Дэн Джонс
Силы и престолы. Новая история Средних веков

Фитны

Насилие и хаос, составлявшие оборотную сторону арабских завоеваний, в полной мере раскрылись в 644 г. после смерти второго халифа Омара, которого убил обращенный в рабство персидский воин по имени Пируз Нахаванди (или Абу Лулуа). Во время утренней молитвы в мечети Пророка (Аль-Масджид ан-Набави) в Медине Пируз выхватил обоюдоострый кинжал и смертельно ранил семь человек, в том числе самого халифа, ударив того в живот не меньше полудюжины раз. В хадисах говорится, что, когда лезвие вошло в тело Омара, он простонал: «Собака убила и съела меня»^[242]. Через четыре дня он скончался от полученных ран.

В эти четыре дня Омар созвал на экстренный предсмертный совет шестерых самых уважаемых мусульман – сподвижников Пророка, членов той избранной и постепенно уменьшающейся группы людей, которые лично встречались с Мухаммедом и следовали за ним при его жизни. Омар поручил им выбрать из своего числа одного, который станет его преемником. Выбор пал на Османа, торговца из прославленного клана Омейя (Умайя) племени курайшитов^[243]. Осман был среднего роста и крепкого сложения, с густыми волосами, с кривыми ногами, но красивым лицом, отмеченным небольшими шрамами от оспы^[244]. Он одним из первых обратился в ислам и пользовался хорошей репутацией среди верующих. Ему было за шестьдесят, и он был очень богат, хотя не покрыл себя такой военной славой, как Омар. Он был серьезным и заслуживающим доверия кандидатом. Но, решив остановить выбор на Османе, совет отклонил притязания двоюродного брата Мухаммеда, Али, и это решение в конечном итоге имело огромные последствия для истории ислама и для всего мира.

За двенадцать лет правления Османа мусульманские армии продвигались все дальше на восток и особенно на запад. В конце 640-х гг. они сражались в Армении и в восточной части Малой Азии. На востоке они заходили все дальше на территорию распадавшейся Персидской империи. В 651 г. она почти целиком оказалась под контролем мусульман – граница проходила там же, где лежит граница современного Афганистана. Тем временем на западе сорокатысячная мусульманская армия вгрызалась в Северную Африку, отрывая куски от принадлежавшего Византии Африканского экзархата, и оказалась в нескольких днях пути от Карфагена.

Сражения происходили не только на суше, но и в открытом море. Одним из выдающихся военачальников, отличившихся во время войн с Византией и Персией, был Муавия ибн Абу Суфьян, высокий и лысый, осыпанный многими почестями полководец, сыгравший ключевую роль в завоевании Сирии, а затем двадцать лет правивший ею в качестве наместника. Имея в полном распоряжении длинную береговую линию Сирии, Муавия получил доступ к лучшим военным портам Восточного Средиземноморья, от Бейрута (современный Ливан) и Палестины до египетской Александрии. Муавия, как и Осман, происходил из рода Омейя. При поддержке халифа он активно развивал мусульманский флот, стремясь на равных соперничать с мощным византийским флотом. В конце 640-х и 650-х гг. мусульманские корабли завоевали Кипр и совершали набеги на Крит и Родос. Примерно в 654 г. они направились прямо к Константинополю. У берегов Ликии в Малой Азии они выиграли ожесточенное и крайне кровопролитное морское сражение, разгромив византийский флот под командованием императора Константа II – это столкновение вошло в историю как Битва мачт. Только череда разыгравшихся после победы бурь и понесенные в боях тяжелые потери помешали мусульманам сжать в кулаке бьющееся сердце Византийской империи.

Все это способствовало – по крайней мере, на первый взгляд – устойчивому росту. Однако стоило присмотреться чуть внимательнее, и становилось ясно, что под властью Османа далеко не все идет благополучно. Хотя халиф провел ряд важных внутриэкономических и идеологических реформ, в том числе распорядился составить «авторизованное» издание Корана, в молниеносно возникшем халифате со временем начались неизбежные брожения и борьба фракций. Летом 656 г. ситуация резко обострилась.

