Игорь Юрьевич Литвинцев
Везение, прульность и всякое непонятное в моей жизни
Второй подарок судьбы – стажировка во Франции
А теперь предлагаю вашему вниманию второй судьбоносный вираж, уже в менделеевский этап жизни, который тоже очень сильно ее развернул. В результате его осуществления мой внутренний мир сильно изменился и качественно, и количественно. И можно сказать, что вторично я стал другим человеком.
И опять для этого чуда надо было столько этапов, зависящих от совершенно разных факторов и разных людей, преодолеть, просто офигеть можно! Прочитайте сами и согласитесь, ведь то, что случилось, и в самом деле удивительно! Без привлечения действия этого самого НЕПОНЯТНОГО, оперируя одним фактором о прульности, тут ну никак не обойдешься.
А началось то все с чего? Раньше я был уверен, что с президентского решения Шарля де Голля. Когда этот «последний Император», как его сейчас называют во Франции, взял да и вывел армию из НАТО! А наши подумали, подумали, да и оценили (правда, через десять лет) этот поступок и смягчили условия отбора туда стажеров (по сравнению с другими капстранами – военными участниками этого блока). Это я сам такую логику развития событий предположил, просто другой не смог представить.
И оказалось, что ошибся. Дальше объясню, почему я этого вопроса касаюсь.
После защиты
Как только официальное подтверждение защиты пришло, в иностранном отделе МХТИ меня порадовали, сообщив, что, согласно традиции института, имею право на годичную научную стажировку за границей. Конечно, если обосную ее значимость для страны и буду соответствовать и неким иным требованиям к кандидатам на таковую.
Увы, моя радость была быстро приземлена. В иные требования входило обязательное наличие партийности для стажировки в капстранах!
Я не был членом партии, более того, ни одного шанса не имел им стать в Менделеевском институте. У них была своя очередь для своих бывших комсомольских активистов. Тем более, что я ни в Ярославле, ни здесь комсомольским активистом никогда не был.
Правда, для поездки вторым комсомольским руководителем в ГДР со студентами на производственную практику меня им на время сделали. Первый руководитель – наш партийный босс, профессор Манаков, быстро мне придумал должность в бюро комсомола факультета – зам. секретаря по работе с иностранцами. Вот меня туда с его авторитетной подачи и кооптировали. И это было единственное положительное общественное пятно в моем активе и биографии для характеристики. А как он мне это красиво и грамотно подал: «Иностранцев в вашей группе полно? Полно! Ты с ними активно работаешь? Работаешь. Кто больше тебя на факультете с иностранцами возится, еще находясь в комсомольском возрасте? Никто. А то, что тебя до сих пор в бюро комсомола проспали – это их ошибка. Вот я им на нее тактично и указал».
А ехать в соцстраны (туда бы пустили, так как другим необходимым требованиям – женат, двое детей, морально устойчив – характеристика отвечала), кроме ГДР и Чехословакии, не очень-то и хотелось, да и было просто неинтересно. Наш уровень науки был неизмеримо выше. Можно было в Болгарию, где, судя по статьям одной научной дамы, она что-то эпоксидировала. Но опять же, глядя на уровень статьи, – только время терять. А вот чехи с немцами нашими окислительными проблемами совсем не занимались.
Итак, США, Канада и развитая капиталистическая Европа для меня были полностью недостижимы, а в нейтральных Скандинавии, Австрии и Югославии моей тематики тоже совсем не было. Как резюме – полная безнадега.
И хотя меня включили в группу потенциальных стажеров, разрешили заниматься английским и даже товарищи из органов начали со мной активно работать, я прекрасно понимал бесперспективность всех этих сотрясений воздуха и телодвижений. И честно даже не очень-то расстраивался, ну, думаю, не судьба, что сделаешь.
Тем более, что НН в это время начал меня подтягивать к должности своего заместителя по научной работе. Я потом понял, почему.
