Георг Гегель
Философия истории

Отдел второй
Индия

Индия подобно Китаю является как древней, так и современной еще формой, которая осталась неподвижной и устойчивой и достигла наиболее полной внутренней законченности. Индия всегда была страною, являвшейся предметом стремлений, и теперь еще она кажется нам чудесным царством, очарованным миром. В противоположность китайскому государству, всем учреждениям, которым свойственна в высшей степени прозаическая рассудочность, Индия является страной, где господствуют фантазия и чувство. Момент развития в принципе таков: в Китае патриархальный принцип господствует над несовершеннолетними, для которых моральное решение заменяется регулирующим законом и моральным надзором императора. Но духовный интерес заключается в том, чтобы определение, установленное как внешнее, являлось внутренним определением, чтобы природный и духовный мир определялись как внутренний мир, принадлежащий разуму, и чтобы благодаря этому вообще устанавливалось единство субъективности и бытия или идеализм наличного бытия. Этот идеализм существует в Индии, но лишь как не выраженный в понятиях идеализм воображения, которое, беря начало и материал из наличного бытия, превращает все в нечто лишь воображаемое; хотя и кажется, что воображаемое проникнуто понятием и что мысль играет некоторую роль в этом проникновении, однако это происходит лишь в случайном соединении. Но так как абстрактная и абсолютная мысль сама все-таки является содержанием в этих грезах, можно сказать: здесь представляют себе бога в упоении его грезами. Ведь это не грезы эмпирического субъекта, имеющего свою определенную личность и раскрывающего собственно лишь ее, а грезы самого неограниченного духа.

Существует особая красота женщин, проявляющаяся в том, что на чистой коже их лица появляется легкий миловидный румянец, который нежнее румянца, свидетельствующего лишь о здоровье и жизненности, и является как бы духовным дуновением, идущим из глубины. При этом женские черты лица, взор и уста кажутся нежными, мягкими и спокойными, – эту почти неземную красоту можно наблюдать у женщин в те дни после родов, когда они, избавившись от бремени ребенка и от мук родов, в то же время всей душой радуются тому, что им даровано милое дитя. Такой же оттенок красоты можно видеть и у женщин, погруженных в магический сомнамбулистический сон и находящихся благодаря этому в общении с миром, который прекраснее нашего. Великий художник (Шореель) придал этот оттенок красоты и умирающей Марии, дух которой уже возносится на небеса и еще раз оживляет лицо умирающей как бы для прощального поцелуя. Такую же красоту в прелестнейшей форме мы находим в индийском мире – красоту, свойственную слабонервности, при которой исчезает все неровное, резкое и негармоничное и проявляется лишь чувствительная душа, в которой однако мы можем констатировать смерть свободного и разумного в себе духа. Ведь если пристальнее всмотреться в фантастическую и тонкую прелесть этой жизни цветка, в которой все окружающее, все отношения проникнуты розовым ароматом души и мир обращен в сад любви, если судить о ней с точки зрения, соответствующей понятию человеческого достоинства и свободы, то, чем более мы были очарованы при первом взгляде, тем большую извращенность мы найдем в ней во всех отношениях.

