Игорь Юрьевич Литвинцев
Везение, прульность и всякое непонятное в моей жизни
И совсем выпал из аспирантской жизни. И стипендию за один вечер в Арагви грохнул. Вот потом и поголодал. Но зато Андрей похвалил меня за строчку из моего, еще ярославского, бреда: «А в голове молекулы летают и с шумом ударяются о стенки. Мне жалко их, Свободу им, Свободу – придется дырочку железкой провертеть». Он сказал: «Что-то в этом есть!»
Как я возгордился! Но… показали дорожку, да путь заказали! От того времени у меня в голове намертво осели некоторые из его новых стихов:
Я – двоюродная жена.
У тебя – жена родная!
Я сейчас тебе нужна.
Я тебя не осуждаю.
У тебя и сын и сад.
Ты, обняв меня за шею,
поглядишь на циферблат –
даже пикнуть не посмею.
И так далее. Наизусть помню. Как и строки:
Я – семья. Во мне как в спектре живут семь «я»,
невыносимых, как семь зверей
А самый синий свистит в свирель!
А весной мне снится
что я – восьмой!
Все гениально. Даже хотел строчки: «Я семья, во мне живет семь Я, а весной мне снится, что я восьмой!» эпиграфом к этой серии книг взять. Но нынешний, из Давида Самойлова, во мне победил.
А когда Новелла в полутьме своей жутковатой коммунальной комнатки играла на гитаре и исполняла свои уникальные песни, я просто в них погружался и растворялся. Она была женщина своеобразная, о своей внешности не слишком заботящаяся, но когда начинала напевать свои волшебные стихи – превращалась в красавицу! Слушал – и понятно было, что таких высот мне никогда, никогда не достичь. Долго у меня ее новая книга с дарственной надписью лежала: «Ласточкина школа». Сперли потом из общаги вместе с остальными, не менее памятными.
Вот тогда я ее поэзией просто болел. То же самое я могу сказать и про остальных, которых раньше только по книгам знал. А Андрей Вознесенский моим кумиром еще с посещения его выступления в Риге был. Правда, Белла как-то меньше запомнилась, только своими рассказами про чудесную Грузию. Я понимаю умом, что ее поэзия – это высший класс, но, как и поэзия Бродского (за редким исключением), мимо меня проходила.
Может, и была у меня искринка, но так и затухла. Показали дорожку, да путь заказали! Вот на такой основе и белая проза пошла – в стиле вышеприведенного отрезка.
Шеф, лично вмешавшись, меня из этого загула в поэзию выдернул. Вернул в реальность, четко объяснив, ху их ху! А некоторым еще и выволочку устроил. Чтоб не сбивали неокрепшие души с правильных путей.
Жалко с таких воспоминаний на тему этого раздела уходить, но куда деваться?
А поскольку обрывается мой прозо-стихотворный опус на банкетах, то несколько слов о них. Как пили на кафедральных банкетах! По количеству, почти как в Ярославле, но это были праздники для души! И здесь было неприлично надираться. Прямо по басне Крылова – «пей, да дело разумей!»
По ходу первого из них я и познакомился поближе со своей первой будущей супругой Ольгой. Она делала диплом у моего соседа по лаборатории алжирца Абдынура и запомнилась мне только своим постоянным и беспричинным смехом. Попросила на банкете сесть рядом, так как мало кого знала. Других дипломников и дипломниц на банкете у Нура не было. А когда начались танцы, то, видно, и приглянулась Шефу – ему такие стройненькие брюнетки обычно и нравились. Он подумал, что я имею к ней какое-то отношение, раз рядом сижу, и каждый раз, приглашая барышню на танцы, спрашивал меня:
– Пьешь или танцуешь?
И после моего решительного ответа «Пью!» – наливал стаканчик так граммов на 50. Приходилось пить до дна.
Не знаю, до чего у них дошли разговоры после четвертого танца. Но она, вернувшись очень разволнованной, срочно попросила меня вывести ее отсюда и вообще проводить. Мне кафедральные мужики тут-же начали советовать – не лезть куда не надо. То есть не попадай добровольно в непонятное! Но мне море уже было по колено. А не хрен было меня спаивать!
