Екатерина Анатольевна Троу
Перфундере
Мы ждали чуть больше двух часов, и зачем вновь включили камеру. Спутники светили в полную силу благодаря безоблачному небу летней ночи. Воздух всё гуще наполняли влажные запахи лиан, густой шелест травы стал звонким, как никогда. Все органы чувств обострились до предела, и от этого слегка кружилась голова. Но финал был близок. Второй спуск прошёл успешно, и на третий раз я всё же не выдержала:
–Ты устал. Позволь мне сменить тебя хотя бы на этот раз?
–Не говори глупости. Ты никогда даже в руках не держала кислоту.
–Сколько раз мы ходили с тобой на вылазки? И ты до сих пор не доверяешь мне?
–Я доверяю тебе как себе. Поэтому ты сейчас здесь.
–Но…
–Свен… Ты же понимаешь, что это должен сделать я. Это моя работа, это моё заявление и мой вызов. Я должен.
Я понимала и поэтому промолчала. Этим диалогом мы и так исчерпали весь запас слов, которые могли быть сказаны той ночью.
–Тогда за дело.
Тонкое стекло, прозрачное, живое. Волнующееся, как покрывало, и незримое, как воздушное одеяло планеты. И под ним, точно огни мегаполиса, просыпающегося после ночного «затемнения», один раз другим вспыхивали крошечные искры. Сначала они сияли голубым оттенком, затем окрашивались в цвета пламени, и тогда воды Винджея становились похожими на гигантское жерло вулкана, распаляющегося в приступе гнева.
–Давай.
–Не лучшее время, чтобы спускаться, не находишь? – спросила я, не отводя взгляда от янтарных вспышек в глубине вод.
–Самое время. Показания в этот час должны существенно отличаться. Мы должны успеть их поймать.
С этими словами Йон почти что спрыгнул вниз. Верёвка натянулась, вниз посыпались клочки земли. Привычные действия уже тренированных рук. Закрепление страховки. Колба. Рука. Что-то не так, что-то… И тут я заметила, как в паре-тройке метров от Йона водная гладь была намного выше всего остального болота. Она вздымалась колышущимся холмиком и продолжала набухать, и прежде чем Йон смог это заметить, а я – понять, что происходит, из горла сам собой вырвался крик:
–Убери руки!
И тут рвануло. Пузырь разорвало с оглушительно звонким хлопком, кислотные брызги разлетелись на десяток метров, и толща воды вновь заурчала, словно сытый лесной зверь. Йон вздёрнул ноги, судорожно подтягиваясь на верёвке. Мелкие занозы врезались в кожу. Страх и объединённые усилия сделали скорость подъёма Йона подобной лифту. Он вскочил на берег, довольно и испуганно осклабившись.
–Отлично! – он нацарапал на стекла время снятия пробы. – Нужно сменить локацию. Ты права, здесь небезопасно.
–Тебя это будто веселит.
–Это всё нервы.
Я впервые в жизни видела его таким. В глазах горел нездоровый огонёк азарта. Это пугало и одновременно радовало. Йон заражал своим настроем, и воздух от этого наполнялся вибрациями возбуждения от хождения по краю пропасти.
Пока Йон сматывал верёвку, я прошлась вдоль берега и присмотрела на другой стороне предположительно подходящее место для последнего спуска. Дерево чуть дальше, но не менее крепкое, чем славно послуживший нам Развариус. Перемещение не заняло много времени: все опасные участки отлично освещались светом спутников, к которому добавилось неоновое свечение Винджея. Новое место подходило. Но было одно но: слишком каменистая земля. Вокруг было разбросано целое море камней самых разных форм и размеров, гладких и острых, перемещение которых отняло бы у нас весь остаток ночи. Ждать было нельзя, и вывод напрашивался сам собой.
–Поставим камеру на штатив и… будем использовать сцепку, – сказала я.
–Нет, это исключено. Если что-то пойдёт не так, мы оба…
–Ты видишь другие варианты?
–Поищем другое место. Или вернёмся на прежнее, – Йон, кажется, судорожно подыскивал альтернативы, и каждая новая идея была бредовее предыдущей.
–Мы не можем вернуться. Ты же понимаешь, что там стало слишком опасно. Даже здесь нет гарантии, что история со взрывом не повторится.
