Александр Дюма
Двадцать лет спустя
Глава VII
Бегство
Несмотря на признаки волнения в городе, Пале-Рояль представлял самое веселое зрелище, когда д’Артаньян явился туда к пяти часам дня. И неудивительно: раз королева возвратила народу Бруселя и Бланмениля, ей теперь действительно нечего было бояться, потому что народу больше нечего было от нее требовать. Возбуждение горожан было остатком недавнего волнения: надо было дать ему время утихнуть, подобно тому как после бури требуется иногда несколько дней для того, чтобы море совсем успокоилось.
Устроено было большое празднество, поводом к которому послужил приезд ланского победителя. Приглашены были принцы и принцессы; уже с полудня двор наполнился их каретами. После обеда у королевы должна была состояться игра.
Анна Австрийская пленяла всех в этот день своим умом и грацией; никогда еще не видели ее такой веселой.
Жажда мести придавала блеск ее глазам и озаряла лицо улыбкой.
Когда встали из-за стола, Мазарини скрылся. Д’Артаньян уже был на своем посту, дожидаясь кардинала в передней. Тот появился с сияющим лицом, взял его за руку и ввел в кабинет.
– Мой дорогой д’Артаньян, – сказал министр, садясь, – я окажу вам сейчас величайшее доверие, какое только министр может оказать офицеру.
Д’Артаньян поклонился.
– Я надеюсь, – сказал он, – что министр окажет мне его безо всякой задней мысли и в полном убеждении, что я действительно достоин доверия.
– Вы достойнее всех, мой друг, иначе бы я к вам не обратился.
– В таком случае, – сказал д’Артаньян, – признаюсь вам, монсеньор, что я уже давно жду подобного случая. Скажите же мне скорее то, что собирались сообщить.
– Сегодня вечером, любезный д’Артаньян, – продолжал Мазарини, – судьба государства будет в ваших руках.
Он остановился.
– Объяснитесь, монсеньор, я жду.
– Королева решила проехаться с королем в Сен-Жермен.
– Ага, – сказал д’Артаньян, – иначе говоря, королева хочет уехать из Парижа.
– Вы понимаете, женский каприз…
– Да, я очень хорошо понимаю, – сказал д’Артаньян.
– За этим-то она и призвала вас к себе сегодня утром и приказала вам снова явиться в пять часов.
– Стоило требовать с меня клятвы, что я никому не скажу об этом свидании, – прошептал д’Артаньян. – О, женщины! Даже будучи королевами, они остаются женщинами!
– Вы, может быть, не одобряете этого маленького путешествия, дорогой господин д’Артаньян? – спросил Мазарини с беспокойством.
– Я, монсеньор? – сказал д’Артаньян. – А почему бы?
– Вы пожимаете плечами.
– Это у меня такая привычка, когда я говорю с самим собой, монсеньор.
– Значит, вы одобряете?
– Я не одобряю и не осуждаю, монсеньор; я только жду ваших приказаний.
– Хорошо. Итак, я остановил свой выбор на вас. Я вам поручаю отвезти короля и королеву в Сен-Жермен.
«Ловкий плут!» – подумал д’Артаньян.
– Вы видите, – продолжал Мазарини, видя бесстрастие д’Артаньяна, – как я вам уже говорил, в ваших руках будет судьба государства.
– Да, монсеньор, и я чувствую всю ответственность такого поручения.
– Но все же вы принимаете его?
– Я согласен на все.
– Вы считаете это дело возможным?
– Все возможно.
– Могут на вас напасть дорогой?
– Весьма вероятно.
– Как же вы поступите в этом случае?
– Я пробьюсь сквозь ряды нападающих.
– А если не пробьетесь?
– В таком случае – тем хуже для них: я пройду по их трупам.
– И вы доставите короля и королеву здравыми и невредимыми в Сен-Жермен?
– Да.
– Вы ручаетесь жизнью?
– Ручаюсь.
– Вы герой, мой дорогой! – сказал Мазарини, с восхищением глядя на мушкетера.
Д’Артаньян улыбнулся.
– А я? – спросил Мазарини после минутного молчания, пристально глядя на д’Артаньяна.
– Что, монсеньор?
– Если я тоже захочу уехать?
– Это будет труднее.
– Почему так?
– Ваше преосвященство могут узнать.
– Даже в этом костюме? – сказал Мазарини.
