Ирина Андрианова
Муж-озеро
– На Белое? Нет, это озеро называется Дубоссарское. Эмма Георгиевна, наверное, с другим его перепутала. Есть похожее… которое называется Белое.
Вера почему-то все не уходила.
– А что здесь было раньше? Просто яма?
– Ну, не просто яма. Такая большая сухая котловина. Там лежали камни, покрытые лишайниками, и росли всякие кустики и маленькие деревца. Вот в самом низу, где теперь дно, росла веточка с розовыми душистыми цветами. Это такое растение, волчье лыко называется… – Танюша улыбнулась, вспоминая.
– И что, прямо раз и забил такой фонтан из-под земли?
– Не знаю. Я увидела, когда все уже покрылось водой, – честно ответила Танюша. – Но вода поднялась за одну ночь. Вечером ничего не было, а утром – озеро.
– Прикольно. – Вера задумалась и вдруг вскинула глаза на Танюшу. – Ой! Так ваш муж… он в нем утонул, да?!
– Думаю, тебя уже заждались. Иди.
Танюша быстро подняла остатки запаса мешков, помахала рукой и зашагала по тропе в противоположную от лагеря сторону. Вера озадаченно посмотрела ей вслед, а затем повернулась и медленно побрела назад, обдумывая услышанное. Танюша предполагала, что вериным приятелям, а в особенности приятельницам, скорее всего, скоро предстоит услышать занимательную историю о том, как у этой Татьяны утонул муж, отдыхая ночью в сухой яме, куда внезапно набралась вода. После чего она сошла с ума, поселилась на озере в палатке и с тех пор собирает тут мусор в память о нем. Танюше было немного совестно, что она сама подтолкнула девчонку к ложному выводу своими многозначительными недомолвками. Ладно, пусть уж будет так. Правду все равно не выразить. Зато, может быть, это придаст танюшиной фигуре драматический ореол, на который так падки юные девицы, и из уважения к нему они станут ответственнее относиться к Озеру. Ложь иногда бывает во благо.
Танюша спряталась в еловой чаще и осторожно выглянула из-за ветвей. Лепневой на тропинке уже не было. Тогда она вернулась назад, к мешкам, и принялась камуфлировать яму: собрала по окрестностям ветки, камни, сухой мох и художественно выложила все это на дне. Задача была в том, чтобы скрыть от взглядов потенциальных «бросателей мусора» любой намек на то, что в этой яме когда-то была/бывает помойка. Бросить мусор первым в «экологически чистую» яму морально тяжело. Разумеется, кто-то это всегда делает, иначе бы помойки не возникали. Но есть надежда, что этот свободный от моральных ограничений персонаж появится здесь не скоро. Все остальные способны быть только вторыми, третьими и десятыми негодяями. Для них-то и предназначалась натуралистичная икебана, которую Танюша, как магический оберег, создавала на месте кучи. Правда, замысел сильно портила шеренга черных мешков; они лучше любой ямы «легализуют» дальнейшее подкидывание мусора. Ну да ладно, хотя бы не в яму. Гм, а сделаем-ка так… Танюша развязала ближайший мешок, который был заполнен лишь наполовину, и гостеприимно раскрыла его ворот навстречу тропинке. Все-таки людям очень важно ощущать себя хорошими, повторила она любимое изречение. Если не совсем-совсем хорошими, то хотя бы чуть лучше, чем другие. Даже если отличие состоит лишь в том, что другие оставляют мусор там же, где ели, а ты, например, собрал его в пакет и выкинул в ближайшую яму. Или, например, если другие бросили его в яму, а ты потрудился сунуть в раскрытый мешок. Который, конечно же, не просто так стоит здесь – кто-то приготовил его для вывоза, ага… Да-да, мусор, конечно же, вывезут… какие-нибудь «зеленые» или гринпис… И хотя ты прекрасно знаешь, что лжешь себе, ты все равно почувствуешь себя лучше всех прочих свиней, если сунешь свой поганый мусор в мешок, а не бросишь рядом. И я использую свойство этой твоей поганой душонки. Я приманю тебя этим мешком, чтобы потом у меня было поменьше работы. Будь ты трижды проклят, и пусть будут трижды прокляты твои квадроциклы, и мангалы, и шашлыки, и курящие самки, которым почему-то при этом повезло в любви, и ваши детеныши, которые при этом почему-то не родились больными, хотя должны были родиться таковыми просто во имя справедливости… Уфф, Боже, что я несу. Прости меня, милый, ладно? Я правда больше так не буду. Если бы Ты был рядом, Ты бы просто так выразительно и грустно на меня посмотрел, и поток нечистот из моей души тотчас прекратился бы, даже не начавшись. Но Тебя нет… И знаешь, я вот что думаю: это очень хорошо, что существуют все эти мусорогенные шашлычники на квадроциклах с динамиками. Я злюсь на них, убираю за ними, и тем отвлекаюсь от мыслей – о Тебе и о себе. Нет, именно о себе; о Тебе-то я всегда думаю. Даже когда забываю, что думаю.