И потащился я ее провожать, аж в Перово! Обратно (хоть и приглашала остаться и заодно с родителями познакомиться) понесло меня пешком через Измайловский парк, где и заснул на скамейке. Хорошо, что во-первых, еще тепло было, а во-вторых, пока спал украли только деньги и проездной. Аспирантский и библиотечный лежали на скамейке рядышком под брелком с ключом. Воришка с понятиями попался. Или случайный прохожий не устоял перед искушением пьяного обобрать.
Но не дошел тогда до меня этот знак свыше – не связывайся с ней больше! До добра это не доведет.
Но мои опасения насчет негативных последствий на кафедре не оправдались. Шеф про наш уход даже не вспомнил. А, может, и рад был в душе, что все именно так и кончилось.
И потом на нашей свадьбе с супругой присутствовал (конспективно начало своей первой семейной жизни я отобразил, а во второй книге все стальные подробности приведу).
И работа на кафедре. Какой же она безалкогольной могла быть, если сам НН говорил, что тот не химик, кто спирт не пьет (хочу пояснить, что имеется в виду умение выпить порцию неразбавленного спирта, замахнуть приличную порцию и горло при этом не сжечь.) И еще кое-что про лаборанток добавлял, но это к теме не относится. Хотя почти всегда является только следствием первого!
А наша Валентина Ивановна к каждому празднику литров 5-10 клюковки настаивала. На хорошей базарной северной клюкве и пищевом спирте. Как-то добывала его в хитрых недрах Менделеевки. Градусов больше 40 в ней было, а пилась мягко, как клюквенный напиток! Ох, много наших гостей на этом погорело, включая и грузинских стажеров.
До сих пор секрет приготовления храню! И здесь готовлю, французов угощаю, только ахают, у них такого напитка нет!
И обращаясь персонально к ней, гости – старые выпускники – на банкетах всегда распевали:
Открой Валентина, запасы свои,
Заветную клюкву достань ненароком!
И снова, как прежде, нас всех напои
Этиловым соком, этиловым соком!
А многочисленные присказки, активно гуляющие по кафедре (случайно нашел)! И реально отвечающие нашей действительности, например:
– алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах;
– быстро выпитый стакан не считается нолитым;
– опыт и алкоголь всегда победят молодость и энтузиазм.
И, наконец, просто призыв к действию: «И станет веселее и радостней пейзаж, когда плеснем в стаканы Це два Аш пять О Аш!»
В результате я все-таки натренировал свой организм, и он уже и «взять может много и держит долго». Аналогичное явление произошло и со всеми другими сотрудниками и преподавателями кафедры. Помните? «Если зайца долго бить…»
И с удовольствием даже в нашем возрасте мы с моими старыми кафедральными друганами, собираясь у меня за преферансом, выпиваем несколько бутылок чего-нибудь приличного. И даже пульку до конца всегда доводим, к удивлению Мариши, все еще не оценившей сполна наших питейных способностей.
Еще один забавный эпизод вспомнил: мы вчетвером явились на встречу с генеральным директором «Нижнекамскнефтехима» Николаем Васильевичем Лемаевым, ставшим впоследствии первым министром России по химической и нефтехимической промышленности. Профессора Швец, Дигуров, Сапунов и я, скромный доцент. Приехали в поисках хоздоговоров, денег всем стало страшно не хватать в новых условиях жизни. И сотрудников своих надо как-то поддерживать.
И спрашивает нас Лемаев:
– Ну что, наука, предлагаю выпить за знакомство! Что предпочитаете?
Дигуров попросил пива, чем ввел директора в ступор, – это был тогда в Нижнекамске страшный дефицит. Николаич со Швецом тоже в масть не слишком попали. Не помню, почему – то ли коньяк попросили, то ли вина сухого. А я ответил по наитию:
– Да что нальют, то я за знакомство и выпью!
И понял по выражению лиц хозяев, что как раз на домашнюю заготовочку и попал. И мне тут же принесли стаканчик чего-то прозрачного, но я уже знал местные приколы. Понял – чистый спирт. И выпил его грамотно, даже водичкой не запив. И сказал именно то, что ожидали:
– После первой не закусываю!
Вот тут Николай Васильевич и сказал в шутку:
– Пить грамотно умеет – значит, вот с этим точно и будем работать.
