Денис Александрович Попов
Точка слома
Минут через сорок этой жуткой езды в качающейся и прорывающей ночь машине, милиционеры оказались около нужного здания: сквозь мрак проступали контуры небольшого барака, огороженного хилым заборчиком. Внутри же было тепло, около входа стояли двое испуганных молодых ментов, которые тряслись от ужаса – понятное дело – рядом куча трупов! Отдав честь капитану милиции, молодые ребята вышли на улицу, дабы больше не видеть этой жуткой картины, но вскоре зашли обратно: невозможно долго стоять на таком холоде, да еще и при такой жуткой вьюге.
В другом конце коридора, в пустой комнате сидел лейтенант милиции и двое свидетельниц.
«Товарищ капитан, лейтенант милиции Роловский, участковый по станции Шелковичиха!» – отрапортовал вышедший из комнаты молодой парень.
-Давно тут работаешь? – монотонно и устало спросил Горенштейн.
-Три месяца как.
-А сам откуда будешь?
-Из Тогучина.
В итоге Кирвеса с Юловым и Летовым оставили осматривать трупы, а Горенштейн с Беловым пошел опрашивать женщин. Одна из них жутко кашляла и говорить почти не могла – медсестра сделала ей какую-то микстуру, но она не сильно-то помогала – казалось, что женщина вот-вот выкашляет свои легкие. Сама медсестра рассказала все в красках: услышали выстрелы, пожилая помощница врача-терапевта выбежала на выстрелы и была сразу же застрелена, после чего терапевт выбил окно, а сам встал у двери, дабы не пускать в комнату убийцу, пока женщины спасались.
–Сильный мужик был – пробормотал Юлов, – не растерялся.
-Так он фронтовик кажись – сказал Летов, смотря на одежду врача, которая проглядывала из под окровавленного белого халата: китель без погон, военные галифе еще довоенного, кажется, пошива, и стертые сапоги.
Вскоре личности убитых были выяснены. Это четверо рабочих со станции: как оказалось, сегодня там лопнуло что-то в паровозе, и двоим глаза поранило, а одному кисть сильно побило, поэтому месте с четвертым товарищем они и поплелись со станции к терапевту, а тут… Второй убитой была 63-х летняя медсестра Алевтина Гурьянова, работающая в этом фельдшерском пункте с момента его открытия, то есть с самого 46-го года. Ну, и героем этой бойни оказался 49-ти летний терапевт Леонид Брониславович Пронин, присланный работать фельдшером в Шелковичиху из Камня на Оби год назад. Врачевать он начинал еще до войны, работал фельдшером в разных уголках Сибирского края, в 1941 году добровольцем ушел на фронт, был военврачом III-го ранга, имел два ранения, а также орден «Красной Звезды» за бои в Белоруссии 44-го года. Семья – жена и десятилетний сын – жила в Камне на Оби.
На месте убийства было найдено ровно двадцать гильз – значит, у убийцы осталось еще 15 патронов в одном магазине, и 35 в другом.
Как только приехали солдаты из Первомайки, Горенштейн немедленно приказал им обойти все дома при станции: убийца просто физически не мог находится на улице в такую погоду. С этой задачей справились быстро и просто: постояльцев ни у кого не было, все сараи на участках и при бараках были проверены, здание станции с пристанционными постройками тоже было осмотрено. Значит, либо убийца уехал, либо сейчас лежал мертвой ледышкой где-нибудь в лесу. Летов вспомнил, что пока они ехали в Шелковичиху им на встречу прорвались сквозь пелену снега две «Полуторки» – вполне возможно, что убийца был в одной из них. Молодой мент сразу сказал, что мимо Шелковичихи в Новосибирск могут ездить только грузовики из близлежащего пункта Заготзерна – больше просто неоткуда.
Летов пошел звонить на пункт – узнавать, какие грузовики оттуда выехали, а Горенштейн звонить в управление ОРУДа по Первомайскому району: нужно было срочно выставить два поста – на въезде в Барышево, и на въезде в саму Первомайку для проверки документов пассажиров всех немногих машин, едущих по этой дороге в такую непогоду.
