Ирина Стахеева
30 секунд до рая. Сборник миссионерских рассказов
– Во что люди крестятся? – спросил он, слегка прикрывая рот, во избежание распространения перегара.
– Во Христа. Так писал Апостол Павел в послании к Галатам: «все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» или как поется в молитве: «Во Христа крестистеся, во Христа облекостеся…»
– Это как это? Метафора, что ли какая или переносный смысл?
– Все таинство крещения полно различных символов. Здесь, погружаясь в воду, мы уподобляемся умершему и воскресшему Христу и сами умираем для греха и воскресаем к новой жизни с Богом, а еще…
– Значит, точно не в керосин…
– Что?
– Нет, простите. Это я о своем, о семейном…
Вечером, когда Трофим звонил племяннице, отчитаться о курсах, он не преминул просветить и ее по поводу данного вопроса.
Через месяц на крещении Вики были только мама-Маша и крестный. Папа Ильшат уехал на вахту, бабушка еще никак не могла прийти в себя после прошлого раза, а дедушка Мефодий лишь покрутил у виска, когда дочь спросила, пойдет ли он на крещение внучки.
В воскресенье Трофим выглядел именинником. В церкви он теперь чувствовал себя своим человеком. Знал где можно купить свечи и где их ставить «за здравие» и «за упокой». Символ веры для него уже был не тарабарщиной, а достаточно понятным и полным смысла текстом. И хотя он теперь знал, что крестных во время таинства не обязывают его читать, он все же выучил христианское исповедание как…ну, как «Отче наш». Вернее, «Отче наш» он вызубрил тоже, так… на всякий случай и даже различал его среди прочего монотонного церковного пения. Трофим был в курсе, что Библия состоит из Ветхого и Нового заветов, а те, в свою очередь, делятся еще на множество книг. Правда, он еще ни одну из них не прочел, но это не уменьшало его довольства собой, что он все сделал правильно и всерьез помог родственникам в трудную минуту.
Когда в крестильню пришел батюшка, Трофим без тени смущения, на правах старого знакомого, отвел его в сторонку и тихо попросил
– Вы мне подскажите, пожалуйста, когда нужно будет читать Символ веры, а то я не знаю, в какое время.
И испугавшись, что его профанство расценится священником как неготовность к обязанностям крестного, сунул ему в руку свидетельство о посещении огласительных курсов и подошел к своим родственникам, ожидавших его у окна. Началось таинство. В лампадке так же как в прошлый раз теплился огонь, лики святых, казалось, смотрели уже не столь грозно. Вид домотканых ковриков вновь унес его в детство, в собственное крещение…
– Читайте.
– Что читать? – удивился Трофим, возвращаясь в реальность.
– Символ веры читайте, – священник смотрел на него из-под очков, ожидая, когда же Трофим произнесет заученное им краткое исповедание христианской веры.
Пенсионер наморщил лоб, силясь вспомнить хоть что-нибудь. Но память, словно посмеиваясь над его давешним бахвальством, зияла девственной чистотой.
– Простите. Я, кажется, забыл… Вы не подскажите, как там начинается?
Священник быстро пришел ему на помощь.
– Верую…
– Верую… – как завороженный повторил Трофим слово, которое ничего ему не напомнило.
– Верую во Единого Бога… – сделал еще одну попытку батюшка.
– Нет уж… лучше вы сами, – махнул рукой пенсионер, и как нашкодивший щенок, виновато взглянул на Машу.
Но та только ободряюще мотнула головой и вновь стала слушать, что читал батюшка.
Крестины они отметили хорошо, так что под утро голова опять раскалывалась.
Через неделю в квартире Трофима затрещал телефон. Звонила Вика и почти без предисловий приступила к расспросам.
– Крестны-ы-ый, а кто такой Христос? – казалось, девочка пробует на вкус и смакует непривычные ей слова «крестный», «Христос». Ей настолько нравилось их звучание, что было неизвестно, задав вопрос, станет ли слушать на него ответ?
– Деточка, спроси у мамы.
