А в готовом тексте фразы все выверены, отшлифованы. Теперь только успевай печатать. Брошюрки мигом разлетаются. И попробуй у неё их только не взять – замучает вопросами: «Почему, доченька, не берёшь?» У неё все «доченьки» да «сыночки», будь тебе семнадцать или семьдесят лет. И начнёт от сотворения мира доказывать, что «наша вера правая, вера православная». Одной объяснит, другая без писка возьмёт, лишь бы к ней не приставали.
Все рассмеялись, даже Полина.
– Лично я считаю, миссионерствовать всё-таки лучше в том же районе, где храм располагается.
– Нет, отец Михаил. Это не работает. Я объявлениями о курсах обклеил все подъезды вокруг Покровского храма. Ни один по ним не пришёл.
– Потому, что предлагал то, что есть у тебя, а не то, что им нужно. Сперва, выясни в чем нехватка жителей именно того микрорайона. Может, это кафе или клуб велосипедистов. Нужно просто взять опросный лист и пойти по квартирам: «Мы из такой-то церкви. Проводим анкетирование – чем наш приход может помочь местным жителям». А потом, если кафе, то – православное с вечерами встреч, с приглашенными гостями. Я и сам не прочь спеть пару песен в подобном заведении. А если иная нужда и она требует средств, то с результатами опроса – к спонсору из того же района. Чаще всего он сам заинтересован в местном благоустройстве, но не знает, кто бы этим мог заняться…
Поняв, что разговор затягивается, Полина отошла в сторону, как всегда делала, когда отец слишком увлекался своими знакомыми. Обойдя вокруг все близлежащие лавочки с поделками и книжками, она вернулась и встала рядом с отцом, все еще продолжавшим обсуждать ту же тему.
– …говорите: близ лежащие дома, – возмущался Артем, – хотя бы кто в храме на Крещение и Пасху раздал Евангелие и брошюры. Всего два раза в год невоцерковленный народ к нам валом валит, а мы каждый раз упускаем такую шикарную возможность рассказать им о Христе!
– Не знаю, кто из прихожан перед Пасхой сможет от своих дел оторваться для подобных акций? У меня матушка с Великого Четверга из кухни не вылезает. Все там что-то варит, парит, скребет. А я всю Страстную седмицу на богослужениях. Какое там дополнительное миссионерство?
– Поручите все молодежи.
Поля чуть слюной не поперхнулась, когда Артем кивнул в ее сторону.
– Молодежь пусть учится и подтягивается по алгебре, – заступился за свою дочку дьякон.
– Да… Сперва – учится, потом – женится, чуть погодя – дети, житейские нужды…
– Во-во! Стать хорошей женой и воспитать детей христианами – это тоже миссионерство. Если бы мы рожали как мусульмане, то за счет только естественного прироста наши храмы заполнились.
– В этом вы, действительно, правы.
– Руфин. Руфина! Да идем же скорей! В том ряду можно записаться в паломничество, прокричала какая-то гипер активная женщина своей менее расторопной знакомой.
– Я там тоже видел нашу паломническую службу. – Подтвердил отец Михаил ее находку. – Сейчас вообще благодать – хоть в Дивеево езжай, хоть в Барии к святителю Николаю. Можно даже на Афон махнуть. Это тоже своего рода миссионерство, раз уж у нас такой разговор зашел.
– Паломничество, безусловно, хорошее средство приближения к Богу, когда в мозгах наведен порядок и сердце расскаянное. – Было видно, что Артем старательно подбирает слова. – А если в понимании человека – это только какие-то магические манипуляции? Если для него молитва – не общение с Богом, а что-то наподобие заклинания?
– Вот для того-то ваши епархиальные курсы и существуют, чтобы разъяснить людям смысл всего.