–Давай попробуем так, как и раньше. Защитим места соприкосновения с камнями.
–У нас нет столько материала, Йон. Верёвка протрётся. Это единственный вариант.
Его взгляд метался по лианам, по берегам, по болоту, по дереву и по моему лицу, но нигде вокруг не было зацепки, не было других вариантов. Йон понимал это, я видела, что понимал, и всё же продолжал упрямиться. Я начинала терять терпение:
–Хорошо. Предлагаю компромисс. Давай я ещё раз обогну болото и поищу более подходящее место, а ты пока закрепи верёвку на случай, если я это место не найду.
–Ладно, – с трудом кивнул Йон. Я взяла рюкзак с запасной верёвкой и карабинами и зашагала прочь, заранее зная, что вернусь ни с чем. Да и Йон это знал.
Прошло минут 40, прежде чем процесс вновь не принял привычный вид. Почти. Стена болотного кратера в этом месте имела более острый угол, поэтому спуск Йона существенно замедлился. Он старался цепляться за всё, что можно, чтобы ослабить нагрузку на верёвку, но делать это было не так-то просто – русло осыпалось, и Йону еле-еле удалось найти место для крепления страховки. Не очень надежное, как я подумала, поэтому попыталась принять ещё более устойчивую стойку, чтобы в случае чего не претворить в жизнь все наши кошмары.
Я не могла видеть того, что происходит внизу из-за крутизны склона. Это убивало. Время, и без того текущее слишком долго, теперь растянулось в бесконечно тонкую нить. Наконец, послышался предупреждающий оклик Йона о том, что он готов убрать страховку.
–Давай, – отозвалась я в ответ, и тут же ноги вросли в землю, а верёвка превратилась в натянутую струну.
Прошла минута. А казалось, что прошла целая вечность. Кажется, спутники Перфундере забыли свою орбиту и теперь глазели, болтая ногами, на суету мелких людишек. Все эти усилия, они…
И тут всё смешалось. Мир внезапно ушёл из-под ног, потерял форму, накренился и заскользил прочь. Шум крови, ударившей в уши, заглушил прочие звуки. Кажется, Йон что-то кричал, но его голос был слишком далеко. С незащищённых рук сдиралась кожа, все камни, за которые я пыталась уцепиться, выскакивали из рук. Падение прекратилось так же быстро, как и началось – Йон смог вбить кирку в надёжный выступ.
–Прости, – прокричал он, задыхаясь, – камень сорвался, я не успел ничего сделать. Я потерял страховку. Потребуется ещё одна верёвка. Свен! Слышишь? Ты понимаешь, что тебе нужно делать?
Я закивала, и только потом поняла, что Йон не может меня видеть.
–Выйди из сцепки. Тебе нужно добраться до запасной верёвки.
–Может, я попробую…
–Склон слишком крутой, ты меня не вытянешь. Поторопись!
–Хорошо, – движения стали механическими, непривычно отточенными, – Ты уверен, что хорошо закрепился?
–Да, место надёжное. Но это ненадолго. Скорее, Свени!
–Сейчас!
Я высвободилась из сцепки и бросилась к рюкзаку, а затем назад, на ходу разматывая жизненно необходимый кусок растительных волокон, от которого теперь зависело абсолютно всё. Свесившись с обрыва, начала понемногу спускать веревку Йону.
–Не двигайся. Подожди, пока я пристегну карабин, – прокричала я, заканчивая спускать верёвку.
–Хорошо.
