Дмитрий Николаевич Таганов
Русское воскрешение Мэрилин Монро
В полицию я стал звонить из машины. Плечо болело, и меня уже начинало мутить, поэтому я был очень краток. Сказал им, что в банке два трупа, сам я ранен, но еду спасать похищенную гражданку Индии. Назвал им все адреса, и попросил приехать в коттедж с машиной Скорой помощи.
Я несся со Сталиным по вечерней Москве на чужом «Порше» и прижимал щекой левое плечо к сиденью, с тряпками на обоих пулевых отверстиях. Так, казаллось, меньше из них сочилось. Молодым я служил срочнягой в Афганистане, и там меня раз обсыпало осколками от разорвавшейся рядом гранаты, поэтому я знал, какие дырки серьезные, а какие могут подождать. Вернее, я думал, что это знал.
И еще мне было жалко Мэрилин. Меня только утешала мысль, что никто не умирает навечно, не исчезает навсегда, и во всех нас единый бессмертный дух: что в ней, что во мне, что в этих желтых осенних деревьях. Так говорил мой друг йог Пурба и так учил меня Владимир Ильич. Это только игра, или шутка, зачем-то нужная в большой общей жизни.
36. Снова в коттедже
Фомин был в коттедже один. Почти один. Мэрилин он уже не считал за живую. Двое суток она находилась в темном бетонном подвале. Он не хотел сам убивать эту женщину, – он ее просто там запер, без пищи, без воды, без тепла и света. Поэтому он даже не знал, в каком она теперь находилась состоянии или в каком мире.
Когда позвонил Сталин, Фомин растерялся. Особенно его насторожило сказанное слово «мы». Звонок был с телефона Левко, машина, которую он назвал, тоже была его, – но ведь он их не знакомил! Хуже того – ему утром сказали, что банк спонсора закрылся, но такое могло случиться только из-за Сталина на телеэкране. И вдруг теперь они вместе! Еще хуже, если они были теперь и с полицией… Такой расклад был очень вероятен.
Первый и самый сильный импульс у Фомина был броситься в подвал и выволочь оттуда тело Мэрилин. Даже если она была еще жива, – все равно, это было для него только мертвое тело. Не очень тяжелое, его можно было в сумерках незаметно затолкнуть в машину и вывезти. Это было самое важное и неотложное. Это была единственная против него неопровержимая улика. Ничего другого он не боялся.
Фомин, как был в домашних шлепанцах, бросился в подвал, вниз по бетонной узкой лестнице. Он не запомнил, где был внизу выключатель, а возвращаться наверх за фонарем было поздно. В темноте, в слабом свете из двери сверху лестницы, наощупь он нашел висячий замок и отпер его.
Мэрилин думала, что умерла. А если еще нет, то умрет очень скоро: двое суток без воды, в темноте и холоде, на бетонном полу. Ей уже не было больно или холодно, и даже не хотелось больше плакать. Когда она услыхала шум наверху, шарканье ног по лестнице, она привстала с пола с легкой надеждой. Ее глаза, привыкшие к кромешной темени, увидали бледную полоску света под запертой дверью. Когда загремел замок открываемой двери, она, с колотящимся сердцем, встала перед дверью.
Дверь распахнулась, и она увидала на пороге своего мучителя. Тот остановился у двери, глядел перед собой, разыскивая ее на полу, в углах, но ничего не видел – после света ослепшими от полной темени глазами. Но Мэрилин видела его в метре от себя прекрасно – привыкшими к этой темени глазами. Ярость пополам с ужасом охватила ее, – он пришел ее убивать! Мэрилин быстро нагнулась, схватила с пола свою туфлю и со всей силы ударила ею по голове мучителя.
Она могла бы ударить его даже кирпичом, или доской с гвоздями, – все это валялось на полу подвала, но она ударила его по-женски, туфлей. Однако Мэрилин Монро всегда ходила на высоких каблуках. В бетонный темный подвал мучитель притащил ее тоже в модных туфлях. Случайно стальная узкая шпилька изящной туфли Мэрилин попала не в лоб, куда она метила, а почти точно в темя Фомина.
Перед невидящими глазами Фомина что-то промелькнуло, он ощутил головой удар и успел подумать, – «свалилось, блин, что-то в темноте». Но уже через полсекунды он провалился в более глухую темень. Ноги подкосились, и он мягко приземлился на бетонный пол. Но ненадолго, всего на несколько секунд.