– Я у нее уже спрашивала. Она говорит: «Крестный изучил все церковные вопросы, спроси у крестного про Христа», то есть у вас.
– Ну… э-э-э… м-да. Ну, знаешь… раньше…, когда тебя еще не было… при рабовладельческом строе… короче, когда не было даже мамы и меня, рабам тяжело жилось на земле. Все их угнетали, издевались…
– Как злые мальчишки во дворе?
– Да, как злые мальчишки, и даже еще хуже – как фашисты. И вот тогда рабы себе придумали героя, вера в которого помогала им переносить тяжелую участь. Они назвали его Христом, – выдал Трофим информацию, заученную им еще когда-то со школьной скамьи.
– А-а-а, – понимающе протянула Вика, – тогда, почему мы – христиане?
– Потому что мы «во Христа крестились, во Христа облеклись», – выпалил он фразу, усвоенную на курсах, и осекся.
В его сознании встретились два взаимоисключающих понятия, и он не знал, что с ними делать. Вопрос, заданный восьмилетней девочкой, завел его в тупик. С одной стороны, он привык о Христе думать, как был научен когда-то. Вернее, не думать вообще, довольствуясь чужими выводами, как мы не задумываясь какой в молоке процент белка, просто открываем пакет и пьем его. С другой стороны, как крестный он не имел права засорять голову ребенка всякой чепухой, пусть даже он с ней давно сжился.
– Знаешь, зайка, я тебе позже перезвоню и отвечу на твои вопросы, – это все, что нашелся сказать крестный, для взятия небольшого тайм-аута и приведения своих мыслей в порядок.
– Что же делать? К Сереге, что ли опять пойти на поклон? Надо хоть шоколадку шкету купить.
Серегу он нашел во дворе, когда возвращался из магазина с шоколадкой и чекушкой в кармане.
– Не щитова, не щитова! – кричал своим друзьям извалянный в снегу и разгоряченный игрой сорванец, вытягивая оголенную шею из почти свалившегося размотанного шарфа. – Ничего ты меня не убил! Я за дерево спрятался, и твои пули мимо меня пролетели.
– Серега, можно тебя на минутку?
– Чего вам? – не желая отрываться от своей забавы, недовольно проворчал он.
– Понимаешь, брат, опять мне необходима твоя помощь. Крестница задает вопросы, а я не представляю, что и как на них отвечать. Может, глянешь в свой компутер? Я на бумажку вопросы переписал.
– Сейчас не могу, – недовольно процедил мальчишка, словно ему вот-вот предстоит спасать планету, а тут лезут со всякими глупостями.
– Я понимаю. Давай, пока оставлю бумажку с вопросами, а когда появится время, распечатаешь ответы и воткнешь их в дверную ручку моей квартиры. Ты какую шоколадку больше любишь? «Сникерс» или «Баунти»?
– «Сударушку» с изюмом, – гораздо с бо́льшим интересом, но все также важно отозвался Серега.
– Ну вот, пока держи «Сникерс», а в следующий раз постараюсь принести по спец. заказу.
Мальчишка небрежно засунул в карман шоколадку, свернутый листок и побежал опять доказывать товарищам, что из палки на расстоянии трех метров, попасть в него было просто невозможно.
Утром Трофим нашел в своей двери распечатанные ответы и, проштудировав их несколько раз, позвонил Вике.
– А почему Его распяли?
Почему распяли Христа Трофим, не смотря на огласительные курсы, не знал. То ли он прослушал, то ли об этом действительно не говорили. Какая все-таки затратная обязанность – быть крестным…
Когда неделю спустя в телефонной трубке вновь раздался голос крестницы, пенсионер схватился за голову: куда он вляпался? зачем согласился? Но немного успокоившись, предложил ей для удобства обращаться к нему только, если девочка наберет не менее восьми вопросов. Облегченно вздохнув, он решил, что на несколько недель от нее отвязался. Но уже вечером Вика продиктовала ровно восемь вопросов. Похоже, для нее эти разговоры становились забавной игрой.