Танюша свернула в лес и кружным путем пошла на свою стоянку, чтобы больше никого и ничего не встретить – ни людей, ни мусора. Пришла она уже в сумерках. Не разводя костра, залезла в палатку, завернулась в спальник и тотчас уснула. На следующий день – это был понедельник – она первым делом пошла к бывшей куче. Она ожидала, что поверх завязанных мешков будет навалена свежая порция отходов: вечером мимо этого места должны были пройти несколько отъезжавших компаний. Но удивительно – свежего мусора не было, а от строя мешков осталось чуть более половины. «Неужели эта дура с розовой челкой и впрямь подбила парней вынести мешки?» – подумала Танюша, и сразу же строго осудила себя за «дуру». Она пошла дальше и скоро была на поляне, где вчера стоял эммин лагерь. Там было пусто и почти чисто (если не считать нескольких обугленных консервных банок, торчащих из потухшего пепла кострища). У бревна, на котором вчера сидел флегматичный Костик, торчал одинокий черный мешок. Ага, значит, они дотащили его сюда, а дальше не смогли. Танюша двинулась дальше по берегу, миновала еще пару пустых стоянок (взгляд сразу примечал антропогенные предметы, которые потом надо будет убрать) и добралась до места, где к озеру примыкала широкая лесная дорога. Как обычно, она была раскатана квадроциклами в грязь; на обочине валялась заляпанная серая канистра. Но впереди, приваленный к толстому стволу березы, стоял еще один черный мешок! Гм… Рядом лежала палка: видно, кто-то пытался тащить на ней мешок за спиной, как носили холщовые узелки герои сказочных иллюстраций. Но те нарисованные узелки ничего не весили, а мешок тянул, наверное, килограмма на три. Плюс к тому, с одного его бока уже опасно торчали острия стекол и куски металла, прорвавшие тонкий полиэтилен. Танюша подняла мешок, встряхнула, чтобы острые предметы немного поменяли свое положение и не так угрожали ее спине, а затем, подсунув под днище другой мешок, пустой, одела его поверх полного, как чехол. Прорежет – не прорежет? Хм, а что, если… Спасибо, Господи! Это, конечно, ты мне подложил. Она быстренько вернулась к канистре, вытащила ее из грязи и перенесла к мешку. Затем аккуратно привязала мешок за торчащие «ушки» к палке, а следом продела палку под ручкой канистры. Получилась нехитрая конструкция, призванная служить буфером между торчащими стеклами и ее спиной. Танюша присела, положила палку на плечо, нагнулась и медленно встала. Мешок с шуршанием пополз по палке вниз и стукнулся, ударившись о канистру. Да Танюши он не доехал. Она потопталась на месте, попробовала вес. Вроде нормально. Ну что ж, вперед. Она медленно заковыляла, стараясь ловить равновесие под маятникообразными покачиваниями мешка. Через триста метров ей встретился магазинный пакет с мусором – видать, вылетел у кого-то с багажника квадроцикла. Или сами бросили, свиньи, су… Все, молчу-молчу, прости. Просто поднимаю и иду. Чуть подальше показалась еще одна пара знакомых черных мешков. Между ними, как перекладина над воротами, лежала привязанная к узлам палка. «Однако, они их далеко дотащили. Интересно, кто именно?» Танюша взяла «квадроциклический» (вероятно) пакет и привязала его к палке перед собой. Он не сильно утяжелял ношу, однако мешал идти, болтаясь перед глазами. Однако вернуть на землю уже подобранный мусор было выше танюшиных сил. Она устало повлеклась дальше. В середине пути на обочине ее ждала новая одна «арка» из двух черных мешков и палки. В сторонке валялся одинокий порванный мешок: из него уже начал вываливаться мусор. Очевидно, носильщики не догадались взять с собой запас мешков под аварийные чехлы. Но то, что эти носильщики существовали, да еще в таком количестве – это само по себе было чудом. Танюша не изумлялась лишь потому, что не было сил. Присев по пути несколько раз отдохнуть, отдавив палкой плечи до синяков – она перекладывала ее то на одну, то на другую сторону – Танюша, наконец, добралась до станции. Сначала за деревьями показалась кружевная линия ограды железнодорожного перрона. За ней угадывались крыши станционных построек. Сам поселок стоял в стороне от станции и не был виден за лесом, но его мусорное влияние уже ощущалось: вдоль дороги валялись увязанные пакеты и рассыпанная упаковка, в кустах виднелись стыдливо прикрытые ветками кучи. Танюша дошла до перрона. В середине дня по будням здесь было пусто: в расписании электричек в это время зиял огромный перерыв. Чуть в стороне от платформы, под официозного вида табличкой «Береги лес от пожара!» кособочился ржавый контейнер. Он был заполнен наполовину, и от этого тем более странно выглядел мусор, ровным слоем покрывавший площадку вокруг. Танюша, покачиваясь под тяжестью мешков, подошла и заглянула внутрь. То, что она увидела, было невероятно: поверх мусорного хаоса, подобно толстым черным гусеницам, покоились еще два вчерашних мешка! Рядом торчала палка: носильщики не подумали, что это ценность, и швырнули ее в контейнер вместе с мусором. Их можно понять, решила Танюша. Небось, к этом моменту они уже всей душой возненавидели и мешки, и свое обещание, и ту вонючую экологистку с ее мужем-утопленником, о котором вчера красочно рассказывала Вера Лепнева. Однако же они донесли, не бросили. Может, это были очкастый Воронков и долговязый Василий? Короче, спасибо вам, ребята. И тебе, Лепнева, тоже спасибо. Оказывается, качественно сложенные легенды умеют творить чудеса.
Танюша стащила с палки мешки и канистру и покидала их в контейнер. Это был ее 287-й мешок с начала сезона. А до конца сезона оставалось еще 74 мешка, хотя точного числа она, понятно, еще не знала. И она собирала, увязывала и относила их на станцию до глубокой осени. Но вот что интересно: из бывшей кучи за детским лагерем ей больше ничего не пришлось доставать. Потому что больше никто и ничего не пожелал в нее кинуть! Информация о ней как о мусорной яме навсегда стерлась из памяти посетителей Озера. В качестве обычного углубления в земле она дожила до зимы, и была укутана снегом. Когда весной снег сошел, оказалось, что уложенные Танюшей кусочки мха ожили. А вскоре посреди моховой мозаики вытянулась к солнцу тоненькая веточка, и на ней распустились душистые розовые цветы.
Глава 5. Конфеты
На бревне у тлеющего утреннего костра сидел Ион и наощупь, без зеркала, скреб подбородок дешевым бритвенным станком. Танюша, стоя у своего полусобранного рюкзака и украдкой глядя на него, думала о том, что в этот момент он вряд ли смог бы выглядеть брутальней, даже если бы брился не станком, а топором, как в рекламе. Ион скосил глаза и поймал ее взгляд. А так как он терпеть не мог выглядеть брутальным и вообще сколько-нибудь значительным, то мгновенно скорчил потешную гримасу и сдавленно прохрипел:
– Только бы не нанести себе сорок восемь фатальных ножевых ранений…
Стоявшие рядом прыснули от смеха.
– Ионыч, а ты мылить рожу не пробовал? – хихикнул Игорек. – Есть такое свежее изобретение человечества – с мылом бриться. Или у вас в лесу еще не слыхали?
– Ой, так можно было, да? А у меня и мыла-то нет.
– У меня тоже нет, ха-ха. Я вообще в походе не бреюсь. Попроси у девчонок. Может, пожертвуют.
– Вы чего, какое мыло! Танька не позволит. Это ж неэкологично. Мыло – это химия. Природе – страшный вред. – Мишаня ввел в комедию нового персонажа и сам первый захохотал своей находке.
– Танюш, то есть мыться тоже нельзя? – обрадовано подхватил Серега.
По утрам он уныло себя чувствовал, и был не прочь посмеяться.
– Мыться можно, но специальными экологически безвредными средствами. Такие продаются, – сказала Оля.
Ей и самой было смешно, но скрывать истину она не имела права.
– Погоди, Танюш. А вот то, что это средство производится в пластиковом флаконе, это как? – настаивал, хохоча, Мишаня. – Это значит, во-первых, вред от его производства. Во-вторых, вред от его утилизации. Причем неважно, будет он гнить на свалке или типа перерабатываться. Потому что на типа переработку понадобится электроэнергия. Как, кстати, и на производство. Короче, как ни крути, а все некошерно получается!
Мишаня упорно желал иметь в оппонентах Танюшу, хотя вовсе не она предложила идею «экологичного средства». Петя тоже решил внести свою лепту.
– Таня, а я вот давно хотел тебя спросить. Так как ты все за экологию выступаешь. Вот как же так получается – ты же зубы чистишь! И сплевываешь пасту на снег. Как можно? Она же тоже из химии.
– Так, хватит, отстаньте от человека. – Разумная Оля сочла, что на сегодня веселых избиений Танюши уже достаточно. Хотя, вроде бы, сама избиваемая была не против. Во всяком случае, незаметно было, что она обижалась. – Чёт я не вижу, чтобы все были собраны.
– Я жду, пока мне тент отдадут, – оправдывался Петя. – Мне только его приторочить осталось.
– Я тоже почти готов! …И все-таки, как ты объяснишь это противоречие? – уже тише спросил Мишаня, когда Оля отошла.
Танюша подняла с земли гремящий мешочек с банками – он снова был маленьким, потому что большая часть теперь ездила в рюкзаке Иона – и метнула на его хозяина робкий взгляд, словно ища поддержки. Ион виновато улыбнулся в ответ – мол, прости, не думал, что шутки перекинутся на тебя.
– Никак, – неожиданно сухо ответила она.
– То есть как – никак? Тебе что, все равно на природу? – притворно возмутился Мишаня и оглядел всех, призывая продолжить любимый аттракцион. – Ты ли это, Танюша? Я тебя не узнаю.
– Я никак не могу объяснить это противоречие. Я чищу зубы и сплевываю на снег. А паста – это химия. Я виновна и меня нужно покарать.
– Погоди-погоди, Татьяна! – не удержался Серега. – То есть ты признаешь, что, гм, твои действия не совсем соответствуют твоим декларациям?
– Таня, ты ранишь нас в самое сердце! – воскликнул Игорек, переглянувшись с Серегой. – Все эти годы мы считали тебя нашей честью и совестью. А оказывается, это был обман и лицемерие?
– Увы, так оно всегда и бывает, – ухмыльнулся Мишаня.
– Я виновна и меня нужно расстрелять, – повторила Танюша, не сводя глаз с клапана своего рюкзака.
– Нет, ты скажи, так это был обман?
– Ты ответь на вопрос конкретно!
Танюша отказывалась следовать заданному направлению, и это лишало шутку смысла.
– Нет, Танюша, расстреливать мы тебя не будем. Это тоже неэкологично. На тебе слишком много пластика и капрона. Куда это девать?
Аттракцион закончился. Туристы поочередно вскидывали на спины рюкзаки (уже изрядно полегчавшие к концу похода) и выходили на лыжню.
– Ионыч, ты замыкаешь?
– Виноват, замешкался. Я догоню!
– Давай догоняй, а то кто нам тропить будет, – уважительно усмехнулся Серега.
Танюша очень хотелось хоть на минутку побыть с ним вдвоем – просто поймать его добрый взгляд, услышать любое слово, обращенное именно к ней – но было стыдно показаться навязчивой. Она сделала вид, что осталась лишь для того, чтобы закидать костер снегом – еще одно действие, которое их руководитель считал в условиях зимы полным абсурдом («оно не разгорится, я тебе отвечаю!»). Танюша принялась отламывать кусочки слежавшегося снега под ногами и метать их в кострище; угли шипели, мгновенно покрывались мокрой пленкой и испускали облачка пара. Ион, заметив ее возню, отломил сразу огромный кусок наста и накрыл им весь костер. Шипение захлебнулось. Костер умер.
– Ребята вот говорят, что это неправильно. Вдруг, мол, после нас придет какой-нибудь замерзающий турист, и этот костер его спасет. Точнее, уже не спасет… – Она искательно улыбнулась. – Но я не могу, у меня прямо пунктик – что надо костер обязательно залить.
Ион улыбнулся с легкой укоризной – мол, если сомневаешься, то зачем делаешь? – но ничего не сказал, а вместо этого залез в карман пуховки и извлек шоколадную конфету.
– Вот тебе за все твои страдания-за-правду, – торжественно объявил он.
– Ого, это же со вчерашнего ужина! Ты ее не съел? – Танюшины руки против воли потянулись в конфете. – Ты, похоже, вообще конфет не ешь. Постоянно всем раздаешь.
– Не люблю сладкое. Мне бы лучше что-нибудь погорчее и повреднее, хе-хе.
Танюша подумала, что вообще ни разу не видела, чтобы он ел что-то вкусное. Печенье, пряники, кусочки сыра или колбасы – все под благовидными предлогами и при неизменном хихиканье скармливалось девчонкам и иным страждущим. При том, что на словах Ион был страсть какой едок. Приближение обеда он приветствовал радостными восклицаниями, как это было принято среди вечно голодных мужчин; в упоении комментировал дележку; неустанно намекал, что ради сала готов душу продать и т.п. Но когда доходило до дела, это сало каким-то волшебным образом перекочевывало в миску к Даниле, который не просто говорил, но впрямь готов был многое отдать ради него. А в миске у Иона, который только что за компанию со всеми опасался, что ему не хватит («о боже, боже, не-ет!»), в итоге оказывалось каши на донышке, и он вовсе не тянулся за добавкой, хотя можно было. Словом, он ел как птичка, но почему-то старался, чтобы этого никто не заметил.
Танюша развернула конфету. Обертка пахла табаком, как, должно быть, все содержимое его карманов. Она собралась посмаковать наслаждение – и шоколадом, и разговором с милым человеком – но Ион прервал ее самым неожиданным образом.
– Гм… – Он вздохнул и посмотрел куда вбок, потом под ноги, а потом снова на Танюшу. – Танюшечка… Если ты сейчас не уйдешь, то я не выдержу, и мне придется сделать свои дела прямо у тебя на глазах. А это не очень эстетично, хе-хе…
Танюша застыла с открытым ртом, мгновенно перестав жевать. В следующую секунду, бормоча какие-то извинения, на ходу перемещая фантик в карман, а рюкзак – на плечи, она со всех ног бросилась прочь.
– Да ты так не торопись, полминуты я еще потерплю! – со смехом неслось ей вслед.
«Боже, какая же я дура, какая же я дура, какая же я дура. Какой страшный стыд, какой страшный стыд, какой страшный стыд. Это конец всему, конец всему, конец всему!»
Она летела так быстро, что за пару мину настигла группу. Сама того не заметив, она обогнала товарищей по целине и побежала вперед тропить.
– Танюх, ты чего это? – раздался сзади удивленный голос Игорька. – Замерзла, что ли?
Танюша пылала в адском огне стыда и не чувствовала усталости. На какое-то время группа во главе с Игорьком даже отстала от нее, что потом сделалось новым предметом шуток. Через десять минут справа заскрипел снег, и из-за плеча появился Ион – в неизменной легкой ветровке, с шапкой, сдвинутой на затылок, с нависающей над головой гигантской тушей рюкзака и с довольной улыбкой.
– Э-э… культурные табу, это, конечно, вещь хорошая. И приносить им в жертву свое душевное здоровье все-таки не надо.
Он ласково подмигнул. Танюша густо покраснела, но шага не сбавила.
– Танюш, пусти меня вперед, а?.. – Ион сделал комично-жалобное лицо. – Ты круто тропишь, лучше всех, честно. Но меня Серега заругает. Он же меня за что кормит – чтоб я тропил, понимаешь?
Танюша остановилась, как вкопанная. Снова она пошла лишь тогда, когда лыжи Игорька недовольно наступили ей на задники. А Ион тем временем уходил вперед, обратив к группе свой традиционный в этом походе вид: вид задней стороны своего рюкзака.
– Потропила – отдохни, – устало пробурчал Игорек.
Танюша послушно шагнула в сторону, и мимо нее караваном проехали качающиеся рюкзаки на тонких ножках – Игорь, Серега, Петя, Ксеня, Оля, Мишаня, Данила. Танюша пристроилась в хвосте и заскользила по утоптанной лыжне. «Уфф, все хорошо, – сказала себе она. – Он не обиделся. Он не считает меня дурой. Все хорошо, все хорошо, все хорошо». А потом, когда время прошло и страх улегся, она подумала, что как это все-таки здорово, что в нем есть что-то человеческое, а не только ангельское.
…
О продолжении ионовых «гастролей» первым заговорил Серега, предварительно посовещавшись с Игорьком и Мишаней. Впереди предстояло еще семь перевалов и одна вершина (точнее, круглый белый увал, на фотографии похожий на пирожное безе, но все же). Снега в лесу навалило метра два, тропежка была по колено. Но благодаря наличию впереди группы «летающего Ионыча» ни Серега, ни Игорек, ни остальные почти не испытали ее на себе. Обычно Серега устанавливал очередность: если тропежка легкая, то передний сменяется раз в десять минут, если трудная, то счет идет на шаги и ранжируется по гендерному признаку – мужики тропят по сто шагов, девчонки по пятьдесят. В этом есть свое удовольствие: протропил, истек потом и стонами, упал на бок и смотришь, как мимо тебя проплывают будущие страдальцы. Поднимаешься, встаешь в конец колонны и некоторое время пожинаешь плоды: медленно едешь по хорошей лыжне, укатанной другими. Но постепенно, по мере того, как сокращается число лыжников впереди, колея становится все хуже. Ты то и дело обгоняешь сменившихся тропильщиков, красных от натуги и тяжело дышаших; теперь их черед отдыхать и наслаждаться, а твой черед – тоскливо считать, сколько рюкзаков осталось между тобой и целиной. Вот сменился предпоследний… Три, два, один, пуск! И снова ты одинок перед бескрайней белой равниной, и снова твои лыжи вгрызаются в неподатливый, словно густой цемент, снег. И как эти лоси ухитрялись так быстро идти, недоумеваешь ты на товарищей. Но позади – их глаза и уши, и нельзя ударить в грязь (точнее, в снег) лицом. И ты вкладываешь в эти сто/пятьдесят шагов (еще ведь надо, чтоб они были широкими, не халтурными!) все свои оставшиеся силы. Глаза вылезают из орбит, ты потеешь, как лошадь, твоя одежда становится насквозь мокрой, и ты заранее страдаешь от грядущего замерзания, хотя пока что тебе жарко. Ты стонешь в надежде, что задние не услышат. А если услышат, то оно и к лучшему: может, оценят твои усилия, а то и пожалеют.
– Ладно, это, там, хватит! – слышится серегин голос из-за спин. – Кончай геройствовать. Уступи другим. Скорость падает!
Конечно, после этого ты проползешь еще пару метров, причем с удвоенным рвением – потому что знаешь, что это уже долгожданный финал. Останавливаться сразу – не по-мужски, даже если ты Оля, Ксеня или Танюша. Ты должен показать, что вообще-то рвешься в бой, и только проклятые серегины правила удерживают тебя от самопожертвования. Лишь тогда, когда все требования этикета соблюдены, ты счастливо отшагиваешь вбок.
С такими трудностями скорость группы не превышает два километра в час. А это значит, что все перечисленные в маршрутной книжке «технические препятствия» приходится сразу перечеркнуть. Ну что поделаешь – снег! Выпал и спутал все наши планы. Серега и Игорек скрипят зубами, Данила сопит, Оля хмурится, и лишь Танюша втайне радуется, что никаких ужасных перевалов не будет. Они обойдут горный массив по долинам рек, и все.
Все это должно было случиться, но не случилось. Потому что вместе со снегом группе выпал Ион. Серега так и не понял, как это ему удавалось – он умел чуть ли не пролетать над снежной поверхностью, едва касаясь, но вместе с тем качественно уминая ее для других.
– Чувак, у тебя в роду птицы были? – кричал он не то в шутку, не то всерьез, пытаясь догнать ионов рюкзак.
– Разве что динозавры, – ухмылялся Ион из-за плеча.
Они шли так, как будто не было ни то что экстремального снегопада, но даже лесного бездорожья: степенно катились друг за дружкой, словно по укатанной трассе на лыжном стадионе. И нитка маршрута, которая даже дома, в тепле, казалась Сереге чересчур самонадеянной («гм, Игорюха, вот уж не знаю, пройдем ли… чёт я правда размахнулся не по-детски»), вдруг начала разматываться день за днем, обретая реальность. Мимо проносились перевалы, вершины, долины, реки – так, будто группа не пробивалась сквозь снега и буреломы, а летела над картой. Сереге оставалось лишь удивленно приподнимать брови, отмечая очередные крестики.
– Народ, идем точно по графику, как не трудно в это поверить, – смеялся он. – Если начнем опережать, придется нашего рулевого связать. Потому что билеты домой на пораньше перенести вряд ли получится…
– Чего связывать? Давайте все к нему привяжемся, пусть везет, – хохотал Мишаня. – И вообще, грех такой энергии пропадать. Ионыч, ты готов электричество на ходу вырабатывать для фонариков?
– Ионище, ты нам должен компенсацию! Да-да, не прячься. Мы с девчонками запланировали в этом походе похудеть. Я на три кило, Ольчик на два, Таня… Танюшка, ты на сколько похудеть хотела?.. Молчит, стесняется. Но я знаю, она тоже на два хотела. А ты пришел и все порушил! – Ксеня, заливаясь счастливым смехом, пыталась попасть в Иона снежком, а он, строя уморительные гримасы, уворачивался и прыгал в разные стороны. – Вот тебе, вот, получай! Как мы теперь похудеем, если ты нам тропить не даешь? Все себе забрал, подлюга.
– А вы меня догоняйте, девчонки, вот и похудеете! – отвечал Ион, прячась за широкой спиной Данилы.
– Сейчас мы тебя так догоним! – вопила Оля, и они вместе с Ксеней, добежав, роняли его наземь и наваливались сверху. – А-а-а! О-о-ой!
Летели во все стороны снег и смех, бесформенная куча из Иона и девчонок каталась туда-сюда, зрители одобрительно поддакивали, и даже Серега, не выдержав, начинал хохотать, обнажая зубы с серебряными коронками.
– Да блин, девки, выпустите вы его… Уморите же от любви…
Танюша и смеялась, и плакала, и рвалась туда же, в кучу, но все же стояла на месте, боясь показаться неуместной. Наконец, пленник был освобожден; охая и отряхиваясь от снега, он шарил в поисках своей шапки и вдруг встретился с Танюшей взглядом. И сразу вместо безмятежного веселья появилась виноватая улыбка: мол, прости дурака – заигрался. Танюша поспешила засмеяться в ответ – что ты, что ты, веселись, милый, пусть тебе будет хорошо!
– Ион Криштяну был затоптан влюбленными в него женщинами. Какая страшная смерть! – декламировал Петя, и Танюшу больно резануло в груди.
«Нет, нет, невозможно. Они не могут быть в него влюблены. Это я влюблена, я – влюбленная женщина…»
– Одной влюбленной не хватает, – сказал Ион, глядя на Танюшу и отдуваясь. – Вот если бы еще и она навалилась, тогда точно помер бы. Она меня пожалела, а значит – больше всех влюблена. Вот ей за это…
Из кармана ветровки извлеклась очередная мятая конфета с табачным запахом. Рука Иона картинно поднесла конфету Танюше, и та взяла ее своей дрожащей рукой. Все вышло так ладно и красиво, что все снова одобрительно загудели, будто аплодируя удачной пьесе. Никто и не догадался, что у Танюши испарина выступила на спине, и она едва устояла на ногах от дрожи.
