Григорий Васильевич Романов
Лыткаринский маньяк
Дошло до композиции «After Dark», звучавшей в фильме «От заката до рассвета», в эпизоде с Сэлмой Хайек, когда она засунула Тарантиновский фетиш – свою ногу – ему в рот и, от бедра, заливала туда спиртное.
Музыка была медленной и мелодичной, народ расслабленным и довольным. Мужчины и женщины сально поглядывали друг на друга: нелюбимый здесь Белый танец, возможно, все-таки состоится!
Сидевшая рядом с Валентиной Петровной коллега участливо пихнула ее локтем в бок, мол, не спи! Все пропустишь! И она (О боже!), проснулась…
Поднялась из-за стола и, как завороженная, стала медленно двигаться в такт музыке. Пластика была потрясающей!
Разум к ней не спешил, но, в каких-то отделах головного мозга, нарастало явное возбуждение. Выйдя на оптимальные амплитуды, она сбросила туфли и легко запрыгнула на стол.
Все так и обомлели.
Разумеется, мешать ей никто не стал, а в руках зрителей появились смартфоны. Сцена «Добром это не кончится» разворачивалась прямо у них на глазах.
Если в трезвом уме публичность пугает, то здесь вспышки, словно софиты, только добавили инспектору вдохновения.
Разученным жестом, Валентина Петровна сбросила с себя форменную одежду и оказалась в одном нижнем белье, осматривая окружающих, как свиту королева.
Обвела собрание взглядом и остановилась на заместителе начальника службы участковых, который боролся с гравитацией, исходившей от тарелки со спаржей: обреченно глядел в нее, предвидя неизбежную встречу лица с корейской едой.
Чтоб приободрить коллегу, Валентина Петровна ударила ногой по краю тарелки, и спаржа полетела, большей частью, в лицо зама главного участкового. Тот искренне удивился, что еда сама проявила инициативу, поднял глаза и забыл о спарже: над ним нависала богиня!
Изящным движением, богиня взяла со стола початую бутылку водки и протянула в сторону фаворита свою прекрасную ножку, ловя при этом шаткое равновесие. А дальше, подражая героине Сэлмы, пустила струю водки по ноге, метясь прелестными пальчиками участковому в рот.
В фильме вино, чудесным образом, как по желобу лилось в уста извращенца-Квентина. В жизни так не получилось, и водка стекала по ляжке сразу на стол.
В это время, очнулся от грез сосед избранного, который тоже спал, но, как некоторые умеют, с открытыми глазами.
То ли он счел такое расходование водки святотатством, или хотел помочь прекрасной нимфе на столе, не разобрав, чего она на самом деле хочет.
Так или иначе, но он схватил баклажку с Кока-Колой и залил не менее полулитра сладкой газировки за шиворот участкового, сильно отступив, таким образом, от оригинального Тарантиновского сюжета. Зачем? – спросите у водки.
Истерику, начавшуюся в зале, описать невозможно. Казалось, стекла не выдержат в рамах и вылетят на улицу. Люди кашляли и задыхались, не успевая набирать в легкие воздух.
Валентина Петровна опомнилась и стремительно исчезла. Липкий зам начальника пошел отмываться от неудачной режиссерской задумки. А незадачливый сосед, не известно с чего, превратился в героя.
Пострадавшего, после этого, за глаза стали звать Сладким и Человеком с подмоченной репутацией. Еще, вместо зама, – Спаржем, в смысле, как пажа при своем руководителе.
К счастью, эти прозвища к нему не пристали и вскоре о них забыли. А Валентине Петровне не забыли и за спиной она теперь – Василина Придурошновна: никакой отсылки к голливудским ценностям.
Из оргвыводов: видеозаписи с выступлением Валентины Петровны начальство приказало стереть. А столы впредь решили не сдвигать, чтоб не давать лишнего соблазна любителям подиумов.
Не стану наговаривать, пьянство в полиции давно не в чести. Настолько, что и десятого ноября все ходят трезвые и злые. Поздравленные начальством на сухую.