Следует еще точнее определить характер грезящего духа как общего принципа индийской натуры. Во сне индивидуум перестает сознавать себя этим индивидуумом, обособленным от предметов. Бодрствуя, я существую для себя, а иное оказывается по отношению ко мне чем-то внешним и постоянным, равно как и я по отношению к нему. Как внешнее иное развертывается в доступную пониманию связь и в систему отношений, в которой моя индивидуальность сама оказывается членом, индивидуальностью, находящеюся в связи с этой системой отношений; это – сфера рассудка. Наоборот, во сне нет этого разграничения. Дух перестал существовать для себя в противоположность иному, и таким образом вообще прекращается отграничение внешнего и единичного от его всеобщности и от его сущности. Поэтому грезящий индус является всем тем, что мы называем конечным и единичным, и в то же время чем-то бесконечно всеобщим и безграничным, божественным в самом себе. Индийское воззрение оказывается совершенно общим пантеизмом, а именно пантеизмом воображения, а не мысли. Существует единая субстанция, и все индивидуализации непосредственно оживляются и одушевляются, становясь особыми силами. Чувственная материя и чувственное содержание только воспринимаются и грубо вносятся во всеобщее и беспредельное, а не освобождаются свободной силой духа, которая придавала бы им прекрасную форму и идеализировала бы их в духе таким образом, чтобы чувственное являлось лишь выражением духовного, подчиняющимся ему и приспособляющимся к нему; но чувственное расширяется, обращаясь в неограниченное и беспредельное, и благодаря этому божественное становится странным, неясным и нелепым. Эти грезы не являются пустыми бреднями, такой игрой воображения, которая оказывалась бы только шалостью духа; но дух погружается в эти грезы, и они заставляют его блуждать в разных направлениях, являясь как бы его реальностью и чем-то серьезным для него, и дух оказывается жертвой этих конечные предметов как его властителей и богов. Таким образом все – солнце, луна, звезды, Ганг, Инд, животные, цветы, – все является для него богом, и так как именно в этой божественности конечное перестает быть постоянным и прочным, его смысл совершенно исчезает; наоборот, так как божественное для себя оказывается изменчивым и непостоянным, оно совершенно загрязняется этой низкой формой и становится нелепым. При этом всеобщем обожествлении всего конечного и при обусловливаемом этим самым унижении божественного представление о вочеловечении, о воплощении божества не является особенно важной мыслью. Попугай, корова, обезьяна и т. д. также являются воплощениями божества, и они не возвышаются над их сущностью. Божественное не индивидуализировалось, не стало субъектом, конкретным духом, но унизилось, стало вульгарным и бессмысленным. Таков в общем характер индийского миросозерцания. В вещах также отсутствует разумность, нет конечной связи причины и действия, как и у человека нет прочности свободного для себя бытия, личности и свободы.

Существует многосторонняя внешняя всемирно-историческая связь между Индией и другими странами. В новейшие времена было сделано открытие, что санскритский язык лежит в основе всего дальнейшего развития европейских языков, например греческого, латинского, немецкого. Далее, Индия является исходным пунктом для всего западного мира; но это внешнее всемирно-историческое отношение является скорее лишь естественным распространением народов оттуда. Даже если бы можно было найти в Индии элементы дальнейшего развития и если бы мы открыли следы их перенесения на Запад, все же это перенесение оказывается настолько абстрактным, что то, что может интересовать нас у народов, живших позднее, уже не оказывается тем, что они получили из Индии, а скорее чем-то конкретным, чем-то таким, что они сами создали для себя, причем самое лучшее для них было – совершенно забыть индийские элементы. Распространение индийских элементов является доисторическим, так как история есть только то, что составляет существенную эпоху в развитии духа. Выход Индии за ее пределы вообще является лишь немым распространением, не ознаменованным никакими деяниями, т. е. он не сопровождался политической деятельностью. Индусы не были завоевателями; но сами они всегда были покоряемы другими и, подобно тому как северная Индия безмолвно является исходным пунктом естественного распространения, Индия вообще как искомая страна составляет существенный момент всей истории. С древнейших времен все народы желали и стремились найти доступ к сокровищам этой чудесной страны, являющимся наиболее драгоценными из всего того, что существует на земле, – к природным богатствам, жемчугу, алмазам, благовониям, розовому маслу, слонам, львам и т. д. и к сокровищам премудрости. Тот путь, которым эти сокровища доходили до Запада, всегда являлся всемирно-историческим фактором, тесно связанным с судьбой наций. И нациям удавалось добраться до этой желанной страны: почти все великие восточные и, в новое время, западно-европейские нации приобретали себе там более или менее обширный клочок земли. В древности Александру Великому впервые удалось сухим путем добраться до Индии, но и он едва коснулся ее. В новое время европейцам удалось вступить в непосредственные сношения с этой чудесной страной, причем они прибыли в нее окольным путем, а именно морем, так как море, как уже об этом упоминалось, вообще способствует установлению связей. Англичане, или, лучше сказать, ост-индская компания, господствуют в Индии, так как азиатские государства неизбежно должны подчиняться европейцам; этой участи некогда должен будет подвергнуться и Китай. Число жителей доходит приблизительно до 200 млн., из которых от 100 до 112 млн. непосредственно подчинены англичанам. При дворах государей, не находящихся в непосредственной зависимости от англичан, состоят английские агенты, и они держат оплачиваемые ими английские войска. С тех пор как англичане подчинили себе страну мараттов, уже никто не может отстоять свою независимость и противостоять их мощи, и они уже водворились в бирманском государстве и перешли Брамапутру, составляющую восточную границу Индии.

