Григорий Васильевич Романов
Лыткаринский маньяк
Но, этот ли персонаж спускается с пятого этажа?
Судя по силам, готовым ему противостоять, именно он должен был сейчас появиться. Однако дверь подъезда открылась и на пороге нарисовался… мой герой.
Антон Нежданов, двадцать один год, местный, холостой, студент третьего курса технического вуза. Политические взгляды пока не сформировались. До любви к театру еще не дорос.
Из интересов: музыка, компьютерные игры и гаджеты, способные их потянуть.
В криминальном активе: пиратские диски, бесплатные скачивания проприетарного ПО и пирожок с печенью, который он стащил в школьной столовой в десятом классе.
Словом – небогато.
Хотя, в последнее время, все это немного отошло на второй план. И виной тому, разумеется, девочка. Скромная, белокурая студентка с параллельного потока.
Антон заметил ее сразу, но подойти и заговорить не решался целых два года.
Обычно, проблем со знакомствами у него не возникало. Но, здесь он чувствовал, что стандартные подкаты не сработают. Еще он чувствовал, что если она даст ему шанс, то только один. Один единственный, чтобы заявить о себе.
И поскольку ее синие глаза уже завладели его воображением, испортить этот шанс было смерти подобно.
Видно, судьбе надоела его нерешительность, и она, сериальной сценой, чуть не лбами столкнула их в университетском вестибюле. Молодежь покраснела, принесла извинения, помогла друг другу собрать упавшее. Потом перекинулась несколькими фразами, потом еще…
И вот, завтра вечером, они впервые договорились сходить в кино. Что за фильм, никто из них не знал. Не важно это, потому что на экране уже пошли заставки и первые титры их собственного кино. Еще не известно, какого: мелодрамы, драмы или комедии, но с ними двоими в главных ролях. А жанр… Вся жизнь впереди, чтобы выяснить это.
Сердцем, душой, всеми помыслами и желаниями он был уже там, в завтрашнем вечере. Только тело запаздывало.
Вечер и полночи Антон планировал провести у друга, за сетевой компьютерной игрой. Но игра нынче не зашла. Как все влюбленные, он слегка тормозил. А настроение было таким благостным, что даже виртуальных врагов убивать сегодня не хотелось. Хотелось побыстрее оказаться одному, предаться грезам и мечтам, которые, вау! – начинали сбываться. Поэтому Антон распрощался с партнерами по команде и направился домой.
Местный пейзаж я уже описывал. Чтоб сказать помягче – романтики никакой. Но сегодня и пейзаж казался Антону другим. Каким-то даже милым. А главное, за этими мутными окнами, на этих прокопченных шестиметровых кухнях, в комнатах вагончиком, должны, просто обязаны проживать счастливые люди. Все на свете должны быть счастливы. Нет у них права быть несчастными, когда ему, Антону Нежданову, так хорошо!
С этой заочной любовью к человечеству, Антоха двигался в сторону дома, но в одном из дворов наткнулся на сцену, резко диссонирующую с его настроением.
Какой-то мужичонка, интеллигентного вида, лет сорока, стал объектом внимания четверых парней неинтеллигентного вида. Как водится, тот, что поменьше, пытался завести с мужиком тягучий разговор ни о чем, в то время, как остальные выходили на ударные позиции с флангов. Несчастный, судя по всему, понял, что его ожидает и жался к стене дома, чтоб обезопасить тыл. Пытался что-то отвечать нейтрально и уважительно. Однако, что будет дальше, здесь понимали все.
Как надо было поступить студенту в этой ситуации, – вопрос риторический. Но, бойцом он не был, а попытайся вступиться, – точно стал бы вторым терпилой. В тоже время и бросать человека нельзя. Благо отдел полиции находился буквально через дом, в соседнем квартале.
Никем не замеченный, Антон побежал к стражам порядка, надеясь, что мужик дотянет до их прибытия. Пара минут и он уже был внутри.
Сразу за дверьми, у турникета, стоял автоматчик. За стеклом – дежурный Виктор Валерьевич, майор, помощник дежурного старший лейтенант Фомиченко и Макаров, что-то вроде третьего помощника, а по сути – стажер, недавно перешедший в дежурную часть из ППСа.