Противники власти Османа руководствовались в равной степени личными и политическими мотивами. Чем обширнее становилось исламское государство, тем громче в нем раздавались голоса недовольных (сосредоточенных главным образом в Египте и в Ираке), считавших, что в руки курайшитов стекается слишком много власти и наград. Это был достаточно щекотливый вопрос: сам пророк Мухаммед происходил из племени курайшитов, но именно это племя с самого начала наиболее ожесточенно противостояло ему. Из него вышли халифы и полководцы, такие как Халид ибн аль-Валид и наместник Сирии адмирал Муавия. В каком-то смысле курайшиты были своего рода мусульманской аристократией, но другие арабские племена, десятки лет воодушевленно участвовавшие в постоянных военных походах, чувствовали, справедливо или нет, что их затраты не окупаются, и возмущались высокомерием знатных курайшитов, которым при Османе позволялось распоряжаться всеми богатствами завоеванных земель по собственному усмотрению. Самые серьезные жалобы на этот счет высказывало племя Курра. Впрочем, они были не одиноки.

Неосведомленность или несостоятельность были тому виной, но в 650-х гг. Осман не сумел разглядеть признаки зреющего в империи крупного восстания. Когда около 655 г. он наконец начал принимать меры, удовлетворять жалобы и разрешать споры, было уже слишком поздно. Весной 656 г. протестующие начали стекаться из Египта в Медину и устраивать демонстрации возле дворца Османа. В июне большая толпа окружила его резиденцию и фактически взяла ее в осаду. Собравшиеся забрасывали стены камнями и требовали выдать им голову Османа^[245].

17 июня они ее получили^[246]. Небольшой группе повстанцев удалось проникнуть в резиденцию Османа и, избежав многочисленной охраны, напасть на халифа в его покоях. Завязалась драка, Осману наносили удары до тех пор, пока он не испустил дух. Кроме того, восставшие напали на одну из его жен – в потасовке ей отсекли два пальца, и вдобавок, прежде чем ей удалось бежать, кто-то ухватил ее за ягодицы^[247]. После этого мятежники принялись грабить дом Османа и нападать на его слуг и других жен. Через несколько дней, когда тело Османа вынесли для погребения, в Медине еще продолжались беспорядки – толпа угрожала побить камнями участников похоронной процессии. В обществе возник глубокий, не поддающийся исцелению раскол.

Преемником Османа и новым халифом стал исключительно благочестивый и достойный человек – Али, двоюродный брат Мухаммеда, прославленный воин и близкий родственник Пророка, выросший вместе с Мухаммедом и женатый на его дочери Фатиме. Али пользовался всеобщим уважением и был безукоризненно чистым человеком. Помимо прочего, он был известен тем, что родился прямо внутри Каабы, и за свою жизнь заработал репутацию самого правоверного из всех правоверных. Он был живым образцом совершенства старинной добродетели, приверженцы которой – их называли шииты – преклонялись перед его способностью толковать учение, данное им Пророком, и неукоснительно его придерживаться.

Али обошли вниманием, когда халифом был выбран Осман. Теперь наконец его время настало, но, судя по всему, он уже не мог вернуть исламскому миру чистоту первых золотых десятилетий, 630-х и 640-х гг. Али ни имел никакого отношения к смерти Османа, однако вскоре стало ясно, что его личность и действия больше поляризуют общество, чем успокаивают. Единство уммы было забыто, вспыхнула гражданская война – первая фитна. В короткие четыре с половиной года своего существования халифат Али оказался втянут в непрекращающуюся борьбу с недовольными сторонниками Османа. Среди их предводителей были такие почтенные мусульмане, как вдова Мухаммеда Аиша, которая однажды лично повела войско в бой, восседая на верблюде^[248], и умудренный жизнью наместник Сирии Муавия. Многие сражения этой войны разворачивались в Ираке – Али был вынужден перенести штаб-квартиру из Медины в Куфу, гарнизонный город на берегу Евфрата (на территории современного Ирака). В Великой мечети этого города в последние дни января 661 г. Али был убит – член радикальной фундаменталистской секты хариджитов, считавших его недостойным правления, ворвался внутрь и пронзил его мечом с отравленным острием.