Собственно Индия есть страна, которую англичане разделяют на две большие части: Декан, большой полуостров, к востоку от которого находится Бенгальский залив, а к западу – Индийское море, и Индостан, в котором находится долина Ганга и который простирается до Ирана. Северо-восточную границу Индостана составляют Гималайские горы, признанные европейцами высочайшим горным хребтом на земле, так как высота их вершин превышает 26 тыс. футов над уровнем моря. По ту сторону этих гор начинается отлогость, до которой простирается власть китайцев, и когда англичане пожелали проникнуть к далай-ламе в Лхассу, китайцы не пустили их. В западной части Индии течет Инд, в который впадают пять рек, образующих Пенджаб, до которого дошел Александр Великий. Власть англичан не простирается до Инда; там укрепилась секта сейков, у которых существует вполне демократический строй и которые отреклись как от индийской, так и от магометанской религии и занимают промежуточное положение между этими двумя религиями, признавая лишь одно высшее существо. Это могущественный народ, подчинивший себе Кабул и Кашмир. Кроме них на берегах Инда живут чисто индийские племена из касты воинов. Между Индом и его близнецом Гангом расположены обширные равнины, и на берегах Ганга расположены большие государства, в которых науки настолько развились, что страны, прилегающие к Гангу, еще знаменитее, чем страны, расположенные в бассейне Инда. Особенно процветает Бенгалия. Нербуда отделяет Декан от Индостана. Полуостров Декан отличается еще большим разнообразием, чем Индостан, и его реки считаются почти столь же священными, как Инд и Ганг, который стал общим именем для всех рек Индии, рекой κατ εξοχην^[11]. Мы называем жителей обширной страны, которую мы должны теперь рассмотреть, индийцами (это название происходит от реки Инда), а англичане называют их индусами. Сами они никогда не давали целому одного имени, так как это целое никогда не составляло одного государства, но мы рассматриваем его как таковое.

