Инга Кондратьева
Корделаки
Надо ли говорить, что после таких увещеваний одно только любопытство привело бы любую женщину к назначенному свиданию. Уже с одиннадцати утра Туреева дефилировала в своей карете по той улице, на которой находились оба конкурирующих салона, чьи только имена и могли назвать Салтыковой как «лучшие» в этом сезоне. Благо – оба находились в пределах видимости друг от друга, в самом модном нынче месте Санкт-Петербурга. Зайти в оба Туреева могла свободно, но посчитала заблаговременные визиты лишними, дабы не вызывать ненужного интереса. Салтыкова не была постоянной клиенткой, первый её визит растянется по времени надолго, так что Мария Францевна посчитала, что в любом случае успеет сориентироваться. Прятаться от барона Качинского баронесса тоже сочла не совсем умным – случайное её обнаружение вызвало бы подозрений гораздо больше.
Туреева высматривала карету барона, а привёз опекуна с его подопечной гостиничный экипаж. Но баронесса всё равно заметила, как они остановились, как сошли, как барон подал руку и сопроводил нервно оглядывающуюся спутницу внутрь дома и вскоре вернулся один. Значит, она поступила правильно! Выждав с четверть часа, баронесса сошла на мостовую и отпустила кучера, велев ждать её за углом сколь надо. А сама прогулочным шагом, раскрыв зонтик над головой, проследовала к салону мадам ле Мюлье. Она бы и вовсе вошла туда, минуя барона, не узнай он её сам. Он выпучил глаза и слетел с подножки экипажа на землю, как вихрь, забыв про свой возраст.
– О, боже! Вы напугали меня, барон, своей стремительностью, – Туреева сделала вид, что сильно напугана и остановилась, прижав руку к сердцу. – От неожиданности я даже забыла поприветствовать вас! Здравствуйте, милый родственник! Ах, да, вы же отрицаете наличие между нами каких-либо связей. Ну, тогда просто. Добрый день, барон! – она протянула руку, и барону ничего не оставалось, как пожать ей кончики пальцев. Баронесса не давала сопернику выиграть ни пяди и продолжала наступление. – Но что вы делаете здесь, в этом царстве фантазий и вожделений светских модниц, дорогой мой? Я и не догадывалась, что вы – дамский угодник. Ведь только дама способна оценить творения мадам Анриетты. Хотя именно на вас, на мужчин, устремлены в конечном счёте все наши совместные с ней усилия, изыски и старания. Вы желаете сделать кому-то подарок? Пройдёмте вместе, я готова составить вам протекцию, я здесь как у себя дома.
– Приветствую вас, баронесса, – скрипучим голосом отозвался недовольный барон. – Но это как раз я хотел поинтересоваться вашим появлением здесь.
– Моим появлением здесь?! – удивление на лице Туреевой было столь искренним, что даже барон смешался. – А где ж мне ещё появляться! Лето кончилось, надо готовиться к сезону и встретить его во всеоружии. Странно, что вы отказываете мне в том, чего считаете достойным свою даму. Или прикажете мне шиться у Гризаль?
– Не имею понятия кто это! – отвечал ошарашенный натиском барон. – Не смею вас больше задерживать. Если увидите Полину Андреевну, то поторопите её, будьте любезны. Её нет уже с полчаса!
– А! Так это её вы привезли сюда? Какой вы заботливый опекун! Это действительно лучший салон города. Но как же я увижу её там? Её примерка только началась, а я вряд ли попаду с ней в одни руки, мои мерки там все давно учтены. Но, барон! – Туреева вдруг сделалась серьёзна. – Вы плохо представляете, что такое первый приём у модистки. Полина Андреевна выйдет оттуда еще о-оооочень нескоро. Что она собралась заказывать? Одно-два платья? Или гардероб?
– Полностью гардероб, – барон запнулся. – И подвенечное платье.
– Ах, какая прелесть! – баронесса всплеснула руками. – Ну, тогда, на вашем месте я поехала бы в любой ресторан и провела время лучшим образом, чем сидение на солнцепёке в коляске. Это долго, барон. Очень долго! Но кто тот счастливец, что получит мою родственницу в жёны? Она ничего не говорила вчера. Ах она скрытная душа!