Позже распространились слухи, будто Али предсказал собственную смерть или что такое пророчество произнес его близкий товарищ. Однако трудно представить, чтобы он или кто-нибудь другой смог предсказать, как отразится его убийство на мировой истории в ближайшую тысячу с лишним лет. В месяцы хаоса, последовавшего за убийством Али, Муавия сражался с его войсками до тех пор, пока противостояние не зашло в тупик. Запугав старшего сына Али, Хасана (внука пророка Мухаммеда), он вынудил его принять крупную сумму золота и взамен отказаться от притязаний на титул халифа. Отстранив таким образом Хасана от власти, летом 661 г. Муавия потребовал от главных региональных предводителей исламского мира поклясться ему в верности и принял их клятвы в святых местах Иерусалима. Он стал халифом – первым правителем из династии, которая войдет в историю под именем Омейядов (в честь рода Омейя, из которого вышел он сам и ранее Осман). С возвышением Муавии от правителя исламской Сирии до предводителя всех правоверных мусульман эпоха праведных халифов окончилась, и началась эпоха Омейядов.

Хотя Омейяды удерживали власть меньше столетия, это было захватывающее время перемен. Столица мусульманского мира перешла из Медины в Дамаск, а его границы на варварском Западе отодвинулись вплоть до юга Франции. На постоянно расширяющихся мусульманских территориях произошла культурная революция. Арабский язык и ислам глубоко проникли в жизнь тех сообществ, на которые так или иначе претендовали мусульмане. Одновременно халифат стал более мирским и менее теократическим. Омейядам удалось закрепить результаты арабских завоеваний и превратить разрозненные покоренные земли в настоящую империю. Однако вместе с тем они способствовали возникновению тех противоречий, которые позднее раскололи исламский мир на части.

В основе противоречий лежал тот факт, что приход Омейядов к власти и последующее укрепление их позиций глубоко затронули сами основы уммы. Преданные сторонники Али не могли и не хотели забыть его убийства и в правление Муавии восстали против нелегитимного в их глазах режима. В конце правления Муавии в 680 г. началась вторая фитна. На сей раз власть оспаривали друг у друга сын и избранный наследник Муавии Язид и оставшийся в живых младший сын Али Хусейн. Когда Муавия объявил о намерении передать халифат сыну, Хусейн отказался присягнуть ему на верность. Он отправился в долгий марш протеста из Аравии в Ирак и по пути погиб в стычке посреди пустыни. Его обезглавили, а голову отправили в качестве трофея в Дамаск. Омейяды снова одержали победу.

Но хотя этот кровавый театр позволил Омейядам устоять, он безвозвратно углубил пропасть, которая существует уже более тринадцати столетий. Секты и группировки, сформировавшиеся во время первой и второй фитны, породили явление, сегодня известное нам как суннитско-шиитский раскол^[249]. Мусульмане-шииты отказались признать легитимность халифата Омейядов и правления Абу Бакра, Омара и Османа. Они настаивали, что законным преемником Мухаммеда – первым имамом – был Али. Это, в свою очередь, подразумевало другой порядок преемственности: все прочие имамы происходили от Мухаммеда через Хасана и Хусейна. Это был не просто династический спор. Из шиитского понимания истории ислама вытекала совершенно иная модель организации уммы и иной набор лидерских ценностей.

Раскол между суннитами и шиитами приобрел огромное значение в эпоху Средневековья, особенно (как мы увидим далее) во времена Крестовых походов. Однако он просуществовал намного дольше. В ХХ в. возрождение тлетворных разногласий, отчасти пересекающихся со спором суннитов и шиитов, наложило явный отпечаток на мировую геополитику, сыграв заметную роль в развертывании ирано-иракской войны и тесно связанных с ней войн США в Персидском заливе, затянувшейся «исламской холодной войны», в которой Саудовская Аравия и Иран начиная с 1979 г. боролись за гегемонию на Ближнем Востоке, а также ряда других мучительных смертоносных конфликтов в Пакистане, Ираке и Сирии^[250]. То, что истоки всех этих событий лежат в махинациях влиятельных политических фигур VII в., может показаться удивительным, но, как мы еще не раз убедимся, Средние века остаются с нами и сегодня.