Что же касается политической жизни индусов, то прежде всего следует обратить внимание на прогресс в этом отношении по сравнению с Китаем. В Китае господствовало равенство всех индивидуумов, и поэтому управление сосредоточивалось в центральном пункте, в императоре, так что отдельное не достигало самостоятельности и субъективной свободы. Ближайшим переходом от этого единства является то, что обнаруживается различие, и в своем обособлении оно становится самостоятельным по отношению к всеобъемлющему единству. Для органической жизни нужна, с одной стороны, единая душа, с другой стороны – расчленение на различия, которые обособляются и в своем обособлении развиваются в целую систему, но так, что их деятельность воссоздает единую душу. Этой свободы обособления нет в Китае, так как недостаток заключается именно в том, что в нем различия еще не могут достигнуть самостоятельности. В этом отношении в Индии обнаруживается значительный прогресс, заключающийся в том, что из деспотического единства образуются самостоятельные члены. Однако эти различия становятся прирожденными; вместо того чтобы, как в органической жизни, приводить душу как единство в деятельное состояние и свободно ее создавать, они становятся окаменевшими и закоченелыми, и их прочность обрекает индийский народ на унизительнейшее порабощение. Этими различиями являются касты. В каждом разумном государстве есть различия, которые должны обнаруживаться: индивидуумы должны достигнуть субъективной свободы и устанавливать эти различия из себя. Однако в Индии еще нет речи о свободе и о внутренней нравственности; обнаруживающиеся различия являются лишь различиями занятий, сословий. И в свободном государстве они образуют особые сферы, которые так скрещиваются в своей деятельности, что индивидуумы получают в них свою личную свободу; но в Индии существует лишь различие масс, которое однако простирается на всю политическую жизнь и на религиозное сознание. Благодаря этому сословные различия остаются, подобно тому как в Китае единство, на той же первоначальной ступени субстанциальности, т. е. они не вытекают из свободной субъективности индивидуумов. Если мы поставим вопрос о понятии государства и его различных функций, то окажется, что первая его существенная функция такова, что она имеет своей целью совершенно всеобщее начало, которое человек сознает прежде всего в религии, затем в науке. Бог, божественное, есть безусловно всеобщее начало. Итак, первым сословием оказывается то, при посредстве которого производится и проявляется божественное, сословие браминов. Второй момент, или второе сословие, явится выразителем субъективной силы и храбрости. Ведь сила должна проявляться, для того чтобы целое могло существовать и поддерживать свое существование в борьбе против других целых, или государств. Это сословие есть сословие воинов и правителей, кшатрии, хотя и брамины часто становятся правителями. Третья функция имеет в виду отдельные стороны жизни, удовлетворение потребностей, и обнимает собой земледелие, ремесла и торговлю; это класс ваишиее. Наконец четвертый момент представлен служебным сословием, являющимся средством; его функция заключается в том, чтобы работать для других за вознаграждение, достаточное для скудного пропитания; это сословие – шудры (этот служебный класс, собственно говоря, не может составлять особого органического сословия в государстве, так как он служит лишь отдельным личностям, а следовательно его функции являются отдельными частными функциями, примыкающими к вышеупомянутым функциям). Против таких сословий, особенно в новейшее время, высказывается мнение, что государство должно быть рассматриваемо только с абстрактно-правовой стороны, и отсюда делается вывод: не должно существовать никакого различия сословий. Но равенство в государственной жизни есть нечто совершенно невозможное, потому что всегда существует индивидуальное различие пола и возраста, и даже если говорят: все граждане должны одинаково участвовать в управлении, то ведь тотчас же обходят женщин и детей, которые исключаются. Нельзя также пренебрегать различием бедности и богатства, влиянием умения и таланта, и это обстоятельство по существу дела опровергает вышеупомянутые абстрактные утверждения. Но если, исходя из этого принципа, мы допускаем различие занятий и тех сословий, которым эти занятия предоставлены, то в Индии мы находим ту особенность, что принадлежность индивидуума к данному сословию по существу дела обусловливается его происхождением и что он вынужден принадлежать к этому сословию. Именно благодаря этому возникающая конкретная жизненность замирает здесь, и оковы препятствуют развитию едва зарождающейся жизни, благодаря этому совершенно уничтожается видимость осуществления свободы в этих различиях. Произвол не должен соединять того, что разделено благодаря происхождению; поэтому первоначально касты не должны смешиваться друг с другом и браки между представителями разных каст недопустимы. Однако Арриан (Ind 11) уже насчитывает семь каст, а в новое время насчитывается более тридцати каст, которые следовательно возникли все-таки в результате браков между лицами, принадлежавшими к различным сословиям. Это является неизбежным результатом многоженства. Например брамину разрешается иметь трех жен из трех других каст, если только он сперва женился на особе, принадлежащей к его касте. Дети, рождавшиеся благодаря такому смешению каст, первоначально не принадлежали ни к одной касте, но один царь старался отыскать средство разместить этих лиц, не входивших ни в одну касту, и он нашел такое средство, благодаря которому в то же время началось развитие искусств и мануфактур. А именно детям разрешалось заниматься определенными ремеслами: одни стали ткачами, другие занялись изготовлением железных предметов, и таким образом благодаря различию занятий возникли разные сословия. Знатнейшей из этих каст, возникших благодаря смешению, является та, члены которой происходят от браминов и женщин из класса воинов; низшей кастой являются чандала, которые должны уносить трупы, казнить преступников, вообще выполнять самый грязный труд. Эта каста является отверженной, и к ней относятся с отвращением, она должна жить уединенно и не вступать в общение с другими. При встрече с кем-нибудь занимающим более высокое положение чандала должны уходить с дороги, и всякому брамину разрешается заколоть не уходящего. Если чандала пьет из пруда, то этот пруд считается оскверненным и должен быть снова освящен.