Даже в выходные, в отпуске страшно выпить. Поднимут по тревоге, унюхают и конец. Освидетельствуют и вон со службы!
Но для этого отдела, один раз в год, было сделано исключение. Все-таки, их традиция – большая редкость. Даже в главке не знали, когда точно заступили на службу впервые.
Эти – единственные в своем роде. Поэтому, никто, в этот день, не сдерживался и не стеснялся.
При появлении начальника, сотрудники замолчали, приосанились и, волевым усилием, сосредоточили на нем помутневшие взгляды. Секунд десять они сканировали Сергея Николаевича на предмет его настроения. Контрольные точки были пройдены, сигналы считаны. Опрос «Свой-чужой» завершился штатно, и веселье возобновилось: Начальник в духе!
Конечно, была музыка. И конечно, это был шансон. И не лирические сопли, не Михайлов с Ваенгой, а забористый, зоновский блатняк, от которого вянут уши.
Под «Хоп, мусорок», женская часть коллектива, дошедшая до кондиции, задорно потрясла сиськами и ягодицами.
«Владимирский централ» высек слезу и посуровевшие лица смотрели себе в рюмки, словно это они шагали этапом из Твери, под холодным ветром северным.
Телом и формой они были здесь, но душой там, на нарах, где гитары играют про свободу и любовь, а седой хозяин, уж которую весну, все никак не откроет лагерные ворота.
Удивительно, но какого-нибудь «мента», оброненного гражданским в разговоре, они не могли ни слышать, ни стерпеть. Здесь же «мент», в их адрес, был самым ласковым словом. А заходило на ура.
Чем объяснить любовь служивых к блатной романтике, ума не приложу. Возможно, общим уровнем культуры. Может – классическими единством и борьбой противоположностей. А может тем, что противоположность эта условна и многим здесь было за что пересесть из теплого кресла на жесткую шконку.
Вопрос философский – лирика с ведомственной спецификой.
Вдруг, кто-то настойчиво постучал в дверь кулаком.
Первый зам начальника поднялся с места и громогласно объявил:
– Товарищи! Сегодня к нам с поздравленьями… сегодня к нам с поздравленьями… Явился лично Лыткаринский маньяк!!!
Двери зала распахнулись, и на пороге появился человек в вывернутом наизнанку овчинном полушубке, с надетым на голову противогазом. Богатырское телосложение маньяка с головой выдавало в нем зама начальника по тылу.
– Б-р-р-р! Б-р-р-р! – грозно послышалось из гофрированного шланга: Я жутко голоден! Здесь подают полицейских на гриле?!
Бухгалтерия и кадры истерично завизжали. Потом их визг потонул во всеобщем, безудержном хохоте.
– Эй, маньяк! Когда выдашь новую резину на УАЗик? – первым наехал командир роты ППС.
– Хватай за хобот мерзавца! Он нам картриджи на ксерокс зажал! – выкрикнул кто-то из отдела дознания.
– А нам бумагу, две коробки! – подало голос следствие.
– Маньячелло, ты адресом ошибся. Здесь с маньяками все в порядке! – крикнул начальник штаба, покосившись на стол оперативников.
– Граждане! Предлагаю напоить маньяка водкой и отправить в КПЗ, до выяснения! – высказался инспектор службы кадров.
– Да чего выяснять! Кинологов с собаками вызывайте. Затравим овчарками негодяя! – сделал встречное предложение его начальник.
– Слава богу, ты пришел! Мы на тебя всех глухарей повесим! – загоготали за столом уголовного розыска: Романыч! Пихай ему анашу в карманы!
– Не выйдет. У него шуба карманами наружу! – парировал молодой оперативник, единственный подчиненный Романыча.
– А ты с изнанки суй! – назидательно изрек Федор Романыч.
– Сделать из него чучело и отправить в музей ГУВД! – предложил начальник службы участковых.
– А чучело вашими отказными набить! – съязвил командир ППС.
– Вашими протоколами обойдемся! – отбился от хама главный участковый.