Не привыкшего к детям Трофима, такое положение вещей сильно раздосадовало. Ему даже захотелось поговорить с племянницей, чтобы та вразумила дочку не беспокоить больше двоюродного дедушку-крестного. Ах, да! Он же крестный и имеет кой-какие обязательства по отношению к ребенку… Да что же он, в самом деле, не может немного поиграть с крестницей?
– Вика, дочка, слышишь, как гудит: у-у-у? Как ты думаешь, что это?
– Ветер!
– Нет, это я.
На том конце провода зазвенел колокольчиком раскатистый детский смех. Трофим тоже улыбнулся. Как все-таки мало нужно, чтобы порадовать друг друга.
На этот раз со списком он решил идти прямиком в церковь. Так было дешевле и надежнее. Заодно, он решил задать вопрос, мучивший его уже несколько лет: почему умерла Резеда?
– …за всю жизнь никто гнилого слова от нее не слышал. Даже мух она не обижала, а ловила их на окне полотенцем и выпускала в форточку.
– Все мы смертные. Вчера – она, завтра – мы с вами, – ответил священник на его взволнованную тираду.
– Но почему?! Почему она первая, а не я?
– Женщины – немощные сосуды. Возможно, разлуку с вами ей перенести было бы тяжелее, а может и лично от вас Бог ждет чего-то еще в этой жизни.
Ответив на все вопросы, батюшка посоветовал купить «Закон Божий». Подойдя к церковной лавке, пенсионер понял, что сэкономить и в этот раз не удастся, а на чекушку вообще не хватит. Об этом он ворчал больше для приличия. На самом деле, ему было приятно пройтись сутра по занесенным снегом городским улицам, не бесцельно шатаясь, а по ответственному важному делу. После храма ощущалась какая-то легкость. Двадцать лет слетели с плеч, словно он опять востребованный и грамотный мастер в цеху. Да, именно мастер! И у него новый ученик – Вика, которому нужно дать путевку в жизнь, а значит и в его холостяцком прозябании появился смысл.
Его пыла хватило ровно на столько, пока он дома не открыл только что приобретенную книгу. «Закон Божий» – не роман и не легкий детективчик. Им не увлечешься, позабыв про еду и сон. Немного полистав страницы с черно-белыми иллюстрациями, Трофим поставил книгу на полку…до следующего звонка Вики. Потом он гордился, что из двенадцати вопросов, продиктованных девочкой, на четыре он самолично нашел ответы в книге. За остальными пришлось опять идти к священнику. В храме он также купил детскую книжку с рассказами и уже сам звонил Вике и читал их, пока родители были на работе.
На исповедь он попал случайно. Увидел очередь к священнику. Все в ней стояли, теребя бумажки, время от времени перечитывая их содержание.
– Ух, ты! Сколько народу и все с вопросниками к батюшке! Ничего себе крестных развелось!
Когда Трофим дождался своей очереди, и начал было зачитывать Викин список, священник его остановил.
– На исповеди говорят о своих грехах, а остальные проблемы можно решить после службы.
Куда тут деваться? Пришлось срочно вспоминать, что он в своей жизни напортачил. Неожиданно для себя, Трофим разволновался, размяк, слезы потекли по морщинистым щекам…Когда священник снял епитрахиль с его головы, кто-то Трофима куда-то повел, заставили назвать свое имя и вложили в рот что-то терпкое и сладкое. О! Этот вкус, знакомый ему с детства, который он так долго и безуспешно неосознанно искал! Вкус чистоты и святости, вкус близости Бога! Снова на мгновение вспомнились его крещение, изба солдатки и его дорогая милая мамочка…и еще Кто-то незримый и близкий, Кто сопровождал и вел Трофима все эти годы и Чье присутствие старик так долго отказывался замечать.
***
– Не представляю, куда на лето отправить ребенка! – несколько месяцев спустя жаловалась Маша дяде Трофиму. – На работе в путевке отказали, а полностью за свой счет посылать ее в лагерь слишком накладно. Можно, конечно, опять отправить в деревню к нанейке, но после прошлого случая, у меня все желание отпало.