Острый каблук туфли Мэрилин слегка пробил Фомину нетолстую теменную кость и сразу остановился. Мозг не был задет, но кость пробита. Было то, что называется в слесарном деле – «закусило». Но и туфлю обратно не выпустило.
Когда Фомин пришел в себя от удара, он сообразил только, что Мэрилин убежала из подвала, – это она и ударила его по голове. Впопыхах, с гудящей и плохо соображающей после удара головой, он бросился по лестнице вверх. Он даже не прощупал себе голову, потому что крови почти не было, а боль он в спешке не ощутил. Поэтому он не мог испугаться и даже представить, что каблук и туфля так и остались, «закушенными» на его темечке. Но это было именно так.
Путаясь в шлепанцах, он побежал вверх по крутой бетонной лестнице, с ужасом представляя, куда могла бежать от него Мэрилин. Еще была надежда, что она не сразу справится с замком входной двери, и он успеет ее перехватить. Все решали эти секунды.
Но в спешке, с непривычки к узкой и крутой подвальной лестнице, из-за сваливающихся с ног шлепанцев, Фомин споткнулся, – почти на самом верху. Если бы не полученный до этого удар туфлей по голове, он бы смог удержаться, ведь тут были и перила. Но голова была повреждена, – удар туфлей, хотя и не задел, но сотряс ему мозг. Поэтому Фомин споткнулся, не удержался, не сумел восстановить равновесие, и закувыркался вниз, подпрыгивая на бетонных ступеньках и прикладываясь к ним каждый раз головой. Туфля один раз только чиркнула по бетонной ступени, но этого оказалось достаточным. Ее каблук скрипнул, пробил оставшиеся миллиметры костяного темени и вошел в череп Фомину на три сантиметра. То есть наполовину стильного каблука Мэрилин Монро.
Фомин докатился до последней ступени, потом еще метр в сторону от лестницы, и ударился о косяк распахнутой двери темницы. Туфля отскочила, закружилась волчком и остановилась уже за дверью, рядом с другой, парной туфлей. Здесь Фомин и потерял сознание.
Но Мэрилин никуда не убежала. На это у нее не было больше сил. Она только добежала до своей спальни, заперлась там, бросилась на кровать и разрыдалась.
Мы уже подъезжали к коттеджу, и я стал чувствовать, что могу до него и не доехать. Вся моя сила из рук и ног куда-то вытекла вместе с кровью. Но все–таки я добрался до шлагбаума с охранниками и подъехал к двери коттеджа. Здесь силы и сознание начали покидать меня окончательно. Выйти из машины и присесть на скамеечку у двери мне помог Сталин. Дальнейшее я почти не помню, и могу восстановить это только по рассказам очевидцев.
Увидав меня в таком состоянии, Сталин принялся звонить и стучаться в дверь коттеджа. Никто не открывал. Но Мэрилин осторожно выглянула в окно на этот шум и увидала меня, – всего в крови, – и бросилась к двери.
Меня потом внесли в дом и уложили на диван. Когда приехала полиция, Мэрилин, еще не пришедшая в себя, молча и с ужасными глазами показала пальцем вниз на подвальную лестницу. Полицейские спустились туда с оружием в руках, и нашли Фомина.
Фомина то приходил в сознание, то снова отключался. Скорая помощь, как я их попросил, с ними не приехала, но ее сразу вызвали, и пока дожидались, лейтенант всех обо всем расспрашивал.
Я был по пояс в крови, и меня оставили в покое, на руках Мэрилин. Но на Фомине крови почти не было, к голове ему приложили тампон и стали потихоньку допрашивать. Фомин все отрицал, никого не похищал, дама жила у него в гостях. Ссоры у них тоже не было, а с лестницы он упал случайно. Потом Фомин снова отключился.
В машине Скорой помощи нас везли вместе, качались мы с ним на соседних койках, – это я помню хорошо. Когда тронулись, Фомин был тоже в сознании, и повернул ко мне голову. У меня от крови можно было выжимать рубашку, а у того в пробитой голове была горячка, поэтому не больно, – поэтому он был уверен, что я умираю, а он просто ушибся. Я и сам про себя так думал.
– Кто тебя так? – спросил он меня.
Мне было легко без лишней крови, как-то воздушно, и я ответил:
– Ребров.