Омейяды

В 691 г. на огромной каменной платформе в Иерусалиме, где несколько веков назад стоял Второй храм иудеев, возвели необыкновенное здание. Знаменитый священный комплекс превратился в руины после осады 70 г., когда римский полководец (и будущий император) Тит прибыл в Иерусалим, чтобы подавить восстание иудеев. Уличные бои и пожары полностью стерли город с лица земли. Утрата Храма стала для иудеев катастрофой почти апокалиптического масштаба: его разрушение переломило ход восстания, вынудило иудеев рассеяться по всему Ближнему Востоку и оставило неизгладимый черный след в их культурной памяти. Храм так и не отстроили заново, и в начале Средних веков от него оставалась только обширная платформа, по одну сторону от которой раскинулся старый город, а по другую виднелась Елеонская гора. Иудейское пророчество гласило, что Третий храм построят, когда на землю придет новый Мессия, и конец дней станет совсем близок. Однако в VII в. до конца дней было, казалось, еще далеко. Иерусалим перешел под власть Омейядов, и эта династия решила оставить на Храмовой горе собственный впечатляющий след. Построенное там по их приказу сооружение называлось Купол Скалы.

Рядом с элегантным восьмигранником Купола Скалы на Храмовой горе, которую мусульмане называют Благородное святилище, или Харам аш-Шариф, расположены еще две постройки эпохи Омейядов: вытянутая в длину большая мечеть Аль-Акса (Масджид Аль-Акса) и меньший по размеру молитвенный дом под названием Купол Цепи. Купол Скалы, самый блистательный из этих трех архитектурных памятников, в наше время приобрел культовый статус и стал символом наднационального арабского братства. Его изображения встречаются на сувенирах, безделушках, открытках и дешевых настенных плакатах во всех уголках мира, где есть мусульмане. Его очертания настолько же узнаваемые, как статуя Свободы или Эйфелева башня. Венчающий постройку купол – круглая позолоченная полусфера, высота которой в самой высокой точке достигает 25 м, – так ярко сияет под лучами солнца, что путник, едущий по дороге через Иудейские холмы, может увидеть этот блеск за много миль от Иерусалима^[251]. Внутри лежит обломок скалы из желтого известняка, для защиты и почитания которого и было выстроено святилище: считается, что именно с этой скалы Мухаммед вознесся в 621 г., чтобы совершить прогулку по раю в сопровождении ангела Гавриила. Изнутри купол покрыт мозаиками: благочестивые изречения и цитаты из Корана, написанные широко распространенным в VII в. куфическим письмом^[252], тянутся по кругу на 240 м. Однако в мозаиках и декоративных мотивах, украшающих купол, достаточно явно чувствуется византийское художественное влияние, а среди надписей упоминается «Иисус, сын Марии», о котором говорится уважительно, хотя и с оговоркой, что его не следует считать Сыном Божьим. Купол часто принимают за мечеть. На самом деле это не так, но это необычное и таинственное сооружение, безусловно, наглядно подтверждает богатство и разнообразие культурных течений в Иерусалиме VII в.

Почти вся отделка Купола Скалы, которую мы видим сегодня, относится к Османской эпохе (XVII в.) или ко второй половине XX в., когда в святилище проводили реставрационные работы. Однако сама каменная постройка, возведенная по приказу омейядского халифа Абд аль-Малика, дошла до нас в неизменном виде с 690-х гг.^[253]. По некоторым данным, на строительство храма ушла сумма, в семь раз превышавшая годовой доход провинции Египет. Это было не просто безрассудное расточительство. Огромные средства, потраченные на монументальный проект, привлечение множества искусных мастеров к работе над его отделкой и само по себе стремление построить подобное святилище в целом весьма характерны для халифата Омейядов и опосредованно рассказывают историю тех переломных девяноста лет, за которые мир ислама превратился из военной машины в полноценную раннесредневековую империю, пропитанную элементами культур, с которыми сталкивались завоеватели, но при этом обладавшую несомненной индивидуальностью.

Когда первая фитна закончилась триумфом Муавии, центр халифата переместился из священных городов Медины и Мекки в Дамаск, столицу оказавшейся под властью мусульман Сирии. Перемещение в пространстве означало важный сдвиг в мировоззрении. При праведных халифах правитель уммы по определению был не только главой государства и верховным главнокомандующим, но и духовным лидером нации, пребывающим в историческом сердце ислама. После того как омейядские халифы покинули Аравию, совмещать эти две роли стало труднее. Халиф не лишился в одночасье своего религиозного звания, но теперь он был гораздо больше, чем прежде, похож на императора.