– Счастливец я, – коротко ответил барон, и Туреевой понадобилось всё её самообладание и светское воспитание, чтобы не выразить тех чувств, которые вызваны были этим заявлением.
– Мои поздравления. Так значит, вы ещё какое-то время задержитесь в столице? – спросила она, чуть придя в себя. – Это приятно! Надеюсь, вы как-нибудь согласитесь отобедать у меня вместе?
– Нет-нет! Мы отбываем через день-два. Нечего тут прохлаждаться, у нас обоих ещё много дел в замке.
– В замке?
– Полина Андреевна унаследовала от батюшки замок на озере.
– Ах, да! Замок дядюшки Андрэ. Но ведь он, кажется, передавался по какому-то там договору?
– Ах, баронесса! – вдруг расплылся в улыбке барон, что делало его лицо ещё более зловещим. – Оставим эти меркантильные материи. Так вы говорите нам надо остаться. Для чего?
– Как же! Для получения сегодняшнего заказа, – и Туреева растеряно указала на дверь модистки.
– Как? – удивился в свою очередь барон. – Разве надо долго ждать? Я думал, что «лучшее» подразумевает и «быстрое».
– Ну, что вы, барон! – Мария Францевна снова села на своего конька. – «Быстро»! Тогда вам нужен салон готового платья, зачем же такие деньги платить? А тут – всё степенно и обстоятельно! Сегодня Полина Андреевна только выберет фасоны, материи и отделку. За многим из выбранного пошлют заказ в Париж. А уж после получения оного приступят к самому делу. А, чтобы платья сели идеально, потребуется ещё несколько примерок. А как же!
– Надеюсь, они успеют к свадьбе? – барон потёр лоб. – Вы просвещаете меня, милая баронесса, в таких вещах! Я и не подозревал…
– А что, день уже назначен?
– Точно нет, но событие должно произойти до конца октября. Полина Андреевна дала мне в этом твёрдое слово.
– Не беспокойтесь, я потороплю мадам Анриетту, она всегда очень благосклонна к невестам. Позвольте откланяться и передавайте Полине Андреевне от меня привет и поздравления, если мы с ней разминёмся. Прощайте.
* * *
– Дорогая моя Анриетта! Как приятно, что вы лично вышли встретить меня, – баронесса привычно расположилась в одном из кабинетов салона, когда к ней спустилась сама хозяйка. – Скажите, какой доход приносит ваше заведение? Ну, например, сколько стоит ваш день?
– Мадам хочет перекупить у меня моё дело? – с улыбкой спросила модистка.
– Мадам хочет арендовать его. Этого хватит? – Туреева выложила из кошелька деньги. – У вас сейчас обслуживается одна молоденькая барышня. Узнать её можно по очень бледному цвету лица. Прошу вас, Анриетта, проводите её сюда после всех ваших дел, нам хотелось бы спокойно поговорить без помех. И устройте так, чтобы нас не могли застать врасплох, а ваши девушки, при случае, правильно отвечали интересующимся лицам на расспросы про любую из нас. Благодарю! Вы всегда были очень сообразительны!
– Может быть, прикажете подать чай, мадам? Или кофе?
– Лучше лимонаду! – обмахивалась Туреева. – Сегодня не по-августовски жарко! И пусть нас не беспокоят, хорошо?
Она терпеливо ждала, пока в дверь не вошла бледная Полина Андреевна.
– Здравствуйте, моя милая, – Мария взяла её руки в свои. – А вы, оказывается, невеста?
– О, боже! Вы уже знаете? Откуда? – глаза Полины Андреевны наполнились слезами.
– Я встретилась с ним у входа. Не пугайтесь! Он ни о чём не догадался. Мы можем сказать ему, что и вовсе не виделись сегодня, если вам так будет легче.
– Спасибо вам, что пришли. Не знаю, с чего и начать, – Салтыкова, так настойчиво добивавшаяся встречи, теперь, получив желаемое, кажется, растерялась.
– Давайте присядем, – предложила Туреева. – Начнём с главного. Свадьба.