Теперь мы должны рассмотреть взаимное отношение этих каст. Следует изложить миф относительно их происхождения. А именно согласно этому мифу каста браминов произошла из рта Брамы, каста воинов – из его рук, промышленное сословие – из его бедер, слуги – из его ног. Некоторые историки выражали гипотезу, что брамины составляли особый народ жрецов, и этот вымысел обязан своим происхождением главным образом самим браминам. Существование народа, состоящего из одних жрецов, конечно является величайшей нелепостью, так как мы a priori знаем, что различие сословий возможно лишь в народе; у каждого народа должны существовать различные занятия, так как они свойственны объективности духа, и существенно, что одно сословие предполагает другое и что возникновение каст вообще есть лишь результат общественной жизни. Народ жрецов не может существовать без земледельцев и воинов. Внешнее соединение сословий невозможно; они могут возникать лишь благодаря внутреннему развитию; они появляются изнутри, а не извне. Но то, что здесь эти различия устанавливаются природою, вытекает из понятия Востока вообще. Ведь если, собственно говоря, субъективности должно было бы быть предоставлено право выбирать себе занятие, то на Востоке внутренняя субъективность вообще еще не признается самостоятельной, а когда возникают различия, то они таковы, что индивидуум не выбирает их для себя, но получает от природы. В Китае народ без различия сословий зависит от законов и от моральной воли императора, следовательно все-таки от человеческой воли. Платон ставит в своем государстве различия, установленные для разных занятий в зависимости от выбора, производимого правителями; следовательно и здесь определяющим является нечто нравственное, нечто духовное. В Индии этим правителем оказывается природа. Однако определение природой еще не должно было бы приводить к такому уничижению, если бы различия ограничивались только занятием земными делами, формами объективного духа. При средневековом феодальном строе индивидуумы также были вынуждены принадлежать к определенному сословию, но для всех существовало нечто высшее, и все могли переходить в духовное сословие. Значительное различие заключается в том, что религия одинакова для всех и что хотя сын ремесленника становится ремесленником, сын земледельца становится земледельцем, и свободный выбор часто зависит от некоторых непреодолимых обстоятельств, религиозный момент находится в одинаковом отношении ко всем, и благодаря религии все имеют абсолютную ценность. Но в Индии происходит как раз наоборот. Другим различием между сословиями христианского мира и индийскими сословиями конечно являлось бы то нравственное достоинство, которое у нас присуще всякому сословию и которое составляет то, что человек должен иметь внутри себя и благодаря самому себе. В этом отношении высшие равны низшим, так как религия является высшей сферой, в которой все озаряются солнцем, для всех сословий обеспечиваются равенство пред законами, личные и имущественные права. Но, как уже было сказано, в Индии различия простираются не только на объективность духа, но и на абсолютный внутренний мир, и таким образом они исчерпывают все его отношения, и вследствие этого не существует ни нравственности, ни справедливости, ни религиозности.