И он сдернул с кресла плащ, прикрывавший полный костюм всадника, светло-серый с красным, весь расшитый серебром.
– Если ваше преосвященство переоденетесь, тогда будет легче.
– А! – промолвил Мазарини, вздохнув свободнее.
– Но вам придется сделать то, что, как вы недавно говорили, вы сделали бы на нашем месте.
– Что такое?
– Кричать: «Долой Мазарини!»
– Я буду кричать.
– По-французски, на чистом французском языке, монсеньор. Остерегайтесь плохого произношения. В Сицилии убили шесть тысяч анжуйцев за то, что они плохо говорили по-итальянски. Смотрите, чтобы французы не отплатили вам за сицилийскую вечерню.
– Я постараюсь.
– На улице много вооруженных людей, – продолжал д’Артаньян, – уверены ли вы, что никто не знает о намерении королевы?
Мазарини задумался.
– Для изменника, монсеньор, ваше предложение было бы как нельзя более на руку; все можно было бы объяснить случайным нападением.
Мазарини вздрогнул; но он рассудил, что человек, собирающийся предать, не станет предупреждать об этом.
– Потому-то, – живо ответил он, – я и доверяюсь не первому встречному, а избрал себе в проводники именно вас.
– Так вы не едете вместе с королевой?
– Нет, – сказал Мазарини.
– Значит, позже.
– Нет, – снова ответил Мазарини.
– А! – сказал д’Артаньян, начиная понимать.
– Да, у меня свои планы: уезжая вместе с королевой, я только увеличиваю опасность ее положения; если я уеду после королевы, ее отъезд угрожает мне большими опасностями. К тому же, когда королевская семья очутится вне опасности, обо мне могут позабыть: великие мира сего неблагодарны.
– Это правда, – сказал д’Артаньян, невольно бросая взгляд на алмаз королевы, блестевший на руке Мазарини.
Мазарини заметил этот взгляд и тихонько повернул свой перстень алмазом вниз.
– И я хочу, – прибавил Мазарини с тонкой улыбкой, – помешать им быть неблагодарными в отношении меня.
– Закон христианского милосердия, – сказал д’Артаньян, – предписывает нам не вводить ближнего в соблазн.
– Вот именно потому я и хочу уехать раньше их, – добавил Мазарини.
Д’Артаньян улыбнулся: он слишком хорошо знал итальянское лукавство.
Мазарини заметил его улыбку и воспользовался моментом:
– Итак, вы начнете с того, что поможете мне выбраться из Парижа, не так ли, дорогой д’Артаньян?
– Трудная задача, монсеньор! – сказал д’Артаньян, принимая свой прежний серьезный вид.
– Но, – сказал Мазарини, внимательно следя за каждым движением лица д’Артаньяна, – вы не делали таких оговорок, когда дело шло о короле и королеве.
– Король и королева – мои повелители, монсеньор, – ответил мушкетер. – Моя жизнь принадлежит им. Если они ее требуют, мне нечего возразить.
«Это правда, – пробормотал Мазарини. – Твоя жизнь мне не принадлежит, и мне следует купить ее у тебя, не так ли?»
И с глубоким вздохом он начал поворачивать перстень алмазом наружу.
Д’Артаньян улыбнулся.
Эти два человека сходились в одном – в лукавстве. Если бы они так же сходились в мужестве, один под руководством другого совершил бы великие дела.
– Вы, конечно, понимаете, – сказал Мазарини, – что если я требую от вас этой услуги, то собираюсь и отблагодарить за нее.
– Только собираетесь, ваше преосвященство? – спросил д’Артаньян.
– Смотрите, любезный д’Артаньян, – сказал Мазарини, снимая перстень с пальца, – вот алмаз, который был когда-то вашим. Справедливость требует, чтобы я его вам вернул: возьмите его, умоляю.
Д’Артаньян не заставил Мазарини повторять; он взял перстень, посмотрел, прежний ли в нем камень, и, убедившись в чистоте его воды, надел его себе на палец с несказанным удовольствием.
– Я очень дорожил им, – сказал Мазарини, провожая камень взглядом, – но все равно, я отдаю его вам с большой радостью.
– А я, монсеньор, принимаю его с не меньшей радостью. Теперь поговорим о ваших делах. Вы хотите уехать раньше всех?
– Да, хотел бы.
– В котором часу?
– В десять.