– Ах, это. Да, по мере приближения срока это становится всё важней. Когда я обещалась, имело вес нечто более значительное. Жизнь человека. Условие замужества стало платой за поездку в Санкт-Петербург. А ведь в начале лета я даже не помышляла о подобном, хотя и Пендоцкий, и сам Ардалион Тимофеевич вслед за ним убеждали меня в смене статуса опекаемой на положение жены с самого начала.
– Простите, – баронесса остановила начавшую повествование взахлёб Полину. – Дорогая моя, я не очень хорошо знаю положение вещей. Я помню вашего батюшку по его визитам и подаркам, когда была ещё девочкой. Но я уже давно упустила ваше семейство из виду, даже о кончине дядюшки Андрэ узнала много позже. Кто такой Пендоцкий и что вы называете началом?
– О господи! – вздохнула Полина, присела, опустила глаза и немного помолчав снова посмотрела на Марию: – А ведь началом я назвала то, что по сути является концом. Кончину папеньки, когда я осталась одна. Мы жили довольно уединённо. В округе нет больше дворянских семей – только мы да дом барона Качинского. Они с папенькой родственники, хоть барон и не терпит упоминания об этом. Не знаю, что тому причиной. Может быть, зависть? Наш дом, конечно, гораздо больше и богаче, да ещё и стоит посреди озера на острове – Качинский всё время величает его замком. Мне кажется, что он для него имеет гораздо большую привлекательность, чем я сама. Ни о каких чувствах между нами, как вы понимаете, не может идти и речи. Я всегда смеялась над его притязаниями и легко переводила всё в шутку. Но тут подвернулся этот случай, и Качинский выдвинул мне ультиматум.
– Что за случай, Полина Андреевна?
– Вокруг наших домов сплошные леса, переходящие в болота. Никаких развлечений, кроме верховых прогулок, практически нет. Лето – единственное время, когда можно насладиться прогулками пешими. Я очень хорошо знаю окрестности, так как ещё с детства исходила там все тропы, а при желании могу пройти по болотам там, где пришлый человек сразу попадёт в трясину. В детстве, подобно крестьянским детям, я набирала целые туеса клюквы и морошки. Я всегда жду первых тёплых дней и могу пробыть в чаще до сумерек. И в тот день я привязала Арбалета на опушке, а сама бродила невдалеке, собирая на полянах цветы. И вдруг мимо нас проскакал всадник. Это было так неожиданно, что я даже приняла его за одного из тех мифических героев, что действуют только в древних сказаниях. Он скакал не по дороге, а сокращая путь, прямо через лес. Я тут же поспешила домой, потому что ехать он мог только к Качинскому или ко мне. Барон на правах опекуна навещает меня в любое угодное для него время. В этот вечер они прибыли втроём: гонец, барон и Пендоцкий. Пендоцкий – всегдашний спутник барона Качинского, он то ли его друг, то ли слуга… Знаете, Мария Францевна! Он так давно живёт в доме барона, что, мне кажется, он был всегда. Они вместе охотятся, вместе выезжают в гости, вместе проводят свои химические опыты – у барона в доме целая лаборатория. И мне он так же неприятен, как мой вынужденный опекун. Я до сих пор не понимаю, что заставило отца написать то злосчастное завещание! Может быть, он рассердился на меня за что-то и решил проучить или припугнуть? Я не помню уже… Он точно переписал бы завещание снова! Но, как назло, внезапно умер через неделю после приезда нотариуса прямо у меня на руках.
– Скажите, а что стало причиной смерти дяди Андрэ? – Марии явно не понравилось подобное совпадение.
– Сердечный приступ, – отвечала Салтыкова. – Пендоцкий врач, и он сам констатировал диагноз. Действительно, у отца даже посинели лунки ногтей, я держала его мёртвую руку, я видела. Так, говорят, бывает от сердца.
– Так что гонец?