У каждой касты имеются свои особые обязанности и права; итак, обязанности и права оказываются обязанностями и правами не человека вообще, а обязанностями и правами определенной касты. Если бы мы сказали: храбрость есть добродетель, то индусы, наоборот, говорят: храбрость есть добродетель кшатриев. Не существует человечности вообще, человеческой обязанности и человеческого чувства, но существуют лишь обязанности отдельных каст. Все окаменело в обособлениях, и над этим окаменением господствует произвол. Не существует ни нравственности, ни человеческого достоинства; дурные страсти превозмогают; дух блуждает в мире грез, и уничтожение является высшим началом.

Чтобы яснее понять, что такое брамины и каково их значение, мы должны коснуться религии и религиозных представлений, о которых мы будем говорить и впоследствии, так как права каст по отношению друг к другу основаны на религиозном взаимоотношении. Брама (Brahmă, среднего рода) есть высшее начало в религии; но кроме того существуют еще главные божества Брама (Brahmâ, мужеского рода) – Вишну, или Кришна в бесконечно многих образцах и Шива; они образуют троицу. Брама есть высшее существо, но Вишну, или Кришна, Шива, а также солнце, воздух и т. д. тоже суть Брама (Brahm), т. е. субстанциальное единство. Самому Браме (Brahm) не приносится никаких жертв; ему не поклоняются, но это делают по отношению ко всем другим идолам. Сам Брама есть субстанциальное единство всего. Высшим религиозным состоянием человека является то, что он возвышается до Брамы. Если спросить брамина, что такое Брама (Brahm), то он отвечает: если я углубляюсь в себя и не внемлю внешним чувствам и во мне говорит Ом, то эта есть Брама (Brahm). Абстрактное единство с божеством осуществляется в этой абстракции человека. Абстракция может оставлять все неизменным подобно благоговению, которое временно вызывается в ком-нибудь; но у индусов эта абстракция является отрицанием, направленным против всего конкретного, и представляет собою величайшее возвышение, благодаря которому индус делает самого себя божеством. Брамины уже от рождения обладают божественностью. Итак, в кастовом различии содержится различие между здешними богами и конечными людьми. Правда, и другие касты могут достигать возрождения, но они должны подвергать себя бесконечным лишениям, истязаниям и аскетическим упражнениям. Основной чертой при этом является презрение к жизни и к живому человеку. Значительная часть не-браминов стремится родиться вновь. Они называются йогами. Один англичанин, который, отправляясь в Тибет к далай-ламе, встретился с одним из таких йогов, рассказывает следующее. Йог дошел уже до второй ступени на пути, ведущем к достижению мощи, свойственной брамину. Он прошел первую ступень, простояв двенадцать лет на ногах, причем он ни разу не садился и не ложился. Сначала он привязывал себя веревкой к дереву, пока не привык спать стоя. Вторую ступень он прошел таким образом, что в продолжение двенадцати лет постоянно держал сложенные руки над головой, и ногти уже почти совсем вросли ему в руки. Третья ступень проделывается не всегда одинаковым образом: обыкновенно йог должен пробыть день между пятью огнями, т. е. между четырьмя огнями, зажженными по направлению ко всем странам света, и солнцем; затем к этому присоединяется еще качание над огнем, продолжающееся три и три четверти часа. Англичане, присутствовавшие при этом акте, рассказывают, что у подвергавшегося этому индивидуума через полчаса потекла кровь из всех частей тела; его сняли, и он тотчас же умер. Если кто-нибудь выдерживает и это испытание, то его наконец еще заживо хоронят, т. е. его опускают в землю в стоячем положении и совершенно засыпают землей; через три и три четверти часа его вынимают, и тогда, если он еще жив, он наконец достигает внутренней мощи, свойственной брамину.