– Ты помрешь теперь скоро, из тебя вся кровь вытекла. Ты бледный как смерть, – сказал мне Фомин.
Я кивнул, или может, так меня тряхнуло на ухабе. Сам Фомин совершенно не чувствовал боли в темени. Мозг человека не имеет болевых нервов. Его режут хирурги без анестезии. Но самому Фомину оставалось жить не очень долго.
– Это тебе за моего друга, пламенного коммуниста. Помнишь его? Остановил ты его из своего дробовика. Для того тебя я и нанял, чтобы квиты были. Поделом.
– Это ты убил бедных клоников? – вяло спросил я, закрыв глаза.
– Уродцев, и их папочку. Одну оставил. Зря. Но она тебе уже не нужна. Спи спокойно, дорогой товарищ.
Больше Фомин мне ничего не сказал, потому что он снова отключился. Он умер этой же ночью, не приходя больше в сознание.
37. Прощание
В больнице я и сам долго был в беспамятстве. С первого же дня ко мне приходила Мэрилин, но я этого не помню. Только через неделю я стал помаленьку возвращаться на землю.
Первые ее слова, которые вспоминаю, были:
– Тебе стало лучше. Ты теперь поправишься.
Но говорить внятно я еще долго не мог. Много позже Мэрилин мне сказала:
– Я скоро улетаю домой, в Индию. Насовсем.
Я помню, как мне стало обидно, но ничего ей не ответил.
– У тебя слезы? Прости меня. Но я тут оставаться больше не могу.
Еще через несколько дней я уже мог с ней поболтать.
– Я не улетала без тебя – ждала, когда ты поправишься. Ты придешь меня провожать?
– Останься. Со мной.
– Милый… Я тебе скоро не буду нужна. Я же клон, через пять лет я стану старухой. Тебе нужна старуха?
– Оставайся.
– Мне столько нужно отвезти домой… Четыре урны с прахом. Они такие тяжелые. Зачем мы только сюда прилетели? Я сейчас заплачу…
Она стала тихо всхлипывать, но я не мог привстать в постели и успокоить ее.
Когда я уже начал ходить по палате, мы встречались с Мэрилин в коридоре, сидели в креслах
– У меня уже есть билет. Ты придешь провожать?
Я кивнул.
– Только тебе нельзя ничего поднимать. Я попрошу тогда Джеймса. Ты не обидишься? Урны такие тяжелые…
Я обиделся, но ничего не сказал.
Провожали Мэрилин через несколько дней. С Джеймсом Фордом мы встретились в аэропорту холодно, но спокойно. Покивали друг другу, и тот долго, странно на меня смотрел, как будто что-то припоминая, – или, наверное, я был таким бледным и осунувшимся.
Джеймс подтащил коробку с урнами четырех знакомых мне людей, – ставших даже близкими мне людей, – двух клонов-братьев, их отца и йога Пурбы, – поставил ее на весы регистратуры и отступил ко мне. Мы подождали, стоя рядом, пока Мэрилин регистрировалась на рейс.
Через минуту все было сделано. Она подошла к нам, сияя улыбкой.
– Вот и все, мальчики. Я улетаю от вас. Вы были такими хорошими. – Она говорила только по-русски, с тех пор, как в аэропорту увидела меня.
Теперь нужно было идти к барьерам паспортного контроля и там нам прощаться. Мы побрели туда очень медленно и молча. У барьера Мэрилин обернулась к нам. Она по-прежнему улыбалась, но теперь по ее щекам текли слезы.
– Прощайте… Простите меня. И забудьте.
Одной рукой она взялась за меня, другой за Джеймса, быстро взглянула каждому в глаза, потом быстро, но крепко, поцеловала меня в губы и бросилась бегом прочь.
За линией контроля она помахала нам и скрылась из виду. Мы медленно побрели обратно.
На выходе, перед вокзальной площадью, я опять поймал не себе взгляд Форда. Он что-то хотел спросить меня, я уверен, но так и не решился. Я улыбнулся ему. Потом первым протянул ему ладонь, и мы с ним крепко пожали руки.
Конец второй книги серии «Ник Соколов»
© Таганов Дмитрий Николаевич, 2019 г.
Для контактов c автором: iwin4@yandex.ru
Серия «Ник Соколов»:
1 Россия, лихие годы: рейдерский захват
2 Русское воскрешение Мэрилин Монро
3 Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве
