Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2
Обычно, если домой возвращалась «парочка», (как правило, кто – то из них проживал в этом доме), то они прятались в тамбуре, между этими нераскрывающимися половинками дверей. Можно было там целоваться. Но мы с Виктором не целовались, хотя я его не раз провоцировала на эти подвиги. Он говорил, что боится перешагнуть грань, которая нас разделяла до сих пор и ограничивала только письмами и платонической любовью. Он говорил, что боится потерять голову до такой степени, что допустит ошибку в наших отношениях, и потеряет меня, как свою первую любовь – Надю.
Тем не мене, дома он рассказал, что влюбился, рассказал обо мне, и о том, что хочет жениться, но не решается сделать мне предложение.
Однажды к нам в воскресенье домой пришел отец Виктора. Он пришел один. Познакомившись с моим отцом, он, от лица Виктора повёл речь о желаемой женитьбе. Папа позвал меня. Я сказала, что не собираюсь замуж, что я не люблю Виктора, а между нами – только дружба…
Я не знаю, что отец рассказал Виктору, но только до меня дошли слухи, что Виктор крепко напился после разговора с отцом…
Я написала Виктору письмо с упрёками о решении, которого мы не принимали…
20 МАРТА
ЗДРАВСТВУЙ, ИРА!!!!
Писать мне тебе нечего, твоё письмо всё сказало мне. Дело не в моих и твоих родителях, не в сплетнях, а в том, что ты ничего не имеешь ко мне, и неумело находишь причины конца нашим отношениям. Я бы только попросил своё мнение о моих родителях оставить при себе и не пытаться убедить меня в том, что они хуже тебя. Тебе на это никто не давал права. Я знаю своих родителей, знаю, что они никогда себе этого не позволят, пусть они и не интеллигенты, а простые рабочие. Называть меня сплетником я никому не позволю.
Наша семья не заслуживает такого мнения. А, если ты одна, да твой папа и бабушка так думают, то это ещё не вся Шатура. Если ты не имеешь своего мнения, а только мнение папы, да бабушки, так вот тебе мой совет. Тебе же с ними жить, так ты и ищи того, кто достоин их, кто не пьёт, не курит, кто ходит на задних лапках перед тобой и умиленно поглядывает на тебя, а в особенности на папу и бабушку, чтобы завоевать их расположение. А, если завоюет их, то пусть считает, что и ты завоёвана.
А ты груба, со слабым умишком, да к тому же, мы, горькие пьяницы обойдёмся и без этого. Жить-то придётся мне, и плевать я хотел на все сплетни. Я ещё сумею постоять за себя. Я приеду в пятницу и постараюсь узнать всю правду. Если это действительно, правда, то я скажу своим родителям веское слово. Если же нет, то я возненавижу тебя и постараюсь не оставить этого без ответа. И грош тебе цена, если ты ради сплетен готова идти на всё. Это показывает твою мелочную душонку. Тоже мне, идеал, только идеал, не стоит оскорблять.
Прости за нескромность, но я глубоко возмущён твоим бездушием, и как ты говоришь, мещанством. Переубеждать я тебя не собираюсь, ты давно выросла из этого возраста. Только неприятно, что я мог ошибиться в тебе. На этом надо поставить точку. Ответа можешь не писать, я не желаю больше читать таких писем, где моих родителей и меня пытаются уничтожить и поставить в нелепое положение.
Советую тебе не приезжать 27-го, это будет иметь плохие последствия, если ты хочешь.
До свидания! Передавай в последний раз горячий студенческий привет Вале.
19 ОКТЯБРЯ
Guten tag meine libe Madchen!
Или, что вам будет угодно, а, если проще, то
Ира, здравствуй!
Тысячу приветов я преподношу своей «невесте», и один из них мой – твоего «жениха» Витяя.
Ну что, довольна? То, что же. Я, ведь такой. Вот взял и написал тебе письмо, невзирая на последствия.
Хочешь плачь, хочешь радуйся, а отвечать мне придётся.
А скажи, Ира, силён я в знании немецкого языка? Во! Гордись своим Виктором. Ну да ладно, шутки в сторону. Давай-ка напишу я тебе что-нибудь существенное. Вот сейчас подумаю немножко и готово. Ведь, хорошо писать, когда следуешь взаимному влечению. А наши с тобой отношения – тёмный лес.
Не знаю только, почему ты до сих пор помнишь обо мне, и почему я не поставлю точку на наших отношениях, и почему-то иногда вспоминаю эту противную девчонку Иру Степанову, которая в Шатуре имеет очень громкую репутацию, и все молодые люди Шатуры имели с ней кое-какие отношения. Не пугайся, не хватайся за голову, а радуйся. Если я не забыл о тебе, пройдя все невзгоды и невыгоды, то это значит, что дальнейшего бояться нечего.
Пока же я не считаю тебя пустой девчонкой, мне всё время кажется, что за излишней болтливостью, лёгкостью поведения, кроется что-то хорошее. А вот что, я пока не замечаю.
Ты меня, Ира, пожалуйста, не ругай за нелестные эпитеты по твоему адресу. Ведь, пока мы с тобой разговариваем так, чтобы унизить друг друга, чтобы сделать одного глупее другого, чтобы вывести из себя одного из нас глупыми замечаниями. Скажешь не так? И пока никто из нас не берёт верха. И я думаю, что в наших отношениях будет перелом, если кто-то из нас окажется впереди.
Мы иногда вырываемся вперёд. Ты, например, успехами у молодых людей, а я у водки. Только здесь есть две существенные разницы. Молодые люди бросают тебя, а я сам бросаю пить водку. Скажешь – не тактично? Конечно. В этом-то и вся суть дела, а мне приходится радоваться и ублажать твоё отвергнутое сердце. Интересно, правда? Ведь, я до этого сам дошел, а ты говоришь…
Ну, если тебя ещё удивить, видавшая виды девчонка? Хочешь, я даже буду просить у тебя совета. Скажи, куда мне ехать на работу. Я назову тебе несколько мест: Куйбышев, Сталинград, Новосибирск, Ташкент, Сахалин, Сочи, Москва.
Только в Москве с небольшим окладом 900–1100 р. Разве хватит такому горькому пьянице, как мне? И ещё об одном прошу. Как только прочитаешь мои письма, немедленно сжигай. А то взяла привычку показывать их, даже в Шатуре, что унижает не только меня, но в какой-то мере и тебя. Если я узнаю что-нибудь об этом, то пеняй на себя. Я буду беспощаден. Передавай мой привет Вале.
До свидания – ВИКТОР.
Странно, но нашла не отосланное одно письмо, написанное Виктору. Привожу его здесь полностью.
ВИКТОР, ЗДРАВСТВУЙ!
Получила твоё третье письмо. Кстати, в конверт вкладываю 20 копеек за напрасно исписанную бумагу.
Куда же посоветовать тебе ехать на работу? Выбирай сам.
А я бы поехала с удовольствием:
В Сочи – курорт, юг, природа, море солнца и солнце в море, или —
В Куйбышев – уютный город на Волге. Волга – моя родина, или —
В Сталинград – красавиц город – герой. Старинный, суровый закалённый, или —
В Ташкент – город хлебный, фрукты, яблоки, виноград, вина, персики, арбузы, дыни, или – на Сахалин – широкий простор для идей, мыслей – тайга, неизвестный край суровых приключений, фантазия, дворцы строить в тайге – мечта… дело… потом лауреат. Разве плохо? или —
В Новосибирск – то же самое.
А Москва – это знаешь, тёпленькое местечко для трусов, папенькиных сыночков.
А лично я, несмотря на то, что мне обеспечено место после техникума в Шатуре, поеду на Ангарскую ГЭС.
У нас, вероятно, весь выпуск поедет. Вместе учились, вместе дружили, вместе будем жить и работать, снова учиться. А учиться в институте я буду обязательно.
Ты прекрасно знаешь, что я упрямая. А я считаю, что упрямство сильнее настойчивости. И раз я решила, значит, добьюсь своего.
Так что, можешь не хвалиться своим инженерским дипломом. Будет он и у меня. Только сначала поработаю так, чтобы мне не стыдно было перед Родиной за свою комсомольскую совесть. Понимаешь? И сама, без колебаний поеду на самую большую и молодую стройку, а не стану втираться в тёпленькое местечко в Москве или Шатуре.
О, Виктор! Я вижу, ты не только заставил меня дать совет, но и разглагольствовать на целых двух листах.
Я тебя уже просила, Виктор, не писать мне больше про любовь. Ты прекрасно знаешь, что по-твоему не будет. Твоя глупая выходка со сватовством, когда ты своего отца послал к моей мачехе с объяснениями мне в любви – ничего не дала.
Говорят о нашей свадьбе? Я знаю, что у нас в Шатуре не верят, что я откажусь от такой партии – только что кончивший институт инженер, молодой, красивый, покоритель сердец. За тобой бегают многие девчата. А я считаю низостью за кем-нибудь бегать. За это я и тебя не уважаю.
У нас в Шатуре странным кажется то, что я отказалась от твоего предложения, но пойми, ведь, я не люблю тебя. Зачем обманывать? Я вообще в Шатуре, да и в Орехове, да и раньше в Москве – ни с кем не дружила, и не дружу лишь потому, что не хочу дружить с ребятами не настоящей дружбой.
Я признаю товарищеские отношения, или товарищескую дружбу. Но большего я не хочу, потому что мне никто не нравится, а обманывать, или, как ты выражаешься, играть в любовь – я не желаю. Зачем я буду обманывать человека, если он мне не нравится?
Ну ладно, надеюсь, тебе уже достаточно известны мои взгляды, и ты больше не будешь вынуждать меня затрагивать этот вопрос. Ясно?
С приветом – СТЕПАНОВА ИРА.
ИРА, ЗДРАВСТВУЙ!
Обиделась. Что-то тебе этого не подходит. Не будь принципиальной. На мои глупости отвечай тем же. А то мне кажется, что ты остаёшься в дураках, а это не в твоих правилах. Ведь, так, кажется? Где же у тебя Чувство корректности, где женское самолюбие. Ведь, в первом письме я именно на это и ударял. Мне хотелось получить, хотя и не лестную для меня, небольшую весточку от тебя.
Но, оказывается, твои дела для меня закрыты, и больше твоё воображение не волнует тебя, так же как и мои, надо признаться, глупые пошлости.
Ну, что же, поделом мне. Но всё-таки я решил ещё раз напомнить о своём существовании. Ведь, чертовски хочется получать письма, а от тебя, сама наивность, особенно.
Ну, поругай меня, назови никчёмным болваном, но не лишай меня удовольствия читать твои письма, по которым (надо отдать справедливость), ты большая мастерица. Здесь я говорю без всякого подвоха, и ты вправе этим гордиться. Так неужели ты не внемлешь моим мольбам. Это было бы очень жестоко с твоей стороны, и клянусь всеми чертями на свете, ты потеряешь вернейшего и преданного друга в моём лице. А тебе, наверное, этого не хочется, так как и мне.
Несмотря на всё твое сумасбродное поведение, невнимание к моей личности, несмотря на все твои нападки, я уважаю тебя. А это мне кажется очень много. Вот теперь и посуди сама, почему я так тщетно, но терпеливо взываю к твоей милости. Если и это не поможет – значит ты чёрствый эгоистичный человек.
Какие мне только глупости не лезут в голову. Сначала я хотел написать письмо в стихах, потом на немецком языке, и в конце концов ни то, ни другое. Ведь своим русским языком, русской прозой можно выразить гораздо больше и интересней. Правда, и стихами можно очень много сказать, и я не спорю, что это красиво. Но я, ведь, не Пушкин и не Байрон, и, наверное, не влюблённый романтик.
Естественно, грош цена моим стремлениям и хотениям. Но я родственен с этими людьми, хотя бы тем, что у нас одно начало. Правда, обезьяны и те, наверное, имели больше чувств и этикета, чем «шибко грамотный человек», как я, к тому же кандидат в инженеры. Правда, инженерский диплом ещё не светит мне своим золотистым гербом, но, если мне сейчас взяться за ум, то пожалуй, толк будет.
Да, я, ведь, у тебя просил совета. К перечню мест я могу добавить ещё несколько. Как то: Рошаль, Орёл, Минск, Ленинград, Лисичанск (у Азовского моря).
Жаль, Ирочка, что бумага кончается. У меня сегодня очень благодушное настроение, и я бы мог тебе ещё много тёплых слов написать. Поберегу их до следующего раза, если представится такой случай. Передавай привет Вале и поздравь её с праздником от меня. До свидания, Ирина Владимировна.
Жму твою мужественную лапу – ВИКТОР.
ХА, НЕ СМЕ – ШНО!
Как же, Ира, тебе не ай-ай-ай! Ну пусть ты меня ненавидишь, презираешь. Но всё – же долг вежливости остаётся долгом. Неужели у таких почтенных, культурных родителей выросла такая дочь, которая забывает об этом.
Ну, теперь – ЗДРАВСТВУЙ!
Итак, что же я тебе хотел сказать. Всё, что нужно было – уже сказано. Возвращаться к старому – это значит, к новым унижениям, ругани, а это, действительно, не в моих интересах.
Твоё предупреждение немного запоздало. Я кажется, кое-что уже успел рассказать Шарковой. Но это было неумышленно, а в минуту взаимной откровенности, хотя сейчас я об этом жалею. Но, что было, то прошло. Как мне известно, ты тоже не отличалась изысканным молчанием. Правда, многого о нашем знакомстве не расскажешь, и я это только приветствую.
А насчёт Валиного мнения, и что до него тебе нет никакого дела – не правда. Если вы настоящие подруги, и как ты говорила, у меня перед ней нет секретов, то ты обязана и должна знать её мнение. Более того, ты так или иначе прислушиваешься к её советам в минуты душевного колебания. А уж, насчёт мнения, тем более. Каждое новое знакомство – твоё мнение, каждый новый разрыв – другое мнение.
Меня только удивляет какое же её мнение о тебе? Или тебя это тоже не интересует?
Так. Не знаю, что же ещё написать. Видимо, я разучился писать письма, или у меня уже нет того огонька? А, вернее всего, и то, и другое. Сижу сейчас, и ловлю новую зацепку, какую мысль ещё осветить в этом письме. Оскорблять тебя – нет смысла, ибо на оскорбление ты ответишь ещё большим презрением. Я знаю, что в долгу ты не останешься, особенно перед мальчишками. И, действительно, мальчишки, юнцы являются твоими мнимыми поклонниками, которые восторженно преследуют тебя и также восторженно отпускают свою добычу. Все они наивны в своих стремлениях. Их взгляды, их первые шаги ещё подстрекаются старшими. И о, чудо! Такая великолепная дивчина соизволила ответить ослепительной улыбкой на его страстные, горящие взгляды. И потом, как обычно, насмешливая улыбка – взгляды не оправдались. Ведь, это только взгляды, а дело-то и нет.
А не думаешь ли ты, что некоторые из неудачных поклонников так же открыто смеются над тобой. А я знал и знаю таких.
Недавно я прочитал книгу какого-то польского писателя под названием «КУКЛА». И вот её поступки в точности гармонируют с твоими. Но о конечном исходе ещё говорить рано, поживём – увидим.
КОГДА В НАШ ВЕК ОНА БЫВАЕТ
УЖЕЛЬ, ТЕРПЕТЬ ЕЁ ДОЛЖНЫ,
КОЛИ НЕВИННЫХ ЗАБАВЛЯЕТ,
Л ВРЫ ЛЮБВИ ЕЁ СМУЩАЮТ,
А ВПРОЧЕМ, К ЧЁРТУ ПОСЫЛАЮТ…
И МЫ, ГЛУПЦЫ, ВКУСИВ ЕЁ
РУКАМИ ГОРЕСТНО РАЗВОДИМ,
ИЛЛЮЗИЮ ЕЙ ВОЗВОДИМ,
НАДЕЯСЬ, ЧТО ПРИДЁТ ПОРА,
АДЬЮ, МАДАМ, И ПЕСНЯ ВСЯ.
Огромный привет, и мои наилучшие пожелания Вале. Желаю всего хорошего, сдать экзамены, и хорошо отдохнуть.
До свидания. ВИКТОР РЯБЧИКОВ.
Мы перестали с Виктором встречаться. Он тоже делал вид, проходя мимо меня, что мы не знакомы. И, наконец, произошел случай, который развел нас в разные стороны навсегда.
Виктор решил объясниться со мной окончательно. Для смелости выпил, и стал дожидаться меня у нас на крыльце. Я возвращалась с танцев, к счастью – одна. В руках у меня были, завёрнутые в бумагу сменные туфельки, в которых я танцевала. Виктор остановил, и мы стали о чём-то говорить. В это время я в Шатуре проходила практику, и поэтому уезжать в Орехово на следующий день мне было не нужно. Но было уже поздно. Окна нашей квартиры выходили во двор, рядом с подъездом. Форточки были открыты. Отец услышал наши голоса повышенной громкости, выскочил на крыльцо в нижнем белье и скомандовал мне, чтобы я немедленно шла домой. Я сказала – иду. Виктор выхватил у меня туфли, и сказал – не пущу, мы ещё не договорили.
Я прошла домой за отцом, в комнате сказала ему, что сейчас вернусь, что у Виктора остались мои туфли. Папа сказал, что сам у него их возьмёт. Опять выскочил на лестницу, обругал Виктора, выхватил туфли. Когда выхватывал, получилось, что он ударил Виктора. Одна туфля упала. Когда отец вернулся, я обнаружила, что туфелька – одна. Вышла к Виктору сама, и ужаснулась – он был весь белый лицом и его трясло. Он был в каком – то порыве ярости. Я сказала, что в таком виде я с ним говорить не собираюсь. Откровенно говоря, мне стало страшновато. Я решила – черт с ней, с туфлей, повернулась и пошла к двери.
Виктор швырнул туфлю мне в спину, потом сделал шаг вперёд левой ногой, и резко размахнувшись правой сделал жест вслед мне – ну, мол и катись…!!!
Но я в этом миг почему-то остановилась, и получилось так, что Виктор ногой нанёс мне очень сильный удар сзади. Он попал прямо в копчик…
Виктор в гневе убежал. Я подняла туфлю… Боль была такая сильная, что я не могла лежать на спине. Не спала всю ночь. Утром не могла сидеть. Практику я проходила на растворном узле. Весь день я провела на ногах, и до дома еле доплелась. Дома сочинила сказку, что я получила травму на растворном узле. Сказала, что я стояла на рельсах узкоколейки, по которой подвозили к растворному узлу на вагонеточках песок и цемент. Ну, будто бы вагонетка сама покатилась и ударила меня ниже спины…
В общем, копчик болел у меня несколько месяцев, а затем ещё несколько лет я не могла очень долго сидеть на жестком. К концу фильмов, в кинотеатрах, например, я уже была вынуждена садиться немножко боком.
Вот так кончился мой роман с Виктором Рябчиковым из Шатуры.
Он окончил институт и уехал куда-то на работу по распределению на какую-то стройку. В 1959-ом году, когда Люда и Тамара приехали ко мне на работу в Крюково, они рассказали, что на стройке, где работал Виктор, случилась авария. С крана сорвалась большая бетонная плита. Она упала на другие плиты, сложенные штабелем. Плиты разъехались и, обвалившись вниз, придавили Виктора. Травмы были тяжелейшими. Он долго лежал в больнице, вышел оттуда инвалидом, и вскоре умер…
Продолжение о моей бесшабашной юности – в следующей книге.
Приведённые фотографии взяты из личного архива И. В. Дудко.