– А что такое?
– Вика приставала к нанейке, а та ее послала на три буквы. Дочка потом долго допытывалась, где «оно» находится, чтобы туда пойти.
– Ну и как, объяснили?
– Лучше бы вообще промолчали, так ведь, нет – нанейка «успокоила», что когда дочка вырастет, то точно эти буквы найдет… Кстати, дядь, я узнала, что Вика названивает вам и мешает отдыхать. Извините нас за беспокойство. Я ей уже запретила вам докучать.
– Что ты! Что ты! – Трофим так искренне напугался, что Маша пожалела о своих словах. – Ничего она не докучает! Мы с ней так хорошо и душевно общаемся. К тому же, ты разве забыла – я ведь крестный отец? Своих детей нам с Резедой Бог не дал, так хоть с чужими понянькаюсь. А насчет ее отдыха не печалься. Можешь отправить дочку в церковный детский лагерь.
– Как-то боязно. Чужие люди, непривычная обстановка, и все такое.
– Ты, Марусь, образованная женщина, а говоришь всякие глупости. В том лагере я собираюсь кашеварить. Нечто я вам чужой?
– Вы? Поваром? Шутите?!
– Вот еще! В молодости я три года в морфлоте коком прослужил и сейчас ваших желторотиков сумею накормить. Так что не волнуйся, я за Викой присмотрю. Ведь я за нее перед Богом отвечаю.
– Спасибо, дядя Трофим, вы нас просто спасли! Ой! тут мама огласительными курсами интересуется. Хочет их пройти перед крещением. Объясните, как это сделать?
11. Крещенский подарок
Уже два года Константин Капустин вел занятия в геронтологическом клубе при храме. До этого он вообще не знал что такое «геронтология», и что в Церкви существует служение, ориентированное исключительно на пожилых. Разве только когда читал об Афоне, встречал слово «геронта», означающее старца.
Вначале его напрягало, что приходилось учить людей в три-четыре раза старше его. Да к тому же, их интересы несколько отличались от духовных открытий и исканий, в которых сейчас пребывал сам Константин. Но вскоре он обнаружил, что пенсионеры в некотором плане даже активнее церковной молодежи. И если речь шла о миссионерских проектах, которыми в последнее время он все больше грезил, то обращаться стоило все-таки именно к соклубникам. Поэтому, накануне праздника Крещения Господня Костя предложил своим старичкам раздать у храма брошюры тем, кто пришел за святой водой. А заодно рассказать им все самое важное о Боге. Может, после такой акции хоть кто-то из них озаботится спасением своей души? Но в клубе не сразу приняли его предложение.
– Зачем что-то придумывать? И без нас кому нужно, сам придет в церковь, – как всегда первая, возразила Тамара Андреевна, – вот я своей соседке без конца твердила: «Пойдем в храм». А у нее то огород, то засолка капусты. Короче, одни отговорки. А как мужа паралич шандарахнул, так тут же побежала «о здравии» заказывать.
– Вот именно! – Трясущиеся руки выдавали волнение профессора Павла Маратовича. – Как мы можем своей активностью подменять действие Бога? Только Он способен обратить в веру.
– Обращает, действительно, Бог, – произнёс Константин, чувствуя себя как никогда уверенно, – а вот рассказать о Себе Он поручил христианам. И крещенские праздники – самое благоприятное для этого время. Люди сами приходят за водой. Не надо их искать, уговаривать. Причем, это происходит из года в год. Они не разочаровываются, понимают, что вода действует, помогает, раз сама не портится. Только при этом, люди к Богу ближе не становятся. Сделали Его карманным фокусником. Есть водичка, и уже чувствуют какую-то безопасность. Если что – побрызгают, попьют. Духовные потребности их таковы, что им этого хватает. А нам необходимо показать – нужда их больше, чем святая вода. Вода – это всего лишь маленькое чудо, в котором Бог хочет приоткрыть Свое величие. Чтобы обратились к Нему, увидели свои глубинные проблемы, а не только: «до еды ее пить или после?»
– Что важно рассказывать другим о Боге, мы уже поняли, – быстро схватила суть проблемы Тамара Андреевна, – а вот что именно говорить?
– Все очень просто. Сказать, что Христос умер за наши грехи.
– Да ведь это и так все знают! – на лице женщины отразилось явное неудовольствие.
– Разве? Много ли значит для них Кровь Спасителя, если только раз в году показываются в церкви? Пожалуй, святая вода в их глазах, имеет больше силы. Кстати о Спасителе, – опросите сегодня десять человек: «От чего Он, собственно, спасает?» и вы получите десять разных ответов… неправильных! Мол, от бед, болезней, несчастных случаев…Вот какого спасения, как правило, все ищут. А в истинном спасении будто и не нуждаются. Но мы, мы с вами, Тамара Андреевна, напомним им, что все мы – несчастные грешники, оторванные от Бога, и в этом наша главная проблема, которую решить своими силами – ну, никак. А вот Христос эту проблему решил – взял и умер, пригвоздив на крест вместе с Собой всё то, что нас разделяло с Богом. Кровью Своей смывает Он всякий грех кающегося. Вот для чего Он пришел! Вот от чего спасает. А вода – она лишь образ того очищения, которое мы имеем в Крови нашего Господа. На Христа, на Иисуса мы должны взгляд людей перевести, понимаете? В Нём, мол, счастье-то наше, в Нём весь смысл, вся радость жизни! – Константин победоносно оглядел окружающих и добавил, – Увы, нам свойственно упускать из виду главное и зацикливаться на второстепенном. Вот и с Крещением подобная история вышла. Кто сегодня вспомнит, что праздник этот называется также Богоявлением. Почему-то в мирских кругах данное название вообще игнорируется. Вчера в Интернете просматривал открытки на Крещение. Такие, знаете, мерцающие. Хоть бы одна отражала суть праздника! Всё какие-то слащавые стишки, типа: «Пусть крещенские морозы принесут вам то, да се…», «Приятного окунания в прорубь». Это тоже показывает, как люди воспринимают Крещение. А ведь, на самом деле, в этом празднике столько Евангелия! Христос явил Себя народу. Бог Отец подтвердил Его полномочия. А я, будучи грешником, нашел решение своих проблем в Них Обоих.
При последних словах воспоминание об Анастасии очередной раз острой болью полоснуло сердце Константина. Накуролесил же он в своей жизни. Жаль, но ничего уже не исправить. Хорошо хоть, что он принес Богу покаяние в своем грехе. Теперь, по крайней мере, на Страшном суде история с Настей не будет ему вечным укором.
– Там еще Дух Святой сошел в виде голубя, – не преминула напомнить Галина еще не старая женщина.
– Что? Да. Несомненно, – вернулся Костя в реальность. – Вот этой самой радостью Божьего прощения мы и должны делиться с окружающими.
– Но эта радость мужа не заменит, – насупилась Галина.
– Опять она за свое… – послышался со всех сторон неодобрительный шелест приглушенного ропота.
Год назад Галину оставил муж. И теперь любую тему, поднятую в клубе, она неизменно сводила к своей «болячке», порядком ею всем поднадоев.
Будто ничего не слыша, Константин обратился к профессору.
– Скажите, Павел Маратович, как бы вы, подавая нашу брошюру, объяснили основные догматы веры?
– Э-э-э… Бог трансцендентный в Своей сущности, в Своих проявлениях познаваем. – Как всегда с расстановкой и большими паузами между слов начал профессор. – В древности, конечно, встречались абберации, когда и Божественную сущность считали познаваемой. Но это сущий пердимонокль, инвариантно.
– Простите. Я ничего не понял. Да и другие люди вряд ли что-то поймут в подобной терминологии.
– Не стоит утрировать…я…
– А я бы сказала так, – не дожидаясь, когда профессор завершит свою высокопарную тираду, встряла Тамара Андреевна, и стала скандировать, с экспрессией жестикулируя руками, – приходите в храм! Исповедуйтесь! Причащайтесь! И Господь откроет, как жить дальше. На работе все устроится. В семье все наладится…
– Что наладится-то? Ничего не наладится. Наоборот, развалится и то, что хоть как-то держалось. Вам хорошо говорить. У вас муж есть.