–Держись, я…
И бегу к карабину, бегу, и вдруг земля оказывается прямо перед глазами. Выстрел в висок, горячая волна шума ошпаривает глаза. Всё происходящее начинает блекнуть, чернеть, я пытаюсь ухватиться одновременно и за верёвку, и за ускользающую реальность. Только не сейчас, нет, пожалуйста, только не сейчас! Что произошло? Это какой-то кошмарный сон, это всё происходит не со мной! Я не успела пристегнуть карабин, я не успела… где… что это было? Я ничего не вижу, мир пульсирует, спутник мерцает кровавыми отблесками, я не…
Мгновенно всё приходит в норму. Секунду я не двигаюсь, позволяя органам чувств нащупать зацепки. Боль в голове. Ноги, кажется, запутались в верёвке. Руки сжимают её конец. Конец? Что? Меня мгновенно подбрасывает на ноги. Мир качается, но больше не рушится. Я бросаюсь к берегу и вижу, как в толщу болотной воды уходит верёвка. Я оборачиваюсь и вижу другой оборванный край, кусок верёвки также закручен вокруг дерева. Я всё ещё держу бесполезный конец. Сознание снова начинает ускользать, я словно наблюдаю себя со стороны. Это было бы отдушиной, если бы при этом я перестала чувствовать. Но нет, боль медленно, садистски, начинала пожирать мои внутренности, ещё замороженные от шока, но уже способные чувствовать каждый удар лезвия. Это… конец?
Бессознательно, мерно, я начинаю перебирать верёвочный хребет. Ради чего? Просто чтобы понять? Или чтобы увидеть своими глазами, что он… Но руки чувствуют какую-то тяжесть. Я тяну, тяну со всей силы, не решаясь подойти к краю жерла, увидеть своими глазами, не имея к тому же для этого даже малой толики физических сил. Я механически перебираю верёвку – это даётся мне слишком тяжело для пустоты, но и слишком легко для…
Натяжение внезапно ослабевает. Я что-то вижу сквозь пелену тумана в глазах и лужицы слёз, но не могу разобрать. Вытираю лицо грязной, окровавленной рукой и вижу, как из пропасти, цепляясь одной рукой за верёвку, а другой – за камни и почву, с трудом забирается… Нет, этого не может быть…
Я бросаюсь к нему, оттаскиваю как можно дальше от обрыва. Тело Йона бьётся в мелкой дрожи. Я достаю из рюкзака бутылку и выливаю всё содержимое на его лицо. Да разве может такая капля жидкости нейтрализовать кислоту? Но он и не мог выжить после такого падения.
–Свен… Оставь, я…
И снова я будто наблюдаю со стороны.
–Как? – умудряюсь произнести я, получается всего лишь жалкий хрип. Я падаю на колени рядом с Йоном, обхватываю руками его колышущееся тело, и чувствую, как кислота начинает жечь мои руки, моё лицо. Сердце Йона бешено колотится, я слышу его даже сквозь непрекращающийся шум в ушах. Но он был жив. Душа саднила, как и кожа. Но всё это было не важно, потому что Йон был всё-таки жив. Тепло наших душ согревало друг друга, и вскоре я перестала чувствовать кислоту. Здесь был только Йон, тот Йон, которого я знала всю жизнь.
Глава 11
Дом
Лёгкий ветерок колыхал разгорячённый воздух, полный страстей и эмоций, светлых и тёмных, но одинаково сильных, развеивая его, разрывая всё, что осталось от того дня. Облака двигались. Тонкая тесьма девственно-голубого неба соткала себя и тут же порвалась, когда надо мной мелькнуло высохшее, чёрное, как ночь, дерево. Всё могло бы быть иначе, подумала я. Как хорошо, что всё закончилось. Как хорошо, что наступил новый вечер. Так не хотелось отпускать! Проводить этот безмолвно-торжествующий закат, проследить за каждым лучиком, уползающим за горизонт, точно то был последний закат в моей жизни, и поэтому самый прекрасный. Хотелось запомнить каждое мгновение, каждый шепоток, принесённый в ладошках ветра, все запахи и оттенки того вечера, который стал самым важным и значительным моментом моей жизни, и, что бы ни случилось, не отпускать.
Утро было слишком безумным и стремительным, чтобы я могла его вспомнить. Оно состояло из шума квадрациклов, запахов госпиталя при Институте, из тревожных объятий мамы и усталой улыбки Йона с перебинтованным телом, из страха Джонатана, немого ужаса Инги и тихого уважения всех тех, кто понимал, ради чего всё это. Спасибо за то, что они понимали. Потому что сама я уже не понимала ничего. Мой мир свёлся к простым ощущениям. Плечи всё ещё чувствовали объятия Йона, а руки – натянутую верёвку, уходящую в бездну. Тысячи звуков и запахов роились вокруг, они врезались в лицо и таяли от моего дыхания. Время не вернулось к своей нормальной скорости, оно всё также тягуче плыло мимо, а я смотрела ему вслед, лишь слегка подгоняемая течением.