Политическая ситуация на кафедре была специфическая. Величина и значимость Шефа как центральной фигуры не подвергалась ни малейшему сомнению никем. Его одновременно любили и побаивались. Причем все, включая его личных учеников. Они-то, за редким исключением, и занимали все места в руководстве кафедры (за исключением трех доцентов, оставшихся от дошефовских времен). Ведущих было четверо, у каждого своя группа и научное направление: Швец, Манаков, Дигуров и Сапунов. Наверное, им уже становилось тесновато в масштабах кафедры, тогда я об этом вообще не думал. Но никаких склок и разборок, как в Ярославле, не было: все выглядело реально по-семейному и по-человечески.
Чуть ниже их по рангу был Михаил Глебович (далее Глебыч), по-моему, тогда он еще в ассистентах числился, умнейший и энциклопедически образованный, химик от Бога, но в некотором плане человек не очень от мира сего. И его любимая фраза была: «Я человек маленький, не надо меня трогать и, вообще, никуда, пожалуйста, меня не запихивайте!» Это когда дело касалось общественных нагрузок; на предмет выпить пивка и покурить сигару он никогда поучаствовать не отказывался.
Его любили все просто за то, что он был именно таким: немножко странным, иногда чрезмерно требовательным к своим сотрудникам и студентам, зато всегда готовым помочь и подсказать, используя свою эрудицию. Образ «маленького человека» был его защитным имиджем, который он старательно поддерживал.
Ну, а за ним уже, наверное, и я в очереди что-то значащих сотрудников пристроился, по-моему, единственный тогда м.н.с. на кафедре.
Делать кого-то из четверки наследных принцев своим замом по науке было бы для Шефа не очень удобно. Хотя В.Ф. Швец уже тогда зам. завкафедрой числился. И официально преемником НН тоже – Шеф его предусмотрительно к этому готовил, тащил по карьерной лестнице, как мог (и деканом назначил, и в партию вступил). Сознательно и заботливо готовил себе смену. А вот для трех остальных – ещё один зав. кафедрой, – уже перебор, зачем сотрясать равновесие?
Ну, и работа на этой должности была, прямо надо сказать, ниже их уровня – название зам. по науке звучало красиво, но вот наукой там не всегда сильно пахло. Именно поэтому Глебыч для этого не годился из-за его очевидного нежелания исполнять многие нудные и чисто секретарские функции. Составлять всякие планы и по ним же и отчитываться и т. п. Про имидж помните?
Ну вот НН и начал подключать меня для пробы, вставляя в разные важные псевдонаучные комиссии в роли своего заместителя. Ну, естественно, ознакомил со всеми бумажными бюрократическими делами, которые все время разрастались.
Даже в ученом Совете уже началось некое движение для назначения меня научным секретарем. А вот тут уже в близкой перспективе и звание ассистента светило. Да и мне было реально интересно во всё вникать и помогать Шефу разгребать эти проблемы. По-моему, он был даже доволен тем, как я начал активно с этим бумажным околонаучным хозяйством знакомиться и разбираться. И я бы точно справился: обязательность – это моя сильная сторона. И мне очень нравилось, что появилась возможность довольно часто беседовать с ним тет-а-тет на всякие темы. Именно тогда он мне и открыл глаза на все нюансы, связанные с моим поступлением в аспирантуру.
Так как стажировка вроде как не светила совсем, начальник иностранного отдела начал активно меня агитировать на преподавательскую работу в Тунисе-Алжире. Там наличие партийности приветствовалось, но обязательным пунктом не было. В качестве пряника обещал заслать на специальные годовые курсы по французскому языку и после возвращения оттуда сразу сделать доцентом! У того же иностранного отдела была такая возможность, потому как был жесткий план поставки преподавательских кадров в Северную Африку (органиков и нефтехимиков), ну а в Тунисе наш институт вообще курировал Высшую школу в Габесе. И, видно, неплохо с этого имел от Министерства высшего образования. А кафедральная специальность – технология нефтехимического органического синтеза – на сто процентов везде подходила. Но Шеф посоветовал: «Отбрыкивайся всеми силами, на три года (с учетом обучения языку) вылетишь из жизни кафедры – считай, баба с возу! И узнай вон у Гапоевича, как ему в Алжире работалось.»