– А королева, когда она поедет?
– В полночь.
– Тогда это возможно: сначала я вывезу вас, а затем, когда вы будете вне города, вернусь за королевой.
– Превосходно. Но как же мне выбраться из Парижа?
– Предоставьте это мне.
– Даю вам полную власть, возьмите конвой, какой найдете нужным.
Д’Артаньян покачал головой.
– Мне кажется, это самое надежное средство, – сказал Мазарини.
– Для вас, монсеньор, но не для королевы.
Мазарини прикусил губы.
– Тогда как же мы поступим? – спросил он.
– Предоставьте это мне, монсеньор.
– Гм! – сказал Мазарини.
– Предоставьте мне все решать и устраивать…
– Однако же…
– Или ищите себе другого, – прибавил д’Артаньян, поворачиваясь к нему спиной.
«Эге, – сказал Мазарини про себя, – он, кажется, собирается улизнуть с перстнем».
И он позвал его назад.
– Д’Артаньян, дорогой мой д’Артаньян! – сказал он ласковым голосом.
– Что прикажете, монсеньор?
– Вы отвечаете мне за успех?
– Я не отвечаю ни за что; я сделаю все, что смогу.
– Все, что сможете?
– Да.
– Ну хорошо, я вам вверяюсь.
«Великое счастье!» – подумал д’Артаньян.
– Итак, в половине десятого вы будете здесь?
– Я застану ваше преосвященство готовым?
– Разумеется, я буду готов.
– Итак, решено. Теперь не угодно ли вам, монсеньор, чтобы я повидался с королевой?
– Зачем?
– Я желал бы получить приказание из собственных уст ее величества.
– Она поручила мне передать его вам.
– Но она могла забыть что-нибудь.
– Вы непременно хотите ее видеть?
– Это необходимо, монсеньор.
Мазарини колебался с минуту. Д’Артаньян стоял на своем.
– Ну хорошо, – сказал Мазарини, – я проведу вас к ней, но ни слова о нашем разговоре.
– Все останется между нами, монсеньор, – сказал д’Артаньян.
– Вы клянетесь молчать?
– Я никогда не клянусь. Я говорю «да» или «нет» и держу свое слово как дворянин.
– Я вижу, мне придется слепо на вас положиться.
– Это будет самое лучшее, поверьте мне, монсеньор.
– Идемте, – сказал Мазарини.
Мазарини ввел д’Артаньяна в молельню королевы, затем велел ему обождать.
Д’Артаньян ждал недолго. Через пять минут вошла королева в парадном туалете. В этом наряде ей едва можно было дать тридцать пять лет; она все еще была очень красива.
– Это вы, д’Артаньян! – сказала она с любезной улыбкой. – Благодарю вас, что вы настояли на свидании со мной.
– Простите меня, ваше величество, – сказал д’Артаньян, – но я хотел получить приказание из ваших собственных уст.
– Вы знаете, в чем дело?
– Да, ваше величество.
– Вы принимаете поручение, которое я на вас возлагаю?
– Принимаю с благодарностью.
– Хорошо, будьте здесь в полночь.
– Слушаю, ваше величество.
– Д’Артаньян, – сказала королева, – я слишком хорошо знаю ваше бескорыстие, чтобы говорить вам сейчас о моей благодарности, но, клянусь вам, я не забуду эту вторую услугу, как забыла первую.
– Ваше величество вольны помнить или забывать, и я не понимаю, о чем угодно говорить вашему величеству.
И д’Артаньян поклонился.
– Ступайте, – сказала королева с очаровательнейшей улыбкой, – ступайте и возвращайтесь в полночь.
Движением руки она отпустила д’Артаньяна, и он удалился; но, выходя, он бросил взгляд на портьеру, из-за которой появилась королева, и из-под нижнего края драпировки заметил кончик бархатного башмака.
«Отлично, – подумал он, – Мазарини подслушивал, не выдам ли я его. Право, этот итальянский паяц не стоит того, чтобы ему служил честный человек».
Несмотря на это, д’Артаньян точно явился на свидание; в половине десятого он вошел в приемную.
Бернуин ожидал его и ввел в кабинет.
Он нашел кардинала переодетым для поездки верхом. Он был очень красив в этом костюме, который носил, как мы уже говорили, с большим изяществом.
Однако он был очень бледен, и его пробирала дрожь.
– Вы один? – спросил Мазарини.