Я не спала больше суток. Хотелось поскорее добраться до дома, но поездка на квадрацикле вселяла ужас, и я пошла пешком, наотрез отказавшись от сопровождения. Мама думала, что я проведу ночь в больнице, но я не могла там больше оставаться. Нечто бессознательное желало удостовериться, что всё по-старому, что дома всё так, как я оставила три дня тому назад. Или четыре? Сколько прошло дней?
Ноги и руки тяжелели, словно обрастая влажными волокнами вечернего тумана. Идти с каждым шагом становилось всё тяжелее. Смертельная усталость разливалась по всему телу, подобно сильнодействующему снотворному. Веки сами собой слипались, точно ни в одной части тела не осталось ни единой мышцы. В душу сползала пустота, тяжёлая, иррациональная, усыпляющая пустота.
Кое-как я дошла до дома. Дорога показалась мне очень длинной, словно я несколько раз сделала круг вокруг нашей деревни. Облака остались за горизонтом, лишь две тонкие розовые нити заката стягивали небо. Я поднялась по лестнице и вышла на балкон. Примостившись на кресле, положила голову на перилла и широко раскрыла глаза. Теперь вся панорама, открывающаяся передо мной, погрузилась в вечерний сумрак, и лишь небо пылало яркой палитрой цветов: голубого, как цветки на кувшинках озера Гринс, и розового с примесью сиреневого и жёлтого, почти обесцвеченного. Точно огромная, сильная рука выбивает из-под меня опору, и я лечу в пространстве, где нет ни неба, ни земли, где нет ничего и никого, кроме меня. Хочется вырваться из проклятой дремоты. Я мысленно бужу себя, заставляю встать, но ноги уже не держат меня, и я приземляюсь прямо на пол балкона. Подсвеченный торшером, балкон вдруг начал наполняться спорами темноты. Подобно плесени, она расползалась по каждому предмету, и тут я почувствовала, что тьма добралась до меня. В голову ударил сплошной, тягучий гул, яркую вспышку сменила тьма. Кости казались то ли резиновыми, то ли матерчатыми, словно их можно было согнуть и разогнуть, скрутить, выжать, не причинив им никакого вреда. Невесомость пропала. Вдруг вернулась тяжесть, но какая-то другая, уже не осмысленная и пережитая, а неизведанная и пугающая. Я съежилась, боясь того, что увижу, раскрыв глаза, словно где-то глубоко внутри я знала будущее, нет, скорее, настоящее.
…
Сквозь тишину настойчиво пробивался какой-то звук. Мерный, исступлённый…. Кажется, я никогда не слышала ничего подобного. В теле чувствовалась ломота, тяжесть и сонливость. Незнакомое ощущение. Ведь до сегодняшнего дня я всегда просыпалась бодрой и отдохнувшей. Распахнув веки, я ощутила, как мной завладело какое-то неприятное чувство, словно предвещающее что-то страшное. Интуиция? Или где-то в глубине сознания я знала, что всё это значит? С полузакрытыми глазами я приподнялась и спустила ноги с кровати. Отвратительный писк повис в воздухе и исчез. Ноги точно ватные. Я почти не чувствую их. Я не иду, я плыву по воздуху, пока полёт не прерывают уколы проступающей в конечности крови.
Где я? Что-то здесь не так. Что было источником пищащего звука? Какая-то техника, стоявшая рядом со мной. Но моё внимание привлекала не она, а окно в двух метрах от кровати, до которого я почти доковыляла. Остановившись, я оперлась рукой о подоконник и осторожно, словно опасаясь чего-то, отодвинула жалюзи. Точно невидимая сила отбрасывает меня от окна. Этот вид за стеклом я ни с чем не спутаю. Боже! Нет! Этого не может быть! Как я могла оказаться на Земле???