Как-то Макарова звали, но, с такой фамилией, имя ему было ни к чему. Каламбуры, связанные с одноименным- пистолетом, сидели у него уже в печенках.
– Там, там человека грабят, через два дома! Скорее! – сходу выпалил студент.
– А вы, собственно, кто? – невозмутимо спросил автоматчик, которому волнение Антона как-то не передалось.
– Я? Никто. Просто, гражданин. – ответил Антон.
Наверное, стоило б ему употребить какое-то другое слово. Не знаю, человек, что ли. Человек нейтральней. Оно звучит и гордо, но и как челаэк, тот, который половой в трактире.
А это, гражданин, получилось слишком пафосно и неуместно для данного места. Еще и громко так… Диссонанс с представителями власти задрожал легкой рябью. Ему бы замереть, но увы.
– Гражданин?! О-как! А документики у вас, гражданин, имеются при себе? – строго спросил из-за стекла Виктор Валерьевич.
Документиков у Антона при себе не оказалось.
– Послушайте, причем тут мои документы! Вы слышите меня: человека грабят! Может, вообще убьют или покалечат!
– Где грабят?
– Во дворе пятого дома, в соседнем квартале!
– Кто там у нас? Восьмой маршрут? Сейчас проверим. – недоверчиво произнес дежурный и взялся за рацию: Восьмой Аксаю, восьмой Аксаю, прием!
– Восьмой на связи! – прохрипело из динамика.
– Вы где? Что там у нас во дворе пятого дома? Там, вроде, грабят кого-то?
В эфире зависла пауза. Уже по ней можно было догадаться, что правду с того конца говорить не планируют. Оно и понятно: на восьмом маршруте патрулировали не роботы, а живые люди. На корпоратив рядовой состав не приглашали, поэтому они отмечали день рождения отдела самостоятельно, там, где этот праздник их заставал.
Восьмой маршрут, как истинные патриоты своего ОВД, отмечали в служебной машине, расположившись в тихом гаражном кооперативе. Все как положено: водочка, кола, хот-доги. И еще картишки с копеечными ставками, сообщавшими игре дикий азарт! А тут на тебе: двор пятого дома!
– Только что проезжали, все тихо! – нарочито бодро доложил старший наряда.
– Принято. Отбой.
– Ну? – вопросительно посмотрел дежурный на Антона: Похулиганить захотелось? Нам тут, по-твоему, делать нечего?
– Ну, видимо. Раз вы человеку помочь не хотите! – махнул рукой студент и пошел на выход. Если с «гражданином» было еще фифти/фифти, тот вот этого говорить было точно не надо.
– Гражданин! Ну-ка, вернитесь! – раздалось из-за стекла. Антон обернулся и увидел, что все трое за этим стеклом смотрят на него как-то странно, словно на привидение. А все потому, что в студенте начали подозревать того самого переодетого Валежникова.
Откуда-то из глубины дежурной части появился Андрей Степаныч и тоже строго уставился на визитера:
– Сюда пройдите, гражданин!
Автоматчик жестко взял Антона под руку и препроводил за стекло.
– Ты чего тут бузишь? – встал в позу начальник ППСа: кто такой, почему без документов? Ты не пьяный случаем? А-то, вон уже, черти на улице мерещатся! Наркотики употребляем?
– Нет, но с вами недолго и начать. Правильно Валежников говорит…
Ей богу, я б такое ляпнуть в двадцать лет не сообразил. А он ляпнул. Хотя, наверняка не сам придумал, услышал где-то… Место, только, для цитирования подобрал самое неподходящее. Не знал, не знал бедняга, что крикнуть на борту самолета: «Бомба!» куда уместнее и безопасней, чем помянуть имя Валежникова здесь и сейчас! Однако ж незнание, как известно, от ответственности не освобождает.
Что там правильно говорит Валежников, Антон так и не досказал. Странные взгляды, которые он заметил раньше, стали теперь не удивленными, а какими-то… Для себя бы он не ответил, какими. Но мы-то знаем, в чем дело. Подозрения рассеялись. Теперь уж никто не подозревал, – все были уверены: вот он, чертов негодяй! Пары часов не прошло, а он уже тут!