– Да, ваше преосвященство.
– А добрейший дю Валлон? Разве он не доставит нам удовольствия быть нашим спутником?
– Конечно, монсеньор, он ожидает нас в своей карете.
– Где?
– У калитки дворцового сада.
– Так мы поедем в его карете?
– Да, монсеньор.
– И без других провожатых, кроме вас двоих?
– Разве этого мало? Даже одного из нас было бы достаточно.
– Право, дорогой д’Артаньян, ваше хладнокровие меня просто пугает.
– Я думал, напротив, что оно должно вас ободрить.
– А Бернуина разве мы не возьмем с собой?
– Для него нет места, он догонит ваше преосвященство.
– Нечего делать, – сказал Мазарини, – приходится вас во всем слушаться.
– Монсеньор, еще есть время одуматься, – сказал д’Артаньян. – Это целиком во власти вашего преосвященства.
– Нет, нет, едем, – сказал Мазарини.
И оба спустились по потайной лестнице; Мазарини опирался на д’Артаньяна, и д’Артаньян чувствовал, как дрожала рука кардинала.
Они прошли через двор Пале-Рояля, где еще стояло несколько карет запоздавших гостей, вошли в сад и достигли калитки.
Мазарини хотел отомкнуть ее своим ключом, но рука его дрожала так сильно, что он никак не мог попасть в замочную скважину.
– Позвольте мне, – сказал д’Артаньян.
Мазарини дал ему ключ; д’Артаньян отпер и положил ключ себе в карман; он рассчитывал воспользоваться им на обратном пути.
Подножка была опущена, дверца открыта; Мушкетон стоял у дверцы. Портос сидел внутри кареты.
– Входите, монсеньор, – сказал д’Артаньян.
Мазарини не заставил просить себя дважды и быстро вскочил в карету.
Д’Артаньян вошел вслед за ним. Мушкетон захлопнул дверцу и, кряхтя, взгромоздился на запятки. Он пробовал отвертеться от этой поездки под предлогом своей раны, которая еще давала себя чувствовать, но д’Артаньян сказал ему: «Оставайтесь, если хотите, мой дорогой Мустон, но предупреждаю вас, что Париж запылает этой ночью».
Мушкетон не расспрашивал больше и заявил, что готов последовать за своим господином и за д’Артаньяном хоть на край света.
Карета поехала спокойной рысью, не внушавшей ни малейшего подозрения, что ее седоки очень спешат. Кардинал отер себе лоб носовым платком и огляделся.
Слева от него сидел Портос, справа д’Артаньян. Каждый охранял свою дверцу и служил кардиналу защитой. На переднем сиденье, против них, лежали две пары пистолетов: одна перед Портосом, другая перед д’Артаньяном. Кроме того, у обоих друзей было по шпаге.
В ста шагах от Пале-Рояля карету остановил патруль.
– Кто едет? – спросил начальник.
– Мазарини! – с хохотом ответил д’Артаньян.
Волосы стали дыбом на голове кардинала.
Шутка пришлась горожанам по вкусу; видя карету без гербов и конвоя, они никогда бы не поверили в возможность такой смелости.
– Счастливого пути! – крикнули они.
Карету пропустили.
– Что скажете, монсеньор, о моем ответе? – спросил д’Артаньян.
– Вы умный человек! – воскликнул Мазарини.
– Да, конечно, – сказал Портос, – я понимаю…
На середине улицы Пти-Шан второй патруль остановил карету.
– Кто идет? – крикнул начальник.
– Откиньтесь, монсеньор, – сказал д’Артаньян.
Мазарини так запрятался между двумя приятелями, что совершенно исчез, скрытый ими.
– Кто идет? – с нетерпением повторил тот же голос.
Д’Артаньян увидел, что лошадей схватили под уздцы. Он наполовину высунулся из кареты.
– Эй, Планше! – сказал он.
Начальник подошел. Это был действительно Планше; д’Артаньян узнал голос своего бывшего лакея.
– Как, сударь, – сказал Планше, – это вы?
– Да, я, любезный друг. Портос ранен ударом шпаги, и я везу его в его загородный дом в Сен-Клу.
– Неужели? – сказал Планше.
– Портос, – продолжал д’Артаньян, – если вы можете еще говорить, мой дорогой Портос, скажите хоть словечко нашему доброму Планше.
– Планше, мой друг, – сказал Портос страдающим голосом, – мне очень плохо; если встретишь врача, будь добр, пришли его ко мне.
– Боже мой, какое несчастье! – воскликнул Планше. – Как же это случилось?
– Я тебе после расскажу, – сказал Мушкетон.
Портос сильно застонал.
– Вели пропустить нас, Планше, – шепнул ему д’Артаньян, – иначе мы не довезем его живым: у него задеты легкие, мой друг.
Планше покачал головой, как бы желая сказать: «В таком случае дело плохо!»
Затем обратился к своим людям:
– Пропустите, это друзья.
Карета тронулась, и Мазарини, затаивший дыхание, вздохнул свободно.
– Разбойники! – прошептал он.
Около заставы Сент-Оноре им попался третий отряд; он состоял из людей подозрительной наружности, похожих скорее всего на бандитов, это была команда нищего с паперти Святого Евстафия.
– Готовься, Портос! – сказал д’Артаньян.
Портос протянул руку к пистолетам.
– Что такое? – спросил Мазарини.
– Монсеньор, – сказал д’Артаньян, – мы, кажется, попали в дурную компанию.
К дверце подошел человек, вооруженный косой.
– Кто идет? – спросил этот человек.
– Эй, любезный, – сказал д’Артаньян, – разве ты не узнаешь карету принца?
– Принца или не принца, все равно, отворяйте! – сказал человек. – Мы стережем ворота и не пропускаем никого, не узнав, кто едет.
– Что делать? – спросил Портос.
– Надо проехать, черт возьми! – сказал д’Артаньян.
– Но как это сделать? – спросил Мазарини.
– Или они расступятся, или мы их переедем. Кучер, гони!
Кучер взмахнул кнутом.
– Ни шагу дальше, – сказал тот же человек, имевший вид начальника, – а то я перережу ноги вашим лошадям.
– Жаль, черт возьми! – сказал Портос. – Эти лошади обошлись мне по сто пистолей каждая.
– Я заплачу вам по двести, – сказал Мазарини.
– Да, но, перерезав им ноги, они перережут нам глотку.
– С этой стороны тоже кто-то лезет, – сказал Портос. – Убить его, что ли?
– Да, кулаком, если можете; стрелять будем только в самом крайнем случае.
– Могу, – сказал Портос.
– Так отворяйте, – сказал д’Артаньян человеку с косой, беря один из своих пистолетов за дуло и готовясь ударить врага рукояткой.
Тот подошел.
Пока он приближался, д’Артаньян, чтобы ему легче было нанести удар, высунулся наполовину из дверцы, и глаза его встретились с глазами нищего, освещенного светом фонаря.
Должно быть, нищий узнал мушкетера, потому что страшно побледнел; должно быть, и д’Артаньян узнал его, потому что волосы его встали дыбом.
– Д’Артаньян! – воскликнул нищий, отступая. – Д’Артаньян! Пропустите их.
Вероятно, д’Артаньян ответил бы ему, но в эту минуту послышался тяжелый удар, точно кто обухом хватил по голове быка: это Портос прихлопнул подошедшего к нему человека.
Д’Артаньян обернулся и увидел несчастного, лежавшего в четырех шагах от них.
– Теперь гони что есть духу! – крикнул он кучеру. – Гони, гони!
Кучер полоснул коней кнутом, благородные животные рванулись. Послышались крики сбиваемых с ног людей. Затем карета подскочила два раза, – под нее попал человек: колеса проехали по чему-то круглому и подавшемуся под ними.
Все затаили дыхание. Карета пролетела через заставу.
– В Кур-ла-Рен! – крикнул д’Артаньян кучеру. Потом, обратившись к Мазарини, сказал: – Ну, монсеньор, можете прочесть пять раз «Отче наш» и шесть раз «Богородицу», чтобы поблагодарить бога за ваше избавление; вы спасены, вы свободны.
Мазарини только простонал в ответ: он не верил в такое чудо.
Через пять минут карета остановилась. Они приехали в Кур-ла-Рен.
– Довольны ли вы, монсеньор, своим конвоем? – спросил мушкетер.
– Я в восхищении, господа, – сказал Мазарини, отваживаясь высунуть голову из кареты. – Теперь сделайте то же для королевы.
– Это будет гораздо легче, – сказал д’Артаньян, выскочив из кареты. – Дю Валлон, поручаю вам его преосвященство.