На обеде накануне того дня, когда Ион должен был повернуть назад, Серега долго о чем-то совещался с Игорьком и Олей. Она была завхозом группы, так что выглядело это, как переговоры командного состава.
– Не нравится мне это, – громко сказал Мишаня, чтобы участники совещания его услышали. – Что это они там с начпродом перетирают? Небось, пайки урезать хотят. Эй там, у меня и так штаны падают!
Наконец, совещание закончилось. Руководящая тройка вернулась на свои места на выложенных кружком рюкзаках. Посередине круга на двух седушках красовался самый желанный в снежных лесах натюрморт: поделенный и разложенный по порциям перекус. Орешки, сало, конфеты приветливо выглядывали из мисок. А поодаль, словно новобранцы, выстроились рядком разномастные кружки: они ждали, когда в каждую из них плеснется немного живительного горячего чая из термосов. Руководство расселось, и это было сигналом к разбору мисок.
– Меняю три конфеты на сухарик! – возвестил Ион, ковыряясь в яствах своими длинными и тонкими, как пинцет, закопченными пальцами.
– Демпингуешь! – с деланным возмущением отозвался Мишаня. – При таких убийственных котировках я останусь без лишних сухарей. А раньше Танюшка мне за одну конфету три давала!
– Хочешь, так отдам сухарик? – смеялась Танюша, протягивая Иону маленький квадратик сушеного хлеба.
– Ты вроде сало не любишь? – с надеждой потянулся к Иону Данила. – Готов отдать два сухаря…
– Ничего себе предложения! Сало – задаром. Ионыч, не соглашайся, это разводка! – кричал развеселившийся Петя. – Я тебя спасу от этих коварных проходимцев. Даю тебе за сало три сухаря!
– Три сухаря и две черносливины, уж если на то пошло! – подхватила Ксеня.
– Ребят, ребят, не ссорьтесь, всем достанется, – довольно хихикал Ион, доставая из кармана ножик.
Шматок сала быстро разлетелся по трем страждущим мискам. Можно было не сомневаться, что продавец «забудет» забрать положенную ему плату из сухарей, а покупатели не станут напоминать. Игорьку и Сереге тоже хотелось поучаствовать в этом шутливом торге (тем более, что результаты выходили вполне существенные и сытные), но серьезность момента мешала. Ни он, ни Игорек пока не приступали к еде, желая прежде решить важный организационный вопрос.
– Ионыч…
– Ты опоздал, он уже мне обещал сухари! – не унимался Мишаня.
– Миш, спокойно. Ионыч, у нас к тебе разговор есть.
Все разом замолчали и принялись сосредоточенно жевать. Разговор назревал давно: собственно, с того момента, когда вдруг до всех дошло, что три дня ионовой лоцманской сессии – это не вечность, и скоро они кончатся. И тогда Серега либо с сожалением пожмет Иону руку, хлопнет по плечу, и тот повернет назад, либо… а вдруг они что-нибудь придумают, а? Ведь нельзя же, блин, вот так просто… Каждый по-своему, но все понимали, что благодаря Иону поход обрел какое-то удивительное новое качество, которого раньше не было никогда. И дело было не только в скорости. Утратить это качество было страшно грустно. Все напряженно ждали, что скажет руководитель.
– Короче. Мы тут посовещались… Вобщем, ты нам скажи – ты реально назад хочешь? А то ты вроде говорил, что без леса жить не можешь, то да се.
Ион смущенно улыбнулся, перебирая пальцами орешки, но промолчал.
– Вобщем, так. Если ты правда готов с нами дальше идти, то мы – Серега посмотрел на Игорька, – мы только «за». Чего уж говорить – мы выдерживаем график только благодаря тебе. Если бы ты, хм, у нас трактором не работал (слушатели сдержанно засмеялись), то шли бы мы сейчас ровно в два раза медленнее. А значит, не было бы у нас ни Каменного, ни Куропачьего, ни Оленьего, ни Найродыма. И брели бы мы печально где-нибудь низами, по руслу Прохоровки, и было бы нам мучительно больно оттого, что мы опять обломались, и не засчитают нам «тройку».