– Эх, отче! По идее, на любой православной ярмарке должны не только требы и книги предлагать. Обязательно присутствие того, кто сможет ответить на вопросы или хотя бы, как я, приглашать в места, где эти вопросы можно разрешить. Но вы бы знали, сколько копий пришлось сломать в миссионерском отделе, доказывая необходимость моего присутствия здесь. Не говоря о том, что не всякий решится на курсы пойти. За весь сегодняшний день я записал лишь три человека. Да и сейчас, как видите, очередь к нам не выстраивается. В последнее время мне все более кажется правильным достигать людей в личной, индивидуальной беседе. Но что у нас, отец Михаил, с таким «бытовым» миссионерством? Одна полуграмотная Мария Федоровна и я – выпускник семинарии, еще не знающий куда приткнуться? А в остальных рядовых христианах что-то не особо замечал рвения в этой области. Как-то не логично получается. Если мы действительно верим в посмертное воздаяние, почему тогда ничего не делаем для вечной участи окружающих? Выполнить заповедь о любви к ближнему – это же не только старушку через улицу перевести или уступить место в транспорте беременной женщине. В первую очередь – это поделиться известием о воскресшем Христе. Помните, как преподобный Серафим Саровский обращался к каждому пришедшему к нему: «Радость моя, Христос воскресе!» Не знаю, в полноте ли его визитеры понимали смысл слов старца или считали их обычным пасхальным приветствием? Но преподобный пытался донести до них смысл Евангелия, а мы это делаем, хотя бы неверующим родственникам?
– Часто родственники не желают ничего знать о Боге. Не случайно в святом Писании говорится: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем».
– Часто родственникам говорят о Боге и Церкви либо вещи второстепенные, либо вовсе ошибочные. Что может сказать обычная церковная бабушка своему повзрослевшему внуку? Постись, молись, причащайся. А зачем? с какой стати ему себя ограничивать и выглядеть среди друзей белой вороной? Опять же, Евангелия он от нее не услышит.
– А сам-то ты, где его услышал?
– О! В одной богословской книге. К тому времени я уже несколько месяцев воцерковлялся и даже прочел все четыре Евангелия, но все равно еще не понял, каким таким чудесным образом смерть Иисуса Христа две тысячи лет назад может помочь мне сегодня. И вдруг, после той книжки до меня дошло, что Иисус – воплотившийся Бог, принял на Себя вину грехов всего мира. Да что мира! Все мы эгоисты. Мои, мои собственные грехи, с которыми я сроднился, Он взял на Себя. А потом так раз – и умер. Мой грех убил Его. А когда Христос воскрес, то уже в Свою очередь, Он убил грех. Мой грех убил! Ну и одновременно, излечил всю человеческую природу. И теперь это врачевство от греха доступно каждому, кто поверит Христу и крестится, и своей жизнью подтвердит верность Ему.
Я потом ходил как ошалелый: «Да, нет же! Не может Бог ради нас воплощаться и претерпевать весь тот ужас, который выпал на долю Христа!» Я даже какое-то время просил у Бога Отца прощение, что в молитвах Христа тоже называю Богом, как это велит мне делать христианское учение. Но когда понял, что иного мне Церковь не предложит и на Боговоплощении все в христианстве завязано настолько, что без него ничего в Церкви не останется, я с трепетом принял этот страшный и прекрасный дар любви, который Бог принес на землю. Скажите, отец Михаил, чем я мог воздать Богу за это? Глупый вопрос, да? Нам нечем Богу воздать. Разве только доказать свою признательность Ему в выполнении заповедей и старании нести остальным людям весть о воскресшем Христе. Как обидно, если хоть для кого-то Его жертва окажется напрасной только потому, что он о ней ничего не знал. Все равно, что погибнуть от духовной жажды близ источника Божьих благословений.
– Которые изливаются через Церковь.
– Точно! А теперь скажите, как после такого откровения можно не причащаться, как не исповедоваться? Но все это потом, а сперва – Евангелие – благая весть о прощении грехов через Христа.
– Все это красиво в теории. Но ты забываешь, что бытовое миссионерство сложно даже не тем, что нет достаточно богословски подготовленных людей. В отличие от массовых проектов, здесь ты не спрячешь своего сердца. Вот, например, я. Хоть сам себя считаю искренним верующим, но когда для ектеньи выхожу на церковный амвон, то словно перевоплощаюсь. И со стороны, пожалуй, кажусь более благоговейным, чем есть на самом деле. Но в обычной обстановке, один на один с человеком, деваться некуда и в глазах, и в поведении читается больше, того чем мы хотим сказать. Тогда если есть любовь, то она есть, а если ее нет, то ее отсутствие уже не заменишь ни красивыми фразами, ни громкими речами. Вот люди и не решаются идти на это, чтобы не выглядеть ханжами.
