Дмитрий Николаевич Таганов
Русское воскрешение Мэрилин Монро
11. Расставание
Прочитав только до середины письмо из Индии с неразборчивым почерком, Генеральный секретарь Фомин понял, что ему улыбнулась такая удача, о которой он не мог даже мечтать. Но вскоре, как коммунист, он пришел к выводу, что все произошло вполне закономерно, никакого чуда нет, и не могло быть. Всего лишь слово в слово было выполнено задание партии своему верному члену, как и должно было только быть. Задание Генерального секретаря Юрия Андропова. И он, новый генсек, обязан был воспользоваться этим в полной мере: ведь письмо пришло именно к нему. Но для этого нужны были еще деньги. Много денег.
Фомин в тот же день написал вежливый, но по коммунистически страстный ответ в Индию. И сразу стал искать деньги.
Старик Седов, получив ответ, который с нетерпением ожидал, не обрадовался, к своему искреннему удивлению, а даже испугался. Потом он вышел один на берег океана и горько заплакал. Старая привычная и добрая жизнь заканчивалась, впереди было что-то непонятное и страшное.
Фомин прилетел в Бомбей, переименованный уже в Мумбай, поздно вечером. Он ехал в такси из аэропорта, поглядывал с любопытством в окно, вдыхал ароматы тропической ночи с дымками от костров из высушенных лепешек домашних буйволов, и с волнением готовился к встрече.
Фомин остановился в отеле, и только утром приехал по адресу, откуда к нему пришло письмо. С трепетом в груди вошел он в ветхое бунгало на берегу океана, но оно было пусто. Только на веранде, укрывшись за циновками от ветра, сидел в одиночестве и смотрел в океан глубокий старик.
Они долго не могли найти, с чего бы им начать разговор. Старику хотелось убедиться, что этот господин настоящий коммунист, и он действительно прилетел из Москвы, и его детей там ждут, и все это по-прежнему очень нужно коммунистическому движению. В этом он теперь сомневался, особенно, когда тот представился ему, как Генеральный секретарь компартии. Старик знавал несколько более импозантных генсеков. Теперь ему больше всего хотелось, чтобы тот отказался, уехал обратно и оставил их в покое.
Фомин же, поглядывая вокруг себя на убогую обстановку и одинокого древнего старика, сначала подумал, не чепуха ли все это, не попался ли он, как простак, на выдумки сумасшедшего. Но затем он увидал несколько ранних фотографий, и сердце его громко забилось. Сходство со знаменитыми людьми было поразительное.
Актриса Мэрилин Монро не интересовала Фомина. Клон Есенина, писавший, кстати, неплохие стихи, тоже. Он хотел увидеть только единственного оставшегося в живых революционера. Как политику, ему надо было оценить товар живьем. Решено было, что он поедет в горный ашрам, где жил старший сын, там под видом иностранца-приверженца индуизма проведет несколько часов, понаблюдает за интересующим его клоном, но не станет пока знакомиться лично.
На следующий день, из-за очень трудной дороги, он приехал с переводчиком в храмовый комплекс в горах уже после полудня. Он ожидал приехать в какой-то колледж, но то, что он увидал тут, даже не заходя еще внутрь, стало его поражать. У стен храма, на теплых от солнца камнях, сидели в позе лотоса над отвесными скалами смуглые люди в одних лишь набедренных повязках. Их глаза смотрели вперед и вверх, на горные заснеженные вершины, но видели они что-то совсем иное.
Фомин получил разрешение и благословление дежурного гуру и вошел внутрь. К его легкому неудовольствию, за ним последовал и полуголый, со сморщенной кожей, сопровождающий йог. Во внутреннем дворике два десятка молодых и не очень молодых людей, так же легко одетых, двигаясь, как в замедленном кино, выполняли упражнения йоги. Фомин внимательно рассмотрел лицо каждого, – не узнает ли он кого-нибудь в них. Нет, если он вообще существовал, кроме как в его воображении, тут его не было. Сопровождавший йог продвинулся вперед, и они вошли в храмовый зал, вырезанный вместе со скульптурами прямо в скале. На застеленном циновками полу сидели, поджав под себя ноги, еще два десятки людей. Их горящие взоры были обращены на средних лет мужчину впереди них, сидевшему тоже в позе лотоса на небольшом деревянном помосте. Фомин не знал ни одного иностранного языка, и он не мог понять ни слова, что тот говорил своим слушателям. Несомненно, это были его ученики, или последователи, или адепты. Фомину уже совсем не нравилось тут. И очень не нравилось. Все это было, по его твердому убеждению, «мракобесие». Непонятно, что тут мог делать тот, которого он искал. И опять же, если он его искал, то здесь ему было не место.