Как оказалось, этим вечером с пункта Заготзерна в Новосибирск выехало два грузовика – они везли зерно на мукомольный комбинат. С огромной долей вероятности, уворотливый душегуб ехал сейчас в одном из них.
Вновь в душе следаков загорелась надежда поймать убийцу.
…Вскоре синий «Москвич» с красной полоской, на которой белыми буквами было высечено «ОРУД милиция», стоял на обочине узкой дороги. Метель ушла в сторону Новокузнецка, оставив в самом Новосибирске только свои жалкие остатки: легкий снежок и слабый ветер. За несколько часов ужасная погода пронеслась вдаль, обдав своим режущим потоком Первомайку, и оставила только глубокие сугробы, да холод.
Водитель грузовика расслабился: ехать стало проще, да и Барышево было уже рядом – совсем чуток, и заветная цель – мукомольный комбинат, будет достигнута. Пассажир, все время молчащий и лишь изредка издающий какие-то притупленные звуки, водителю не мешал, не докучал расспросами, поэтому ехать было легче вдвойне.
Вдруг Павлюшин увидел светящиеся вдалеке фары машины, одиноко стоящей на обочине. Через метров сто стали видны очертания махающего палкой ОРУДовца в синей шинели.
«Что за чертовщина? Отродясь здесь ОРУДа не бывало» – пробормотал водитель, съезжающий на обочину.
«Здравия желаю, лейтенант ОРУДа Желябов. Ваши документы, пожалуйста» – монотонным и замерзшим голосом сказал посиневший от холода парень.
Водила и Павлюшин протянули ему свои серые, измятые паспорта. Еще до того, как машина остановилась, Павлюшин достал из галифе приклад своего ППШ и в любой момент готов был достать его из под «Москвички» – велика была вероятность, что его лицо уже известно милиции.
Лейтенант долго разглядывал паспорта под светом вечно ворчащего «жучка», а потом поднял глаза на двух мужчин, сидящих во мраке кабины. Как бы он не пытался скрыть испуга, все бестолку: ужас, словно сопли, неповинуясь ничему лез наружу, выдавая милиционера.
«Паша, иди сюда!» – крикнул лейтенант, и вскоре к нему поплелся еще один молодой ОРУДовец, с расстегнутой кобурой для «Нагана».
Лейтенант дрожал от страха. Все два года службы он провел в Бердске, где никаких громких дел не было – ни перестрелок, ни жестоких преступников он не встречал в своей жизни. А тут, буквально в метре от него сидит душегуб, зарубивший топором кучу людей. Сомнений в том, что это он не было: фоторобот, лежащий в кармане кителя, был сделан «на ура».
Как только к лейтенанту подошел Паша, тот тоже поднял глаза на Павлюшина. Паша страх сдержал, хотя лицо все равно было каким-то не спокойным. Лейтенант отдал паспорта водителю с Павлюшиным, потянувшись к кобуре, а водила, не подозревающий кто едет рядом с ним, хоть и удивившейся таким долгим «гляделкам» с ОРУДом, открыл рот, чтобы спросить: «Ну так мне ехать, или нет?», как вдруг Павлюшин вытащил автомат, ранее скрывавшийся под пальто и галифе и сразу прошелся очередью по двум милиционерам, которые уже через пару секунд держали бы убийцу под прицелом двух «Наганов».
Пустив пару пуль в грудь водителю, Павлюшин кинул свой паспорт в карман пальто и уже почти спрыгнул на заснеженную дорогу, как стекло двери расколотили пули: это молодой ефрейтор, сидевший в машине, открыл огонь по грузовику. Павлюшин не на шутку разозлился, но на этот раз мирным гражданам повезло: «щекотки» в голове не началось, а, следственно, использовать топор по «прямому назначению» он уже не хотел.
Мимо сиденья уже мертвого водителя ОРУДовской машины прошла очередная автоматная очередь. Стекла «Москвича» раскололись, ефрейтор присел на землю, дабы остаться живым и схватился за уши, защищаясь от грохота пуль и града стекольных осколков.
Павлюшин обежал кузов, быстро перезарядил автомат, выкинув в снег пустой магазин, и открыл стрельбу по носу машины. Ефрейтор выжил, хоть и уже дрожал от страха, стряхивая с плеч расколотые кусочки окон.