Часть II
Глава 1
Наощупь
Моя история похожа на истории многих из нас. Разрешите представиться, я – Сванвейг Ланкастер – житель планеты Земля, который никогда не покидал родной космический объект. Я живу в Век Переселенцев, сумасшедший век нестабильности, бедности и ранней смертности. Измученные дефицитом солнца, воздуха и чистой воды, а также вредной химической пищей люди гибнут один за другим. Наше небо давно перестало пропускать солнечные лучи. Оно похоже не золу, растворённую в глиняной луже. На главных улицах стоят автоматы с кислородом. Средний класс может позволить себе несколько минут дыхания ежедневно, а богатые имеют свои собственные воздушные подушки, которыми пользуются примерно полчаса в день, а также новейшая система фильтрации воздуха. Бедные? Для них счастье, если удалось подышать хотя бы раз в неделю. Наполнять лёгкие чистым воздухом в наше время стало почти роскошью. Минимум заработанных денег уходит на питьевую воду, которая вот уже несколько десятилетий не появлялась в водопроводных трубах, и еду, любую еду.
Мне исполнилось девятнадцать, когда я впервые услышала о программе Искусственного сна. Её суть заключается в том, что человека погружают в сон не на час, не на ночь, и даже не на сутки. Всё зависит от того, сколько ты заплатишь. Люди в белых халатах проведут подсчёт: сколько энергии сожрал аппарат искусственного сна, датчики жизнедеятельности, так называемый «будильник», сколько денег ушло на внутривенное питание, на аппарат электростимуляции мышц и на мед.персонал. Идея переросла в проект, для которого нужны были подопытные кролики. Люди начинали заинтересовываться программой Искусственного сна, однако жизнь научила их не доверять сказкам, а работать, таская на своём горбу бесконечные каждодневные заботы. Другие же просто не верили в то, что искусственный сон настолько прекрасен, что на него можно потратить драгоценное время и деньги. Ещё лет 200 тому назад продолжительность сна человека начала резко снижаться, так какое же есть оправдание у них, тех, кто живёт в зловонном аду 23 века? Были и те, кто заинтересовывался, но предоставить себя в качестве кролика-испытателя желали не многие, лишь самые отчаянные, потерявшие близких, инвалиды в физическом, а чаще в эмоциональном плане. Мне было нечего терять, поэтому я подписала контракт на полгода. Компания взяла на себя все расходы, ведь я была одним из первопроходцев. Учёные особо не утруждали себя объяснениями. Они лишь предупредили о возможных побочных эффектах, о которых светлые умы пока не догадываются. Собственно, я нужна была именно для того, чтобы выявить возможные побочки, не более.
Полгода назад я попрощалась со своим другом – единственным близким человеком, который остался у меня в целом мире. Он обещал мне, что, как только закончит работу на объекте, пойдёт следом за мной, в объятия Морфея. Поверив ему, я ушла, погрузившись в мир тогда мне не знакомый, мир, созданный моим воображением. Я жила в нём, не осознавая, кто я есть на самом деле. До сегодняшнего дня…
–Свен? Свен! Ты слышишь меня? Свен! – повторял знакомый голос, мягкий и слегка встревоженный.
Я с неохотой открыла глаза, испытав при этом дежа вю. В висках снова застучало, голова наполнилась густым шумом.
–Как ты себя чувствуешь?
Теперь я знала, кто это. Точнее, догадывалась. Несомненно, через несколько минут я вспомню всё, что знаю об этом человеке, но пока он для меня – лишь высокий мужчина с седыми бровями, в белом халате, к кармашку которого был прикреплён какой-то значок. Я долго смотрела на него, пока зрение более-менее не прояснилось и я не смогла прочесть надпись: «Посетитель». Добрые глаза вспыхнули, как только он услышал мой ответ:
–Нормально, доктор Леман. Рада Вас видеть.
Как непривычно было возвращаться на Землю, к реальным людям – землянам, к которым я себя не причисляла. Но язык сам произносил слова, ведь внутри черепной коробки закрепилась информация, что доктор Леман – друг моей семьи, из которой осталась я одна. По специальности он психотерапевт. Доктор Леман оказывал содействие проекту Искусственного сна. Странно, но полгода назад он даже и не думал рассматривать мою кандидатуру. К счастью, первоиспытателей выбирал не он. Но, вот что странно – «Посетитель». Почему?
–Доктор Леман.
–Да, Свен?
–Что произошло? Вы больше здесь не работаете?