– Но, с другой стороны, ведь мы же стараемся. Мы не задались целью сознательно лицемерить, чтобы затащить человека в церковь. Да, может быть у нас нет к нему любви такой, как к кому-то из очень близких. Может быть, вообще нет ни к кому любви, но мы разумом понимаем, что человеку необходимо услышать весть о спасении и как получается, так и ищем к нему подход. Думаете, я на вопросы и реплики некоторых людей никогда не срываюсь? О-о! Особенно, когда вижу, как они хитрят и изворачиваются, чтобы оправдать свое пребывание вне Бога. Но все равно, перебарываю себя и стараюсь хоть в какой-то степени проявить к нему любовь. В конце-концов, мы все не идеальны.
– Это да. И даже кто имеет много любви, способен иногда раздражиться и все прочее.
– Более того скажу, и в самом святом человеке все равно нет полноты Христа. Если станем дожидаться, когда мы будем совсем как Христос, тогда Его повеление идти проповедовать Евангелие окажется вообще неисполнимым. Но Господь, тем не менее, именно нам доверил проповедовать ближним.
– Само слово «проповедь» не подходит для бытового миссионерства, – возразил дьякон, – такое миссионерство все-таки основано на беседе, на открытии душ, на дружбе. Когда мы говорим не о проповеди в церкви, а об общении людей, то слово «проповедь» становится злым, будто ты выше всех и сверху вниз проповедуешь «этим грешникам».
– У нас принято, что не надо проповедовать им вообще, – огрызнулся Артем.
– Не то чтобы «не надо», но обычно в этом смысле все стрелки на священников переводят: «Без благословения ничего нельзя».
– Либо «высокодуховно» высказываются что: «я лучше делами буду проповедовать».
– Это другая крайность, – поддержал его отец Михаил, – когда человек склоняется к мысли, что по вопросам веры вообще не стоит говорить. Или станет ждать какого-то удобнейшего случая, когда другой сам начнет его расспрашивать и задавать правильные вопросы, на которые нужно будет только ответить «да» или «нет».
– Такой случай никогда не подвернется! – рассмеялся юноша. – Да и добрые дела, они, конечно, могут сподвигнуть человека спросить: «С какой стати ты на мой счет так расщедрился?» И тогда ему ответить: «Я – верующий!» Но все равно, придется сказать Евангелие, от этого никуда не денешься. И потом, что это за ответ: «Я – верующий»? Потому-то бытовое миссионерство – это, конечно, дела, дружба, отношения. Но все равно нужно рассказать, что Христос – Бог и что Он умер и воскрес, чтобы нас спасти. И чем раньше это скажем, тем лучше.
– В этом ты, пожалуй, прав. А то тоже получится нечестно. Человек смотрит на нас и видит только с одной стороны, а мы ему не открываемся как Христиане. И вдруг, когда-нибудь выясняется, что ты – православный и ценности совершенно не те, что у него. Оказывается, тебя интересует совсем не то, что его. А что его интересует – ты считаешь мерзостью и все отношения с твоей стороны – это тривиальное актерство…
Полина слушала весь разговор, стоя рядом, и сердце ее наполняла гордость за такого умного и мудрого отца, который запросто размышляет на сложнейшие богословские вопросы. В то же время, в ней росло недоумение, почему эти темы они дома раньше никогда не обсуждали? Идея бытового миссионерства ее озадачила, вдохновила,…впрочем, не на столько, чтобы потом продолжить этот разговор наедине с отцом. Так что, купив ложку для Матвея, они поспешили к матери в роддом.
И вот, спустя несколько месяцев, они с Артемом встретились опять. О нем после того дня девушка никогда не вспоминала. Зачем? Из-за своей застенчивости она не смогла бы с ним даже нормально поговорить. Да к тому же, не с ее средним умишком тягаться с парнем, который, не смотря на свой юный возраст, в богословских познаниях практически не уступал ее отцу. Но, если быть до конца откровенным, интеллектуальная разница между ею и Артемом, действовала на Полину завораживающе. Как смотрел вечно снующий под ногами первоклассник на снисходительного к его юлению старшеклассника; как относился бы древний грек к бессмертному небожителю, сойди он с Олимпа; так относилась школьница Полина к окончившему семинарию Артему. Готовая внимать всему, что бы он не сказал, она совершенно не представляла, что можно вымолвить в ответ. Короче, «прильпне язык к гортани».