Фомин снова стал рассматривать лица. Здесь, в потемках храма, вырезанного в скале, при одних лишь масляных светильниках и огоньках курившихся благовоний, это было еще труднее. Опять он никого тут не узнал. Но теперь это стало для него облегчением. Теперь он чувствовал, что при любом раскладе, он прилетел сюда напрасно. Истинного революционера, с сохранившейся пламенной душой, найти в этом полутемном индуистском храме он не сможет. И он с горькой усмешкой посмотрел на немолодого уже мудреца-проповедника, перед которым все они сидели и, не пропуская ни единого слова, как завороженные, слушали.
Только мельком взглянув на того, Фомин узнал его мгновенно, и у него чуть не зашевелились волосы на голове. Это был Он. Вылитый Он. Даже интонации голоса, говорившего на незнакомом языке, были несомненно его, их копировали все актеры, игравшие эту роль в советском кино. Фомин пошатнулся и прислонился к скалистой стене. Теперь и его глаза горели общим огнем. Он простоял так с десяток минут, завороженный святым для него ликом и голосом, не имея сил, ни желания оторвать глаза.
Сопровождавший йог тактично привлек к себе его внимание. Йогу было знакомо такое состояние у посетителей, оно охватывало тут многих. Но пора было уходить, краткое знакомство с ашрамом закончилось.
Старый Седов написал три письма, каждому из оставшихся у него детей, и стал ждать их приезда. Поджидая, он размышлял, что же сказать им, какие аргументы привести, чтобы вызывать у них желание ехать в далекую холодную страну. Конечно, все его дети слышали от рождения, все их ускоренные вдвое годы, о далекой Родине, о коммунизме, о несчастном пролетариате… Но то было в детстве и юношестве, теперь же они были взрослые люди.
Они собрались дома, все четверо, на берегу океана, с почтением слушали «папу», молчали, и старик понял, что поезд ушел, у детей совсем иные устремления, никуда им ехать отсюда не хочется.
Они бы и не поехали. Но Седова вдруг хватил второй удар, и его парализовало ниже пояса. Дети уже не могли отказать умиравшему любимому отцу: тот хотел обязательно перед смертью взглянуть на Родину. После долгих колебаний, через две недели, все-таки было решено, что Мэрилин с Сергеем полетят и повезут парализованного отца первыми, старший брат вылетит в Москву через месяц. А там будет видно.
При оформлении загранпаспортов, – вообще первых в их жизни удостоверений личности, – пришлось, наконец, взять нормальные имена и фамилии. С тех пор их имена стали фамилиями. Именами и отчествами они, не долго думая, как само собой разумеющееся, записали те самые, что носили их знаменитые прообразы. В Индии эти имена и фамилии звучали вполне обыденно, но там, куда они летели, люди, услыхав их, станут вздрагивать. Но между собой они, конечно, продолжали звать друг друга только по фамилиям.
Мэрилин с Сергеем и отцом улетели первыми. Прошел месяц, и через два дня в Москву должен был улететь из Индии тот, ради которого все это и затевалось двадцать пять лет тому назад. Человек в расцвете своих сил, почти пятидесятилетний, если по обычному человеческому счету, и мудрый, как пророк. В Москву летел единственный выживший из всей плеяды его маленьких соратников, единственный из несчастных клоников легендарных революционеров. В Москву летел великий Ленин. Вождь Революции и пролетариата, освободитель трудящихся всего мира. Ленин, который «всегда живой и живее всех живых», как поется в советских песнях. Неотличимый двойник и родственный как одноутробный близнец, клон Владимира Ильича Ульянова-Ленина.
12. Атташе Форд
Джеймс Форд увидал свободное место у тротуара, подумал «Вот удача!», и припарковал свой «Ягуар» прямо перед зданием американского посольства на Садовом кольце. Когда он вошел в посольство стоявший на посту при входе высокий и статный морской пехотинец во всем белом, еще по-летнему, как всегда привычно вытянулся перед ним с невозмутимым лицом. Джеймс Форд жил в Москве уже два месяца, и каждый день приезжая сюда утром, и проходя мимо того или иного дежурного морпеха, пробовал поймать его взгляд и, если это удавалось, всегда подмигивал, ожидая, что рано или поздно кто-нибудь из них тоже подмигнет в ответ. Но не было ни разу, чтобы невозмутимое лицо под белой накрахмаленной панамой хоть чем-нибудь выдало, что заметило это панибратство с его стороны.
Как только он открыл дверь офиса, его секретарша вскочила со своего стула и выпалила:
– Вас срочно вызвал к себе господин посол. Доброе утро, Джеймс…
– Кто? – оторопело спросил Форд. За два последних месяца он был у посла только однажды, когда, заступив в должность, представлялся ему.
– Посол Соединенных Штатов Америки! И он очень удивился, что вас еще нет на работе. На всякий случай я сказала, что вы уже звонили.
Джеймс Форд служил советником посла по вопросам сбора и анализа информации. У него и нескольких его сотрудников были дипломатические паспорта, надежно их защищавшие. И они довольно смело орудовали в Москве, заводя дружеские связи среди высших чиновников, крупных бизнесменов и политиков, собирая или покупая по крохам слухи, сплетни, записи подслушанных разговоров, а потом их вместе склеивая в картину барахтающейся в проблемах, но, на удивление, так и не тонущей еще России. Но непосредственным начальником у него был секретарь посольства, и этот вызов прямо к самому послу мог означать что-то совершенно экстраординарное, свалившееся на его голову, и поэтому наверняка неприятное.
Посол принял Форда почти сразу. Войдя в его просторный кабинет, Форд так же, как морской пехотинец у входа, почтительно вытянулся, – перед ним и перед звездно-полосатым стягом за его спиной. Посол без слов махнул рукой на кресло перед столом.
– Ночью получена шифровка из Вашингтона, – сказал он, глядя Форду в глаза, и с явно озабоченным выражением на лице.
Форд уже сидел в кресле, но спина у него была по-прежнему почтительно выпрямлена.
– Так вот, получены достоверные сведения с мировых финансовых бирж, что кто-то в Москве стал крупно играть против местной валюты, против российского рубля. Очень крупно. Иначе бы я вас не вызвал. И не только против рубля, а против акций всех российских предприятий. Как будто кто-то ожидает в Москве конца света. Вам что-нибудь об этом известно?
– Про конец света? Пока нет, господин посол, – и Форд нервно проглотил слюну.
– Очень жаль.
– На лондонской, московской, нью-йоркской и других биржах выставили против рубля и русских акций десятки миллиардов долларов, сделали ставки на то, что они рухнут. Десятки миллиардов долларов! Вы представляете? Никогда такого не было. Так рисковать может либо сумасшедший, либо тот, кто знает наверняка, что наступает конец России. Конец очень скорый – через день-два. Вопрос – какой конец? Политический, финансовый? Вы обязаны были это мониторить! Это ваша работа!
– Я… я сделаю все от меня зависящее.
– Докладывать попрошу через каждые два часа. Идите и работайте.
Обратно Форд бежал по коридорам посольства. Он лихорадочно соображал, какие шаги самому предпринять, и что поручить сотрудникам. Первое, что приходило в голову, такие финансовый риски могли быть в здравом уме кем-то приняты, только если готовится покушение на первое лицо в государстве. Тогда бомба или выстрелы должны будут прогреметь уже через день-два, не позже, иначе выставлять десятки миллиардов долларов безрассудно. Ничего иного в политической картине этой страны не просматривалось. Вероятнее всего – ожидалась стрельба или бомба в Кремле. Он с досадой вспомнил, что вчера отправил одного своего сотрудника на неделю в командировку в соседнюю южную страну. Сейчас нужны были все его ресурсы.
Секретарше он только крикнул: «Гарри ко мне!», и бросился к своему столу. В Интернет было лезть бессмысленно, даже в особый секретный, прямой справочник из ЦРУ. Он выхватил из кармана свой мобильник и послал несколько одинаковых сообщений: «Мыло «Экселсиор» – это любовь». Тот, кто получит эти сообщения, бросит все свои дела, начнет сам звонить по телефонам, и как только что-нибудь разузнает, разнюхает, даст ему знать. Но если ничего не сможет узнать, то позвонит все равно и получит задание, – он платил им достаточно много, чтобы эти продажные местные чиновники живее поворачивались. То, что он покупал у них, не было государственной тайной или секретом, а было только слухом или чуть более ранним оповещением, поэтому те ничем особенно не рисковали.
– Гарри, – сказал Джеймс, когда тот вытянулся перед ним, почуяв напряжение. – Что-то происходит в Москве. Ты не заметил? – но тот молча и медленно помотал головой. – Срочно свяжись с местными банкирами. Поговори с ними, для начала, хоть о погоде, а потом поинтересуйся, что они думают о русском рубле. Спроси об этом, как частное лицо, и как бы между делом. Ты меня понял?
Первый звонок поступил к Форду уже через пять минут, из московской мэрии. Звонил чиновник средней руки. Звонил, наверное, из туалета, потому что из трубки доносилось журчание воды. Джеймс недавно, так сказать, завербовал этого, поэтому тот еще сильно трусил, переходил то и дело на шепот, и был с трудом слышен из-за потоков воды.
– Алло, вы меня слышите? – доносилось, как из-под водопада. – Вот последнее и необычное… Одна партия коммунистического направления – компартия ленинцев, – еще неделю назад подала заявки на митинги в центре Москвы. Ежедневно, начиная с субботы. На самых больших площадях. Разрешения мэрией выданы. Одной только этой этой партии, и это странно. Заявлено присутствие до ста тысяч человек. Тоже очень много. Невероятно много. Больше я говорить не могу.
– Алло! Стоп, не вешайте трубку! Кто лидер этой партии?
– Фомин.
Джеймс схватил мышь своего компьютера. Моментально он подключился к закрытой кодированной справочной сети ЦРУ и набрал эту фамилию, и русскими, и латинскими буквами. Ответ последовал через долю секунды.
«Фомин, генеральный секретарь Коммунистической партии ленинцев с 2001 года. Партия с сильным экстремистским уклоном. Блокируется только с национальными пробольшевистскими группами. Бывший второй секретарь Советского райкома комсомола города Москвы. В октябре 1993 года активно участвовал в волнениях и боях на улицах Москвы и около парламентского Белого дома. После ликвидации беспорядков и «расстрела» Белого дома, был осужден и провел в тюрьме около полугода. Освобожден по амнистии, вместе с руководителями волнений и лидерами октябрьского восстания. Женат, имеет двух взрослых детей. По мнению знавших его в молодости сотрудников, бескорыстен, предан коммунистической идее, готов пойти ради нее на смерть. Вполне вероятно, готов для этого и на открытый террор».
Джеймс откинулся на спинку кресла и поджал в немом восхищении губы. Это было уже кое-что… И он мельком взглянул на свои часы: до первого доклада в кабинете посла у него оставалось еще порядочно времени. Он взял мобильник и набрал номер сотрудника.
– Гарри, опять срочно, узнай через твоих банкиров, у кого находятся счета компартии ленинцев? Их лидер Фомин.
Следующие десять минут никакой новой интересной информации не поступало. Потом позвонил один мелкий спортивный чиновник. Тот сообщил, что ведутся переговоры об аренде большой спортивной арены в Лужниках. С кем – он не знает. Но этот стадион – на сто тысяч человек. Он заполняется только в эпохальные футбольные матчи. Но на ближайший месяц никаких такого масштаба спортивных мероприятий не запланировано. Это было странно, поэтому он и позвонил.
Пока мозаика складывалась в пользу большой политики, но без смертоубийства. Никакой идиот не решился бы так светиться с прямыми биржевыми спекуляциями в пользу такого криминального сценария. За ним бы пришли уже через десять минут. Правда, пришли бы в его стране, цивилизованной. Тут, возможно, было еще не так.
Очень нужен был сейчас свой информатор в этой крошечной партии, которая собиралась вывести через два дня на улицы сотни тысяч людей. Но такого у Форда не было. И он начал, по старому дедовскому способу, перебирать в уме, все возможные причины мгновенного роста популярности этой экстремистской партии. Но Джеймс Форд вырос и учился в предсказуемой и демократической стране, поэтому ничего подходящего и правдоподобного ему на ум так и не пришло. Два месяца в это загадочной стране – было слишком мало.
Гарри пришел к нему сам в кабинет с докладом. Доклад был профессионален и краток. Счета партии ленинцев – в банке с сомнительной репутацией «Стрэйт-Кредит». Его президент – некто Левко. Банк – почти банкрот, по мнению банковского сообщества, и никто всерьез не подумает дать ему теперь кредит. Но этот банк стал проявлять повышенную активность последние два дня. Особенно в области биржевых спекуляций. Но и это было типично для банка. Его президент был раньше профессиональным картежником. Резко возросли только масштабы его сделок. Банкиры считают, что это его агония. Теперь про российский рубль. Все полагают, что он будет только укрепляться, особенно с ростом цен на нефть после окончания недавнего мирового кризиса. Все советуют только покупать русский рубль, и как можно больше, а играть против американского доллара.
Когда Гарри вышел, Джеймс набрал на компьютере заново пароль, а затем слово «Левко». На экране появилось:
«Левко, президент банка «Стрэйт-Кредит» в Москве. В прошлом профессиональный игрок в азартные карточные игры. Имеет давние криминальные связи. Ранее возглавлял лопнувший во время дефолта банк «Вист-кредит». Основные профессиональные характеристики – приверженность к серым финансовым схемам и крупной биржевой игре. Политически нейтрален.
Жена и сын временно проживают в Лондоне. Любит оперу, общество актрис, певиц, и опасные спуски на горных лыжах. Лучшая личная характеристика, – бонвиван, как говорят французы, – любитель красиво пожить».
Для начала этого было достаточно, можно было более спокойным войти в кабинет посла. Время для первого доклада уже наступило.
Посол выслушал его доклад молча, только в конце спросил:
– Ваш прогноз?
– Митинги и уличные беспорядки, начиная с субботы. Очень вероятен сценарий девяносто третьего года: захват правительственных зданий, телевидения и так далее.
– Что предлагаете?
– Ключевой информацией я надеюсь владеть через час-два. До этого – ничего.
– Хорошо. Я удовлетворен.
Вернувшись в свой кабинет, Джеймс Форд достал мобильник и посмотрел на часы. В Нью-Йорке в это время была еще глубокая ночь. Прищурившись, он набрал нью-йоркский номер. Гудки показались ему слишком долгими. Наконец, сонный женский голос ответил:
– Алло, я сплю, кто там?
– Привет, Сузи, это я, Джеймс.
– Джеймс?.. – последовала пауза, в Нью-Йорке эта женщина не могла долго вспомнить такого человека. – Ах, Джеймс, это ты! Я же сплю, какого черта! Мне завтра на работу! Да и, может, я тут не одна!
Сузи была очень красивой женщиной, но когда ей перевалило за тридцать пять, ее любовная страстность сменилась страстью к большим деньгам, и она стала независимым трейдером на нью-йоркской бирже. Очень успешным. Былая любовь плавно переросла у них с Джеймсом в крепкие деловые отношения.
– Сузи, это срочно, ты меня прости. Слушай, продай все мои акции, все, что есть на моем счету. Это первое. Ты уже проснулась?
– Да, я все записываю. Ты сумасшедший.
– Второе. На все мои деньги встань в короткую позицию против российского рубля. На миллион долларов.
– Сколько, сколько? Милый, у тебя нет столько денег, и никогда не было.
– Сузи, займи их. Займи мне эти деньги на неделю. Нет, только на три дня. И продай русские рубли.
– Джеймс, я все сделаю. Ты что-нибудь знаешь?
– Очень немного.
– Я все поняла. Джеймс, я начну продавать рубли и от себя самой. Сразу, через минуту, в Лондоне. Спасибо за совет.
Выбегая из своего кабинета, Джеймс только бросил на ходу секретарше «Адрес – на столе», выполняя требования техники безопасности оперативного сотрудника оставлять данные о своих ближайших опасных планах, и выбежал из здания посольства к своему «Ягуару». Джеймс Форд никогда не шел на поводу у событий, он всегда опережал их.
Обрезая московские пробки по встречной полосе, он несся по списанному с экрана компьютера адресу официального офиса компартии ленинцев. Он молился только, чтобы он оказался реальным, а не каким-нибудь «юридическим». Искать их еще где-нибудь, не оставалось уже времени до следующего доклада послу.
В дверях по этому адресу он увидал молодых ребят с красными повязками и вздохнул с облегчением: это были они. Он еще не успел заговорить с ними на своем никудышном русском языке, как навстречу ему из этих дверей протиснулась молодая особа. Она спешила так же, как и Джеймс, и они оба столкнулись, грудь в грудь, перед самой дверью. Наверное, Джеймс слегка смешался, потому что он извинился не на русском, а на английском языке, что было большим ляпом для разведчика. Но молодая особа повторила, смутившись, те же слова, и тоже на английском, но с легким лондонским акцентом. Джеймс поглядел ей в глаза и замер. На него глядела вылитая звезда Голливуда Мэрилин Монро. Он моргнул и улыбнулся ей своей самой обаятельной улыбкой. Мэрилин улыбнулась ему в ответ, тоже совершенно восхитительной улыбкой, и сразу застучала каблучками вниз по лестнице.