– Будьте покойны, – сказал Портос, протягивая руку.
Д’Артаньян взял руку Портоса и пожал ее.
– Ай! – вскричал Портос.
Д’Артаньян с изумлением посмотрел на своего друга:
– Что с вами?
– Я, кажется, вывихнул себе кисть, – ответил Портос.
– Черт возьми, вы всегда колотите как сослепу.
– Еще бы: ведь мой противник уже навел на меня дуло пистолета. А вы, как вы разделались с вашим?
– О, я имел дело не с человеком, – сказал д’Артаньян.
– А с кем же?
– С призраком.
– Ну и что же?
– Ну, я заговорил его.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, д’Артаньян взял с передней скамьи пистолеты, засунул их себе за пояс, завернулся в плащ и, не желая возвращаться той же дорогой, направился к заставе Ришелье.
Глава VIII
Карета коадъютора
Вместо того чтобы возвращаться через заставу Сент-Оноре, д’Артаньян, располагая временем, сделал круг и вернулся в Париж через заставу Ришелье.
У ворот к нему подошли, чтобы узнать, кто он. Увидя по его шляпе с перьями и обшитому галунами плащу, что он офицер мушкетеров, его окружили, требуя, чтобы он кричал: «Долой Мазарини!» Сначала это его лишь слегка встревожило; но когда он понял, чего от него хотят, он закричал таким громким голосом, что самые требовательные остались довольны.
Он шел по улице Ришелье, раздумывая о том, как увезти королеву, потому что нечего было и думать везти ее в карете с государственным гербом. Вдруг у ворот дома г-жи де Гемене он заметил экипаж.
Его озарила счастливая мысль.
«Вот, черт возьми, славно будет», – подумал он и, подойдя к карете, посмотрел на гербы на дверцах и на ливрею кучера, сидевшего на козлах. Осмотреть это ему было тем легче, что кучер спал, держа в руках вожжи.
«Это карета коадъютора, – произнес д’Артаньян про себя. – Честное слово, я начинаю думать, что само провидение за нас».
Он тихонько сел в карету и дернул за шелковый шнурок, конец которого был намотан на мизинец кучера.
– В Пале-Рояль! – сказал он.
Кучер, сразу очнувшись, повез в указанное место, не подозревая, что приказание было дано ему не его господином. Швейцар во дворце собирался уже запирать ворота, но, увидев великолепный экипаж, решил, что едет важная особа, и пропустил карету, которая остановилась у крыльца.
Только тут кучер заметил, что на запятках нет лакеев.
Думая, что коадъютор послал их за чем-нибудь, он соскочил с козел и, не выпуская вожжей из рук, подошел к дверце.
Д’Артаньян тоже выскочил из экипажа, и в ту минуту, когда испуганный кучер, не узнавая своего господина, попятился назад, он схватил его левой рукой за ворот, а правой приставил ему пистолет к груди.
– Пикни только, и конец тебе! – сказал д’Артаньян.
По выражению лица говорившего кучер увидел, что попал в западню, и застыл, разинув рот и вытаращив глаза.
Два мушкетера прохаживались по двору; д’Артаньян окликнул их.
– Белвер, – сказал он одному, – сделайте одолжение, возьмите у этого молодца вожжи, сядьте на козлы, подвезите карету к потайной лестнице и подождите меня там; это – по королевскому приказу.
Мушкетер знал, что его лейтенант не станет шутить, когда дело касается службы; он повиновался, не говоря ни слова, хотя приказание и показалось ему странным.
Затем, обратившись ко второму мушкетеру, д’Артаньян прибавил:
– Дю Верже, помогите мне отвести этого человека в надежное место.
Мушкетер подумал, что лейтенант арестовал какого-нибудь переодетого принца, поклонился и, обнажив саблю, сделал знак, что готов.
Д’Артаньян пошел по лестнице; за ним шел его пленник, а за пленником мушкетер; они прошли переднюю и вошли в прихожую Мазарини.
Бернуин с нетерпением ожидал известий о своем господине.
– Ну что, сударь? – спросил он.
– Все идет как нельзя лучше, мой милый Бернуин; но вот человек, которого надо бы спрятать в надежное место…
– Куда именно, сударь?
– Куда угодно, только бы окна были с решетками, а двери с замками.
– Это можно, сударь, – сказал Бернуин.