– Ах, да! – очнулась от горестных воспоминаний Полина. – Они оба принимали гонца с почестями, а ко мне привели, как я поняла, на смотрины. Нет, не подумайте, не на мои! Барон Качинский всё нахваливал уединённость моего жилища, его обособленность, вместимость и неприступность. Кажется, они хотели предложить замок в качестве резиденции для кого-то очень важного. Но синьор Джованни, именно так звали гостя, был равнодушен к похвалам и при мне пару раз произнёс, что дело уже решённое. В тот вечер он мало обращал на меня внимания, сказал всего несколько фраз, больше по этикету, чем от души. Вообще было видно, что он не расположен сходиться ни с кем ближе, а желает поскорее покинуть наши края. Он всячески подчёркивал, что всего лишь посланец и роль свою уже исполнил. Его продолжали уговаривать, но он согласился остаться всего лишь до утра, да и то не под одной крышей с незамужней дамой, а там, где он оставил коня и своё снаряжение. Визитёры откланялись, я осталась одна. Я видела, что, уходя, оба – и Качинский, и Пендоцкий – были сильно недовольны, если не сказать злы. Утром я забыла про всё и снова ускакала в лес, хотя погода была гораздо хуже, чем накануне. По всей вероятности, собиралась гроза. Меня это не пугало. Гуляя, я услышала топот копыт. Уже понимая, что это вчерашний гость, чтобы не смущать его лишними прощаниями, я укрылась с Арбалетом в зарослях. Всадник проскакал мимо, я уже хотела было выходить из моего лесного укрытия, как снова раздался цокот. Кто-то скакал вслед.
– Судя по вашему рассказу об уединённости жилья, это не мог быть не кто иной, как ваш опекун, – замечание баронессы вопреки её внешнему бесстрастию показало, насколько внимательно слушала она рассказ своей дальней родственницы. – Или его напарник.
– Вы правы. Это были они оба. Они окликнули господина Джованни, тот остановил коня, и все они спешились.
* * *
– Я что-то забыл? – спросил у них итальянец.
– Да! Вы забыли! – наступал на него мой опекун, уже не скрывая своих намерений. – Вы забыли выдать мне бумагу! И поставить на ней священную печать!
– Вы с ума сошли, сударь? – гонец хотел развернуться и сесть в седло. – Мы всё обсудили вчера! Выбрано другое место для посольства, да и вы не являетесь более собственником этого дома. Он по любому исключается из соискателей. Прощайте, господа!
– Нет! Вы никуда не уедете! – взвизгнул Пендоцкий.
– Ваша настойчивость переходит всяческие границы, господа! – гонец взялся за узду и закинул ногу в стремя. – Не пытайтесь долее задерживать меня, иначе я буду вынужден доложить об этом. Ведите себя достойно положению Донатов ордена!
– Отдай печать! Сам ты нам вовсе не нужен! – заголосил Пендоцкий и, ухватив посланника за одежду, повалил его на землю.
Они сцепились в драке. Я чуть не закричала, когда заметила блеснувшее лезвие ножа. Тут мой опекун вытащил из-за пазухи пистолет, подошёл ближе к дерущимся и, улучив момент, выстрелил в упор.
Наступила тишина, потом из-под тела посланца выполз Пендоцкий.
– Обыщи его! – скомандовал Качинский.
Они выворачивали покойнику карманы и дорожные сумки, ругались между собой, шарили по земле рядом с телом, но того, что искали, так и не нашли. Тогда они стали вслух думать о том, как поступить дальше.
– Не может быть! У посланника должна быть печать! – не верил тому, что они так опростоволосились Пендоцкий. – Наверно, вывалилась при борьбе. Ах, да! Проверь ещё перстни на руках – она может быть на одном из них!
– Ничего нет. Без толку убили. Как глупо! Теперь всё стало ещё хуже, – мрачно излагал мой опекун. – Но сними с него все знаки отличия, мало ли что.
– Ничего не стало хуже! – шипел Пендоцкий, снимая с тела медальон, орденские кресты и кольца без печатей. – Надо сделать вид, что ничего не произошло. Он вообще к нам не приезжал! Не являлся! И не знаем мы ничего о перемене места! Откуда? Мало ли где он мог сгинуть по дороге. Только не на обратном пути, как мы хотели представить, а по дороге сюда! Слава богу, его никто тут не видел. Кроме твоей овцы!
– Она никому не скажет. Я её никуда не выпущу отсюда. Это ерунда, забудь.
– Тогда надо избавиться от тела и всё. Великий Магистр должен и будет избран! – Пендоцкий перестал суетиться, выпрямился, и на его лице на мгновение даже отразилось что-то величавое. – Твои шансы по-прежнему высоки. Вставай!
И они потащили тело убитого по направлению к ближайшему болоту. В эти минуты я только молилась, чтобы Арбалет не издал ни звука, а сама я смогла удержаться от крика. Я привязала своего коня, хлопками по крупу услала подальше коня посланника, а обе другие лошади давно ушли сами. Стараясь не шуметь, я последовала за злоумышленниками. Но они так были уверены в том, что никого из людей нет на сто вёрст кругом, что не услышали бы, даже если какая-то веточка и хрустнула под моей ступней, приняв это за шум разбредшихся коней.
Они запыхались и, протащив ношу сколько могли, бросили гонца на самый край трясины. Все знают, что хоть быстро, хоть медленно, но то, что болото получило в свои объятия, оно уже не отдаст никогда. Поэтому, не прилагая больше усилий, мучители удалились и стали ловить сначала лошадь гонца, а потом и своих. Через несколько минут всё стихло. Я лежала за какой-то кочкой и плакала, понимая, что больше никогда не смогу гулять в этом лесу, как прежде, зная, что на дне трясины покоится не упокоенная христианская душа. И что вообще прежняя жизнь для меня невозможна! Ведь мой опекун, ближайший мне человек – убийца.
Я видела, как тело, лёжа на зелёном матрасе болотной толщи, постепенно прорывает её своей тяжестью. Сначала ушёл в тёмную глубину правый сапог, потом вся нога выше колена. Начала проваливаться и вторая нога… Мне становилось страшно наблюдать за этим медленным погребением, но я смотрела, как заворожённая, и не могла уйти. Когда холод воды коснулся открытой кожи на руке посланника, он застонал. Откуда в этот миг взялись во мне те силы – я не знаю до сих пор.
Я подлетела к нему и, ухватив сначала за одежду, потом за плечи, стала тащить на себя. Сколько времени мне понадобилось, я не помню, одна мысль только и была тогда – не соскользнуть к нему. Бог помог мне, и я вытащила гонца на твёрдую землю. Сама рухнула рядом и пролежала так довольно долгое время. Я подумала, что нужно идти за подмогой, но вы, вероятно, уже понимаете, почему это было невозможно. Так же я осознавала, что моих сил больше ни на что не хватит. И я пошла туда, куда ходить нельзя.
* * *
– Бедная вы моя! – Туреева искренне восторгалась этой худосочной девочкой, оказавшейся исполненной такой силы воли. – Хотите передохнуть? Выпейте лимонаду.
– Благодарю. Но мой организм ослаблен, и врач не разрешает мне пить ничего вне дома, только специально приготовленное питьё.
Салтыковаа достала из мешочка на руке маленькую фляжку и отхлебнула глоток.
– Это какое-то лекарство? – спросила Туреева.
– Скорее настой. По вкусу – простая вода, только чуть слаще и пахнет фиалками. Мой доктор наготовил мне в дорогу целую бутыль.
– Так ваш доктор – Пендоцкий? – была ошеломлена Мария Францевна. – Вы не боитесь вреда от его снадобий?
– Не будет же он вредить невесте своего обожаемого напарника? Да и нет там у нас других докторов, – грустно улыбнулась Полина Андреевна.
– Но не буду вас больше перебивать! Говорите. Говорите! Что сталось дальше с раненым?
И Полина Салтыкова продолжила рассказ.
– Ещё в детстве, гуляя по лесу, я несколько раз видела её издалека. Странная женщина, скорее уже старуха, бродила по болоту и собирала какие-то корешки. Меня она замечала, но никакого интереса не проявляла и подойти не пыталась. Чего не скажешь обо мне. Любой ребёнок любопытен, тем более при таком отсутствии общения, как у нас в глуши. Я спросила про неё у отца, он аж побелел от страха. Это была ведьма. Папа тогда пытался запретить мне всяческие походы в лес, но я выждала время, перестала задавать вопросы и всё забылось. Заговорили мы с ней только спустя пару лет. Видимо, она мудро выжидала моего взросления. С ним-то как раз и была связана первая наша встреча. Я росла без матери, среди мужчин. Служанки не совсем толково объяснили мне перемены, происходящие с моим телом, они больше хихикали и говорили иносказательно. И, когда я по-настоящему стала девушкой, то сильно испугалась крови. Произошло это именно в лесу. Я сидела и плакала, решив, что умираю, и тут возникла она. Бесшумно и вроде как ниоткуда, хотя я-то лес слышу прекрасно. Она протянула мне пучок каких-то травок и велела заварить, если будет сильно болеть живот, но не делать этого, пока я могу терпеть сама. Ещё она сказала, что так происходит с каждой женщиной, и что теперь это будет повторяться каждую луну. Я ей не поверила, но через месяц всё повторилось. Потом Арбалет повредил колено, и она помогла вылечить его, хотя конюхи говорили, что его надо пристрелить, потому что лошадь с такой травмой никогда уже не станет прежней. В общем, мы стали редко, но общаться, и об этом не знала ни одна живая душа. Со временем она даже показала, где на болотах укрыто её жилище. Туда я и побежала в тот страшный день. Вместе мы кое-как взвалили посланца на седло Арбалета, чтобы перевезти к ней. Тем временем вокруг образовалось уже целое кровавое пятно, да и мы сильно натоптали, мучаясь с бессознательным телом. В этот момент, как благословение, хлынул сильнейший дождь и смыл все следы за нами. Илмэйтар, так зовут лесную жительницу, стала выхаживать раненого. На нём не было живого места, множество ножевых порезов и колотых ран, содранная кожа там, где его тащили по корягам, и тяжёлое ранение в плечо, чуть выше сердца. Пуля прошла навылет, но ведьма сказала, что надо ждать сорок дней, чтобы понять, отпустят ли его духи смерти обратно к живым. И мы ждали. Она была при нём неотлучно, а я прибегала к ним при первой возможности, выполняя все указания Илмэйтар – приносила кое-что из дома и собирала в лесу недостающие для лечения растения. Сначала раненый лежал пластом, недвижим и безмолвен. Через несколько суток он стал гореть в жару и бессвязно бредить, перемежая русские слова с итальянскими. Дальше всё шло попеременно – то в нас просыпалась надежда, он был спокоен и казалось вот-вот придёт в себя. То он снова впадал в бред, метался, и дыхание его становилось прерывистым и свистящим. На сороковой день он впервые в бреду произнёс несколько членораздельных слов. «Магистр должен быть избран», «храни этот крест» и имя. Он назвал женское имя.
– Вы назовёте мне его? – спросила баронесса, не смея пока верить своим догадкам.
– Но это было ваше имя, мадам! – Полина Андреевна посмотрела на неё с такой надеждой, что баронесса ощутила в груди почти отчаянье.
* * *
– Совсем другое имя ожидала я услышать от вас, – баронесса всё-таки продолжала что-то сопоставлять в уме. – Среди моих многочисленных знакомств нет человека по имени Джованни. Или это фамилия? Скажите, а вы сами не видели того медальона или каких-то знаков на гонце, когда он был у вас в гостях живым и здоровым?
– К сожалению, нет, – ответила Полина Андреевна. – Я только и ждала дня, когда смогу всё рассказать вам. Когда я услышала из его уст знакомое имя, я тут же стала думать, как устроить нашу встречу. Я стала намекать опекуну, а потом и просить о поездке в столицу, да так, что он понял, что это имеет для меня важность и значение. Сначала он просто наотрез отказывал, но после, видимо, по совету Пендоцкого, поставил условие. Он тратит деньги и время на поездку, но по возвращении я становлюсь его супругой. Мне было дорого время, и я согласилась. Дала слово. Теперь я только на вас уповаю, потому что просто огласить деяния моего опекуна я не посмею никогда. Я случайно слышала их разговор с Пендоцким перед отъездом, не про меня вовсе, нет. Но тот наставлял его перед поездкой и давал ему указания. Как я поняла, и в городе, и по всей дороге у Пендоцкого есть свои люди, причём такого плана, что не остановятся ни перед чем – «на все случаи», как сказал он барону, сообщая, где и как их найти. Я боюсь, что не проживу и дня, даже если меня оградят от самого барона Качинского.
– Милое дитя! Мы уже испытываем его терпение и нам пора расставаться, – Мария была под впечатлением от рассказа Полины, но понимала, что сейчас предпринять им действительно нечего. – Обещаю, что сделаю всё возможное по вашему делу. И прежде всего хочу заверить вас в моём полном восхищении вашей силой, выдержкой и самообладанием. Я горжусь, что мы находимся в родстве! Многое будет зависеть от того, что решит ваш опекун – остаться здесь или увезти вас обратно в ваши болота. В любом случае дайте мне знать об этом. Пишите открыто. Мы сейчас договоримся о тайном языке, и все будут принимать написанное за простую женскую болтовню. Маргаритка – цветок из венка невесты. Если вы упомянете её, то я пойму, что вас увозят. Розы – мои любимые цветы, говоря о них, вы сообщаете мне, что пока остаётесь рядом. Можете при случае вспомнить наше родство, а я его не скрываю, и предложить мои услуги по ведению вашего заказа у Анриетты, если он всё-таки увезёт вас отсюда. Это станет дополнительным поводом для переписки между нами. Ничего не бойтесь! До конца октября ещё уйма времени. И да! На крайний случай опасности. Ядовитые лилии! Напишите про них! Я пойму, что вам что-то угрожает и нужно действовать срочно.
– Благодарю вас, мадам! Вы внушаете мне надежду, – Полина Андреевна за время их беседы, кажется, даже сменила цвет лица на более жизненный. – Но это ещё не всё! Перед самым моим отъездом произошло чудо! Раненый ненадолго пришёл в себя. Сначала он долго вглядывался в меня, но видимо, не узнал вовсе и спросил кого-нибудь из мужчин. Он был очень слаб и задыхался. Я пыталась объяснить ему его положение и невозможность привлекать кого бы то ни было из-за смертельной опасности. Он не слушал. Тогда я разозлилась и сказала, что мужчины рядом есть, но это именно они его пытались убить. И что они непременно доведут дело до конца, если он только высунется с болота. И что я еду в Петербург по его же делам, и лучше бы он не терял напрасно силы, а указал на друзей, которые смогут ему помочь. Он, кажется, осознал серьёзность своего положения и из последних сил сказал: «Благотворительный бал в честь пострадавших воинов. Там обязательно будет Канцлер. Найдите его!». И снова погрузился в беспамятство.
– А, значит моего имени среди друзей он не повторял?
– Нет. А расспрашивать было уже некого – он забылся.
– Может быть, припомните, как именно вы услышали про меня впервые? – баронесса прикусила губу. – Он называл меня «Мария» или только по фамилии?
– «Туреева»! – Салтыкова даже кивнула головой в знак того, что это она помнит точно. – Он сказал что-то типа того: «Если баронесса Туреева напишет наши имена, то тогда уж точно…». Но что «тогда» я не поняла.
– Ах, вот как! – Туреева рассмеялась от радости. – Вы не представляете, милая, насколько мы сейчас продвинулись к разгадке тайны! Позвольте, я вас поцелую. Надежд наших только что прибавилось. До свидания, выходите первой.
Баронесса вернулась домой исполненная желания действовать, а именно подробно расспросить Елизавету де Вилье про перстень и имя её избранника. Она в тот же час поехала бы к ней, но её задержало ещё одно небольшое событие. При входе в дом её встретил сам Никодимыч, оттеснив ливрейного лакея и сообщив, что барыню дожидается гость.
– Давно? – спросила Мария Францевна своего верного дворецкого.
– Да уж гораздо более часа будет. Он почти вслед за вашим отъездом и пришёл! Мы предупреждали, что вы только уехали, а он ни в какую! Не поддался! Не пущали, да разве ж ему откажешь! Уж не серчайте на нас, барыня… Расположился ждать. Попросил не беспокоить, сказал, что воспользуется случаем подремать в кресле. Вроде как ночь не спал.
– Каков же этот господин? Пожилой? – Туреева отдала лакею зонтик и перчатки и улыбкой отпустила.