Как только стрельба прекратилась он упал в снег и открыл стрельбу по кузову, в надежде попасть в злосчастного убийцу.
Однако последняя порция пуль пришла в ребра ефрейтора неожиданно: Павлюшин стал стрелять из под грузовика. Получив с десяток пуль в бок, ефрейтор потерял сознание, а Павлюшин рванул через поле к умирающим во тьме домам Барышево.
Когда машина с опергруппой из Шелковичихи и грузовик с военными вырвались из метели, увидев издали стоящий посреди дороги грузовик, окруженный машинами «Скорой помощи» и милиции, Летов с Горенштейном уже понадеялись, что убийцу то ли взяли, то ли убили.
«Товарищ капитан, товарищ капитан, тут такое, двух наших убили, одного ранили сильно, да и водилу убили!» – закричал, испуская клубы пара молодой лейтенант из отделения.
-Убийцу взяли?
-Ушел, гад. Как ОРУД с Шоссе приехал на выстрелы, его уже в поле зрения не было. Сейчас людей отправили в Барышево на поиски, они дома обходят, ищут.
Горенштейн со всей силы ударил по приборной машины и громко, на всю дорогу крикнул: «Да твою ж мать!». Третий раз за один день этот урод уходил от милиции, третий раз ускользал прямо из рук, находясь просто на волоске от поимки.
Павлюшин же поступил по уму: в Барышево он не пошел, а поплелся сквозь глубочайшие сугробы по лесу вдоль дороги, в надежде выйти к улице Шоссе и попасть таки в Первомайский район. Он видел и проносящиеся мимо машины, и даже слышал отдаленные голоса милиционеров, но ему было плевать: душегуб шел сквозь снег мимо голых деревьев, метрах в 60-ти от дороги, сдерживая режущую боль в ногах от снега, который уже прошел сквозь мокрые портянки и стал жечь ноги своим ледяным холодом.
К рассвету все было кончено. Жители Барышево, поднятые на ноги посереди ночи, зло и заспанно отвечали таким же заспанным, да к тому же и дико замерзшим милиционерам, что никто в дом к ним не просился и никого они постояльцами не брали. Горенштейн отогревал посиневшие пальцы на печке «буржуйке» в своем кабинете, Летов лежал на стульях, вспоминая лицо убийцы и изредка постанывая от боли в районе швов, а Кирвес с Юловым прогревались мелкими порциями спирта в лаборатории. Павлюшина не поймали: в Барышево его не было, постовые никакого похожего не задерживали. Горенштейн, заматывая ногу в высушенные портянки, пробормотал: «Никогда еще себя так не ненавидел, как сегодня. Это просто провал полный, так дико облажаться».
-Согласен – однословно ответил Летов, даже не поднимая головы со стула. Он сейчас был не здесь – его психика находилась в состоянии какого-то провала, он ничего не понимал и туго реагировал на реальность, то и дело видя убитых товарищей и избитого им душегуба.
Горенштейн сидел, опустив лицо на руки, как вдруг вокруг все загрохотало: это Летов начал крушить стул о пол, добивая подбитого им ящера. Летов рычал, дико смотрел на пустой пол и продолжал колотить стул, пока тот не разлетелся на кучу частей. Горенштейн только ошалевши смотрел на все это: он не понимал, что происходит.
Летов, опрокинув стул, повалился на пол и пополз к двери, постоянно пыхтя и выбрасывая на пол комки слюны. Испуганный Горенштейн бросился к белой двери, быстро закрыл ее и стал шлепать Летова по лицу, приговаривая: «Серега, что с тобой, Серег!». Летов же только обдавал его ладони слюнями и продолжал скрестись о пол, пока не потерял сознание.
Очнулся он скоро, уже лежащим на стульях. Над ним стоял Кирвес, от которого попахивало спиртом.
«Ты помнишь кто ты и как тебя зовут?» – заплетаясь спросил эскулап.
-Да помню я все, Яспер. Это нервы просто – ответил Летов, стирая слюну с лица.