И бедного кучера отвели в комнату с решетчатыми окнами, весьма смахивавшую на тюрьму.
– Теперь, любезный друг, – сказал д’Артаньян, – не угодно ли вам разоблачиться и передать мне вашу шляпу и плащ?
Кучер, разумеется, не оказал никакого сопротивления. К тому же он был так поражен всем случившимся, что шатался и заикался, как пьяный. Д’Артаньян передал одежду камердинеру.
– Теперь, дю Верже, – сказал он, – посидите с этим человеком, пока Бернуин не придет и не откроет дверь; сторожить придется довольно долго, и это, я знаю, очень скучно, но вы понимаете, – прибавил он важно, – это по королевскому приказу.
– Слушаю, – ответил мушкетер, видя, что дело серьезное.
– Кстати, – сказал д’Артаньян, – если этот человек попытается бежать или станет кричать, заколите его.
Мушкетер кивнул головой в знак того, что в точности исполнит приказание.
Д’Артаньян вышел, уведя с собой Бернуина.
Пробило полночь.
– Проведите меня в молельню королевы, – сказал д’Артаньян. – Доложите ей, что я там, и положите этот узел вместе с заряженным мушкетом на козлы кареты, ожидающей у потайной лестницы.
Бернуин ввел д’Артаньяна в молельню; тот уселся и принялся размышлять.
В Пале-Рояле все шло своим обычным чередом. В десять часов, как мы сказали, почти все гости разъехались. Те, которые должны были бежать вместе с королевой, были предупреждены; им было назначено прибыть между полночью и часом ночи в Кур-ла-Рен.
В десять часов Анна Австрийская прошла к королю. Его младшего брата только что уложили спать, а юный Людовик, в ожидании своей очереди, забавлялся, расставляя в боевом порядке оловянных солдатиков – занятие, доставлявшее ему большое удовольствие. Два пажа играли вместе с ним.
– Ла Порт, – сказала королева, – пора укладывать его величество.
Король стал уверять, что ему еще не хочется спать, и просил у матери позволения поиграть еще немного, но королева настаивала:
– Разве вы не едете завтра в шесть утра купаться в Конфлан, Луи? Вы ведь сами, кажется, просили об этом?
– Вы правы, ваше величество, – сказал король, – и я готов удалиться, если вы соблаговолите поцеловать меня. Ла Порт, дайте свечу шевалье де Куалену.
Королева приложилась губами к белому гладкому лбу, который царственный ребенок важно подставил ей.
– Засните поскорее, Луи, – сказала королева, – потому что вас рано разбудят.
– Постараюсь, чтобы сделать вам приятное, – сказал юный Людовик, – хотя мне вовсе не хочется спать.
– Ла Порт, – сказала тихонько Анна Австрийская, – почитайте его величеству какую-нибудь книгу поскучнее, но сами не раздевайтесь.
Король вышел с шевалье де Куаленом, который нес подсвечник. Другого пажа увели домой. Королева вернулась к себе. Ее придворные дамы – г-жа де Брежи, г-жа де Бомон, г-жа де Мотвиль и ее сестра Сократина, прозванная так за свою мудрость, только что принесли в гардеробную остатки от обеда, которыми она обычно ужинала.
Королева отдала приказания, поговорила об обеде, который давал в ее честь через два дня маркиз Вилькье, указала лиц, которых она хотела видеть в числе приглашенных, назначила на послезавтра поездку в Валь-де-Грас, где она собиралась помолиться, и приказала Берингену, своему главному камердинеру, сопровождать ее туда.
Поужинав с придворными дамами, королева заявила, что очень устала, и прошла к себе в спальню. Г-жа де Мотвиль, дежурная в этот вечер, последовала за нею, чтобы помочь ей раздеться. Королева легла в постель, милостиво поговорила с г‑жой де Мотвиль несколько минут и отпустила ее.
В это самое мгновение д’Артаньян въезжал в Пале-Рояль в карете коадъютора.
Минуту спустя кареты придворных дам выехали из дворца, и ворота за ними замкнулись.
Пробило полночь.
Через пять минут Бернуин постучался в спальню королевы, пробравшись по потайному ходу кардинала.
Анна Австрийская сама отворила дверь.
Она была уже одета, то есть надела чулки и закуталась в длинный пеньюар.
– Это вы, Бернуин? – сказала она. – Д’Артаньян здесь?