Николай Гапоевич Дигуров был одним из кафедральной четверки руководителей научных направлений. То, что он мне рассказал про алжирскую действительность и жизнь там советских преподавателей, желание туда поехать отбивало полностью!
Я и отбрыкивался – не могу и все! Жена работает в ящике, маленькие дети, не член партии и т. п. Да и вообще, что вы от меня хотите, я же вообще не преподаватель, а научный сотрудник, да еще и младший. Лекции по органике никогда не читал (срочно такая проблема у них возникла) и вообще ее уже забыл полностью. И вы вдумайтесь – я же м.н.с., меня там просто преподы не поймут и не примут. И сами знаете с чем съедят! Вот сделайте меня сначала хотя бы ассистентом – дайте годик лекции почитать, а потом и обрабатывайте.
Так один набор в Алжир удачно проскочил, а потом и в Тунис кого-то нашли со стороны и пока оставили меня в резерве, а значит в покое минимум на два года.
Но я уже принял решение ни за что в этот Алжир, строящий местный социализм с арабским лицом, не ехать. И спокойно настраивался на должность зам. зава по науке, заводя уже отдельные разноцветные папки для разных дел.
Даже полочку лаборатории под это выделил, запретив под страхом отлучения от разговоров про диссертации туда всем аспирантам совать свои беспокойные ручки. Знакомился потихоньку с потенциальными кандидатами на докторские защиты на нашем Совете как будущий его секретарь и т. п. Ну, и продолжал активно работать с нашими новыми аспирантами. Набирался ума-разума и опыта.
Нервотрепка перед стажировкой
И тут вдруг опять меня вызывает начальник иностранного отдела и говорит:
– Игорь, пляши! Только что сверху спустили новые указания, совершенно неожиданные для наших партийных мудрецов: временно разрешить при рассмотрении кандидатур научных стажеров во Францию принцип обязательной партийности не соблюдать. Ты понял? Партийность для твоей стажировки во Франции с сегодняшнего дня не обязательна! Видно им просто собранный состав хоть чуть, но разбавить беспартийными потребовалось по просьбе той стороны. А по остальным требованиям ты проходишь железно. Быстро ищи там подходящее для нас по тематике место. И вперед с песнями! И для Туниса потом очень пригодишься.
И добавил:
– Я за тебя рад, но шевелись: мы уже начали туда группу кандидатов комплектовать, вот только беспартийных парочку к ним добавить надо! Кто бы ог подумать, что такой намек сверху получим? И как всегда всё надо срочно, документы необходимо подать в Министерство уже через четыре месяца.
– А язык?
И пошла демагогия:
– Ну, это уже твоя проблема, захочешь поехать – выучишь! Мы хоть завтра тебя в группу начинающих французов включим.
Я его намерения понимал, на лбу были написаны. Да он еще и проговорился: сразу двух зайцев решил убить – после стажировки во Франции у него появится готовый кандидат на Тунис. А не пройду туда, все равно уже в списки попаду.
Искать тему вообще не пришлось. В Марселе, причем в институте, который назывался почти так же, как наша кафедра – «Промышленный нефтехимический Синтез» – с гидропероксидами работала группа доктора Анри Арзуманяна. Публикации были хиленькие, но кто их читать будет кроме меня? Заголовки подходящие и остальное – тютелька в тютельку. Научное обоснование получилось – просто как специально под меня придумано!
Марсель… ну, сразу очень захотелось поехать! Тут же вспомнил песню, хорошо известную мне еще с Киева, до ее исполнения Высоцким: «Стою я раз на стреме».
Особенно последний куплет:
С тех пор, друзья и братцы,
Одну имею цель.
Чтоб как-нибудь пробраться
В этот солнечный Марсель.
Там девочки танцуют голые,
Там дамы в соболях,
Лакеи носят вина,
А воры носят фрак.
Все эти девочки с ворами меня мало волновала, но Солнечный Марсель! Это же совсем иное дело! Так прямо сразу очень захотелось увидеть его своими глазами.
И я ударился в язык. Меня, как и обещали, в институте зачислили во французскую группу, но два раза в неделю – это капля в море. И я пахал по вечерам, когда дети уже засыпали, сам одновременно с несколькими учебниками. И чем больше пахал, тем больше понимал, что до требований проходного экзамена мне за оставшееся до экзамена время не дотянуться никак. Когда начинаешь с нуля, скорость накопления новых знаний сначала впечатляет, но потом они накапливаются и накапливаются, соприкосновение с еще не познанным тоже быстро увеличивается и начинаешь понимать, сколько ты еще не знаешь. И что, на самом то деле, не так т далеко ты от нуля и ушел!. Но работать в бешеном темпе не переставал, наизусть диалоги учил (пытался потом повторить их с русского) и даже «Юманите» усиленно штудировал – в основном переводил, чтобы терминов набраться и понимать хотя бы смысл публикаций.
В этих трудах и заботах я как-то незаметно прошел две отборочные комиссии, проверившие мои моральные качества, уровень политической подготовки и знание международного положения. Последней темы я не боялся совсем – она мне всегда была интересна. Я все еженедельники «За рубежом» регулярно и добровольно прочитывал, даже политинформации для младшего состава кафедры проводил, и не формально.
А вот внутреннее положение – это было проблемно. Тут на шпаргалках не вытянешь. Не блестяще, но и эту комиссию из ветеранов партии прошел, хотя чуть не завалился, не ответив на вопрос о количестве комсомольцев в стране.
Мои демагогические увертки типа что в душе все мы комсомольцы и т. п. их не устроили. Пришлось клятвенно пообещать все показатели выучить, чтобы соответствовать требуемому уровню в беседах с провокаторами за рубежом. Заверив их, что буду особенно бдительным именно в Марселе, где много еще и недобитой белогвардейской сволочи осело (так мне конфиденциально ветераны сообщили).
Какой же это был идиотизм, но приходилось с серьезной миной во всем этом участвовать.
Ну и надо ли говорить, что за год стажировки ну никто у меня почему-то про количество советских комсомольцев не додумался поинтересоваться! Даже местные французские молодые просоветские левые (тогда такие еще были).
Так очень быстро подошло время и французского экзамена: франкоговорящая знакомая уровень мой проверила и только головой покачала. Ну не было у меня шансов серьезный отбор пройти!
Я стал фантазировать: а в каком все-таки случае надежда, хоть и небольшая, но может появиться? Какие объективные и субъективные условия для этого должны сложиться? И такие условия сам себе представил и даже план поведения сочинил. И сам в него поверил. В общем – на собственную прульность вся надежда была.
Так вот, согласно выигрышному сценарию, мне требовалось, чтобы принимала женщина, почему-то не брюнетка. И обязательно – чтобы она английского не знала. А самое главное, чтобы она нашу руководящую коммунистическую партию… ну… не слишком любила. То есть была бы не партийная, хотя и занимала такую ответственную должность. Тут я понял, что увлекся: а что мешает и партию не слишком любить, и там состоять? Пусть так и останется. Как вам вероятность совпадения всех этих условий?
И вот я зашел в комнату – сдавать этот мой судьбоносный экзамен. За столом сидела симпатичная женщина, шатенка, средних лет с умными глазами. Я воспрянул духом – хорошее начало! Я с ней вежливо поздоровался по-русски, представился и сразу понес на английском заранее выученную речь, смысл которой заключался в том, что вот английским я свободно владею, а это язык ученых всего мира. И я уже узнал, что на нем в этом нефтехимическом институте Марселя почти все говорят. И не будет проблем у меня с общением в науке. А ведь это главное для стажировки. Вот! А в быту – разберусь.
Она на меня как-то задумчиво посмотрела и сказала, что, по-видимому, я что-то перепутал. Она не владеет английским свободно, в отличие от меня (и усмехнулась), и мне с моими речами явно не к ней! Сюда, вообще-то, экзамен по французскому языку приходят сдавать. Пока все шло по моему плану.
Я извинился уже на французском домашней заготовочкой и тут же быстренько перешел на русский, чтобы поведать свою печальную историю: как мне решение их президента дверцу приоткрыло, но времени на язык практически не дало. А в другие страны поехать, хоть я и на ты с английским, но как беспартийный – без шансов!
И когда она сказала «Ох, как они всех достали!», я поверил, что у меня и правда может получиться.
А потом начался экзамен. Мой, тоже выученный, кусок про себя любимого и работу, тоже любимую, ее не сильно впечатлил. И пошла детальная проверка моих достижений: по газетной лексике, беседе на вольные темы и чтении. И, наконец, пересказа отрывочка из «Маленького Принца». Вы можете не верить, но опять совпадение – в институте наша старенькая, но требовательная француженка меня именно начало этой истории наизусть заставляла учить. И хотя сейчас мне другой отрезок достался, но я хотя бы представлял, в чем там суть. И начал пересказ с начала книги, который неплохо помнил.
Но в общем, честно говоря, несмотря на некоторый пёр, бледный у меня был вид, ну как и следовало ожидать. Но по-видимому, мой план, хоть и частично, но реализовался! Она слегка задумалась и составила такое хитрое заключение:
– С учетом того времени, которое было предоставлено экзаменуемому на изучение французского, он показал, что способностями к языку обладает и, продолжая усердно заниматься, требуемого уровня достичь может. Пока его знания французского оставляют желать лучшего, хотя по разделу газетной лексики уровень уже можно оценить как удовлетворительный. При условии, если и дальше так продолжит работать, то к моменту начала стажировки с языковой нагрузкой может справиться. Думаю, такую возможность ему можно предоставить.
Какую именно – продолжать совершенствоваться в языке или поехать – она дипломатично не уточнила. А главное – недопустимой негативной фразы «не соответствует требованиям» нигде не было. Но при виде моей неприкрытой радости она усмехнулась и быстро вернула меня к реальности. Предупредила о том, что это не окончательный экзамен, а только предварительный фильтр. Другие кандидаты много получше выглядят и почти все базу имеют, из французских школ вышли. Трудно мне придется с ними соревноваться, вернее – бесперспективно. Но окончательный отбор у нас будет после месячного пребывания в специальном подмосковном лагере.
– Там половина дня язык, а другая половина, – она засмеялась: – политическая подготовка. Вот тамошние ваши педагоги и вынесут последней вердикт. И вряд ли они на ваши хитрости и прибеднения будет реагировать. – И дала мудрый совет: – Кроме того, что вести себя там надо будет соответственно, не болтать много, язык придется учить денно и нощно. Показать, что работать и можешь, и хочешь! Там шанс будет: блатные кандидаты от нац. республик экзамен по языку у себя проходили. Вот эта публика внутренний отбор может запросто не пройти. Ловите свой шанс, как вы считаете – от де Голя! Только я не понимаю, причем тут он? О нем уже все забыли. Ну и от меня – искренне желаю удачи!
А потом добавила самое важное:
– Главное, что выбирать-то, кого из вас пригласить, в кого нет, все равно французская сторона станет. Втемную, реального уровня вашей языковой подготовки не зная, по каким-то своим критериям, нам не понятным.
Да, раскусила элементарно мои примитивные психологизмы эта умная дама. Раскусила, но пожалела. Огромное спасибо ей за человеческое отношение!
Казалось бы, ну все! Остается работать, подготовить пакет документов от института и полагаться на позитивные результаты моего месячного лагерного тренинга и надеяться на вызов от французской стороны.
В нашем иностранном отделе информацию подтвердили, действительно французы отбирали, кто к ним поедет вместо присылаемых сюда французских студентов. Такой вот интересный обмен имел место быть. Но, успокоил: «дескать им все до лампочки, как правило, почти всех заявляемых берут.»
Кстати, о моей ошибочной логике на предмет президента Шарля де Голля. Действительно, очень наивной она оказалась. Эко дело – войска вывел из НАТО! Правильно мне экзаменаторша сказала, про него и этот факт уже забыли, так как его последователи их туда сразу начали возвращать. И это старое президентское решение никак не было связано с изменением правил стажировки во Франции, принятым у нас через 10 лет. Благодарить за это я был должен не де Голля, а нашего дорогого Леонида Ильича, готовящийся визит которого в эту страну решили сопроводить таким вот смягчением некоторых пунктов наших отношений. Наверное, в качестве подарка для его личного друга – президента Жискара д’Эстена (кстати, окончательно и вернувшего все виды войск Франции в структуру блока.) И куда я полез со своими логическими размышлениями, в нашу политику? Очень наивно и неправильно.
А с другой стороны, важнее всего— результат, надо просто радоваться удаче и тому, как хорошо для меня ситуация сложилась (тем более. не первый раз!) И что оказался в нужное время в нужном месте.
Месячный лагерь подготовки я, в итоге, тоже успешно прошел. Ох, и тяжело было сначала с языком, но карабкался. Сам прогресс почувствовал. Все-таки по шесть часов в день разговаривали, и я даже стал улавливать и понимать смысл обсуждаемого.
Действительно, как моя экзаменаторша и предполагала, с десяток южных товарищей выбыли досрочно. Один за то, что к поварихам ночью рвался, просовывая им под дверь как вы думаете, что? Свое удостоверение кандидата наук. Наверное, в Средней Азии это безотказно действовало. А ведь такой модный был. Лучше бы свои адидасовские тапочки им показывал. Но, может, в тот регион еще не дошла московская народная афоризма: «Кто носит туфли «Адидас», тому любая баба даст». Еще один поехал на выходные в Москву, напился и начал в ресторане выступать, где его московские менты и выловили. И откупиться не получилось. Остальные – за природную лень и действительно почти нулевое знание именно французского языка.
И тут я налетел на здоровенный подводный камень в лице секретарши иностранного отдела нашего института, довольно симпатичной женщины кавказкой наружности, бакинской армянки Елены Христофоровны. Многие имена и фамилии я уже забыл, даже своих аспирантов, а ее буду до смерти помнить. Непонятно, по какой причине она решила, что я перебегаю дорогу ее протеже – какому-то блатному московскому армянину, тоже из нашего вуза.
И начальник отдела, и мои армянские приятели, и их друзья из армянской диаспоры в МХТИ – все пытались ей объяснить, что от нашего института может быть хоть 10 заявок. Все решать будут только французы, а предугадать их логику выбора невозможно. Но она железно была убеждена, что если от института пойдет одна и правильная заявка, то это будет именно то, что ее протеже Ашотику и надо. И мои ереванские друзья сломались:
– Игорь, это бакинские армяне. И она, и семейство Ашота так долго среди азеров жили, сами такими же … стали.
Как будто мне от этого объяснения легче стало.
И начальник отдела, искренне мне симпатизирующий в этой ситуации, сказал:
– Игорь, тут я ничего не могу. Не я ее сюда ставил, понимаешь? И уволить не в моих силах, хоть ее выходки и меня уже достали. Это во-первых, а во-вторых, ходят такие проверенные слухи, что у нее по женской линии поддержка от… И он назвал мне имя влиятельного в МХТУ проректора.