-Это ни о чем хорошем не говорит. Я не невролог, но тут явно какие-то проблемы.
-Ничего. Вот поймаем этого урода и отдохну, все как рукой снимет – сам не веря своим словам ответил мокрый от слюны и пота Летов.
… «Вы чертовы идиоты! Придурки! Уроды, как же я вас ненавижу! Весь день на проводе, весь день видел, как сюда трупы наших ребят привозили, выслушивал плач родственников, меня мать Скрябина чуть не убила! С комиссаром постоянно на связи был – он меня обещал к стенке поставить после того, как вы, твою ж мать, третий раз за сутки упустили одного урода! Да я в гражданскую таких рубил как скотов, стопками за день! А вы, имея больше людей, чем весь наш отряд в 18-м году, упустили одного урода! Какого черта вы в милиции делаете, неучи!» – орал словно сумасшедший Ошкин, таская за собой свою негнущуюся ногу по кабинету, и оставляя за ней короткие черные полоски от начищенных сапог.
-Ну чего молчите? Рассказывайте, какие идеи есть? – продолжил уже успокоившись Ошкин.
-Сейчас самым оптимальным является одновременный обход всех жилищ в северном секторе района, в том числе и нежилых построек ОРСа – кто знает, может он без жилья живет, при одновременной проверке всех живущих в районе определенных улиц и осмотре всех возможных мест сокрытия трупов, в том числе и водоемов.
-Для этого ресурсы есть. Комиссар сказал, что дело поставлено на учет в центральном МГБ. Самое радостное для нас, что нам в распоряжение присылают сто человек: полуроту из части Внутренних Войск и еще пятьдесят орлов из состава Главного Управления Милиции, мобилизованных со всех окраин, даже из Купино, черт побери. Все они будут под общим командованием какого-то штабного капитана МГБ из Центра, который будет подчиняться мне, ну, а во время оперативно-следственных действий и тебе, Веня. Комиссар Ладейников мужик башковитый, сначала наорал на меня, стенкой пригрозил, потом минут через десять перезвонил и я ему объяснил как получилось, что вы его упустили.
-Сто человек это хорошо… с оружием?
-Солдаты с ППШ, милиция с пистолетами.
-Багры нам тоже пригодится могут.
-Буры тоже предоставим, чтоб лед рубить. Главное переполошите весь этот район, но найдите его. Ладейников для чистой формальности приказал создать оперативный штаб при нашем УгРо, я уже вчера ночью бумагу о его создании подписал. Ну, туда вы, двое придурков, войдете, я, и капитан этот штабной. Я думаю, он мешать нам и вмешиваться не будет, так что все как всегда останется, только у вас людей будет больше. Разработка плана операции на тебе, Серег.
Летов одобрительно кивнул. Весь оставшийся вечер он сидел в кабинете Горенштейна, выписывая адреса убийств и названия всех улиц и переулков, которые нужно обойти, а также расчерчивал висящую на стене карту Первомайского района, на которой местами уже были пририсованы новые улицы – кривость линий и знакомый почерк сразу говорили Летову, что это дело рук Горенштейна.
Сам же Горенштейн пораньше ушел с работы – его заждалась Валентина, да и нужно было подлечиться – ноги у него были отморожены не хило, а кашель уже начинался. Все говорило о срочной необходимости сделать компрессор и отогреть ноги.
…В семь утра, как и положено, совершенно неспавший ночью Горенштейн аккуратно встал с кровати, одел форму, перебинтовал пару пальцев на ноге и поплелся на работу. Валентина проснулась, сонным личиком прикоснулась к щетине Горенштейна и упала на кровать – ей можно было еще поспать минут сорок до работы.