– Да, ваше величество, он в молельне и ждет, когда ваше величество будете готовы.
– Я готова. Скажите Ла Порту, чтобы он разбудил и одел короля, а затем пройдите к маршалу Вильруа и предупредите его от моего имени.
Королева прошла в свою молельню, освещенную одной лампой из венецианского стекла. Здесь она увидела д’Артаньяна, который стоя дожидался ее.
– Это вы? – сказала она.
– Так точно, ваше величество.
– Вы готовы?
– Готов, ваше величество.
– А господин кардинал?
– Он проехал благополучно и дожидается вашего величества в Кур-ла-Рен.
– Но в какой карете мы поедем?
– Я все предусмотрел. Карета дожидается вашего величества внизу.
– Пройдемте к королю.
Д’Артаньян поклонился и последовал за королевой.
Юный Людовик был уже одет, только еще без башмаков и камзола; он был удивлен и засыпал вопросами одевавшего его Ла Порта, который отвечал ему только:
– Ваше величество, так приказала королева.
Постель короля была раскрыта, и видны были простыни, до того изношенные, что кое-где светились дырки.
Это было тоже одно из проявлений скаредности Мазарини.
Королева вошла; д’Артаньян остановился на пороге. Ребенок, заметив королеву, вырвался из рук Ла Порта и подбежал к ней.
Королева сделала знак д’Артаньяну подойти.
Д’Артаньян повиновался.
– Сын мой, – сказала Анна Австрийская, указывая ему на мушкетера, стоявшего спокойно с непокрытой головой, – вот господин д’Артаньян, который храбр, как один из старинных рыцарей, о которых вы любите слушать рассказы моих дам. Запомните его имя и всмотритесь в него хорошенько, чтобы не позабыть его лица, потому что сегодня он окажет нам большую услугу.
Юный король посмотрел на офицера своими большими гордыми глазами и повторил:
– Господин д’Артаньян?
– Да, мой сын.
Юный король медленно поднял свою маленькую руку и протянул ее мушкетеру; тот опустился на одно колено и поцеловал ее.
– Господин д’Артаньян, – повторил Людовик. – Хорошо, ваше величество, я запомню.
В эту минуту послышался приближавшийся шум.
– Что это такое? – спросила королева.
– Ого! – ответил д’Артаньян, навострив свой чуткий слух и проницательный взгляд. – Это шум восставшего народа.
– Надо бежать, – сказала королева.
– Ваше величество предоставили мне руководить этим делом; надо остаться и узнать, чего хочет народ.
– Господин д’Артаньян!
– Я отвечаю за все.
Ничто не заражает так быстро, как уверенность. Будучи сама полна силы и мужества, королева хорошо умела ценить эти качества в других.
– Распоряжайтесь, – сказала она, – я полагаюсь на вас.
– Разрешите ли вы, ваше величество, во всем, касающемся этого дела, отдавать приказания от вашего имени?
– Можете.
– Что им еще надо? – спросил король.
– Мы это сейчас узнаем, ваше величество, – сказал д’Артаньян.
Он поспешно вышел из комнаты.
Шум все возрастал; казалось, он наполнял весь Пале-Рояль. Со двора неслись невнятные крики. Там, очевидно, вопили и негодовали.
Полуодетые король и королева и Ла Порт стояли на месте не шевелясь, прислушивались и ожидали, что будет.
Вбежал Коменж, несший в эту ночь дворцовый караул. У него было около двухсот солдат во дворе и в конюшнях, он мог предоставить их в распоряжение королевы.
– Что там происходит? – спросила королева у д’Артаньяна, когда тот вернулся.
– Ваше величество, прошел слух, что королева оставила Пале-Рояль, увезя с собой короля. Народ хочет убедиться, что это не так, грозя в противном случае разнести дворец.
– О, это уже слишком! – сказала королева. – Я им покажу, как я уехала.
Д’Артаньян увидел по выражению лица королевы, что она собирается отдать какое-то жестокое приказание. Он подошел к ней и сказал шепотом:
– Ваше величество, вы по-прежнему доверяете мне?
Его слова заставили ее вздрогнуть.
– Да, – сказала она. – Вполне доверяю.
– Согласитесь ли вы, ваше величество, последовать моему совету?
– Говорите.
– Отошлите Коменжа, ваше величество, и прикажите ему запереться со своей командой в караульной и на конюшнях.