Итак, лишь благодаря такому отрицанию своего существования можно достигнуть мощи, свойственной брамину; но это отрицание не идет далее тупого сознания того, что удалось довести себя до полного безразличия, до уничтожения всякой чувствительности и всех желаний, т. е. до такого состояния, которое считается высшим и буддистами. Хотя в иных случаях индусы трусливы и слабы, однако им нетрудно жертвовать собой высшему началу – уничтожению, и в связи с этим взглядом находится например обычай сожжения женщин после смерти мужа. Если бы женщина отказалась последовать этому установившемуся обычаю, то ее совершенно исключили бы из общества и обрекли бы на гибель в одиночестве. Один англичанин рассказывает, что ему пришлось видеть, как одна женщина сожгла себя, потому что она лишилась ребенка; он сделал все возможное, чтобы побудить ее отказаться от ее намерения; наконец он обратился к стоявшему тут же ее мужу, но последний проявил полное равнодушие и сказал, что у него есть еще несколько жен дома. Иногда в Ганг сразу бросается двадцать женщин, а у Гималайских гор один англичанин нашел трех женщин, которые искали истоков Ганга, чтобы покончить с собой в этой священной реке. Во время богослужения в знаменитом храме в Джагернауте на берегу Бенгальского залива в Ориссе, куда стекаются миллионы индусов, возят колесницу с изображением бога Вишну; около пятисот человек приводят эту колесницу в движение и многие бросаются под ее колеса, чтобы быть раздавленными. Весь морской берег уже покрыт костями этих жертв. Детоубийство также очень часто совершается в Индии. Матери бросают своих детей в Ганг или обрекают их на смерть от действия солнечных лучей. Индусам чужд моральный принцип, заключающийся в уважении к человеческой жизни. Существует еще бесчисленное множество разновидностей такого рода жизни, целью которых является уничтожение. Такой образ жизни ведут например те лица, которых греки называли гимнософистами. Обнаженные факиры странствуют, ничего не делая, подобно католическим нищенствующим монахам, живут подаянием и стараются дойти до такой высоты абстракции, до полного притупления сознания, от которого уже недалеко до физической смерти.

Это величие, которого другим удается достигнуть лишь с трудом, свойственно, как уже было сказано, браминам от рождения. Поэтому индус, принадлежащий к какой-нибудь другой касте, должен почитать брамина как бога, преклоняться пред ним и говорить: ты бог. И притом достоинство не может заключаться в нравственных поступках, а, на оборот, оно проявляется в массе обрядов, в которых содержатся предписания и даже относительно внешних самых ничтожных действий, так как у них вовсе нет внутреннего мира. Говорят, что жизнь человека должна быть постоянным служением богу. Ясно, как пусты такие общие положения, если рассмотреть конкретные формы, которые они могут принимать. Они нуждаются еще в совершенно иных, дальнейших определениях, для того чтобы они имели смысл. Брамины являются здешними богами, но их духовность еще не отражается в себе от естественности, и таким образом безразличное имеет абсолютное значение. Занятия браминов состоят главным образом в чтении Вед; собственно говоря, только они имеют право читать их. Если бы шудра стал читать Веды или слушать их чтение, то он был бы строго наказан и ему влили бы в уши горячее масло. Брамины должны внешним образом соблюдать бесчисленное множество предписаний, и в законах Ману об этих предписаниях трактуется как о существеннейшей части права. Брамин должен вставать определенным образом, затем вымыться в реке, его волосы и ногти должны быть кругло обрезаны, все его тело должно очищаться, он должен носить белую одежду, держать в руке установленный посох, в ушах у него должны висеть золотые серьги. Если брамин встречается с человеком, принадлежащим к низшей касте, то он должен вернуться, чтобы очиститься. Затем он должен читать Веды и притом различным образом: каждое слово просто, или одно за другим по два