Как ни странно, так в итоге и случилось. Сам генеральный при этом вообще спиртное в рот не брал – ему просто мой спектакль понравился! Договор только мы с Николаичем и получили. И это только начало было. Главное ведь что – репутацию на комбинате приобрести. Ведь САМ сказал – с ЭТИМ работать будем!
И потом уже, уйдя с завода, где 22 года директором проработал, Николай Васильевич однажды предложил мне к нему в Министерство секретарем пойти. Конечно, не без подачи со стороны дочери Татьяны. Но и отвертелся я от этого предложения тоже только с помощью Татьяны и старого знакомого министра, Юрия Максимовича Гольдберга, у которого уже работал.
Но что можно написать в итоге этого раздела? Ожидаемые тривиальные вещи: оглядываясь назад на собственную юность, остается только бессмысленно сожалеть – ну какие же мы идиоты были, чтобы так собственное здоровье гробить! И какую же гадость тогда страна производила для собственного народа! И как же мне повезло вырваться в аспирантуру еще вовремя! И как же не повезло тем молодым, кого судьба не спасла в аналогичных ситуациях!
Р – Разное
Начнем с детства. В самом дальнем уголке памяти до сих пор скрывается самая большая тайна моей жизни, так и оставшаяся нераскрытой.
Я учился тогда в шестом классе. Была уже суббота, и неотвратимо для меня приближался понедельник. Почему неотвратимо именно для меня? Дело в том, что в начале этой недели в филателистическом магазине я случайно встретился со школьным приятелем из параллельного класса, который был со своим старшим братом. Последний тоже собирал марки, учился в другой школе, в 10-м. Разговорились, он через губу снизошел до моего уровня, и поэтому меня понесло.
И чего только не наплел, сам не знаю, зачем. Особенно про свой обменный фонд, которого у меня вообще не было. И когда этот старшеклассник вдруг выразил готовность меня посетить, чтобы с ним ознакомиться, а может и поменяться, то я почему-то ничего не смог придумать отказного и согласился. И вот послезавтра после школы они придут!
Для меня это было как приближение ссудного дня, и поэтому и в субботу, и в воскресенье я ужасно нервничал, так как не видел выхода. В понедельник утром я решил просто в школу сегодня не ходить. Как страус – сунуть голову в песок и выждать. А вдруг за это время все само и рассосется? Как-нибудь. И как-то до меня не доходило, что они же после школы могут и сами прийти.
Родители ушли на работу, а я пошатался по улицам и домой вернулся. Чего-то бабушке наплел, не помню. И как раз вовремя вернулся – вдруг звонят, пришел почтальон и принес мне бандероль. Мне лично!
Там вообще-то было написано: Литвинцевым Ю.А. и Л.Г. Но внизу – для Игоря Юрьевича. Почтальонша была бабушкиной знакомой, поэтому сразу отдала. Я так обалдел, что даже не посмотрел, откуда она пришла. Потому что, разорвав обертку, увидел кляссер с венгерскими марками! Прямо так и написано было на его бумажной обложке: «Марки Народной Венгерской Республики».
Наверное, вам трудно представить, что со мной было. Это все равно как с узника, уже приговоренного к виселице, в последний момент, на помосте, веревку с шеи и мешок с головы сняли. И он вдруг к жизни вернулся! Все сразу бросил и помчался в школу. Важно подошел к приятелю и рандеву подтвердил.
А когда они пришли к нам домой, сказал – еще несколько таких было из разных стран, но пришлось подарить брату, который из Киева приехал. Не смог отказать (тут же представил себя, а не Диму, этим братом; увидел марки – с ума сошел, такому как откажешь?) А этот вот – для вас специально задержал!
Что потом происходило, куда марки делись – совсем не помню, но дело то совсем не в этом. Я опросил потом всех в Киеве – никто нам марочных бандеролей не посылал. Да и не такие они были люди. Опросил родителей – не в курсах, бабушка тоже. Сколько потом голову не ломал – так ничего и не узнал про таинственного отправителя венгерских марок. И почему именно венгерских? (Потом уже подумал – может кто-то из тех отправил, что там после мятежа порядок наводил?) Но кто? А когда на следующий день вспомнил про разорванный бандерольный пакет, его уже нигде не было. Наверное, бабушка в ведро мусорное сразу выбросила.
В общем, до сих пор эта для меня тайна неразрешимая. Такой и останется. И как же вовремя случившаяся! В последний момент, за несколько часов до позора! Как это объяснить? Счастливая загадка, побольше бы таких!
А вот три раза по жизни я чуть не попал в непонятное, в самом прямом криминальном смысле этого понятия. Когда попаданцу – кранты.
Первый случай: мой тесть (по первой супружеской жизни) лет так за 8–9 до свадьбы взлетел в кресло зам. министра РФ по плодовоовощной промышленности (или по другой отрасли переработки продуктов сельского хозяйства, не помню) из Краснодарского края. Как он вспоминал – в результате счастливого случая, понравился кому-то из Центра. Потом слетел оттуда года за два до свадьбы, кто-то должен был ответить за ЧП с консервами на Дальнем Востоке. Фортуна – дама переменчивая. Но из обоймы не выпал и, конечно, хорошо знал всех местных партийных бонз – они же местные мафиози советского разлива.
И когда мы с Ольгой в компании с парой знакомых нашего возраста собрались в отпуск, он посоветовал – поезжайте в Геленджик. И добавил, что гостиницу сделает без проблем. И есть там большие люди, которые легко помогут со всякими мелочами типа: куда поехать, что привезти и т. д. Но попросил меня, когда приеду, позвонить его приятелю – то ли мэру (если они тогда были), то ли первому секретарю Горкома (что более вероятно). Передать от него привет, поблагодарить за гостиницу, поговорить, ну и если все нормально пойдет, попросить для нас разрешение на посещение знаменитого винзавода, старейшего на Кавказе. Это, конечно, не Абрау-Дюрсо, но в конце 19 века он тоже числился среди поставщиков Императорского двора. Сообщить ему, где конкретно остановились, в каком номере, может, нам еще и презент подбросят!
Я поблагодарил, телефон взял – дело то житейское!
Мы приехали, быстренько устроились на зависть куче желающих, клубящихся вокруг окошечка администратора. Пока отмокали в море и отмечали заселение, прошло два дня. На третий Игорь (приятель был тезкой) стал меня теребить насчет винзавода. Выпить он был не дурак, а на халяву – тем более: безлимитно. А то в магазинах всякая дрянь продавалась.
И достал окончательно прямо на улице. Я нашел номер телефона и пошел к автомату. Разговор получился очень странный. На том конце не отвечали ничего конкретного на мои вопросы, а допытывались, кто мы, откуда и зачем звоним тов. Погодину? От кого привет хотим передать? Вдруг Игорь, который стоял рядом и все слышал, хлопнул по автомату и сказал: «сваливаем быстро!»
Я ничего не понял, но мы быстро дошагали до первого же магазина, в котором он закупил, уже не глядя на этикетки и цену, две бутылки вина. И когда шли, позванивая бутылками обратно, у будки уже стояла машина и двое в штатском проверяли у прохожих документы. Проверили и у нас. Но мы шли себе в отель с вином и никаких подозрений не вызвали. Отойдя метров на десять, Игорь сказал:
– Вот что значит чутье старого чекиста, – и постучал себя в грудь. – По вопросам сразу наших узнал. Что-то приятель твоего тестя тов. Погодин тут сильно напортачил!
А вскоре мы услышали, что он пропал! Якобы поехал в Сочи к Медунову, партийному главе и хозяину края, и исчез. По секрету в гостинице нам сообщили, что, согласно слухам, аж на подводной лодке уплыл. Может на турецкой, а то и вообще – американской!
Через много лет я прочитал, что во время подковерной борьбы в Политбюро Андропов стал раскручивать «медуновское» дело, и для начала его люди провели аресты близких последнему подчиненных. Вот после их первого визита к Погодину тот срочно бросился к шефу. По-видимому, с шантажом: спасай или молчать не буду! И после этого исчез навсегда. До сих пор судьба его не известна. Нигде за границей не всплыл. А сам Медунов потом категорически отрицал факт их встречи.
Хорошо хоть, что успел до своей пропажи нам с гостиницей помочь. А на винзавод мы все равно попали. Игорь сделал значительное лицо, повертел своим удостоверением, а заодно и журналистским билетом:
– Надо иметь на всякий случай всегда с собой, – сказал он. И нас без проблем подключили к готовящейся экскурсии.
Ух и напился он на халяву! Имеет же право чекист в отпуске расслабиться! Тем более, только что и меня, и тестя спас от попадания в непонятное. Прямо по классике – с мрачным будущим для попаданцев. Но я его в таком состоянии уже видел, не удивлялся и до гостиницы доставил.
Второй случай: как-то после первого года моего пребывания в Тунисе мы сидели все с теми же приятелями (Игорь и Нина) у нас в квартире и слегка выпивали. Это было в промежутке моей двухгодичной работы в Тунисе. Я их женским вариантом клюковки угощал и рассказывал про тунисскую жизнь. Ну и поплакался слегка на Габес, описав, какая же это отдушина – вырваться оттуда в Бизерту или столицу хоть на денек. И как этого нелегко добиться. Вот Игорь вдруг и вызвался мне помочь.
– Там в посольстве сидит мой старый приятель – ну, сам понимаешь, за порядок отвечает. Зайди, как приедешь, но не сильно визит свой афишируя. От меня, естественно, большой привет и сообщи ему, кто такой и где будешь работать. Если захочешь, он тебя время от времени в столицу из твоей дыры выдергивать под какими-то предлогами будет. И с ночлегом поможет. Все хлеб, оформит, например, как помощника в Габесе, еще все и бояться станут. По крайней мере кляуз поменьше про тебя писать будут. А если и напишут, то там всё в его власти. Ну, может, и мне какой-нибудь местный сувенир захочет передать, не отказывайся. Да и сам на эту тему подумай. Практичный был товарищ.
Помню, что армянскую фамилию называл. Я еще подумал: «Ну вот, опять судьба с армянами сводит».
Прилетели и, как и в первый год, нас сначала в Тунисе (столице) держали, расселив по квартирам наших специалистов, в здешнем Универе преподающих. Я уже знал, где посольство, и отправился передавать привет. Подождал, пока у двери нужного товарища никого не будет, и постучался. На удивление, принят был чрезвычайно холодно.
Первый вопрос огорошил – знает ли кто-нибудь, что я сюда собрался?
– Нет, – отвечаю. – Никто, кроме Игоря.
Второй – не вертелся ли кто-нибудь перед кабинетом, когда я заходил?
После моего второго отрицательного ответа мне сразу была выдана строгая инструкция: запомнить, что заходил я в посольство, чтобы посетить магазин. Поэтому надо сейчас там хоть-что купить, да так, чтобы запомниться. И быстро уматываться, лучше вообще сразу в Габес. Про попытку знакомства с ним (коей вообще не было) и просьбу Игоря забыть раз и навсегда! И пока никто еще не подошел – исчезнуть из кабинета и молить всех богов, чтобы меня и на выходе никто не видел.
Я сильно удивился, но все так и сделал. Обидно, конечно, было налететь на такой прием, но подумал: может быть, в последнее время между ним и Игорем черная кошка проскочила? И тот хотел меня использовать для налаживания отношений? В принципе он такое мог придумать, да вот не получилось.
А на следующей неделе наш габеский руководитель – мой друг Алик Альтах – по страшному секрету только мне сообщил, что в посольстве переполох! Все на ушах стоят! Сбежал, скорее всего во Францию, такой-то (с армянской знакомой фамилией), да еще со списком наших агентов в странах Магриба!
Месяц всего боялся, кто-то все-таки мог видеть, что я к нему заходил. Но пронесло. Пожалел меня перебежчик! А вот если бы меня на визите застукали, то влетел бы на полную катушку с передачей привета от Игоря. В 24 часа вылет на Родину! И доказывай потом, что не верблюд! И Игорю не позавидуешь. Похоже, мы теперь с ним в расчете. В этот раз я его спас!
Третий случай. Как-то раз мы с Глебычем были командированы от факультета (в числе прочих, как представители преподавателей и научных сотрудников) на выступление некой преподавательницы с кафедры философии и марксизма-ленинизма. Надо было явиться, отметиться и в обязательном порядке выслушать ее доклад. Тема была какая-то казенная и, мягко выражаясь, не слишком занимательная, лекторша нудно повторяла общие фразы. Слушал, слушал и мне вдруг стало совсем скучно и я начал, как потом Глебыч точно определил, выпендриваться (у него другой глагол был, более правильный.)
Находил у нее ошибки и оповещал о них всех рядом присутствующих. Тем более, что это были симпатичные дамочки с других факультетов, одобрительно хихикающие. Особенно разошелся, когда она начала объяснять все наши проблемы тем, что слишком много в Москву «деревни понаехало»! Понимая под «деревней» все не московское. А так как видочек у нее был тот еще, далеко не столичный, да и говорок соответствующий, я и поинтересовался, подняв руку, а сама то она откуда? И представился, что я вот ярославский и совсем этого не стесняюсь. И, видно, попал в больное место!
Лекторша дернулась и заявила, что о моих антисоветских высказываниях и попытках сорвать доклад, на которые она уже ранее обратила внимание, она обязательно сообщит в партком и попросит принять меры. И ушла, дверью хлопнув!
На меня все смотрели, как на прокаженного, уже помеченного первыми признаками болезни. Ох и ругал я себя, но было поздно. Ну куда понесло, сидел бы дремал или книжечку читал.
А так через час меня Шеф уже вызвал, чтобы узнать, в чем дело. И посоветовал идти первому к этой лекторше на кафедру с повинной головой, придумать причину своего плохого и наглого поведения (типа жуткий гастрит с утра, с женой разругался) и не ждать, пока ему спустят указание – принять меры и доложить об исполнении.
Идти на такой вариант я не хотел: понимал, что все равно не поможет. Сидел и уныло томился, но полностью истомиться не успел. Две преподавательницы с этой кафедры подлетели ко мне быстрее. И начали выяснять, правда ли докладчица говорила то-то и то-то, а я ее поправил? И еще что-то в таком плане. У них там, оказывается, в зале знакомые были. И быстренько обо всем на кафедру остальным передали.
А в итоге они спросили прямо – а не хочу ли я помочь спасти в общем то нормальную кафедру от этой природной дуры, не так давно к ним попавшей и уже всех доставшей? И добавили с намеком: да и себя заодно? Я прямо обалдел от такого поворота.
А у них уже и проект моего обращения («рыба», всё как полагается) к заведующему кафедрой был готов. Дескать, не мог равнодушно слушать, как не квалифицировано искажают линию партии и нашу светлую советскую действительность!
Я попытался вывернуться, ну хотя бы некоторые формулировки более человеческими сделать. И вообще предложил групповое обращение написать, были же их знакомые в зале. Но старшая среди них сказала, они то были, но с репликами не лезли, как некоторые ……, добавив ту же характеристику, какую и Глебыч употребил.
– И ты что, забыл? За групповуху больше дают!-
Посмеялись еще, и я пошел писать якобы «крик души», но под их диктовку.
Через день наш бессменный кафедральный парторг и член институтского Парткома Михаил Николаевич Манаков сказал мне:
– Слушай, а ты не так и прост, каким хочешь казаться! Собрание только что закончилось на кафедре философии и марксизма, соответственно, ленинизма. И знаешь, чем? Лекторше, на тебя кляузу накатавшей, предложили уволиться по-хорошему. Я там от парткома института был. Так потом подошли ко мне две симпатичные дамочки и попросили тебе передать спасибо, должницы, дескать, теперь и вообще тебя любят!
– Михаил Николаич, это же чисто платоническая и вообще партийная любовь, – отреагировал я и рассказал ему суть происшедшего.
– Ох и доболтаешься ты когда-нибудь и до выпендриваешься (опять Глебыча глагол) со своим ехидством. Знаешь, куда иногда лучше язык засунуть? – Я кивнул.
– Вот так и поступай! Распустил тут вас Шеф за своей спиной!
Но с предсказанием не угадал, быстрее времена изменились. Но если бы докладчица была не такая злобная и набитая дура и не достала бы перед этим своих же коллег по кафедре, плакали бы мои зарубежные вояжи после такой отметины в личном деле. Чуть не попал в непонятное! Опять.