В какой-то мере заимствование имперских обычаев было лишь делом времени. Явившись в Сирию, Омейяды оказались в непосредственной близости от Византии. Как только халифы обосновались по соседству со старым Римским государством, их правление стало приобретать характерные черты римской религиозной империи. Однако это был не совсем мирный процесс. Омейяды так основательно взялись подражать Византии, что между 660-ми и 710-ми гг. неоднократно пытались захватить старое Римское государство целиком. Эта широкомасштабная война продолжалась на Ближнем Востоке и в Южном Средиземноморье более ста лет. Две великие державы постоянно сталкивались в Северной Африке, где армии под командованием арабов продвигались к Магрибу (современные Алжир и Марокко). У берегов Малой Азии они сходились в морских сражениях, кульминацией которых стали две поражающие воображение осады Константинополя. В сущности, все это было не что иное, как война за мировое господство, поскольку Омейяды стремились захватить во имя ислама самый величественный город Западного полушария, бьющееся сердце Византии – Константинополь. Результаты этих столкновений определили направление восточноевропейской и балканской геополитики на много веков вперед.

Муавия впервые открыто напал на Константинополь в начале 670-х гг. Через двадцать лет после Битвы мачт полководец, ставший халифом, был как никогда полон решимости доказать, что арабские корабли вполне способны помериться силами с прославленными греческими кораблями, быстроходными и опасными. Год за годом он отправлял свои суда нападать на острова и порты Эгейского моря и грозил морским путям вокруг византийской столицы (кораблями командовали арабы, но в матросы нередко набирали христиан). Муавия создал командный центр в Кизике на другом берегу Мраморного моря, прямо напротив Константинополя. Согласно греческому летописцу Феофану, арабы использовали этот опорный пункт, чтобы «нападать каждодневно с утра до вечера», понемногу постоянно разрушая византийскую оборону^[254].

Осенью 677 г. мелкие набеги сменились полномасштабным нападением. Это было поистине эпическое столкновение. Византийская империя давно стала лишь тенью некогда неприступного Римского государства, но в 670-х гг. у нее появилось секретное оружие. При императоре Константине IV (пр. 668–685) военные механики под началом ученого по имени Каллиник из Южной Сирии довели до совершенства смертоносную маслянистую смесь, вошедшую в историю под множеством названий – римский огонь, морской огонь, жидкий огонь или (самый известный вариант) греческий огонь^[255]. Когда эту зажигательную смесь распыляли под давлением, словно из огнемета, из сифонов на носу специально оборудованных византийских брандеров, все, к чему она прикасалась, превращалось в огненный шар. Греческий огонь горел в воздухе и на воде, и потушить его можно было, только засыпав песком или залив уксусом. Он позволял уничтожить за одно сражение целый флот. Греческий огонь в корне изменил военное дело, и Византийское государство почти пятьсот лет строго охраняло тайну его изготовления и применения – настолько строго, что эти знания были в конце концов утрачены. Однако до этого греческий огонь успел обрести славу одного из самых гибельных ужасов средневековых сражений. Его ставят в один ряд с отравляющими газами времен Первой мировой войны, напалмом, использованным во Вьетнаме, и белым фосфором, который применяли против мирных жителей во время недавней гражданской войны в Сирии. Война против Омейядов стала для него удобным испытательным полигоном. В 678 г. император обрушил греческий огонь на мусульманские корабли, вынудив их бежать прочь от морских укреплений Константинополя с дымящимися мачтами и пылающими парусами. У берегов Малой Азии рассеявшийся мусульманский флот настиг сильный шторм. Утонуло до тридцати тысяч человек. Флот был «разбит вдребезги и полностью погиб», писал Феофан^[256]. Это был триумф Византии, поворотный момент в военной истории и полное унижение для мусульман.

Вторая фитна 680–692 гг. прервала, но не остановила борьбу Омейядов с Византией. Поколение спустя, в 717 г., халиф Сулейман еще раз попытался захватить Константинополь, по-прежнему остававшийся для мусульман желанной добычей. Воодушевленный бурлившими в Византийской империи политическими волнениями и заговорами, Сулейман отправил армию к легендарным крепостным стенам города, обращенным в сторону суши. Одновременно заново отстроенный мусульманский флот должен был испытать свою удачу со стороны моря. Рассказы о второй осаде Константинополя рисуют еще более драматические картины по сравнению с первой. Передвигавшееся по суше арабское войско поразили голод и болезни. Феофан пишет, что арабы «ели без разбору всю свою павшую скотину – лошадей, ослов и верблюдов. Рассказывали еще, что они жарили в печах и поедали мертвецов и употребляли в пищу собственные экскременты»^[257]. Это больше похоже на художественное преувеличение, чем на достоверный репортаж. Однако очевидно, арабская армия оказалась в ужасном положении. Пока на суше свирепствовал голод, моря снова осветил греческий огонь. «Огненный град обрушился на [корабли арабов], вода в море закипела, и, когда растаяла смола, скреплявшая кили, корабли пошли ко дну вместе со всеми людьми и припасами», – сообщает Феофан^[258]. Византийская столица была опять спасена.