– Ты пока терпи, сейчас тебя нагружать будут по самое не могу, алжирцы на стажировку и практику едут. А это такой пакостный народ – глаз до глаз за ними требуется. Теоретически вы с Ашотом вдвоем их должны курировать, но она уже обращалась ко мне на предмет его временно ослабленного здоровья. Пока ты их тянешь, она ничего не сможет. Ну а потом, если не сломаешься, я подскажу, что делать и кому пакет твоих документов надо будет отдать мимо нее.
На кафедре у нас откровенно веселились. Я свои проблемы не скрывал, а им – ну чем не повод позубоскалить! Типа, в матче «Христофоровна-Юрьич» пока подавляющее превосходство на стороне слабой женщины. Но счет еще не открыт. Она выжидает, что он такое ей еще показать сможет.
Ну а дальше я сначала пару недель таскал алжирцев по Москве, естественно, один. Ашотик принес справку. Это было еще ничего, они только приехали и осваивались. И польза мне была явная от постоянного общения на французском. Единственное ЧП – у одного фотоаппарат украли в кафе. Но оно было со мной никак не связанно.
А потом повез их в Новомосковск на месяц на производственную практику, которую они видели в гробу. Девочки и гулянки, я крутился, как проклятый, стремясь, чтобы все это не вылилось в какой-нибудь эксцесс. А поводов была масса, терки с местными, наглое поведение на практических занятиях, отказы преподавателей с ними заниматься и вообще даже общаться. Хорошо, что принимающей стороной был филиал нашего института. И местные преподаватели даже меня утешали:
– Игорь, да не переживайте вы, они все время так себя ведут. Наши сами их распустили, выгнать бы домой парочку самых наглых, как шелковые бы стали!
Но хуже всего – это был контингент барышень, которые их уже ждали. Мне они сказали в самом начале:
– У нас раз в году такой праздник. И даже не пробуй нам мешать! Хуже будет! А вот если хочешь присоединиться к развлечениям, так в любой момент!
Присоединяться я не стал, но, посмотрев на их боевой раскрас, решил, что лучше празднику и вправду не мешать. Так и сосуществовали. Но в конце месяца началась женская ревность, дело даже до драк доходило, к удовольствию алжирцев. И мне стало совсем тревожно.
Но вроде проскочил между этими Сциллами и Харибдами и привез всех в Москву на последнюю неделю пребывания, уже в наше общежитие. И тут только смог передать этих типов Ашотику.
А через четыре дня там на вечерней дискотеке в общаге случилась драка с их участием. Очень сильно обнаглели в Подмосковье, на танцах стали выдрючиваться, здесь такое не проходило. Побили слегка всех, но с явными следами на лице – троих. Они немедленно накатали жалобу на предмет ущемления достоинства Алжира и т. п., но, к нашему счастью, их в основном наши черненькие ребята лупили. То-есть, студенты, и аспиранты из стран черной Африки. Мне Хамади (Хамади Моди Гуро Кисо Диал – 8 языков знал. Недавно ушел от нас в Лиссабоне), малийский наш аспирант и наш приятель, в деталях потом пересказывал, как события разворачивались. Сначала сильно выпендривались алжирцы, размахивали руками, но как до серьезной драки дошло, быстро струсили и сбежали. Но, естественно, с утра явились с претензиями.
Ну, наши работники иностранного деканата на полном серьезе и с сочувствием их выслушали, петицию прочитали и посоветовали им в организацию африканского единства с ней обратиться. Скандал то внутриафриканский! А что у нас его устроили, так это их косяк, еще и милицией попугали:
– Обязательно рассмотрим заявление, но придется вам задержаться до выяснения обстоятельств. Ведь все подробности вашей схватки надо будет выяснить. Опросить свидетелей. А вам же уезжать через день? Так забираете бумагу или официально обращаемся в милицию и отъезд откладываем?