Не успел Горенштейн свернуть с улицы, как в коммуналку зашел Павлюшин: еще вечером он выследил кудрявого капитана, который хромым поплелся домой. Отсчитав нужную дверь, Павлюшин тихонько в нее постучался, сказал, что он из милиции и пришел «к товарищу капитану», а как только дверь отворилась, то тяжелый топор прорубил лоб бедной девушке. Дверь была сразу же закрыта, девушка – добита, а после этого начался сущий ад: Павлюшин бросился выбрасывать все из шкафов. В вещмешок он скинул новенькую одежду Горенштейна, в карман – одно старое кольцо с пальца Валентины и ее маленькие сережки, из выдвижного ящика аккуратно выкинул сложенные вещи Валентины, нашел сложенные купюры и кинул еще и их себе в карман, сорвал со стен две фотографии Валентины и Вени, а со злости еще и рубанул шифоньер топором. Закончив свои дела, Павлюшин тихо вышел из комнаты и со спокойным видом выскочил на улицу, огибая соседей Валентины, уже не удивлявшихся приходящим к Горенштейну людям.
В кабинете же сидел Летов с Горенштейном. Летов был дико невыспавшимся и уставшим: глаза краснущие, раны и побои вчерашнего дня еще сильнее посинели, глаз изредка дергался, да и строчки в блокноте постоянно наползали друг на друга. Однако план операции был готов. Начинать ее нужно было завтра с раннего утра: к вечеру как раз должны были приехать последние люди из Бердского отделения. Двое следаков уже хотели нести план к Ошкину, как вдруг в кабинет вошел дежурный и сказал, что какой-то товарищ по телефону просит Горенштейна.
«Алло, с кем я разговариваю?» – раздраженно начал разговор Горенштейн.
-Знаешь, что самое ужасное для кукушки? – тихо спросил голос из трубки.
-С кем я разговариваю, алло?
-Для нее самое страшное, это когда ее гнездо разворошат, а детенышей съедят. Также и с людьми: они сильнее всего бояться за свои гнезда, а на гнезда других им плевать. А если даже и не плевать, то это все ложь – никогда человек не думает о ком-то, кроме себя и своего гнезда.
Летов уже шепнул на ухо Горенштейну, что это голос того урода, с которым он вчера дрался: благо память Летову не отшибло.
«К чему ты это все?» – спросил Горенштейн, которого прошибал холодный пот, а голос испуганно дрожжал.
-Проверь гнездо, вдруг от него остались лишь стены.
Трубка была брошена. Горенштейн секунд десять стоял остолбеневшим – он пытался понять, что же говорил убийца, пока неожиданно не закричал словно не своим голосом, пытаясь подавить истерику: «Быстро, проверить откуда был сделан звонок и отправить туда наряд, дать двух человек мне, двух Летову!»
Вскоре «Победа» с Горенштейном и двумя помощниками рванула в дом Валентины, а «ХБВ» с двумя солдатами в дом Летова. Никогда еще Летов так не надеялся, чтобы что-то ужасное случилось с ним, с его жилищем, но не с той красивой женщиной, которую он видел в театре. Однако чувство желания зла себе, а не другим уже была неотъемлемой частью его жизни – сколько раз он хотел, чтобы убитым был он, а не та австрийская семья, сколько раз он мечтал, что в Ростовской земле лежит он сам, а не семья Горенштейна… и вот сейчас он опять хотел, чтобы убийца раскрошил череп ему, а не любимой женщине Горенштейна. Хотя глубоко в душе он уже понимал, что это лишь мечты…
… Когда «ХБВ» подъехал к дому, где жила Валентина, трое санитаров как раз тащили за руки и за ноги Горенштейна. Лицо его было разбито, сам он кричал «Пустите!» и дергался, постоянно пытаясь вырваться из рук санитаров, однако они были сильнее цепи – уже скоро Горенштейна закрыли в машине и, видимо, пытались вколоть ему что-то успокаивающее – из-за стенок машины слышался его протяжный крик: «Убери это дерьмо, отпусти меня!».
Растолкав толпу возмущенных бабушек и баб, столпившихся около четвертой комнаты, Летов открыл дверь и увидел лежащую прям у порога, заваленную одеждой женщину. Валентина была в ночной рубашке, босая, ее милые стопы прямо прижимались к холодной двери комнаты. Из под разбросанных маек и кальсон проступала лужа крови, однако Летов сразу понял, что он ее не сильно уродовал – жуткой красной жидкости было маловато для этого душегуба. Просторная комната с двумя большими окнами, зашторенными плотными, но расходящимися занавесками, стол, на котором аккуратно стояли книги (Ленин, Маркс, «В помощь ученикам политшкол» и новенький «Справочник бухгалтера»), рядом с ними – парочка тетрадей, в стакане аккуратно лежали карандашы. С одной стороны комнаты две сдвинутых вместе кровати – одна половина заправлена, другая нет; с другой – два шифоньера с выдвижными ящиками, содержимое которых безжалостно вывернуто наружу. Вся комната была усыпана кальсонами, нательными рубахами, брюками, юбками, сарафанами, галифе, пиджаком и платьем, на подоконнике даже виднелись две комбинации, около стола валялись старые сапоги Горенштейна и маленькие туфельки Валентины. Поверх кучи тряпья лежали две разбитых фотокарточки: одна, где Валя с коллегами по работе, а другая, где она с радостным и одетым по параду Горенштейном…
«Труп женщины, на вид около 35-ти лет, лежит головой к окну, левая рука лежит вдоль туловища, правая согнута в локте и лежит на животе, ноги лежат ровно в сторону двери» – монотонно диктовал Кирвес. Юлов фотографировал, освещая комнату взрывом магния. Вскоре кальсоны с лица Валентины аккуратно сняли, и проступило ее лицо: испуганное, застывшее… словно она жива, просто заледенела от испуга.
Вдруг в комнату вошел Горенштейн. Шинель его была распахнута, некоторые пуговицы кителя – оторваны, нос – посинел от удара санитаров, а глаза были мокрыми от слез и дикими, дикими, и еще раз дикими – ужас бил из них ключом, сжавшиеся зрачки таращились на труп, а ресницы слипались от слез. Бедный капитан милиции зажал рот, обошел труп и упал на стул, что стоял возле окна. Протяжный визг, который вырвался из груди Горенштейна, заполонил эту комнату. Кирвес отвернулся, Юлов молча смотрел на рыдающего Горенштейна, а Летов стоял ошеломленный, до сих пор до конца не осознав всего ужаса случившегося.
«За что!» – прокричал Горенштейн, и упал на пол, раздирая руками вывернутое из шкафов тряпье.
Вскоре Летов с Кирвесом взяли за руки и за ноги обезумевшего от ужаса Горенштейна, и, переступая через вещдоки с лужами крови, вытащили его на улицу. Там уже толпились жители этой коммуналки и соседних бараков, однако их любопытство, как и обычно, сдерживали постовые. Рыданья Горенштейна теперь начали растворяться в воздухе, а жильцы прекратили кричать и галдеть: их внимание было приковано к несчастному менту, которого два его товарища несли на руках.
Горенштейна было решено отвезти в больницу. Но не тут то было: санитаров Горенштейн раскидал, Кирвеса аккуратно положил на землю, а Летов и вмешиваться не стал. Вскоре Горенштейн уже скрылся в переулках Первомайки, несмотря на изумленный взгляд зевак и ментов, который они посылали ему вслед.
Само собой, у единственной в районе телефонной будки, откуда и звонил Павлюшин, ничего найдено не было. Проведенный анализ найденного в подвале сарайчика автомата без магазина на отпечатки пальцев ничего не дал – Летов сам прекрасно помнил, что убийца постоянно был в черных перчатках.
Глава 16.
«Я с головой в песчинках времени
Упал на дно и метроном считает в тишине».
--БИ-2
К утру вся Первомайка наполнилась солдатами в зеленых шинелях и милиционерами в синих. Двор райотдела заполонили грузовики и пикапы, среди которых выделялась черная «Эмка» – на ней приехал командир этой ватаги поисковиков. Горенштейн вчера напился до беспамятства: к приходу Летова домой он уже успел выпить почти литр водки, литр пива, вероятно, сейчас он опять же продолжал свое разлагающее дело. Ошкин отнесся к этому спокойно: даже если бы Горенштейн не был пьян, то включится в дело поиска с головой он бы все равно не смог.
–Знавал я одного нашего сотрудника, он, когда жену схоронил с месяц работать вообще не мог – мрачно сказал Летову Ошкин, туша папиросу. – Поэтому Горенштейна заменишь ты, теперь ты, Серега, руководитель этого поискового отряда. Ну, в союзе с этим ГБшником из центра.