И дальше, в том же духе, соревновались собравшиеся в юморе и остроте языка.
Вообще, зам по тылу, Петр Михалыч, был весьма уважаемым человеком. Многие находились у него в прямом подчинении, и почти все зависели в важных служебных вопросах. Поэтому, такая развязность с начальником была немыслима.
Но, это в будний день. Сегодня же происходило что-то вроде обратного юродства. Когда шутом становился не подчиненный, обретая право голоса, а сам руководитель принимал вид карикатуры, над которой можно безнаказанно смеяться.
Зам по тылу разоблачился, вышел из образа и занял место поближе к Сергею Николаевичу.
Ай, красавчик, Петр Михалыч! С юмором мужик. – подумал полковник: Ладно, 1:0 в твою пользу. Но, это пока.
Постепенно хохот стих. Заседание заметно потеплело. Настала благословенная фаза единения, когда каждый, не взирая на должность, звание и служебные отношения, смотрел на соседа, будто он самый близкий и родной на свете, а его лицо – самое симпатичное из возможных.
Сергей Николаевич решил, что время для троллинга настало.
Выждав паузу, он поднялся со стула и кашлянул в кулак. Собрание замерло, обратив свой взор на начальника.
Серьезно посмотрев на подчиненных, Сергей Николаевич заговорил:
– Друзья, хорошо сидим! Да, хорошо… Но, должен доложить, досиживаем мы с вами в таком составе последнее.
Изумленный гул прошел меж столов.
– Полагаю, этот день рожденья у нас крайний. Небезызвестный вам Валежников, депутат районной думы, вышел в главк с инициативой сделать должность начальника отдела выборной. И там ее поддержали.
Избирать будут жители района, прямым голосованием. Депутатский срок у Валежникова подходит к концу. Думаю, он на это место и придет. Сам пойдет или кого-то из своих выдвинет. Так что, коллеги, готовьтесь!
Лучше Гоголя немую сцену не опишешь. Правда, в отличие от жертв ревизорской проверки, не все собравшиеся клюнули на полковничью утку. Опознать их можно было по опущенным глазам и кривящимся ртам. Но, таких набрались единицы. Большинство смотрело на шефа с открытыми ртами.
Изначально, открытые рты и были целью шутки. Дальше полковник хотел посмеяться над генеральской байкой вместе с коллективом. Однако произведенный эффект изменил его планы. Он решил не колоться, а использовать информационный повод в воспитательных целях.
Что? Кто? Да, как это? – начало раздаваться в зале.
– Как это? Вот так! – отчеканил Сергей Николаевич: В ГУВД терпение лопнуло! Распустились уже окончательно. Раскрываемость низкая. Прогноз летит к чертям. В розыске одни отказные. В следствии одни приостановленные. Участковых днем с огнем не найти. В дежурку не дозвониться. Патрульные маршруты бурьяном заросли. Из хороших новостей, только, вот… Лыткаринский маньяк к нам пришел с повинной.
Переведя дух, полковник продолжил:
– Ты, кстати, маньяк, готовься после меня первым. Уж закупками и обеспечением они в первую очередь займутся.
Кто-то из розыска осторожно хохотнул.
– Вы чего ржете? От вас граждане уже из могил бегут. Весь город гудит! Поработали, вашу мать, с задержанным!
– Экспертиза ж показала, он сам…
– Чего-чего? Что там экспертиза показала?
Опера вжали головы в плечи и виновато засопели.
– ОБЭП… Дорогой наш ОБЭП! Слава богу, любят люди халяву. Только левым софтом и спасаемся. А так, у нас и преступлений экономических нет! Все честные бизнесмены стали. Вот, только, левый виндовс с фотошопом победим, и по домам!
Борцы с экономическими безобразиями отреагировали спокойно. Доля тех, кто не купился на сказку о выборном начальнике, была среди них стопроцентной.
– Следствие, наша голубая кровь! Мне, когда прокурор звонит, я уже и трубку не беру. Заранее знаю все, что он скажет. Это надо было, живого козла признать вещдоком и держать в оружейной комнате! Вам никто не рассказывал, что козлы скачут? Владелец его забирать отказывается. Кричит: это не мой Бяша, а черт из преисподней! Скотина в оружейном масле по самые рога!