– Какой муж, Галь? Я уже одиннадцать лет вдова. Но чтобы посещали храм, сказать надо обязательно, – обиженно заключила Тамара Андреевна
– Лично я вообще не представляю, что можно говорить, когда даешь брошюрки, – неожиданно для всех переключилась Галина со «своей» темы на общую, – как-то я пыталась подзаработать раздачей флаеров на улице… В общем, не очень-то их берут, эти флаера. А если попадется какая-нибудь фифа, что нос от тебя отвернет, то и вовсе все настроение падает. Так сразу стыдно становится. Мне кажется, перед храмом раздавать брошюры тоже будет совестно.
– Нам нечего стыдиться, – твердо остановил ее Константин, – мы в своей стране, на своей территории разъясняем догматы веры тем, кто именно для этого пришел…ну…почти, для этого. «Да постыдятся беззаконнующие вотще» те, кто распространяет порнографию или предлагает наркотики. Мы же говорим людям о спасении. И нужно эту весть так преподнести, чтобы, в самом деле, захотелось, и исповедаться, и причаститься.
– Разрешите вопрос? А можно кастрировать кота? – как обычно не в тему спросила суматошная Клавдия. Но Костя к подобным несуразностям, время от времени возникающим в клубе, уже привык…
***
Когда Константин вышел на улицу, короткий январский денек клонился к концу. Бледное зимнее солнце, едва поднявшись над городом, недолго проплыв чуть выше линии горизонта, устало плюхнулось за нее, обагрив небо ярким алым закатом. Вспомнились выпады Галины. Достала она уже всех со своими «матримониальными потребностями», как однажды назвал профессор ее манию замужества. Не успеешь оглянуться, как и его попытается окрутить, даром, что на пятнадцать лет старше. Нужно с ней держать ухо востро.
Константин всегда пользовался успехом у женского пола, особенно до его прихода к Богу. Рост под метр девяносто, косая сажень в плечах, умный высокий лоб, проникновенный взгляд. В ночном клубе, где он до уверования тусовался, от девушек у него не было отбоя. Женское внимание Костя расценивал как подтверждение своей значимости. Парню по зарез требовалось постоянное напоминание со стороны, что он не просто прожигает жизнь, а кому-то действительно нужен. Часто из клуба он приводил домой какую-нибудь прекрасную незнакомку. Для нее в комнате Кости всегда имелся «дежурный» халатик, который всякий раз после очередной визитерши стирался мамой. Родители не протестовали против разгульной жизни сына. Уже взрослый. Пусть сам решает, как и с кем ему проводить время. К тому же, все сейчас так живут.
Анастасия задержалась у Кости надолго и практически переехала к нему. «Переходной» халатик она запихнула подальше, а комнату Константина заполнила всякими женскими штучками-дрючками, основательно потеснив его мужской гардероб. Ему с Настей настолько было хорошо, что когда она находилась рядом, остальное просто переставало существовать.
Все кончилось тривиально. Настя объявила, что беременна. Костя испугался и нагловато спросил: «С чего ты решила, что ребенок от меня?». Он и сам не мог объяснить, как такое могло слететь у него с губ? Ведь, в принципе, он собирался сделать любимой предложение. Только не прямо сейчас, и не под нажимом обстоятельств. А через годик-другой… может быть. Но произнеся обидные слова, он уже не собирался давать «задний ход», а стал держаться заданного стиля поведения. Больше они не виделись.
Когда через год на его мейл пришли фотографии Анастасии с младенцем на руках, Костя не стал их показывать родителям, а просто нажал на клавиатуре компа «Delete». И ничего не ответил некогда любимой девушке. Подумаешь… у него еще тысячи таких «Насть» будут.