Омейяды снова опасно приблизились к тому, чтобы стереть Византию с лица земли, – и снова не смогли продвинуться дальше ворот Константинополя. Осада 717–718 гг. не отдала город в руки халифа – она лишь помогла коварному византийскому полководцу Льву Исавру свергнуть императора Феодосия III и самому занять трон. Эта неудача положила конец амбициям Омейядов в Малой Азии. В ретроспективе многие историки оценивают провал второй осады Константинополя как поворотный момент в западной истории и событие, решительно затормозившее наступление первых мусульманских армий на Балканы. После этого Константинополь оставался в руках христиан до конца Средних веков. Ислам смог прорваться через старинные римские территории в Восточную Европу только в эпоху османских завоеваний в XV–XVI вв.^[259].

Игра с сослагательным наклонением и вопрос, а если бы Омейяды тогда захватили Византию, приводит нас в альтернативную реальность, в которой на горизонтах средневековой Европы вместо церковных шпилей высятся минареты. Принято считать, что именно события 717–718 гг. избавили мир от такой участи. Так это или нет, неизвестно, но несомненно одно: две неудачные осады Константинополя в 677–678 и 717–718 гг. определили направление дальнейшего развития халифата Омейядов и мусульманского Ближнего Востока.

Вместо того чтобы расширяться через Малую Азию и Балканы, при омейядских халифах в конце VII и начале VIII в. ислам начал распространяться на восток и запад. Захватив Персию, мусульманские армии в конце концов дошли до территории современного Пакистана, Афганистана и так называемого Мавераннахра (современные Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан и Киргизия). Они проникли в Северную Африку и в 698 г. захватили Карфаген, положив конец византийскому господству в регионе. Затем они двинулись через Алжир к территории сегодняшнего Марокко на западном побережье континента. В 711 г. они пересекли Гибралтарский пролив и начали продвигаться по Пиренейскому полуострову. Приход ислама на территорию современных Испании и Португалии положил начало многовековому существованию исторической области Аль-Андалус.

Согласно ат-Табари, обреченный халиф Осман как-то сказал, что единственный способ захватить Константинополь – сначала взять под контроль Испанию^[260]. Однако маловероятно, что именно эта грандиозная стратегия лежала в основе омейядского вторжения в 711 г. Гораздо вероятнее другое: после того как арабы открыли для себя путь через Северную Африку, умеренный климат и плодородные земли Южной Европы показались им более привлекательными для дальнейшего расширения, чем безжалостные просторы Сахары. Задача наверняка представлялась им не слишком трудной. Старая римская провинция Испания находилась в руках вестготов. Несмотря на свои успехи в эпоху варварских миграций, вестготы так и не смогли создать крупную региональную державу. Десятилетиями люди из Марокко переплывали проливы, чтобы грабить земли вестготов, и сейчас были все основания полагать, что военная машина Омейядов, усиленная марокканскими войсками, пойдет тем же путем.

Как оказалось, они не просто пошли тем же путем – они промчались по этому пути, сметая все перед собой. Под энергичным руководством генерала Мусы ибн Нусайра силы Омейядов за три года полностью вытеснили вестготов из Испании. Автор так называемой «Мосарабской хроники»^[261] сохранил отчет очевидца, по словам которого Муса «предавал огню прекрасные города, приказывал распинать на крестах знатных и сильных людей, а подростков и младенцев резать кинжалами»^[262]. В битве при Гвадалете в 711 г. вестготский король Родерик был убит, и его королевство оказалось беззащитным перед захватчиками. «Даже если бы каждый член тела превратился в язык, людям не под силу было бы описать, в какую груду развалин превратилась Испания и сколько зла она претерпела»^[263][264], – сокрушался мосарабский летописец.

В 714 г. последний вестготский король Ардо принял власть в жалком королевстве, сократившемся до полоски земли между Безье (сегодня во Франции) и Барселоной. Он правил около семи лет, и после его смерти в 720 или 721 г. с вестготами было покончено. Можно спорить, что именно оказалось главной причиной стремительного падения державы, продержавшейся триста лет, – хрупкость верховной власти или непреодолимая мощь напавших на нее мусульман. При общей разрозненности летописных источников VIII в. ответить на этот вопрос нелегко. Ясно одно: королевство вестготов было далеко не единственным, обратившимся в прах под мечами арабов, а отступление вестготов ознаменовало коренной перелом в истории Пиренейского полуострова.

Таким образом, к 720-м гг. Омейяды контролировали крупнейший конгломерат территорий со времен распада великой Римской империи в V в. Примерно тогда же они занялись их внутренним обустройством. Главными инструментами перемен были язык и архитектура, а самыми влиятельными фигурами того времени – пятый и шестой омейядские халифы, Абд аль-Малик (685–705) и его сын аль-Валид (705–715).

Абд аль-Малик стал халифом в разгар второй фитны, когда все мусульманские провинции охватило открытое восстание. Ему предстояло в первую очередь восстановить единство и укрепить власть Омейядов в продолжающем расширяться исламском мире. Он добился этого путем централизации власти, назначив в провинциях могущественных наместников, отвечавших непосредственно перед его двором в Дамаске. В числе этих людей были исключительно одаренный аль-Хаджадж ибн Юсуф, благодаря которому Омейяды сохранили власть в Ираке, и брат аль-Малика, Абд аль-Азиз, твердой рукой управлявший Египтом из резиденции в Фустате. Помимо удачных личных назначений, аль-Малик предпринял ряд революционных мер, позволивших внедрить власть Омейядов в повседневную жизнь простых людей, как правоверных мусульман, так и немусульман.

Одной из наиболее важных реформ аль-Малика стал выпуск монет. Выйдя за пределы Аравии, мусульмане поначалу старались сохранять сложившиеся на завоеванных землях системы коммерческого и денежного оборота^[265]. Однако в 690-е гг. все изменилось: по приказу аль-Малика монетные дворы в бывших византийских и персидских провинциях начали чеканить новые деньги. Их вид недвусмысленно заявлял о характере новой империи Омейядов. Вместо золотого византийского солида, главной средиземноморской валюты, хорошо знакомой всем со времен Константина Великого, контролируемые Омейядами монетные дворы начали выпускать другую монету – динар. На первых динарах был изображен в полный рост халиф во всем блеске псевдоимперского великолепия – очевидно, этим аль-Малик хотел показать, что он ничем не уступает императору в Константинополе. Правда, уже в 697 г. от подобных изображений отказались, поскольку они плохо сочетались с высказываниями Мухаммеда об идолопоклонстве. На динарах начали чеканить цитаты из Корана и другие благочестивые изречения, написанные куфическим письмом, восхвалявшие имя Аллаха и прославлявшие его милосердие и сострадание^[266].

Монетное производство всегда было инструментом не только торговли, но и политической пропаганды, и денежная реформа Омейядов в этом смысле не открыла ничего нового. Все имевшееся на мусульманских землях старое золото под страхом наказания собрали и переправили в Дамаск, чтобы там перечеканить его на динары. Качество новых монет было безукоризненным, в полном соответствии со строками Корана: «Наполняйте меру сполна, когда вы отпускаете мерой, и взвешивайте на точных весах»^[267]. В то же время, хотя уже не в такой спешке, были перечеканены и введены в обращение новые серебряные и медные монеты – дирхемы. Серебряные монеты чеканили во всех мусульманских землях, но выпуск золотых монет жестко контролировался Дамаском. По этой причине дирхемы нередко повторяли своей формой и весом те монеты, которые раньше имели хождение в том или ином регионе. Однако все они имели общее внешнее отличие: с монет исчезли изображения прежних неверных королей, и вместо них появились глубокомысленные и благочестивые арабские изречения, отсылавшие к откровениям Мухаммеда. Они ежедневно проходили через руки купцов и рыночных торговцев повсюду, от берегов реки Тахо в Испании до берегов реки Инд далеко в Азии.