Зубы и кулаки стиснулись, глаза потемнели от ненависти. Только Макаров смотрел на студента с интересом и нарастающим сочувствием.
В этот момент, в дежурную часть зашли Анаколии. Старший собирался попрощаться и уйти домой, Младший оставался на ночь ответственным. Оба смерили Антона пренебрежительным взглядом:
– А это кто у нас тут? -поинтересовался Анатолий Ильич.
– А это у нас, собственной персоной, «Гражданин». Мозги нам тут делает! – доложил дежурный: Говорит, кругом бандиты, а мы работать не хотим. Валежникова на нас нету, а-то бы он порядок навел!
– Ага. Все по наезженной: как несчастных студентов на митинге дубасить, так полиция первая. А как граждан от настоящих преступников защищать – так в кусты. – подтвердил «делание мозгов» Андрей Степанович.
Слушая их сбивчивые рассказы, Анаколии навострили уши: пришел, что-то там сказал, произнес вслух ужасное имя! Вроде, ничего такого. Да, ничего не было, но предчувствие у господ-жополизов появилось. Предчувствие триумфа и блестящей возможности выслужиться!
– Встань нормально, стоишь тут! – крикнул на Антона Андрей Степанович и дал ему затрещину. Было не так больно, сколько неожиданно и унизительно, а реплика, по своей смысловой нагрузке, походила на «Чё, кого?» от любителя спортивного костюма и кепочки.
Следом, почти без паузы, звонкий подзатыльник прилетел Антону от Фомиченко. И столько ненависти, столько души было вложено в него, что все опешили и уставились на помощника дежурного. Никто не ожидал от этого тюфяка такой прыти и с чего бы это?
Когда заходили разговоры о политике, Фомиченко никогда в них не участвовал. Было бы странно, если б оказалось, что он вообще слышал о Валежникове и оппозиции. А тут выясняется… какой-то криптогосударственник притаился за пультом!
От удивленных взглядов старлей стушевался и вернулся на рабочее место. Потребуй с него сейчас объяснений, он не нашелся бы что сказать. Да, он испытывал к гражданину Нежданову резкую неприязнь, но публично пояснить ее происхождение невозможно. Она иррациональна, и будь озвученной, вызвала бы сомнения в душевном здоровье ненавистника: в задержанном Фомиченко бесила… его молодость.
Старлею было тридцать. Прекрасный возраст, как не посмотри. Но, сам Фомиченко уже от него страдал, потому что молодость, черт ее дери, молодость стала вдруг чем-то не про него.
От сидячей работы, объемные акценты его фигуры сместились книзу, а на голове стала пробиваться плешь. Но не благородная, а-ля Брюс Уиллис, а нелепая, клоками, так что в зеркало лишний раз было больно смотреть. Но, что хуже того, – молодые превратились в каких-то инопланетян, разговаривающих на тарабарском языке, увлекающихся хрен знает чем и в то же самое одевающихся.
Еще три-четыре года назад он был с ними на одной волне. Знал, чем они живут, понимал их шутки, интересы. И вдруг, в какой-то момент, поймал себя на том, что ему с ними не интересно. Приколы их стали казаться глупыми, шутки – неуместными, устремления – мелкими. Их компании стали тяготить, и это было взаимно.
Страшное дело – вариться в собственном соку, не видя себя со стороны. Потому как не в молодости дело. Тридцатник, конечно, не юность, но уж точно не старость. Все дело в службе, которая, вроде как, работа, а по факту – образ жизни. Словно радиация, она въедается в кровь и кости и вылезает наружу профессиональной деформацией.
Будь у Фомиченко возрастные гражданские друзья, он бы заметил, что и с ними ему говорить стало не о чем. Вот, только, кто бы все это ему объяснил…
Своим же умом он дошел до смертельной тоски по молодости и черной ненависти к молодым. Жуткий человек! И тот факт, что этот молокосос занимается неведомой ему политикой, знаком с каким-то там Валежниковым, все это еще раз напомнило старлею, как же сильно он от них отстал. Полоснуло серпом по одному месту. И звон его леща звонил именно по этой невыносимой тоске.
– Фамилию, имя, отчество, дату и место рождения называем! – по-солдафонски проорал дежурный.
Антон продиктовал свои установочные данные и Виктор Валерьевич стал пробивать его по базам: Так, розыск, база паспортов, судимости… О-о! А вот и наш «Гражданин»!
В базе ГАИ за Антоном оказалось два неуплаченных штрафа. Все подошли к монитору с таким выражением на лицах, словно Чекатило, не меньше, случайно попался в их сети!
– Да вы, гражданин Нежданов, злостный неплательщик у нас! – победно произнес Анатолий Ильич: Нарушаем, стало быть!
Да, конечно, «Нарушаем!» Куда ж в вашей конторе без этой фразы!
– Макаров! Пойди, посмотри, Наталья Ивановна на месте? – скомандовал дежурный.
Макаров встал и пошел искать Наталью Ивановну, инспектора по административной практике.
– Что, Антон Леонидович! Нарушил, а платить Пушкин будет?! – с укоризной высказал Анаколий Старший: придется штраф административным арестом заменить. Посидишь у нас до завтра, а с утра в суд. Вот так!
– Какой арест? Вы о чем? Я ничего не нарушал… – пролепетал злостный неплательщик: Это какая-то ошибка…
– Да неужели? – злорадно спросил Фомиченко: Ошибочка, стало быть, вышла!
И сделал замах для очередной затрещины, но, на этот раз, сдержался.
Ошибки и правда не было. Несколько лет назад, его двоюродный дядя, вечно должный всем и вся, оформлял на племянника машину. Вот и накатал на ней пару штрафов, которые повисли на номинальном владельце. Антон понятия о них не имел, но, как в песне поется: «Компьютеры, в памяти, прочно хранят…»
В дежурку вошли Макаров с инспектором.
– Молоденький какой! – осмотрела студента Наталья Ивановна.
– Ага. Как на папиных машинах гонять, так они взрослые, а как штрафы платить, – так детишки молоденькие. – недобро отозвался начальник ППСа.
Инспектор села за монитор, просмотрела профессиональным взглядом базу и повернулась к сослуживцам:
– Ребят, вы чего хотите-то? Сроки исполнения давно вышли! Вон, они все приставам переданы, а те их прекратили еще год назад.
Недоверие и досада смешались на лицах собравшихся.
– Антон Леонидович! Вы уж, в следующий раз, оплачивайте вовремя, а-то, видите, какая неприятность может случиться. Вот так, остановят для проверки документов и окажитесь в спецприемнике. Поаккуратней с долгами, тем более, перед бюджетом.
Валерич, старый ты крокодил! Отпусти студента. Его, пади, девчонка уже заждалась! – примирительно сказала Наталья Ивановна.
– Угу. Давай, всех к девчонкам отпустим. Иди давай, мать Тереза. Глазищи-то загорелись уже!
– Тьфу на тебя, извращенец! – с чувством ответила инспектор и ушла.
В дежурной части зависло немое напряжение.
– Так что, я пойду? – осторожно спросил Антон.
– Пойдешь-пойдешь… – сухо отозвался дежурный: Стой где стоишь! Разберемся, куда ты пойдешь.
Если что-то и читалось теперь на лицах полицейских, так это категорическое нежелание отпускать гражданина Нежданова из райотдела. Это нежелание было таким явным, что казалось, его можно ощутить физически. Буквально, потрогать руками!
Макаров осторожно встал с кресла и быстро вышел из дежурной части. Путь он держал в кабинет административной практики, к Наталье Ивановне.
Здесь продолжалось празднование в узком женском коллективе. Появление стажера вызвало у дам воодушевление:
– Макаров, опять ты! Ну, что ты встал, Макаров? Заходи, раз пришел!
– Да, заходи! Доставай свой Макаров, расстреляй нас. – зажгла Василина Придурошновна, которая, видимо, о таком могла уже только мечтать.
Стажер покраснел и остался в дверях:
– Наталья Ивановна, можно вас на минутку.
– Ну, чего на этот раз? – вышла к нему инспектор.
– Наталья Ивановна, там такое дело… Что-то, по-моему, пацана там крепануть хотят.
– Какого пацана?
– Ну, этого, на которого вы материал составлять отказались. Что-то там сейчас будет. Не отпустят они его просто так.
– Я-то что могу?
– Вы бы это… Может, составите, все-таки. Они хоть успокоятся. А утром сменятся, и он домой уйдет.
– Так состава нет. Его отменят, а мне в минус пойдет. Мне это зачем?
Невозможно было объяснить, зачем ей это. Это либо знаешь сам, либо не можешь понять в принципе. Поэтому Макаров глядел в пол и молчал, но его молчание говорило обо всем без слов. Так, что яснее некуда.
Поглядев на него и немного подумав, Наталья Ивановна направилась в дежурную часть.
– Давай-ка, Виктор Валерич, составлю я все-таки протокол на вашего неплательщика. – подступила к дежурному инспектор.
– Составляй. Сразу бы так!
Действо получилось уникальное. В кои веки, административный материал был составлен на невиновного для его же пользы, во имя его же спасения. Вот, только, опоздала Наталья Ивановна. И с ней спасение… Опоздало.
– Ну что, готово! – отрапортовала она, закончив с бумагами.
– Хорошо. – равнодушно отозвался дежурный: Вон, Макарову на пульт положи.
– Парня-то отпусти. Все ведь сделали как начальство хотело. Ну, чего он тут ночь будет куковать?!
– Ты занимаешься административной практикой, вот и занимайся. А куда не просят – не лезь. – строго отозвался Виктор Валерьевич.
Наталья Ивановна с чувством посмотрела на Макарова, пожала плечами и вышла из дежурки.
Тем временем, на Антона уже составили протокол за мелкое хулиганство и поместили в КПЗ. На резонный вопрос: «Что происходит?» он получил ответ: «У Валежникова поинтересуйся!»
КПЗ или обезьянник. Если кто не знает, от остальных камер он отличается отсутствием передней стены. Вместо нее сплошная решетка от пола до потолка и обитатели здесь реально смотрятся питомцами в зоопарке: всегда на виду и на слуху.
Серьезных преступников сюда не определяют, а содержат мелкую шваль: административно задержанных, которые отправляются с утра в суд за несколькими сутками ареста или квитанцией для уплаты штрафа.
К моменту, когда Антон переступил его порог, здесь уже ютились три обитателя. Граждане Повлоцкий и Смыслоедов, завсегдатаи, задержанные за распитие спиртных напитков в общественном месте. И гражданин Копытин, из той же оперы, но сегодня пойманный за драку с последствиями. Видимо, из-за этих последствий, он чувствовал себя здесь главнее остальных. Без малого, – настоящим з/к!
Появление студента вызвало в обезьяннике настоящий фурор. Приличный, да еще юный, ну, как же тут не постебаться!
– Ничего себе! – начал Копытин: У нас тут группу продленного дня решили открыть!
– Старшую группу детского сада! – понизил планку Смыслоедов.
– И за что теперь сажают детей? – съязвил в свою очередь Повлоцкий.
– Да, за что? – повторил вопрос Копытин.
Желание показаться крутыми сидельцами было столь нелепым, что даже не нюхавшему пороха студенту это стало очевидно.
– Рекомендовали поинтересоваться у Валежникова! – запросто ответил он соседям.
На Повлоцкого и Копытина фамилия впечатления не произвела. Только Смыслоедов присвистнул: О-о, идейный!
Да уж, идейный. – с горьким сарказмом подумал Антон. Валежникова он сейчас реально ненавидел: И в чем идея? В том, что все воруют? Н-да, революционное открытие…
– Ладно, идейный. Натворил-то ты что? – продолжил расспросы Копытин: За хулиганку, небось, закрыли?
– Я, вообще-то, не хулиганил. Я сам пришел, хотел человеку помочь…
– Это ты брось, не хулиганил. Товарищу майору виднее, хулиганил ты или нет. – строго отрезал Копытин.
– Ага! В институте сказки свои рассказывай! – хохотнул Повлоцкий.
Стало ясно, что оправдаться в глазах алкашей не получится. Да и надо ли?…
– А что будет-то теперь? – обратился Антон к более насущной теме.
– Да, ничего! Десять суток в спецприемнике и на волю! Арестантская жизнь всем идет на пользу. И от баланды еще никто не умер. Книжки там почитаешь, радио послушаешь, с интересными людьми пообщаешься. – сделал прогноз Копытин, явно наслаждаясь ролью бывалого.
Сказанное повергло Антона в шок: Какой спецприемник! У меня свидание завтра, мне нельзя сидеть, никак нельзя!
Пожалуй, он бы и двадцать суток отсидел. Но, только не завтра, – в любое другое время. О, только не завтра!
– Что ты жути нагоняешь! Не бзди, студент. Никто тебя по первому разу не арестует. Ты ж ранее не привлекался? – сжалился над новичком Смыслоедов.
– Нет.
– Ну и все! Выпишут штраф и домой. Еще в университет успеешь, ко второй паре. Ха-ха-ха.
– А если я в суде скажу, что ничего на самом деле не было?
– Э-э, вот этого я тебе точно не советую. Здесь ты никому ничего не докажешь. В суде – тем более. Кайся, говори: бес попутал, больше так не буду, простите-извините.
– Проси наказание, не связанное с этим… ну, с изоляцией от общества. А вот рогом в эти ворота лучше не упираться. – уже серьезно подтвердил Повлоцкий.
– Да студент, не переживай. Считай, на экскурсию попал. Пацанам завтра расскажешь, какой ты герой! – подсластил пилюльку Копытин, ощутив себя еще и милосердным судьей.
На этой мажорной ноте, дверь обезьянника открылась, и в него вошел персонаж, на котором стоит остановиться поподробней:
Василий Иванович Водченко, местный алкоголик и натуральный бич, поскольку и правда, в прошлом, был интеллигентный человек, а теперь, – блаженный дурак, которого что-то озарило или осенило. И он, осененный, фанатично исполнял какую-то, одному ему известную миссию.
Василий Иванович был из бывших. Но, бывших очень давно. Единственным, кто застал его на службе, был один местный ветеран МВД. Он-то, собственно, о нем и рассказал, поскольку сам гражданин Водченко о милицейском прошлом никому не докладывал. Наоборот, всегда желал быть задержанным на общих основаниях, безо всяких поблажек к себе.
Со слов ветерана, Василий Иванович работал следователем, но недолго, потому что с ним произошла какая-то история. Какая именно, понять невозможно: то он кого-то застрелил, то пытался, то его самого пытались, а то и застрелили, все-таки!
Сам ветеран ни хрена не помнил и каждый раз выдавал разные версии. От их обилия ему перестали верить. Даже решили, что он выдумал все, что б прикрыть соседа-собутыльника.
Попросили кадры проверить: мент Водченко или не мент? Те проверили, оказалось, да. Действительно служил, с восемьдесят восьмого по девяносто третий год и уволился по собственному желанию.
О причинах увольнения прояснить не удалось. А сам он, все-таки, свой.
Но, вот, миссия у «своего» Василия Ивановича была удивительная: он профессионально оговаривал бывших коллег! Нарочно распивал там, где побольше народа, откровенно напрашивался, а когда его принимали – строчил заявления, как ужасно с ним обошлись.
Сюжеты брал из газет, радио и телевизора. Как только появлялись новости о полицейском беспределе, он записывался в потерпевшие, с такой же фабулой.
Пытали кого-то током – и ему провода на тело вешали. Пристегивали наручниками под потолок – и у него теперь руки отваливаются, всю ночь провисел на решетке.
Только историю с бутылкой в заднем проходе решил не воспроизводить. Коллеги-то, бывшие, люди с юмором. Так, возьмут, и отправят на освидетельствование!
Остальное все на себя примерил.
Поначалу, к его жалобам относились серьезно. Дел не возбуждали, но проводили внутренние расследования: с воплями, матом, подобием очных ставок. Все-таки, своих, хоть и бывших, не принято пытать. Это уже точно беспредел!
Но, проверки ничего не выявили и стало ясно, – у товарища такая маничка.
Решили просто не обращать внимания. Преступлений-то он не совершает, а так, – пьет себе и пусть пьет. Не трожь дерьмо – оно не воняет. И чуши всякой не несет!
Однако время шло, личный состав обновился и уже никто не помнил, что Василий Иванович из себя представляет. Толерантность сменилась раздражением, желающих терпеть от него поклеп не осталось.
В царствование позапрошлого начальника ОВД, его жалобам дали настоящий ход: возбудили уголовное дело за клевету и заведомо ложный донос.
Расследование сложностей не представляло: все доказательства на лицо. Дело быстро двигалось к суду, видимо, суровому, поскольку обвиняемый был не сдержан на язык и там тоже, наверняка бы, ляпнул что-то лишнее. Оскорбительное для судьи и прокурора. А уж те с ответом не задержат. Определят, куда надо, на раз!
Но… не вышло. Знакомясь с делом, Василий Иванович спросил у следователя, не замечал ли тот, что отражение в зеркале иногда не успевает за смотрящимся.
Чего-чего? – переспросил следователь и заговорил с обвиняемым на отвлеченные темы. А поговорив, продлил срок следствия и назначил психиатрическую экспертизу.
Выводы ее были неутешительны: шизофрения, в отношении содеянного – невменяем. При этом не агрессивен, для общества не опасен и в принудительном лечении не нуждается.
Вот так, гражданин Водченко. Свободен!
Теперь он действительно стал свободней. Василию Ивановичу дали группу и положили пенсию. Небольшую, но лучше, чем ничего. А доставлять его в отдел стало чем-то вроде дисциплинарного проступка. Совсем не комильфо.
В общем, появиться здесь он мог только в результате ошибки, по незнанию молодых. Сегодня они ошиблись, и он появился.
Вспоминают, когда актер Андрей Миронов появлялся в каком-то обществе, там все внутренне подтягивались и замолкали. В КПЗ произошло то же самое. Это врачи знали, что он невменько, другие-то, – не знали!
На вид Василий Иванович был не лучше остальных. Возможно, даже хуже. Но внутренняя сила все равно присутствовала и читалась в нем.
Пьяницы-дебоширы сдвинулись в дальний угол, а Василий Иванович сел на скамейку, посередине, отделив собой Антона от маргинальных соседей.
– Здравствуйте! – сказал он присутствующим: Я Василий Иванович, кто не знает.
– Здравствуй, Василь Иваныч. – ответил из угла Копытин. И остальные сказали: «Зрассьте». Судя по реакции, там знали, кто он такой.
– Давно ты здесь не появлялся, уже соскучились. Что на этот раз? Шокером ударили или ласточкой скрутили?
– К идиотам подсадили! – пресек смешки новосел.
– Вот студент, знакомься. – отрекомендовал Копытин: Василь Иваныч, бывший мусор и стукач наоборот. Стучит не ментам, а на них. Во все инстанции пишет, не стесняется. Пальцем ни разу его не тронули. Сам все придумывает, сам отправляет. Когда помрет, менты объявят выходной день!
– А тебе что за печаль? Или ты за полицию переживаешь? – невозмутимо спросил Василий Иванович.
– Я? Далась она мне! Хотя, и здесь люди работают. Обидно им, наверное. Просто не пойму, как тебе все с рук сходит? Если б я такое нес, меня бы со свету сжили. А тебе по барабану. Все как с гуся вода!
– А если б и тебе было можно, без последствий?
– О-о! Уж я б, тогда, залился соловьем.
– Тогда в чем ты лучше, чем отличаешься от меня?
– Что тебе можно, а мне нет! Этим отличаюсь.
– Так радуйся. Я твои желания исполняю.
– Нет, этого не переспоришь. – обреченно вздохнул Копытин.
Их узкий алкоголический кружок уединился, и они повели разговоры между собой. Но значительно тише обычного, почти шепотом.
– Вы что, правда оговариваете полицейских? – изумился Антон.
– Да, оговариваю. Но нет такой напраслины, такого навета и поклепа, которые, в итоге, не оказались бы правдой. Еще и приукрашенной. Не существует индивидуального ума, хоть близко способного выдумать то же, что придумает коллективный мозг системы. И если тебя не били, не пытали, то делали это с другими, лишенными возможности говорить.
Я вижу их по ночам. Они сидят по тюрьмам, лагерям. Сидят, никем не услышанные и требуют: расскажи правду за нас!
Расскажи, и баланда покажется нам чуть вкуснее. Дни в тюремном аду – чуть короче. Свобода покажется нам ближе, если правду услышат. Твоя ложь станет нашей правдой, потому, что она и есть правда.
Глубокая мысль Василия Ивановича с трудом дошла до Антона. Но, суть он, вроде, уловил:
– То есть, если я скажу, что меня здесь, например, били током, то я угадаю?
– Нет, не угадаешь. Будет еще хуже.
– Хуже кому-то другому?
– Может, другому. А может и нет.
– Извините, но бьют и пытают какие-то люди, а не система. О них нужно рассказать правду. Разве нет?
– Нет. Каким-то людям можно дать сдачи. Отвести за угол и открутить башку, частным порядком. Заявление на них подать, в конце концов.
Но попробуй, дай сдачи полицейскому при исполнении. Или заяви на него, попробуй! Ничего не выйдет. Они часть системы и безобразничают не сами по себе. От его имени.
Все замолчали. В углу тоже перестали шептаться. Почему «его»? – подумал Антон. Система женского рода!
Василий Иванович продолжил:
– У них, тут, есть местная шутка, Лыткаринский маньяк. Не слыхал про такого?
– Нет… А почему он Лыткаринский?
– Просто так, для хохмы. Перед ним любое прилагательное ставь, – не ошибешься. Считают, они его выдумали, юмористы. Вспоминают, когда надо поржать, людям голову заморочить. Маньяк, это ж так весело!
А я его видел. Собственными глазами, близко, как тебя сейчас.
– Вы его поймали?!
– Кого, маньяка? Нет, конечно. Его нельзя поймать, невозможно. Это он может поймать. Схватить за самую душу, заставить делать зло.
Антон скептически посмотрел на рассказчика. Видно, надо объясниться поподробней:
– Я работал здесь. В восемьдесят восьмом, после армии пришел. Сначала опером, потом заочно выучился и стал следователем. Молодым был, горячим. За справедливость стоял горой. Как все, поначалу.
И вот, дежурю как-то, на сутках, вызывают нас на происшествие. Приезжаем, – там убийство. Чуть обгоревший дом, а в нем пять трупов. Хозяева и трое детей, от четырех до восьми. Убийца поджечь пытался, да, видно, не занялось.
По закону, на такое должны были ездить прокурорские. Но, они ж ленивые, черти. Дежурили на дому, по ночам спали, как белые люди. Говорят: ты поезжай, все оформи, а потом передашь, по подследственности.
Все дерьмо за них выгребешь, а начнешь передавать, еще и выскажут: То не так сделал, да это не эдак. Тьфу!
Стал я оформлять, писать протокол осмотра. Часов на пять работы. Пока писал и подозреваемый отыскался. Двоюродный племянник, семнадцати лет. Остался сиротой, они его и приютили, на свою голову.
Потом вернулись в отдел. Опера с племянничком поработали, чистосердечное приняли и ко мне, на допрос.
Я тогда и разговаривать с ним не стал. Сижу, все из объяснений в протокол переписываю, а сам поглядываю на него, выродка. И вдруг понимаю: не могу видеть эту мразь. Представить не могу, что пятеро убиты, а он останется жить.
Несовершеннолетний, вышку не дадут. Десятка – край.
Быстро так все в голове сложилось. Сейчас, думаю, я ему наручники расстегну, что б он протокол подписал. А как он руки протянет, выстрелю ему в лоб. Потом напишу рапорт, что он на меня напал. Кто с этой мразотой разбираться будет! Только перекрестятся все.
Сижу, кобуру потихоньку расстегиваю, взвожу курок. Патрон-то у меня всегда был дослан. Реально, никаких сомнений тогда не было. Только встал зачем-то, по кабинету пройтись. Как раз, прикидывал, в какую сторону его мозги разлетятся.
У меня в кабинете, на двери, висело зеркало. Прямо в рост. Так я и посмотрелся в него. Стою, волосы взъерошены, под глазами черные круги: сутки не спал. А в руке пистолет на взводе. Прямо, ангел мщения. Потом как-то повернулся, а отражение в зеркале осталось прямо стоять. Ясное дело, почудилось. Еще подвигался: нет, все верно отражает, не тормозит.