Летов лишь мрачно кивнул на этот то ли приказ, то ли просьбу, то ли просто информацию к размышлению.
Через пол часа приехал командир отряда – старший лейтенант Бросенко. На вид ему было лет тридцать, стрижка короткая, по последнему «писку моды», аккуратно сваленные валенки, чистенькая шапка, шинель, кобура с портупеей, и какое-то по-восточному сложенное лицо: узкие глаза, небольшой нос, покрасневший от жуткого холода за окном, маленькие ладошки и покатый лоб. Сам Летов отнесся к нему спокойно: «обычный штабист» промелькнула в голове бывалого следака мысль. Так что он понял, что этот Бросенко мешать не будет, поэтому работать можно спокойно.
Еще через пол часа в кабинете Ошкина собрались командиры всех взводов, каждому из которых было объяснено какой сектор района обыскивать. Приказывалось заходить в каждый дом и каждую комнату, всем предъявлять фотокарточку с фотороботом преступника, всю полученную информацию записывать и отчитываться по окончанию каждого обхода. Предполагалось обойти в этот день весь сектор, где мог проживать преступник, а именно район около паровозоремонтного завода, остальные обойти окончательно завтра и послезавтра. Параллельно с обходом квартир и комнат было приказано проверить все прилегающие к паровозоремонтному заводу и баракам ОРСа водоемы – багры и даже динамит для подрыва льда был заготовлен еще вчера вечером.
Получив приказы и фотокарточки на каждую двойку поисковиков, отряды двинулись на поиски. Каждый шел вместе с напарником, имел при себе оружие и портрет разыскиваемого убийцы, а командиры взводов имели при себе еще и фонари – от «жучков» до огромных коробок мощных железнодорожных фонарей. Ошкин с Летовым понимали, что это последний шанс задержать преступника. Сама операция была очень масштабной: предполагалось обойти и опросить огромное количество людей в их единственный воскресный выходной.
Выйдя за забор отделения отряды пошли вглубь районов. Удивленным прохожим предъявляли фоторобот, у подозрительных проверяли документы. Даже бывалые воры поражались этой толпе солдат с автоматами на перевес, которые браво маршировали по рабочему району, «тормозя» всех в округе.
Павлюшину словно сама судьба помогала: он как раз вышел на улицу, дабы купить «добавку» – все спиртное в доме кончилось еще позавчера, но постоянные приступы и галлюцинации не выпускали его из этой гнилой норы. Практически моментально он натолкнулся на постовых, но успел упасть в канаву, присыпав себя снегом. А потом услышал, что у проходящих мимо работяг военные спрашивали: «Вы этого человека знаете?».
Даже сквозь пелену сумасшествия Павлюшин понял, что ищут его и со всех ног рванул к своему бараку, ловко перепрыгивая через сугробы и перекатываясь через засыпанные снегом ямы.
В бараке он затолкал в вещмешок самое теплое шмутье, оставшееся оружие; в карман пальто спрятал топор с паспортом; в саквояж, непонятно откуда взявшийся в этой адской комнате, сгрузил содержимое шкафа, аккуратно составив баночки, дабы те не разбились; а затем вывалил из закромов шкафа старый сверток. В нем лежала небольшая стопка фотографий: с мамой в детстве, с женой, на работе, проще говоря, затуманенные обломки прежней жизни, оборвавшейся тем роковым осколком в 43-ем.
Вскоре они уже пылали на сыром полу, захватывая своим пламенем мозг несчастного убийцы. Закинув за плечи мешок он рванул в строну леса, стараясь не оставлять следов.
Поисковикам же помог дворник с завода, который признал в человеке своего бывшего коллегу Северьяна Павлюшина. Он же сказал примерное место, где он жил: «На краю поля ОРСа, который к леску прилегает, прям рядом с той дорогой, которая в сторону Бердска ведет».
Летов узнал про это через десять минут и вскоре туда уже рвануло человек десять военных во главе с ним. О, какое неимоверно прекрасное чувство близости победы и азарта испытывал в этот момент Летов, еще не зная, что вместо убийцы он найдет обычную кучку пепла.