–Нет. Пока тебя не было, я уезжал за океан. Там кислорода в воздухе на целых два процента больше, чем здесь.
–На целых два? Ого-го! Отвезёте меня туда, а?
–Конечно, Свен, конечно.
Мы улыбались друг другу, хотя оба понимали, что это невозможно. Я постепенно, старательно и мучительно, выуживала из пучины мыслей и чувств нереальностей, что обитали в моей голове целых шесть месяцев, всё то, что имело отношение к Земле, к прошлому и настоящему. Думая и вспоминая, я всё отчётливее понимала, как мало теперь общего у меня с этой планетой, а значит с реальностью. Кроме одного, воспоминание о котором точно пронзило меня током и заставило воскликнуть:
–Постойте! А где Йон? Он всё ещё спит?
Доктор Леман потупил глаза, избегая моего вопросительного взгляда. Это испугало меня не на шутку. Йон – мой единственный друг, единственный человек, который мне действительно дорог. Где он? Что с ним? Ни одного ответа, а лишь вопросы, атаковавшие мой запутавшийся мозг со всех сторон.
–Свен, – начал доктор Леман, немного помолчав. – Он отвёл свою кандидатуру.
–Что?
Точно шквал ледяной воды обрушился на меня. Я сидела на постели и не могла пошевелиться. Как? Ведь он обещал! Я не могла оставить его одного! Перед тем, как погрузиться в сон, я заставила его поклясться, что он последует за мной. Выходит, он не сдержал своего слова…. Гнев и страх попеременно накатывали на меня, и я не могла справиться ни с одним из этих чувств.
–Он… Он же обещал мне!
–Йон нашёл свою кузину. Точнее, она нашла его. Сама знаешь, двенадцатилетняя девчонка по законодательству не может работать наравне со взрослыми, поэтому не проживёт и месяца без кормильца.
Эта информация хранилась, очевидно, очень глубоко. Прошло несколько минут, прежде чем я вспомнила о кузине Йона. Она пропала сразу после смерти её родителей – его дяди и тёти. Он потратил много времени и сил, чтобы отыскать её и помочь хоть чем-то. У Йона было лишь два человека, ради которых он сделал бы всё, что угодно. Я и Зои – его кузина. Из-за смерти родителей я была убита горем, поэтому он посоветовал мне поучаствовать в проекте искусственного сна. Что касается Зои, Йон боялся, что её уже нет в живых. Если честно, я и сама не верила, что такой маленькой девочке удалось выжить в нашем жестоком мире без средств к существованию. Но Йон не переставал надеяться. Значит, он всё-таки нашёл её… Я была рада за друга, но новая мысль пробудила меня от воспоминаний и развеяла положительное чувство.
–Вступили в силу какие-то новые законы? Ведь раньше никаких льгот на содержание несовершеннолетних не было.
–Всё по-прежнему, – хмуро отозвался доктор Леман, до этого терпеливо ждавший моих выводов.
–Нет, нет, ведь зарплаты Йона ни за что не хватило бы на двух человек! А, зная его, я уверена, что Йон всё сделает ради сестры.
Последние звуки я произнесла монотонно, почти не разжимая губ, словно боясь своих слов и мыслей. Так и было. Всё внутри стремительно холодело, к горлу подкатил комок. Сиплым голосом я проговорила последнюю фразу:
–Где Йон?
–В больнице имени Стеффании. Его доставили…
Больше я не слышала ничего. Всё, что говорил доктор, стало для меня лишь побочным шумом. Голову сдавило ещё сильнее. Я вскочила с кровати, засунув ноги в тапки, кажется, перепутав левую и правую, вздёрнула хлипкое тело вверх, но ноги не выдержали, и пол всё-таки притянул меня к себе. Из глаз брызнули слёзы, даже не столько от боли в затёкшем теле, сколько от обиды, от безысходности. Доктор Леман поспешил схватить меня за плечи и усадить назад на постель. Ещё чуть-чуть, и он позовёт санитаров, и они привяжут меня к этой чёртовой лежанке, как умалишённую. Я не могла этого допустить. Не могла позволить хоть чему-то на свете помешать мне добраться до этой злосчастной больницы. И я не позволила.
