Иеромонах Прокопий (Пащенко)
Щит веры. Часть 2. Воину-защитнику и гражданскому населению в помощь (ПТСР, боевая психическая травма)
Один офицер спецназа рассказывал, как служил в подразделении, где людей из войны не выводили. Им давали очень высокие оклады, и через некоторое время, когда можно было куда-то выехать, они решили остаться. В итоге у кого-то из них начались проблемы с психикой – из-за этой фиксации.
Человеческое тепло производит исцеляющий эффект – любовь лечит. Даже если это выступления школьников, главное, чтобы их переживания были направлены на бойца. Мало просто пытаться человека переключить на что-то, само по себе переключение мало что даёт. У меня был опыт работы с пьющим человеком: ты пытаешься переключить его с водки на что-то другое, и вроде бы это начинает работать. Но так как его доминанта осталась главной, при любом удобном случае он соскальзывает в зависимость.
Важно потихоньку выстраивать вместе с человеком новую доминанту, и здесь есть возможность ничего не выдумывать: есть богатый материал, опыт людей, прошедших подобные обстоятельства и сумевших преодолеть травматические последствия. На первых порах будет уместно просто делиться этими примерами и немного рационализировать опыт. Что их объединяет? Какие у них были принципы? Как их можно переложить на конкретного человека, военнослужащего? Таким образом, мы помогаем строить человеку дополнительный этаж личности, на основе которого он сможет переосмыслить своё восприятие травматического опыта.
Но для специалиста не это является задачей, ему важны техники. Например, техника забвения: дать установку «ты ни в чём не виноват». Если военнослужащий участвовал в зверствах и не может этого забыть, и какой-то специалист в благих целях прибегнет к технике забвения, забывания травмы, то всё равно эта гниль останется в памяти и может прорываться, например, в алкогольных эпизодах.
Как сказал священнослужитель, организовавший онлайн-встречу со специалистом-психологом, важно объяснить человеку, что, если в его жизни и были нежелательные поступки, он всегда может прибегнуть к целительной силе покаяния. И привести примеры, как люди выходили из таких обстоятельств. Если же отнестись с презрением к этому опыту, отбросить его, тогда идолом станет эфемерная психология, где самого страдающего человека как будто нет. Он становится просто объектом для психологических манипуляций, техник. Словно всё зависит от специалиста, от того, насколько он будет грамотным, образованным. Хотя всё должно зависеть от человека, от того, насколько он захочет обратиться к высшим смыслам.
Кстати, та же самая Джудит Герман отмечала, что человек, подвергшийся плену и насилию, должен принять активное участие в собственном выздоровлении. Если он будет объектом для приложений действий специалиста, то его статус существенно не изменится по сравнению с пленом, в котором он также являлся объектом для воздействий.
Некоторые мысли Джудит Герман, изложенные ею в отношении женщин, столкнувшихся с насилием, отчасти применимы и к разговору о военнослужащих. Она рассказывала, что тратит много времени, чтобы подготовить жертву к осмотру, что с каждым шагом она пытается вернуть жертве контроль. Она рассказывает жертве, по какому пути собирается пойти в терапии, но как именно будет происходить терапия – решать жертве. То есть хотя потерпевшей и предоставляется большой объём информации, который она не обрабатывает, но в данном случае она становится «активным участником процесса лечения в максимально возможной степени».
Даже в случае назначения определённых препаратов информированное согласие имеет большое значение для достижения результата. «Если пациентке просто приказывают принимать лекарства для подавления симптомов, она снова оказывается беспомощной. Если же, напротив, ей предлагают лекарство в качестве инструмента, который будет использоваться ею в согласии с её здравым смыслом, это может значительно усилить её чувство эффективности и контроля». Выжившая должна начать восстанавливать функции своего «я», наиболее сильно повреждённые в неволе. «Она должна вернуть способность принимать решения, планировать и формировать свою точку зрения, своё независимое суждение».
Сейчас мы не разбираем употребляемое слово «контроль», хотя по данному поводу можно открыть отдельную тему. Возможно, это излишнее углубление в вопрос, но есть в англосаксонской парадигме установка на навязывание своего господства окружающему миру. Ещё Юрий Воробьевский в книге «Укриана. Фантом на русском поле» отметил, что в английском варианте – I have a book – я имею книгу, а в русском варианте – у меня есть книга. Русская мысль, основанная на православной парадигме, воплотилась, помимо всего прочего, и в социальном устройстве, когда каждый народ сохраняет свою веру и культуру. И при этом все народы, входящие в состав России, вместе призываются к мирному сосуществованию. Не идея контроля над миром для русской души характерна, а идея творческого преобразования, преображения. Суть этого преображения не в навязывании миру некоей идеи, а в раскрытии явления, исходя из его внутреннего содержания. Православный человек не контролёр, а творец.
Идея творческого преобразования внутреннего и внешнего мира применительно к вопросу о преодолении травматического опыта – тема для отдельного разговора. Вкратце стоит указать, что данная тема рассматривалась профессором Ф. Е. Василюком в книге «Психология переживания»[208].
Дополнительно можно сказать, что в работах о ПТСР, подобных книге, написанной Джудит Герман, есть некий парадокс. Перечисляется набор условий, реализация которых необходима для выздоровления: восстановление доверительных отношений, восстановление функций «я» и пр. Но остаётся непонятным, каким образом секулярная психология будет обеспечивать развитие того самого доверия к миру, которое было нарушено при столкновении с несправедливостью и насилием. Во время знакомства с мыслями Джудит Герман складывается такое ощущение, что для неё вера – это нечто вроде хобби (если пациент хочет верить, то это его, мол, дело). Сама же автор, как можно заключить из книги, считает веру скорее суеверием.
Но как восстановить доверительное отношение к миру, не опираясь на веру в Промысл Божий? Подобные авторы, возможно, не учитывают, что по мере отказа от ценностей общество утрачивает и базу, на основе которой могут выстраиваться доверитель/296/ ные, «исцеляющие отношения» и чувство безопасности. Наличие в обществе такого рода отношений не является чем-то само собой разумеющимся, а является достижением культуры, опирающейся на веру. С отказом от последней культура будет подвергаться деформации, люди начнут утрачивать саму основу для доверия друг другу, что уже и наблюдается[209].
Секулярная психология декларирует достижение определённых целей, но не имеет инструментов для их достижения. Вопрос о восстановлении конструктивного отношения к миру и к другим людям, находится на стыке между религией, философией, этикой. Этот вопрос выходит за рамки психологии. Поэтому попытка ограничить терапию средствами одной психологии сомнительна. Пока ещё мир отчасти сохраняет островки жизни, выстроенные на основе христианской парадигмы, и психолог может ориентировать человека на приобщение к таким островкам. Но со временем этих островков будет становиться всё меньше и меньше, так как многие люди объявили вере войну[210]. Поэтому необходимо дать человеку нечто такое, что станет для него опорой вне зависимости от того, сумеет он найти сочувствие и понимание у окружающих или нет[211].
Безусловно, всё сказанное не отменяет того факта, что кому-то нужно просто, по-человечески выговориться. Один священник, окормлявший в госпитале раненых воинов, рассказывал, что когда с воином налаживается общение, его прорывает и он начинает «вываливать» на тебя все свои накопленные обиды, претензии к Богу, к людям. И «валит», и «валит» на тебя свои болевые сгустки. Выговорится и – успокаивается.
В то же время понятно, что в некоторых случаях, если воин так и не нашёл ответы на свои вопросы, нужно подумать, как ему эти ответы дать.
Приложение 2
Девушке-специалисту, призванной помогать раненым воинам. О контакте с ними[212]
Человек со сформированной картиной мира способен перестроить свой опыт, пусть даже травматический. Но только путём восстановления связи с природой, ближними, собственной совестью и фундаментальными законами бытия. Недостаточно дать человеку непонятный, недосягаемый идеал. Нет, нужно довести его к нему по ступеням.
Человеку, желающему помочь ближнему после перенесённого им потрясения (военные действия, ранение и т. п.), надо самому чётко понимать, что со- / циализация происходит не через собственные эмоции, а через установление связи с фундаментальными законами бытия. Необходимо дать человеку представление об их существовании, описать их, исходя из «принципа очевидности». Кстати, принципом сведе́ния к очевидности пользуется Иван Ильин. Каждому можно рекомендовать прочесть эссе из его трудов «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий» и «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний». К примеру, случилась неудача. Наша задача не просто выразить сочувствие, а призвать человека не жалеть себя, проанализировать суть просчёта, сделать выводы. Тогда неудача станет трамплином к удаче. Иван Ильин улавливает фундаментальные принципы, присутствующие в том или ином событии, и делает на них акцент.
На подобных основах построена работа Центра святителя Василия Великого для трудных подростков в Санкт-Петербурге. Большинство тех, кто прошёл этот Центр, не возвращается к преступной жизни. Цель состоит не в оправдании или жалости. Суть в другом – помочь найти свой путь. Не утверждаю, что вся психология плоха, но, к сожалению, психология в лице многих своих представителей этот простой путь не видит. Существует крайность: мнение, что после проступка человека нельзя стыдить, ведь это неэтично. Человеку даже не говорят, что он оступился. Этот приём называется «логическая ошибка» – ложная альтернатива, когда из множества вариантов выбираются два, и оба они неверны. Чтобы изменить настоящее (а изменив настоящее, ты перестраиваешь и своё будущее), человек должен в каком-то смысле изменить прошлое. Кстати, опасность состояния «здесь и сейчас» в том и заключается, что не даёт человеку понимания возможности изменить ошибки и увидеть перспективу. Можно указать на проступок, но с верой в преображение. Указывая путь, как эта ошибка может быть преодолена, разрешена, ты даёшь человеку возможность измениться. Это выход из бесперспективных отношений, когда один человек просто жалеет другого.
Иногда люди не знают, что такое настоящее сопереживание и пытаются его логически представить. Так что же это такое – настоящее сопереживание? Можно просто посидеть рядом. Не обязательно говорить дежурные фразы. Достаточно побыть с человеком. Сочувствие можно выразить и невербально.
Конечно, ты выступаешь от имени специалиста. Но, во-первых, в нас есть нечто общечеловеческое. Во-вторых, ты – женщина-христианка. Пока ты не лишена сочувствия к человеку, ты можешь помочь ему и как специалист. Исключительно профессиональная, лишённая человечности, помощь может даже оскорбить, отпугнуть. Всегда можно уделить пациенту несколько минут внимания, обсудить рабочую часть и попрощаться. Если у человека есть желание поговорить о чём-то, он найдёт возможность и без твоей явной инициативы. Я уже отказался от попыток предложить кому-либо о чём-либо поговорить. Люди сейчас недоверчивые. Тот, кто захочет поговорить, подойдёт сам. Ведь ты же подошла. Такое поведение освобождает от ненужной траты времени. Бывает, что мы навязываем свою помощь, а другой человек (чтобы нас не обидеть) тратит наше время, тратит своё время из «уважения». В итоге такое общение ни к чему не приводит. Так, в Центре Василия Великого проходил реабилитацию один трудный мальчик – талантливый фотограф. Чтобы организовать его выставку, нашли помещение, а он на открытие даже не пришёл, аргументируя своё поведение тем, что всё это нужно только директору Центра.
Можно и нужно ориентироваться на то, что пишут о травматическом опыте. Вспомним ещё раз историю Эрика Ломакса и его книгу «Возмездие». Он писал, как ему помогла одна женщина. Она просто слушала его. И он понял, что при общении с ней его история, его боль не утонут в потоке слов.
Зачастую речь специалиста начинается с дежурной фразы: «Я понимаю. Вы подавлены», а дальше идёт поток специализированных терминов. Страдающего человека пропускают через некую сетку формализованных данных, чтобы дать стандартизированное решение (оно и решением не является, а только его имитацией). Мнимая деятельность, дежурные пожелания, дежурные приветствия и прощания унижают. Понимание, что человек не статистическая единица, даёт иное восприятие.
Важно представлять себе, в чём состоит суть травматического опыта. Не утверждаю, что обладаю конечным знанием. Я тоже только ищу. Актуально в данном контексте учение академика Ухтомского. Человек сталкивается с неким переживанием, и оно становится доминирующим, стягивает вокруг себя деятельность нервной системы, одновременно тормозя прочие отделы коры головного мозга. Все аддикции строятся по одной схеме: утрата связи с близкими, природой и в какой-то мере со своей совестью. То, что в психологии называется целостностью, мы, скорее, наречём совестью. Это некое глубинное представление человека о самом себе. Совесть обличает, но человек её не замечает и ломает то, что составляет сердцевину его существования. Поэтому и выход из аддикции строится по одному принципу: восстановление связи со своей совестью, с близкими людьми, природой и фундаментальными законами мироздания. Что значит связь с природой? Юрий Шевчук после Чечни страдал от посттравматического стрессового расстройства. Он видел, как ребята погибали. Он не участвовал в войне, а отправился в зону военных действий как музыкант. Выступал перед ротой. Почти все ребята из этой роты погибли. Он приехал в Москву, а в Москве всё хорошо. Жизнь идёт полным ходом. Этот контраст вызвал перегруппировку сознания. Опытный друг отвёз Юрия в деревню, где он «бухал» и плакал. Потом началась весна. Захотелось любви. Он написал песню и так вышел из ступора. Если мы теряем связь с природой, то мы замыкаемся, если храним эту связь, то видим, как приходит весна, замечаем движение.
Советую посмотреть эпизод из фильма «Гений дзюдо» (1943) японского кинематографиста Акиры Куросавы по мотивам романа Цунэо Томиты «Сугата Сансиро». Сугата побил людей, которые оскорбили его учителя. Но учитель остался недоволен: Сугата не знает жизни (не умеет владеть собой), а значит, его нельзя учить дзюдо, как нельзя давать нож безумному. Учитель говорит, что, только познав Истину, можно умереть спокойно. Сугата обиделся и, желая что-то доказать, прыгнул в пруд. Пойти ко дну не давал инстинкт самосохранения, вылезти на берег и уйти не позволяла гордость. А пойти повиниться просто нереально. Когда человек охвачен гордостью, любой акт смирения кажется невозможным. Да, здесь речь идёт о гордости, но ведь это тоже посттравматическое стрессовое расстройство. Человек замыкается на своей модели и не может за её рамки выйти. Сугата пришёл в себя от хлопков кувшинок. Кувшинки сомкнуты, но раскрываются навстречу солнцу. Он увидел в кувшинках для себя ответ: нужно раскрыться навстречу Истине. И так он выходит из этого ступора. Этот эпизод я обсуждал с духовником и тот отметил, что язычников Бог может вразумлять через природу.
Необходимо рассказать людям (опять же, исходя из принципа очевидности), что выход есть. Но первый шаг – контакт с человеком. Джудит Герман в книге «Травма и исцеление. Последствия насилия от абьюза до политического террора» (пишет она с феминистических позиций, но стоит акцентировать внимание на приведённых научных исследованиях, а не на собственных размышлениях автора) подчёркивает, что восстановление связи с другими определённо является маркером – человек выкарабкается. Борис Братусь в статье «Сдвиг мотива на цель» (хоть статья про эпилепсию, но информация применима и в рассматриваемом контексте) пишет о последствиях травмы. Он выделяет две группы пациентов (речь идёт о механической травме: например, удар головой в момент ДТП). Первые не принимают участие в жизни отделения или семьи (если находятся дома), и они имеют самый неблагоприятный прогноз. Пациенты же из второй группы участвуют в жизни отделения, помогают, а если они болеют дома, то стараются снизить нагрузку на членов семьи. Это самые благоприятные в плане прогноза пациенты.
Когда мы говорим о фокусе на ближнем, можно сказать, что это мировоззренческая фраза. Богословская. Психологическая. Биологический фокус на ближнем ещё означает, что у человека, обладающего им, на порядок больше развивается нейронных сетей, чем у эгоиста. Эгоист сконцентрирован на себе самом. Тот же, кто обращён к ближнему, например, имеет пять друзей. Каждый из них делает что-то по-своему. И из этих пяти подходов он способен вычленить нечто, включить в структуру своего жизненного опыта. Идёт постоянное развитие. Ухтомский говорил о важности развития доминанты на лицо другого, то есть о таком настрое, когда человек пытается понять ближнего, исходя не из собственных о нём домыслов, а исходя из тех содержаний, которыми живёт ближний. Человек, настраивающийся жить таким образом, и в масштабной картине Бытия становится способным уловить то, чем живёт Бытие. Деятельное внимание к ближнему является основой развития, человек отмечает то важное, что вызывает интерес, и таким образом он выходит их ступора. Важно отметить и то, что развитие доминанты на лицо другого не означает, что человек растворяется во внешней реальности и в других. Речь, скорее, идёт о способности видеть в других лучшее, в Бытии – перспективу. Тот, кто способен к любви, к тому, чтобы видеть в других самоценное бытие, в результате взаимодействия с ними собирает данные и с их помощью строит, обогащает свою личность[213]. Человек, сориентированный на интерес к жизни, общение с единомышленниками, выходит из изменённого состояния сознания. Сильная доминанта (по мысли Ухтомского) тормозит более слабую.
Вспомним уже приведённые в книге примеры. Евгений Невесский в книге «Первый эшелон» описывает, как мечтал после войны закончить учёбу. Или ещё: один разведчик взял на войну учебник математики, потому что собирался после войны развиваться по математической линии. И доминанта большой любви будет тормозить травматические переживания. Человек не будет слеп, он будет всё видеть, всё понимать, но не произойдёт гиперфиксации на «отрезанных головах». Человек, неотвязно думающий о смерти, увидев маму с коляской, сомневается в наличии смысла рожать детей, ведь все умрут. Если же акцент смещён к теме любви, то, увидев новорождённого ребёнка, он подумает, что жизнь берёт своё. Во время возбуждения доминанты поступающие в сознание импульсы притягиваются к текущему очагу. Мы не пытаемся переломить ход человеческого мышления, а обогащаем его духовно и культурно, насыщаем смыслами, на основании которых человек может переинтегрировать травматическую доминанту и выстроить новую, бодрую, которая не только притормозит действие травматической, но и поможет человеку переосмыслить рождающиеся в его сознании идеи или поступающие в его сознание данные.
Вот ещё хороший пример из книги Юрия Бессонова «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». За ним охотились в течение месяца после побега. Он уходил от смерти, но считал себя счастливым человеком. Вера, любовь в нём преобладали[214].
Импульсы действуют на человека не напрямую (об этом много писал и Брушлинский), а проходя сквозь систему внутренних условий. Кстати, академику Павлову, которого несправедливо называют пособником тоталитаризма (бытовало мнение, словно его популярность в Советском Союзе связана с тем, что учение об условных рефлексах крайне удобно вписывается в тоталитарную систему), принадлежит учение о второй сигнальной системе – о том, что мы силой разума выстраиваем в себе самостоятельно. Если вторая система активна, то человек может не только блокировать формирование условного рефлекса, но и перестроить, обогатить свои условные рефлексы. Тот, кто раньше при виде ребёнка думал, что всё напрасно и мы все умрем, через общение с ближними и природой столь обогащается духовно и культурно, что может перестроить своё восприятие.
Также мы упоминали книгу Блейна Хардена «Побег из лагеря смерти». О ней говорят разное. Сразу же после её появления стали говорить, что всё описанное в книге – выдумки. Но! В Южной Корее есть центр для реабилитации беженцев из Северной Кореи, подверженных жёсткому посттравматическому расстройству. Можно предположить, что описанное всё же правда. Мальчик сбежал из северокорейского трудового концлагеря. Люди, рождённые там, там же и умирают. По его доносу были казнены мать и брат. В лагере бытовал негласный закон: родственников сбежавших убивают. Узнав, что мать готовит побег его брату, он возмутился, ведь в случае побега погибнет он сам. Когда же сбежал он и оказался в Штатах, то впервые увидел, что такое семейные отношения. В лагере мать была для него только конкурентом в еде (он воровал её еду, а она его избивала). Его стало жечь чувство вины. Его познакомили с некоей протестантской деноминацией. Ему говорили: Христос тебя любит, а он не был способен понять этой идеи. Он мог бы принести покаяние, но в протестантизме уже ничего от Исповеди не осталось. Мог бы понести епитимью, но сейчас епитимью не назначают и зря делают. Ведь смысл её не в наказании. Она даётся человеку в помощь, чтобы преодолеть внутреннюю неправду. А сделать это можно только через деятельность. Например, нейропсихологическая полнота человека двинулась в некоем направлении – налево. И невозможно только лишь интеллектуальной процедурой её сместить вправо. Нужна деятельность, противоположная прошлому греху. Если человека жжёт раскаяние, и он не может примириться с мамой, потому что её нет, он мог бы поработать волонтёром в центре для престарелых. Нужно не просто даль человеку непонятный идеал, но помочь дойти по ступенькам до него. Да, может быть, посоветовать Покаянный канон читать. Но не просто читать, если не понятны слова, а посоветовать перевод. Поклоны совершать.
Была такая история. Молодой человек продавал наркотики. Он молодец, бросил, но совесть обличает – скольких людей втянул. Пообщавшись с духовником, он получил совет: поработать год волонтёром в реабилитационном центре. Раньше его жизнь была направлена на разрушение, а теперь ему необходимо переключиться на созидание. И его душа успокоилась.
Митрополит Антоний Сурожский рассказывал такую историю (могу быть неточен в деталях). Был один замкнутый человек, прошедший войну. Так владыка просто сидел с ним. Сидел день. Сидел два. Пока тот не стал говорить. А человек просто проверял, насколько он небезразличен тому, кто сидит рядом и молчит. Так поступают и трудные подростки. Ты ему сделаешь что-то хорошее, а он тебя проверяет – правда ты добрый или притворяешься. Какую-нибудь гадость сделает и смотрит, как среагируешь.
Но наша задача не только научить человека чему-то определённому, например, не реагировать плачем на воспоминания о тяжёлых периодах его жизни. То есть не действовать только симптоматически, точечно на «боль в определённом месте», а помочь ему в противовес этой боли выстроить новую доминанту, научить всматриваться в окружающую реальность, помочь увидеть других, почувствовать и понять их боль, вызвать сочувствие и даже желание помочь.
Можно вспомнить отечественного сурдопедагога Корсунскую, которая занималась детьми с нарушением слуха. Она акцентировала внимание не столько на навыке говорения (как одной из человеческих компетенций), сколько на том, чтобы помочь им стать людьми, социализироваться и подготовиться к жизни в обществе. Действительно, помимо владения навыком разговорной речи, ребёнку важно ориентироваться в окружающей среде, учиться понимать других, вступать с ними во взаимодействие.
Одна профессор-дефектолог отмечала, что не поддерживает заимствование в чистом виде поведенческих подходов работе с детьми с расстройствами аутистического спектра, поскольку обучение какому-то навыку в узкой сфере жизнедеятельности схоже с дрессировкой и слабо связано с развитием. Такому ребенку, прежде всего, важно помочь преодолеть барьер, который отгораживает его от других и препятствует познанию мира и социальной адаптации.
Да, навык полезен, но только в заданных определённых условиях. Например, откликнуться на просьбу «дай», вымыть руки перед обедом, поздороваться при встрече и пр. Но без проникновения в смысл совершаемого действия человек выполняет его механически, как привык это делать. А если условия меняются, то и навык может оказаться невостребованным. Например, если нет воды, руки можно вымыть снегом, но жёстко закреплённый навык не «позволит» человеку найти новое решение. Человек или упорно будет искать воду, или впадёт в панику, будет испытывать острый дискомфорт. Поэтому, как говорила профессор, важно, в первую очередь, открывать ребёнку смыслы, не учить ребёнка только воспроизводить действие или слово как звуковой комплекс. А вместе с ребёнком осваивать значение этого действия, слова. И на основе включения этого действия или слова в значимую для ребёнка деятельность раскрывать для него их личностный смысл.
Эти мысли можно применить и к взрослым, пережившим боевую психическую травму.