Воздух режет своим ледяным холодом лицо, валенки скользят на придавленном снегу, ветер врывается в щели между полами пальто, разрезая свитер с рубахой, а руки сжимают запотевший пистолет. Вот и тот барак: стоит на отшибе на фоне белеющего поля. Некоторые окна разбиты, некоторые и вовсе отсутствуют, тоненькая дорожка ведет к старой двери.
Группа разделилась: пятеро должны были врываться с лицевой стороны, пятеро с задней. Согнувшись, они перемахнули через невысокое окно и очутились в абсолютно пустой и засыпанной снегом комнате. Потом вышли в коридор и, соединившись, пошли вперед, не опуская дул автоматов и пистолетов. Кто-то чувствовал страх, кто-то, как и Летов, был предельно сосредоточен. Очередные пустые комнаты, которые постоянно держит на прицеле целая куча ледяных стволов ППШ. И вот заветная комната с дверью, из под которой оттдавало теплом. От удара ноги она упала на пол, и вскоре тишину комнаты разорвали протяжные крики: «Лежать, милиция!».
Но там никого не было. Вонь, грязь, пыль, осколки бутылок, и куча пепла на полу. Печка продолжала топить, выбрасывая из-за дверцы небольшие искры от дров, пыль продолжала ложиться на пол, а карточки продолжали догорать.
«Ушел сравнительно недавно. Бумага еще не потухла, значит, максимум минут тридцать назад» – мрачно сказал Летов, сдерживая себя чтоб не выматериться на всю округу.
Пока молодые секретари из отделения милиции поднимали всю информацию про жильца этого барака, поисковики вместе с Летовым топтали огромные сугробы в лесу. Следов в нем было не мало: некоторые работники с завода, дабы срезать путь, шли через лес – хотя потом, уже провалившись в глубокий сугроб, жалели об этом. За четыре часа весь этот лесок был проверен, и опять же никаких следов – убийца вновь испарился.
Когда мрак заполонил Первомайку, холод смешался с абсолютной теменью, а солнце умерло, Летов со своим отрядом уже качался в холодной «Полуторке». Ноги коченели от ледяной воды, образовавшейся от кучи снега, который постоянно заполонял валенки. Все тряслись от холода, мокрые от залетающего снега воротники резали шею своим холодом, и только Летов продолжал сидеть как камень.
«Останови» – пробормотал он, постучав по крыше кабины и выпрыгнул из кузова.
«Т-т-т-товарищ Л-л-летов в-в-вы куд-да?» – трясясь от холода спросил молодой милиционер.
-Пешком дойду. Езжайте – сдавленным голосом ответил Летов.
Вскоре полуторка скрылась, а Летов упал в снег. Он понял, что вновь началось: вот мрак превратился в пылающее зарево, дома и голые деревья исчезли, а вместо этого перед глазами встало перевороченное снарядами поле. Небо было красным, пылающим, из воронок вылетали горящие и кричащие люди, которым отрывали головы летающие твари. Летов схватился за голову, вдавливая ее в снег, и начал выть, вырывая волосы, разрывая снег дергающимися ногами. Он оказался в своем аду – том самом, который рисовал его воспаленный мозг, перегруженный ужасами дня.
«Какого черта, Серега?! Куда ты пропал?» – практически с порога прокричал Ошкин, встречая заснеженного Летова.
«Прогуляться захотел» – однозначно бросил Летов.
-Совсем уже с ума сошел – шутя пробормотал Ошкин. – В такой холод гулять вздумалось. Снимай тряпье свое, сейчас включу плитку, ноги хоть отогреешь.
Ошкин включил в розетку поношенную электроплитку и поставил ее на пол, дабы Летов мог держать над ней посиневшие от холода ступни.
«Ушел он, товарищ подполковник. Совсем незадолго до нас. Понял, кажись, что ищут его» – сказал Летов, снимая пропотевшую рубаху.
–Будто я не знаю – наливая в граненый стакан чай, ответил Ошкин. – Мы нарыли много про него. Интересно?
-Само собой.
Когда ноги были отогреты, весь чай выпит, а следом за ним еще и сто грамм были пущены внутрь, Летов приступил к изучению личного дела душегуба.