Доктор Леман не ожидал этого, да и я от себя такого, признаться честно, не ожидала. Всё-таки аппарат электростимуляции мышц сработал на ура. Согнувшись пополам, я одним рывком высвободила руку и что есть силы ударила локтем стоящего за спиной доктора. От неожиданности он разжал обе руки, сделав как раз то, что мне и было нужно. Я не знала, откуда взялась сила. Моя тень бежала по коридору, по его своду гулко растекались аритмичные шаркающие шаги, попеременно сменяющиеся бегом. Коридор был пуст, лишь один санитар проводил меня безучастным взглядом, не предприняв ни единой попытки остановить сбегающего пациента. Но в тот момент я даже не думала о том, что кто-то может меня остановить. Мысли занимало лишь одно. Остальное – побочное.
Я сбежала с лестницы здания Центра Искусственного Сна. Доктор Леман, кажется, кричал что-то мне вслед. Я не слышала. Дыхание перехватило. Лёгкие как будто кто-то сдавил прямо изнутри. Колени сами собой подогнулись и в глазах на мгновение всё потемнело. От ужаса, от мысли, что я не смогу добраться до больницы, какая-то невидимая внутренняя сила подняла меня и заставила идти. Я вдруг поняла: я дышала относительно чистым воздухом, пока была в палате. Теперь, встретившись с безжизненной смесью углекислого газа и прочих веществ с ничтожным содержанием кислорода, мой организм испытывал сильнейший стресс. И я думала и повторяла про себя и вслух – уже не понимая, как: «Всё равно! Лишь бы дойти, лишь бы дойти…». Благо Больница имени Стеффании была в двух шагах от центра Искусственного сна.
Лестница не третий этаж показалась самым страшным испытанием, хоть и воздух в больнице всё же был чище, нежели на улице. Я уже бывала здесь ранее, многие жители нашего района побывали здесь, района с самым высоким загрязнением воздуха из-за химического завода, регулярно проводившего выбросы в ранние утренние часы, как раз тогда, когда мы выходили на уборку улиц. Отчего-то сомнений, что Йон был именно здесь, у меня не было. А где же ещё? Что ещё могло подкосить здоровье сильного молодого человека, как не этот чёртов воздух, медленно сжигавший наши внутренности парами хлора и фенола, и ещё бог знает какой гадости.
Прерывистым голосом я спросила у медбрата, где палата Йонсона Дея, но тот растерянно помотал головой. И тогда я замерла, глядя в одну точку. Я стояла рядом с огромной комнатой с дюжиной высоких больничных столов. Над каждым из низ нависали потухшие больничные лампы, какие обычно ставят в операционных. На некоторых лежали люди, все в трубочках и катетерах, датчиках и прищепочках. Уже не живые, но ещё и не мёртвые, они доживали свои последние дни в реанимации, чаще всего даже не приходя в сознание. По самой смелой статистике, за последние десять лет из реанимации в палату переводят трёх человека из ста. Остальные по многим причинам так и не поправляются.
Прижавшись руками и лбом к стеклу, я не прекращала смотреть на один из занятых столов. Рука – худая, жилистая и такая знакомая, рука человека, способного отдать всё за родных людей – выглядывала из-под белоснежной простыни, под которой вырисовывались знакомые черты лица. Мой настоящий Йон был так похож на парня из сна, только теперь его руки напоминали конечности древнего старика. От слёз во рту появился солоноватый привкус, но глаза оставались сухими, лишь острый комок набухал в горле и груди. Гортань выдохнула бессвязные хрипы, которые не могла понять даже я сама. Этого не может быть. Этого просто не может быть. Теперь нет никого. Я одна. И лишь человек под простынёй напоминает мне о прошлой жизни. Сердце заходилось в беспорядочных ударах. Дыхание снова сжалось во мне испуганным зверьком, горло сдавило ещё сильнее.
Кто-то положил мне руку на плечо. Доктор Леман.
–Мне жаль, Свен. Он скончался сегодня утром из-за отравления газами из воздуха. Йон слишком долго не вдыхал кислород.
–Я могла бы… – начала я, задыхаясь.
–Нет, не могла. Он умер, не приходя в себя. Это была безболезненная смерть.