Группа с синими просветами в погонах осуждающе посмотрела на одного из своих. А тот на них, с вызовом: а куда я должен был?
Все службы помянул Сергей Николаевич, многих вспомнил персонально. И каждому живописал, что с ним станет, когда оппозиция возглавит отдел. Единственным, кто избежал этой участи, был начальник ОБНОНа Федор Романович, поскольку он и его отделение стабильно давали высокие показатели.
Все в отделе догадывались или знали, как он это делает. Но… победителей не судят. Конечно, если считать победой один и тот же коробок травы, изымаемый каждый раз у разных людей.
– В общем, доедайте, допивайте и к работе. Беритесь за ум, если со службы не хотите вылететь. Валежников либерал, но с вами либеральничать не станет. Конец приходит вольнице! – закончил товарищ полковник.
Тирада эта была ни разу не новой. В любой понедельник, с 9.00, она звучала, с небольшими вариациями, из месяца в месяц, из года в год, так что давно превратилась в белый шум. Особо дерзкие вообще надевали наушники и дремали в задних рядах.
Единственной фразой, на которой все оживлялись, было: «Все мы работаем на одну корзину!», звучавшее в назидательной части совещания, ближе к его концу.
Имелась в виду командная игра и баскетбольная корзина. Но, выходило двусмысленно и ничего, кроме мусорной корзины, никто себе не представлял.
Подавленные смешки удивляли полковника. Потом он понял, что к чему, и стал употреблять это выражение в понятном для всех смысле.
Сейчас задумка начальника была, в общем, неплохой: освежить новой вводной старый баян.
Сказанное должно произвести эффект некоего кодирования, когда одна шокирующая новость полностью захватывала сознание, а подсознание оголялось для прямого восприятия шефских наставлений. Психологически выверено безупречно.
И все-таки, Сергей Николаевич ошибся. Мухи не смешались с котлетами, а остались, как им положено, порознь. Критика привычно пролетела мимо ушей подчиненных. Новость же о скором вторжении варягов впечатлила и потрясла. И выводы из нее были сделаны. Но, не в плане: взяться за ум, а сосем иного свойства. Того, о котором начальник-юморист и помыслить не мог.
Конец застолья получился смазанным. Ни петь, ни плясать уже не хотелось. Народ стал разбредаться: кто по домам, кто по кабинетам – доедать-допивать, обсуждать услышанное.
Путь домой пролегал мимо дежурной части, и каждый счел своим долгом зайти и поделиться с дежурной сменой новостями. В изложении, они обрастали невероятными подробностями. Собственные домыслы и суждения выдавались за первоисточник, и слушатели уже не знали, куда дальше вытаращивать глаза.
Брехучий телефон работал прекрасно. События представали, как нечто среднее между Валежниковым с шашкой, скачущим сюда во главе кавалерийского отряда, и Валежниковым с лопатой, роющим под отдел, чтоб заложить термоядерную бомбу!
Запахло, ни больше, ни меньше, мобилизацией. Старший смены уже нашаривал в кармане ключи от оружейного склада. А помощник потянулся к пульту, снимать этот склад с охраны.
Переглянувшись, они немного очувствовались: Приказа-то, соответствующего, не было!
Потом на выход потянулось начальство. С их слов, мобилизация, все-таки, отменялась, но, на стреме теперь надо быть постоянно. Бдеть!
С этого дня, сперва в посетителях надо видеть переодетого Валежникова, а уж потом – все остальные их качества и ипостаси. И исходили рекомендации не только от уверенных в необходимости, но и от тех, кто сразу счел новость собачьей чушью.
Всеобщая истерия на то и всеобщая. Догадался, – молодец! Но, на людях, засунь свою догадливость подальше и будь как все. Они и были. К тому же, все, почему-то, считали дежурных бездельниками и теперь с удовольствием наваливали им дополнительных тягот и забот.
Уехал и Сергей Николаевич. У него настроение было прекрасным и, даже, немного романтичным. Напоследок он оглянулся на свой отдел:
С чем сравнить его? Со вторым домом, где все действительно на месте и под рукой, и где проходит большая часть жизни. А может, с крепостью, за стенами которой нашел себе надежное пристанище господин Правопорядок. Или с айсбергом в холодной темноте, о который разбиваются чужие жизни и судьбы…
Лишь одно сравнение никогда бы не пришло ему на ум. С театром, где казенные декорации и аттестованные лицедеи, классические режиссерские решения и неожиданные импровизации, все замерло в ожидании главного героя. А герой спешил к ним, не подозревая, в какую пьесу его намерились заангажировать.
Пока он не появился, расскажу о тех, кто изготовился его встретить. Их было много, все, собственно, были готовы. Но встретили, в итоге, эти…
Пожалуй, единственным из них, кто ненавидел оппозицию по политическим мотивам, был Андрей Степанович, командир роты ППС. По должности, ему не полагалось много думать, но он думал.
Всю сознательную жизнь, Андрей Степанович придерживался коммунистических взглядов. С их позиций знал, что правильно, а что нет. В партии не состоял, поскольку запрещено законом, но уставные цели разделял всецело и поддерживал горячо. А делал что мог – исправно ходил на все выборы и голосовал там исключительно за своих. Ждал: вот-вот и все изменится. Свои вернутся и заживем!
Голосовал и ждал. Ждал и голосовал. Голождал. Ждалосовал. Да, именно так: голосование и ожидание перестали быть отдельными событиями, смешались в одно пустопорожнее мероприятие.
Перспективы скрылись за горизонтом, и уже закрадывались мысли: не идет ли все как должно? Худо-бедно, но девяностые миновали. Горячие точки остыли и обросли курдюком. Обороноспособность повысилась. Авторитет в мире возрос. Может так, тихой сапой, и вернемся в Советский Союз!
И тут проклюнулись эти. В руках не булыжники, а прямоугольники смартфонов. Не строчат из пулемета Максим, строчат посты и репосты в Интернете. И все как-то несерьезно, все по-детски.
Он не любил их нелюбовью состарившегося революционера, просидевшего молодость на конспиративной квартире, так и не дождавшись призыва: «На баррикады!». Как старый мавр, ревновал к ним правду, готовый, скорее, ее придушить, чем отдать другим, недостойным.
Но хуже всего, тем временем недостойные и отстроили баррикады. Забрались на них и заголосили неокрепшими связками то, о чем самому давно хотелось орать.
Великие истины и смыслы, обмусоленные поколениями гениев, они присвоили без ссылки на источник. Облекли в форму слоганов, мемов, хэштегов и заявили, как свои собственные. Перехватили повестку, предлагая на выходе всю ту же демократию, от которой выгоду получают одни жулики и инородцы.
Подразделение Андрея Степановича входило в непосредственный контакт с недовольными гражданами и выслушивало от них за все беды. Будто они виноваты во всем, от второго слоя тротуарной плитки до войны на Ближнем востоке.
Ребята не железные, поэтому теряли терпение и били кого-нибудь по голове резиновой дубинкой.
И ведь как на зло: те, что более всех напрашивались, успевали улизнуть, а доставалось нерасторопным и молчаливым. Медлительным пенсионерам или студентам, которых эффектное селфи интересовало больше политики. А потом – жалобы, кляузы, справки о телесных повреждениях. Только отписываться успевай!
Своих, с красными флагами, он бы в жизни не тронул. Но, надо сказать, и распоряжений их трогать не было с конца нулевых, а сами красные флаги появлялись все реже, с лозунгами, все более абстрактными и беззубыми.
Кроме его бойцов задействовались сотрудники Росгвардии и ОМОНа. Но, им было несравненно легче. Обезличенная армия Дарта Вейдера анонимно дубасила граждан, а его подчиненные шли с открытым забралом и жетонами на видном месте. Но, самое удивительное и психотравмирующее, это их отношение к происходящему.
Рядовой состав душу ему не изливал, но из обрывков фраз и кусков разговоров Андрей Степанович понял: почти все они на стороне Валежникова! Как так?! Дубинками бьют, а в душе поддерживают. Диалектика!
В общем, досталось мужчине. Командовать бойцами, мечтающими оказаться по другую сторону, то еще удовольствие.
Следующая парочка встречающих: Николай Павлович, майор. Раньше его должность называлась начальник криминальной милиции. Немного мудрено, но, в общем, понятно. С некоторых пор он первый замначальника отдела – начальник полиции. Как был, при царе, сокольничий, так он был полковничьим при Сергее Николаевиче.
Второй – Анатолий Ильич, тоже майор, начальник уголовного розыска.
Почему Толя – Анатолий, а Коля не Анаколий? – пошутили однажды в отделе. С тех пор прозвище Анаколий стало общим для них обоих. А что б их различать, один стал Анаколием Старшим, другой – Младшим.
Впрочем, часто уточнение и не требовалось. По сути, они делали одну и ту же работу, подходя к ней с разных концов. Так что сторонний наблюдатель с трудом понимал их различия.
Служили два майора, страдали три отдела. В плане субординации между ними было все просто. Николай Павлович имел в подчинении розыск и еще несколько отделов. То есть, он начальник, а Анатолий Ильич – непосредственный руководитель уголовного розыска, подчиненный. Но, отношения их были тоньше и сложнее, чем обычное состояние подчиненности.
Один делал, другой рапортовал. Один поднаторел в погонях и выбивании признаний, другой знал толк в статистических фокусах и редактуре учетной документации. Один мог все, другой за все отвечал. Один заискивал перед начальством, другого уважали подчиненные. Для одного была важна отчетность, для другого нечего, кроме нее, было неважно.
В общем, дули Анаколии в одну дуду: то вместе, то по очереди, а бывало и с разных концов. И не разберешь, кто из них был курицей, а кто яйцом, и кто первичнее и важней.
Из-за этой неопределенности и из желания все-таки определиться, Анаколии, то и дело, вываливали друг перед другом достоинства и выясняли, чье же все-таки длинней и толще и не отросло ли, не усохло ль у кого со времени последних измерений.
Соперничество было за симпатии начальника ОВД. Кроме традиционного лизоблюдства перед вышестоящим, их борьба имела и более дальний прицел. Никто не сомневался: полковник непременно пойдет на повышение, минимум в главк, а возможно и в министерство.
Последние события, конечно, могли этот процесс притормозить, но отменить насовсем не в силах. А иметь наверху благосклонного и благодарного покровителя, ну очень круто и перспективно!
Шло состязание тяжело. Сергей Николаевич был правильным руководителем, исповедовал истинное равноудаление подчиненных и внешне ко всем относился одинаково.
Хотя, между нами, Анатолия Ильича он любил больше. А должность Николая Павловича считал вообще лишней: он и напрямую руководил бы его подразделениями, где б майору выделил место какого-нибудь старшего оперуполномоченного. Но, знал об этом только сам Сергей Николаевич.
Проще всего их описать, как парочку недалеких солдафонов, мухлюющих с отчетностью и оборяющих преступность тапиком и противогазом с заткнутым дыхательным клапаном. Но, этим ограничиться, все-таки, несправедливо. Дураками они не были. Просто, обладали специфическим умом, не понятным гражданскому наблюдателю.
Этого ума им хватило, чтобы не поверить в россказни о грядущих выборах начальника. Здесь вам, майоры, твердый зачет!
Зато дальше мысль свернула совсем в неожиданную сторону. Привыкнув считать всех вокруг дураками, они решили: Сергей Николаевич сам принял фейк за чистую монету. А что? Услышал от генерала и поверил! И далее:
Раз в главке на эту тему уже прикалываются, значит настоящей опасности Валежников не представляет. Можно с ним и его гоп-компанией не церемониться, а прессануть от души, чего душа давно просила.
Прессуя же оппозицию, они бы сделали недалекому начальнику личное одолжение. А такое не принято забывать.
Руки, и без того не сильно связанные, развязывались теперь окончательно. Все, по их мнению, шло в этой истории в плюс. Полезное, очевидным образом, совмещалось с приятным.
Примечательна и еще одна деталь: майоры пришли к этим светлым мыслям независимо, без обсуждений и каждый сам по себе. А друг о друге думали то же, что и о Сергее Николаевиче: тупой дебил!
Теперь о нелюбви к Валежникову и почему так приятно его прессовать. С политикой это не связано. По отношению к оппозиции они придерживались общего мейнстрима: что-то чудно́е, иногда интересное и абсолютно несерьезное.
Сами майоры не были ни коррупционерами, ни подпольными миллиардерами и на вопрос: что хуже, Валежников или воровать? – выбрали бы, все-таки, второе.
Но, вот, чего никак не могли простить депутату, так истории с почившим алкоголиком.
Выше я называл его гибель пустяком, но это не так. Смерть никогда не пустяк. А при таких обстоятельствах – настоящее ЧП. Из тех, которые вспоминают годами, тыча в него носом, как котят. Пустяком была история, сами обстоятельства гибели.
Пьяницу задержали за распитие и посадили в КПЗ, до выяснения. В это время с ним решил поработать дежурный оперативник. Обычная процедура – отработка административно-задержанных на причастность к нераскрытым преступлениям.
Что за отработка? Недружеская беседа, когда тебя спрашивают: «Не ты ли?», а ты отвечаешь: «Не я». И до тех пор, пока один из собеседников не сдастся.
По ходу всячески разводят, могут дать подзатыльник. Ударить под дых или пристегнуть наручниками к батарее. Могут передернуть затвор и засунуть ствол в рот, со словами: «Говори, сволочь. Говори!», подражая герою Дмитрия Дюжева из фильма «Жмурки». Словом, обойтись неприятно, но точно не смертельно. Ни следов, по окончании, ни последствий для здоровья. Только липкий пот на спине.
Но, тут пошло не по сценарию. С перепоя, алкоголик ляпнул лишнего или недостаточно учтиво ответил. Короче, восстановил против себя.
Пытать его армейским телефоном или пакетом на голове, было чрезмерно. Набор рассчитан на матерых уголовников, а этот – так, мелкое хамло. Но и безнаказанным оставлять нельзя: Одному спустишь, завтра все так заговорят.
Для таких случаев имелось приспособление light. С виду, безобидная подшивка обвинительных заключений по делам, возбужденным с подачи оперов. Бумажный памятник собственным достижениям.
Достижений накопилось порядочно и «памятник», по объему, тянул листов на пятьсот. Вот, им и били сзади, по голове, тех, кого считали достойными.
В этот раз удостоился несчастный синебол. Получил с размаху и со свей дури, как получали, до него, десятки, а может и сотни. И все остались в живых, а этот…
Черты его лица вдруг изменились. Будто лоб стал ниже, а сама голова плоской, как у губки Боба. Опера сначала аж глазам не поверили. Потом поняли: больше чуваку признаваться не в чем.
И, вот, кто здесь виноват, скажите на милость! Возможно, пристрастие к алкоголю, приведшее в обезьянник. Или сам этанол, вымывший кальций из костей. Может, физиологические особенности, дефекты костной ткани, о которых не узнаешь, пока они не треснут.
А может, виноват фитнес и тяга прямыми руками сверху вниз, на которой оперативник взял недавно свой рекордный вес. Кто угодно виноват, только не ударивший. И, тем более, не те, что наблюдали со стороны.
Они и в обвиняемые не годились. Настоящий обвиняемый все-таки понимает свою вину. Может не признавать, но сам-то знать о ней должен. Иначе он невменяемый или невиновный.
Эти были психически здоровы, но понятия не имели, чем они согрешили: Несчастный случай, стечение обстоятельств. Не то место, не то время, не тот человек. Сплошь случайности и совпадения.
Так что, обвиняя в случившемся судьбу, они были не правы, но абсолютно искренни. Натурально, как дети, говорят: «Это не мы. Он сам!»
Конечно, можно им сказать: наделали дел, сами и разбирайтесь. Но это было бы, во-первых, не по-товарищески. Все-таки и они прикрывали, если что. А во-вторых и в главных: это суд ограничится исполнителями. А в полиции не ограничатся. Головы до самого верха полетят. Хочешь-не хочешь, а надо впрягаться. И майоры впряглись.
Много нервов и денег ушло, чтоб замять это дело. Усилия приложили титанические. Можно сказать, – нечеловеческие. Только за них бы бронзовый памятник отлить. Так нет!
И роет, и роет, и цепляется, и не отстанет никак. Сначала страховую натравил, потом в СМИ пропесочил. И все с именами, должностями, званиями… В Интернет хоть не заходи. Наберешь свою фамилию в поисковике – первыми ссылками: «Убийцы в погонах!», «Субъекты с проломленной совестью!», «На стук полиции гражданин заперся в гробу!», «Восстал из мертвых, что б во всем сознаться!».
Николаю Павловичу подполковника из-за этого задержали. Срок подошел, а в главке говорят: обожди. Не надо народ будоражить. А-то получится, что за пробитые головы у нас в званиях повышают!
На ровном месте строгий выговор нарисовали. И вот, уже лишних полгода, пару подполковничьх звезд он носил не на своем погоне, а делил с подчиненным.
Про остальных – по ходу дела. Однако, пора! На пятом этаже серой девятиэтажки скрипнула дверь, отдаленно и глухо раздались неразборчивые голоса и вниз побежали шаги, легкие, перескакивающие через ступеньку.
Ужасный антагонист, способный в одиночку перевернуть вверх дном целый райотдел, двинулся в путь. В кармане его куртки лежит смартфон последней модели, готовый снимать немедленно и неумолимо. Как нож-бабочка у хулигана, появляется отточенным движением и фиксирует все в высоком качестве и с нужных ракурсов.
Можно его отобрать или заслонить камеру, но, на этот случай существует план «Б»: В другом кармане куртки, сквозь небрежную дыру, с махрами по краям, скрытно выглядывает экшн-камера, настроенная сразу транслировать видео в ютуб.
Он не обходит полицию за километр, не распивает пиво в общественных местах, у него всегда при себе документ, удостоверяющий личность. Но, попросить для проверки этот документ – реальное проклятье. Сперва сам потребует и изучит служебное удостоверение, потом станет пытать о причинах и целях обращения.
Он чертов умник и знает: цель и причина – не одно и то же. Не приведи бог ему сказать, что цель – проверка документов. Ему известно, что такой цели не существует и научит этому любого, в назидательно-высокомерном тоне, типа: вот она, полиция! Собственных инструкций не читают, а туда же лезут!
Не вариант сказать, что он подходит под описание ориентировки. Негодяй позвонит в дежурную часть и проверит. А проверив устроит вселенский скандал! Сразу за телефонами жены и мамы в его записной книжке номера УСБ, ФСБ, прокурора, следственного комитета, уполномоченного по правам человека. У него на связи сонмы скандалистов, готовых комментировать и тиражировать его приключения в соцсетях.
Он уверен: никакой преступности не существует. А все задержанные – суть невинные жертвы полицейского беспредела.
Любой его вопрос с подвохом. Каждая реплика – провокация. Сзади у него рюкзак, а в нем закон «О полиции», КоАП, распечатки ведомственных регламентов и приказов, которые он знает наизусть, но всегда готов достать первоисточник и подтвердить достоверность цитирования.
Даже если в полиции будут работать сплошь святые, он и тогда найдет в их действиях нарушения и признаки произвола. Уже факт их существования для него личное оскорбление.
Сегодня его имя – Либерал, но оно для него не собственное. Победи завтра либерализм, он назавтра же его возненавидит. Он враг любого государства и любого порядка. А случится беспорядок, – и с ним сцепится в смертельной битве.