Обращение к Богу перевернуло всю его жизнь. Костя по-настоящему испугался последствий своего подлого поступка. В уме рисовались страшные картинки адских мук. Разумеется, он поспешил исповедаться во всех грехах своей разгульной юности. Но священник ему объяснил, что истинное покаяние должно быть подкреплено исправлением. Невозможно говорить о духовной жизни, если хотя бы не попытаться наладить чужие судьбы, поломанные тобой.
Целый месяц парень собирался с духом, когда наконец одним субботним утром, превозмогая стыд, он позвонил в дверь Настиной квартиры, чтобы попросить у нее прощение. Полуторагодовалый малыш как две капли воды похожий на Костины детские фотки, играл на полу с котенком и звал своего новоявленного отца непонятным словом «теся». Константин Капустин молча сидел на кухне за столом и не переставал, помешивать давно остывший чай. Наконец, откашлявшись, он начал заранее заготовленную речь.
– Конечно, я понимаю, что слишком поздно, но может… может быть, мы все-таки… ну … поженимся что ли? – Костя сглотнул и, опасаясь, что его неправильно поймут, поспешил добавить, – вот и священник мне покоя не дает. Все время теребит – решил ли я свои доцерковные семейные проблемы?
К отказу он не был готов и вышел из Настиного подъезда совершенно ошарашенный. И что значила та непонятная фраза: «Мне не нужна любовь по наводке!», которую Настя прокричала ему вслед.
Но скоро парень даже обрадовался такому обороту событий. Его совесть уже ничего не тяготило, и он был волен решать, как дальше строить свою жизнь. Перед Константином открылась грандиозная перспектива погружения в трудный, но такой прекрасный процесс, который преподобный Серафим Саровский назвал «обоживанием». А неверующая жена, да еще с ребенком были бы только помехой на этом пути. Теперь же можно хоть в монастырь. Да что там простой монастырь?! Хоть на Афон можно махнуть! Вот выучит он греческий язык и… Ну, а пока суть да дело, Костя, в соответствии с советом священника, стал ежемесячно посылать Насте деньги на малыша.
Через полгода он пришел на день рождения сына с мягкой игрушкой и огромным тортом, всерьез опасаясь, что торт полетит в его голову. Однако, по неизвестной причине, Настя встретила его более радушно, чем в прошлый раз. Выглядела она великолепно. В глазах появился блеск, в движениях – игривость. Говорила она ласково, заглядывая Косте в лицо, словно надеясь в нем что-то прочесть. Ему даже показалось, что между ними не было двух лет размолвки. Чувствуя ее благосклонность, парень разоткровенничался о своих духовных исканиях и даже не скрыл про монастырь. Он так и не понял, почему Настя вдруг сникла и опять вытолкала его за дверь. Ну, было и уплыло. Теперь у них разные пути.
Время шло. Учебник греческого языка пылился на полке. Постепенно мечта о монастыре уступила место желанию благочестивого брака. Пробовал он ухаживать за дочерью священника. Все бы ничего. Но когда девушка узнала, что у Константина есть внебрачный ребенок, помолвка расстроилась.
Пытался он встречаться и с другой. Но кроме церкви никакие иные жизненные интересы их не объединяли. И уж, конечно, ни с кем Костя не чувствовал себя так уютно и хорошо, как когда-то с Анастасией. С Настей они дышали одним дыханием. Увлекись он по-настоящему кем-то еще, перед его взором постоянно не стоял бы образ прежней возлюбленной, не вспоминался бы по ночам запах Настиных волос на его подушке, а посещения сына, не превратились в повод, хоть немного пообщаться с ней. Как назло, ни с кем у Кости не получалось завести романтических отношений. Словно что-то отпугивало от него всех нормальных верующих девчонок. Настя же вела себя вызывающе и всякий раз во время их встреч не упускала случая «подколоть» его насчет церкви и монастыря.