– Никак нет! – Никодимыч неодобрительно покачал головой. – Это азиат ваш!
– Нурчук-хаир? – удивилась баронесса. – Подремать в кресле… Точно он?
– Он, он! – семенил за ней вверх по лестнице Никодимыч. – Устал, видать. Даже споткнулся. Вот на этом самом месте. Я уж извинялся, по всему судя – я и не доглядел. Моя вина! Прошу, говорю ему, прощения! С вечера, по всей вероятности, ковёр завернулся, как поиски-то шли.
– Нурчук-хаир? – снова изумилась хозяйка. – Споткнулся? Да, ну! И что он?
– А он только спросил, что искали. Я говорю – драгоценность одну. Он: «Нашли?». Никак нет, говорю. Мы его в Синей гостиной расположили, что рядом с вашими апартаментами. Так ли?
– Так, так. Всё так, Никодимыч! Спасибо, иди.
Баронесса миновала двери спальни и будуара и вошла в гостиную. Бодрый, жизнерадостный и полный сил Нурчук-хаир с улыбкой бросился ей навстречу целовать руку.
– Я рада видеть вас в здравии, князь! – протянула она ему ладонь. – Вы прямо сияете весь! Отдых в моём кресле явно пошел вам на пользу. Чем могу служить?
– Это я надеюсь услужить вам, дорогая баронесса, – они присели за круглый столик из карельской березы в кресла, обитые синим бархатом. – Ночные события и утренние размышления по их поводу привели меня к мысли, что ваш дом может подвергаться опасности нападения. Виной тому вчерашний сеанс предсказаний и одна вещь, побывавшая на нём. За ней теперь охотятся.
– Кольцо мадемуазель де Вилье? – приподняла брови баронесса.
– Так точно! – Нурчук-хаир смотрел на неё восхищенно. – Я каждый раз убеждаюсь в вашем блестящем разуме и острой проницательности, мадам. Надеюсь, вы отнесётесь серьёзно к угрозе проникновения и предупредите слуг? Не смею вам советовать, но безопасней бы было, если вы сами смогли уехать отсюда хотя бы на несколько дней.
– Я благодарю вас, князь! Это очень мило, что вы заботитесь о моём благополучии. Но хочу вас успокоить. Во-первых, через час я уезжаю, это было решено ещё с утра. И потом… Кольца этого нет в доме! Его искали и не нашли.
– Не нашли – не значит, что его нет, – ироничная улыбка мелькнула на губах князя, но он тут же стал серьёзен: – Тем более, это вряд ли известно тем, кто желает его забрать во что бы то ни стало. Но вы уезжаете – и это главное.
И князь встал, явно собираясь откланяться.
– Как! – всплеснула руками баронесса. – И это всё, ради чего вы ждали меня почти два часа?
– Дорогая баронесса! Я считаю вас своим другом, – Нурчук-хаир чуть склонил голову набок, смотря на баронессу пристальным взглядом своих раскосых глаз, но тут же снова расплылся в улыбке. – А что такое два часа, чтобы предупредить друга об опасности? Я ухожу успокоенным. Прощайте!
* * *
– Вот, таков мой рассказ! – закончила повествование баронесса и посмотрела на Корделаки.
– И что, ваша гостья подтвердила эти догадки?
– По некоторым причинам я не могу открыть ей всю картину и спросить напрямик. Но она нарисовала мне знак, что был на перстне – восьмиконечный крест. А полное имя её избранника… Нет, не скажу. Но поверьте, я всё больше убеждаюсь, что Полина Андреевна рассказала мне трагическую историю пропажи именно жениха де Вилье.
– Восьмиконечный крест, Канцлер, Магистр… – задумчиво перечислял Корделаки. – Я не особо силён в тайных обществах. Масоны? Иллюминаты?
– Всё гораздо проще, – посмотрела на него Туреева. – Мальтийский орден, ещё недавно вполне признанное сообщество Госпитальеров. Только я думала, что после смерти императора Павла они прекратили деятельность в нашем государстве. А может просто перестали быть на виду. Кстати, вы не знаете, кто был избран Великим Магистром после него?