Быстренько паршивцы заявление забрали, чем инцидент и завершился.
Ашота с ними в это время почему-то не было. Но, тем не менее, тут же (а, может, именно потому, что не было) Христофоровна настрочила рапорт на меня! В нем сообщалось, что именно я как руководитель практики, алжирцев морально разложил и уже в таком виде подсунул чистому и невинному как слеза сменщику, который мог и пострадать тоже, но, к счастью, только по чистой случайности уцелел и спасся.
Начальник отдела меня с ним ознакомил (как полагается) и сказал:
– Игорь, это, конечно, полный бред, но, с другой стороны, все достаточно серьезно. Если сейчас ее проректор поддержит и вынесет тебе обвинительный приговор, пиши стажировке привет. А ему вроде тоже – куда податься? Ведь возьмет и вынесет.
Давай, забирай свой пакет документов и дуй к проректорше по иностранной работе (такой-то). Расскажи ей все откровенно: и про распределение вашей нагрузки с Ашотом, и, главное, про интриги Христофоровны.
Я не понял:
– И что? А ей-то с какого бока в эти разборки влезать? Я ее совсем не знаю. И она меня тоже.
Может, пришло время к другу отца обратиться, подумал я, и поделился своими соображениями про другого проректора и его обещания, аж чуть меня не усыновить. Мы время от времени пересекались в институтских коридорах, и он всегда очень радостно рукой махал – приветствовал. Передавал огромные приветы родителям и абстрактные приглашения в гости. Но как-то все до конкретного визита дело не доходило. И я к нему не рвался, и он меня не тревожил. Но, может, пришло время? Крайний ведь случай!
Но начальник мне повторил:
– Игорь, второй раз говорю, не умничай. Знаешь, как твоего знакомого прозвали? «Византиец», и не зря. Я тебе говорю, что делать – вот иди и делай. Ладно, приоткрою немного нашу кухню! У этой дамы с твоим могучим недругом ранее тоже был роман. Правда, в относительной молодости, но эту Христофоровну она ему не простит никогда. А он против нее на Совете в открытую тоже не пойдет – весь институт смешить не станет. Ну, и я ей плечо подставлю.
Я ситуацией проникся, так и сделал. Меня выслушали внешне совершенно спокойно, переспросили, не приукрасил ли чего? И величавая профессорша, доктор наук и проректор сказала:
– Давай пакет. Да, слаб у нас начальник иностранного отдела, с какой-то бывшей лаборанткой чужими руками борется. Плечо он мне, видите ли, обещал подставить! Не мужик!
Дальнейшее развитие событий мне Николай Николаевич с удовольствием рассказывал:
– Сижу на Совете, вдруг всплывает твой вопрос с подачи сам понимаешь кого. Дескать, не справился с важным поручением, слаб оказался как руководитель. Думаю, нельзя такого посылать во Францию стажироваться! Может подвести наш институт! Я только хотел за тебя вступиться, хотя сам понимаешь – тоже не очень-то рад буду твоему отъезду. Но это с одной стороны, а с другой спускать такие наезды на своих нельзя.
Но тут ему наша главная дама из иностранного деканата как врезала, да еще и с четкими фактами в руках! Шесть недель твоей работы против четырех дней у этого «яна». И поинтересовалась, а откуда взялись такие про тебя негативные сведения? И до каких же пор уважаемый проректор будет оперировать непроверенными фактами, собираемыми ему некими бывшими лаборантками? Тот что-то начал про начальника иностранного отдела, а она говорит: «Вот отчет, им подписанный, о нормальной работе Литвинцева с алжирцами – я его в руках держу. Вернее – за него держусь. А вы за что держитесь? Там хоть есть за что держаться то?» Совет просто зарыдал от смеха. Дошло до всех – сравнение худосочной Христофоровны и профессорши было совершенно не в пользу первой. Вопрос снялся с обсуждения даже без голосования!