Как-то он забыл у нее бейсболку, а когда почти тут же вернулся, Настино лицо ему показалось заплаканным. Она не призналась из-за чего слезы. Но почему-то Косте почудилось, что причина кроется в нем. Кто до конца сможет понять этих женщин? То ли дело – богословие, в которое он окунулся со всем жаром неофитства в первый же год своего воцерковления с той же ненасытностью, с которой некогда «зависал» в ночных клубах. Он почитал за счастье пребывать в этом океане богочеловеческой мудрости и знания. Вот в чем Костя сможет принести долгожданный плод! Богословие тоже трудно постигать, но там хоть логика есть. А в этом Евином роде отродясь никакой логикой не пахло. Нет, что ни говори, рождение ребенка меняет женщину. До этого у них все было иначе.
Утро на Крещение выдалось классическим – ясным и морозным. Шубки пушистого белого инея облепили каждую былинку, всякую веточку городских насаждений. Раскорябывая обмерзшее инеем стекло маршрутки, Костя надеялся определить где он сейчас едет. А еще он пытался представить, что сейчас происходит у храма. Первыми на «дежурство» должны были заступить профессор и Галина. Потом их сменяли матушка Анна (жена протодьякона) и Тамара Андреевна. Свою очередь Константин разделял с немногословным и странноватым дядей Володей, который на их встречах отмалчивался, со всеми соглашался, а поступал, как ему вздумается. Он мог полгода посещать занятия, а потом пропасть на несколько месяцев, ничего не объяснив, никого не предупредив и выключив при этом телефон. В общем, всерьез на него положиться было нельзя. За два года Константин так и не понял, что это за человек и зачем вообще посещает их собрания. Честно говоря, от дяди Володи он не ждал особой помощи и очень бы удивился, если тот сегодня все-таки пришел.
Очередь за святой водой была пока только от церковной сторожки (где разливали воду) до ворот. Иногда от нее отделялся какой-нибудь человек, чтобы зайти в церковь погреться… А затем, люди спешили в свою очередь, боясь ее пропустить. На расстоянии всего нескольких метров встретились два мира – Церковь и Общество. Встретились, но так и не пересеклись. Кто стоял за водой – не искал Бога. Кто предстоял в молитве Творцу, почитал за грех покидать богослужение до его окончания.
Первой из клубников Константина увидела расстроенная Галина.
– Я же говорила, что не знаю, что людям сказать. Даю брошюрки, а они все отказываются, словно им дохлую кошку предлагаю.
– Неужели все-все отказываются? – переполошился Костя.
– Не то чтобы…– засмущалась женщина.
– Каждый пятый? Десятый?
– Ну, не пятый… вон тот мужчина не взял.
– И всего-то?
– Между прочим, он меня обозвал, – надулась Галя и для большего эффекта демонстративно поджала губы. Словно ее оскорбил Костя, а не увалень, медленно несший на плечах двадцатилитровую канистру с водой.
– Как же он вас назвал?
– Сказал: «Женщина в церкви да молчит!».
– А-а-а…А у Павла Маратовича как дела? – попытался переключить внимание Галины Костя. В мыслях у него тут же всплыли всякие непонятные термины вроде «диффамации», «паритета» и, разумеется, «аннексии» которыми профессор время от времени «потчевал» прихожан храма и «клубников».
– У него-то все путем. Берут эти агитки и не морщатся.
– Что же он такого говорит, когда их подает?
– Ничего.
– То есть?
– А то и есть. Дает, молча, и у него почему-то берут, а у меня ничего не получается. Я же предупреждала!
Успеху Павла Маратовича Константин порадовался, но еще больше удивился, что профессор подавал брошюры без слов, при этом искренне и смиренно кланялся. Он смотрел на людей с такой неподдельной любовью, что «отказников» у него вообще не оказалось.
Как истинный джентльмен, Константин остался с профессором вместо Галины, ушедшей восстанавливать свое душевное состояние на богослужение. Но очень быстро и он был выведен из равновесия. До этого Косте казалось, что с его багажом знаний довольно просто удастся достучаться до невоцерковленных людей. Стоит только им доказать, что они грешники и нуждаются в спасении, как очередь в сторожку тут же перестроится в очередь на исповедь. Он оказался не готовым к тому, что его доводы люди проигнорируют.