Спокойствие доктора разъярило меня. Я толкнула дверь. Она поддалась, тяжело грохнув по стеклянной стенке. Леман попытался схватить меня за плечо, но я увернулась. Бросившись прямиком к телу Йона, я смогла лишь упасть на колени перед столом и заключить его руку между своих ладоней. Словно следуя инстинкту, я старалась согреть его тело своим теплом. Никогда не прикасалась ни к чему более холодному. Безжизненные руки Йона напоминали высохшую, жёсткую резину. Страх сковал меня, и я так и не смогла взглянуть на его лицо. Страх, что увиденное будет преследовать меня ежесекундно. Но мозг уже дорисовал портрет настоящего Йона, увидев лишь его руку. Наконец, пришло осознание случившегося, и истерика, вызванная шоком, сменилась тупой болью. Я коснулась широкого кольца на безымянном пальце, с чёрным, как смоль, камнем в металлической оправе. Йон носил его, не снимая. Несколько лет назад он рассказывал мне, откуда у него это украшение. Тогда Йон подрабатывал помощником фельдшера, но у нас эту должность называли просто – носильщик. Ибо слишком часто врач был не в силах чем-либо помочь человеку, умирающему не от сердечного приступа, не от инсульта или несчастного случая, а лишь потому, что вокруг него не осталось жизни: не было воздуха, настоящей пищи, чистой воды. Люди просто уходили, внезапно, неотвратимо, словно костлявая рука с тонкими длинными пальцами проскальзывала в этот убогий мир и выхватывала из него чьё-то неровное дыхание, и свет гас в его тусклых глазах. Кольцо принадлежало одному из них, чьи последние секунды утекали на глазах у Йона. Бедолага отдал ему кольцо, и теперь этот венец смерти покоился на похолодевшем пальце моего друга.
Это был своего рода акт самоубийства. Или просто последнее воспоминание о любимом человеке. Даже если судьба Йона вскоре настигнет и меня, я не сниму кольца. Холодный металл приземлился на большой палец. К горлу подступили рыдания, но внутренняя боль была такой огромной, что застряла в гортани, неспособная вырваться наружу. Потрясение душило, его тонкие сильные пальцы обвились вокруг моей шеи, сомкнулись капканом, от острых зубов которого невозможно освободиться. В комнату ворвались санитары, но доктор Леман остановил их жестом руки.
–Дайте ей пять минут.
–Но сэр!
–Пожалуйста. Этот молодой человек был для неё очень дорог.
–Здесь больные! Тело просто не успели увезти. Две минуты, не больше, – строго приказал один из них, и все трое отступили на шаг.
Доктор Леман ждал две минуты, а затем подошёл ко мне и присел рядом.
–Пойдём, Свен.
Я тупо вертела головой. Больше ни на что не хватало сил. Да и зачем теперь вообще что-то делать, чего мне осталось бояться?
–Ты должна справиться с этим. Ты многое пережила и ты знаешь, как пережить и это. Нужно попытаться забыть. Сейчас тебе нестерпимо больно и ты не веришь в то, что видишь своими глазами. Я знаю, я и сам прошёл через эту агонию. Вставай, мы должны уходить. Мы бессильны, Свен. Мы бессильны.
Его слова причиняли боль, но Леман был прав. Ему тоже больно, я знаю. Больно видеть меня такой, больно видеть безжизненного Йона, больно оттого, что от его прежней жизни остались лишь куски плоти, разбросанные по углам стаей голодных собак. Доктор Леман, наверное, не хотел, чтобы меня вытаскивали оттуда силой, поэтому и торопил, не давая уйти в себя. Я поддалась на его уговоры, встала и побрела в сторону лестницы, до выхода, по улице, до Центра искусственного сна, до палаты. Доктор Леман шёл со мной шаг в шаг, придерживая за локоть и не произнося ни слова. Санитары и другие пациенты – проходящие акклиматизацию или готовящиеся к погружению в сон – бессовестно пялились на меня, когда мы проходили через фойе, но все их взгляды не задевали мою опустошённую душу. Я сбросила тапочки, и вдруг сознание пронзила ясная мысль, настолько чёткая и манящая, что я вскрикнула от переворота в моей голове. Доктор посмотрел на меня ошарашенными глазами, а я в ответ сделала шаг ему навстречу.