раза или в обратном порядке. Он не должен смотреть ни на восход, ни на заход солнца, ни на солнце, когда оно закрыто облаками или когда его отражение видно в воде. Ему воспрещается переступать через веревку, которой привязан теленок, или выходить, когда идет дождь. Ему запрещается смотреть на свою жену, когда она ест, чихает, зевает или спокойно сидит. За обедом он может носить только одно платье; купаясь, он никогда не может быть совершенно раздетым. О том, насколько пространны эти предписания, можно судить в особенности по тем правилам, которые брамины должны соблюдать, когда они отправляют естественную нужду. Они не имеют права делать это ни на большой дороге, ни на золе, ни на вспаханной земле, ни на горе, ни на муравейнике, в котором живут белые муравьи, ни на дереве, предназначенном к сожжению, ни в канаве, ни идя, ни стоя, ни на берегу реки и т. д. Отправляя естественную нужду, они не должны глядеть ни на солнце, ни на воду, ни на животных. Вообще они должны днем обращать лицо к северу, а ночью к югу; только в тени им разрешается смотреть куда им угодно. Всякому, кто хочет долго жить, воспрещено наступать на черепки, семя хлопчатника, золу, снопы или на свою мочу. В эпизоде Наль из поэмы «Махабхарата» повествуется, как девушка, достигшая такого возраста, когда девушки имеют право сами выбирать себе мужа, а именно на 21-м году своей жизни, выбирает себе мужа из своих женихов. Их пять, но девушка замечает, что четыре не твердо стоят на ногах, и делает из этого совершенно правильный вывод, что это боги. Итак, она выбирает пятого, который оказывается настоящим человеком. Но кроме четырех отвергнутых богов являются еще двое злых богов, которые опоздали к выбору и хотят отомстить за это; поэтому они подстерегают супруга своей возлюбленной, следя за всеми его шагами и поступками и выжидая, чтобы он сделал какой-нибудь ложный шаг, чтобы повредить ему. Преследуемый супруг не делает ничего такого, в чем бы его можно было обвинить; но наконец по неосмотрительности он наступает на свою мочу. Тогда дух в праве вселиться в него, он мучит его, возбуждая в нем страсть к игре, и этим губит его. Если брамины должны соблюдать такие правила и предписания, то зато их жизнь священна; они не отвечают жизнью за преступления, и их имущество не подлежит конфискации. Государь может только изгнать их из страны. Англичане желали ввести в Индии суд присяжных, который состоял бы на половину из европейцев, наполовину из индусов, и изложили индусам полномочия, предоставляемые присяжным, чтобы они выразили свое мнение об этих полномочиях. Тогда индусы выдвинули множество изъятий и условий, заявив между прочим, что они не могут дать свое согласие на то, чтобы брамины приговаривались к смертной казни, не говоря уже о других возражениях, вроде того, что они не могут видеть и исследовать мертвое тело. Если для воина законный процент при даче денег в рост равен трем процентам, для ваишия – четырем, для шудры он может равняться пяти, то для брамина он ни в коем случае не может превышать двух. Брамин настолько могуществен, что небесная молния поразила бы царя, который посягнул бы на брамина или на его имущество, потому что незначительнейший брамин стоит настолько выше царя, что он осквернился бы, если бы стал говорить с царем, и был бы обесчещен, если бы его дочь избрала себе [мужем] государя. В своде законов Ману сказано: если кто-нибудь вздумает поучать брамина относительно его обязанностей, то царь должен приказать, чтобы поучающему влили горячее масло в уши и в рот; если же однажды рожденный станет ругать дважды рожденного, то ему следует воткнуть в рот раскаленную железную палку в десять дюймов длины. А шудре вставляют раскаленное железо в ту часть тела, на которой сидят, если он садится на стул брамина, и отрубают ногу или руку, если он толкает брамина руками или ногами. Разрешается даже давать ложное показание, лгать на суде, если только благодаря этому брамин избавляется от осуждения.