Боб Спитц
Led Zeppelin. Самая полная биография

Будучи не из робких, Джимми Пейдж отправился на поиски музыкантов в мрачный и далекий край, именуемый Мидлендс. Но как говорил один из уроженцев Бирмингема: «С таким же успехом он мог отправиться в Албанию. Мидлендс – это отдельный мир».

Согласно статье в журнале «The Guardian», «брумми» (выходцы из Бирмингема) часто жалуются, что в Англии «быть родом из Мидлендса практически означает быть родом из ниоткуда». Сущее наказание. Мидлендс – это не имеющая четких границ область между так называемым делением Англии на север и юг, на которую все смотрят как на периферию. В США похожее отношение существует к Среднему Западу. Жители Мидленса, откуда были родом Роберт Плант и Джон Бонэм, считали себя непохожими ни на нервозных и напыщенных южан, ни на саркастичных и грубых северян.

Жители Мидлендса говорят на диалекте с характерной нисходящей интонацией, что делает их речь монотонной, и местный сленг может вывести из себя кого угодно. Вы идете к стоматологу, если you had a tuff ache («you have a toothache» – у вас болят зубы). Хочется пить? – Have a kipper tie («Have a cup of tea» – «Выпей чашечку чая»). А если вы голодны – yid be off to get yer snap («you’d be off to get your diner» – «вы пойдете пообедать»). А если пообедать не удастся, то вы можете стать a bit yampy («a bit daft» – «немного заторможенным»), и you might even get a cob on – «у вас даже может испортиться настроение».

В Бирмингеме, или Бруме, главном городе Мидлендса, говорят с ярко выраженным акцентом «брумми». Пересекая небольшой мост в районе городка Седжли, в нескольких километрах от Бирмингема, вы оказываетесь в известной Черной стране Западного Мидлендса. Это родные места Роберта Планта, где говор местных жителей становится густым и тягучим, словно патока. Достаточно вспомнить каджунский диалект^[46] и получить примерное представление о местном говоре. «Брумми» вроде Джона Бонэма отзывались о жителях Черной страны как о «ям-ямах», потому что те постоянно говорили «you am» (вместо «you are»). Спросите у них «Ow b’ist?» («How are you?» – «Как дела?»), и они ответят «Bay too Bah» («Not too bad» – «Неплохо»). «Там не обойтись без переводчика или субтитров», – говорит Кевин Гэммонд. В Англии издавна существовало предвзятое отношение к обоим мидлендским акцентам. Как замечает заносчивая миссис Элтон в романе Джейн Остин «Эмма»: «Я всегда говорила, что “Бирмингем” звучит зловеще».

Неизвестно, как сложились бы отношения новых участников группы с Джимми Пейджем и Джоном Полом Джонсом, если бы не универсальный язык музыки. Хоть Лондон и считался музыкальной столицей Британии, Мидлендс был колыбелью рок-н-ролла. О себе уже заявили The Spencer Davis Group, The Moody Blues и The Move. В Бирмингеме было множество концертных площадок, и местная клубная сцена ничуть не уступала столичной. В «The Bournbrook Hotel», «The Ridgeway Georgian», «The Adelphi West Bromwich», «The Ritz Kings Heath», «The Silver Beat Club», «The Surf Stop» каждый вечер звучала музыка. В пабах «The Swan» и «The Bull’s Head» в Ярдли^[47] группы выступали по три-четыре раза в неделю. В подобном графике работали «Black Horse» в Нортфилде, «Selly Park Tavern» и «Morgue» возле паба «King’s Head».

В концертном зале «Birmingham Town Hall» кутили ночи напролет: первое выступление начиналось в полвосьмого вечера, а последние номера сворачивалась уже с первыми лучами солнца. «В Мидлендсе музыкант мог не только не умереть с голода, но при хорошем подходе даже неплохо зарабатывать. Каждый имел возможность заниматься любимым делом», – вспоминает известный «брумми» Дэйв Пегг, басист Fairport Convention и Jethro Tull.

«Из этой среды вышло немало команд, хотя бы потому, что в клубах Мидлендса проходило по пять сетов за вечер. Группы исполняли все, что было в чартах», – вспоминал Гленн Хьюз, участник групп Trapeze и Deep Purple.

Однако Киддерминстер, городок неподалеку от границы с Уэльсом, где в начале 1950-х годов рос Роберт Плант, изобилием музыкальных возможностей не отличался. Историк Николаус Певзнер в своем фундаментальном исследовании «Здания Англии: Вустершир» называет Киддерминстер городом, «начисто лишенным визуальной эстетики и архитектурной ценности». Жилая застройка послевоенного времени отличалась примитивностью. Как правило, в большинстве домов удобства располагались во дворе, неподалеку от жестяной ванны, в которой купали детей. Зато в городе был беспрецедентно низкий уровень безработицы: почти все трудоспособное население было занято в фабричном производстве. Обволакивающий город промышленный смог был такой густой, что его можно было стряхивать с рук. Местные цеха выпускали необходимые детали для поездов и поддерживали железнодорожное сообщение всей страны. «Всюду печи, белый расплавленный метал, перепачканные после смены фабричные рабочие в кожаных фартуках», – вспоминал Мак Пул, ударник из Черной страны. Круглосуточно гудели текстильные фабрики, где ткачихи и красильщики, работая по 12 часов, производили известные во всем мире ковры по технологии Аксминстер и Вильтон.

И если промышленность в городе процветала, то музыка приходила в город извне и в строго дозированном объеме. В 1956 году, когда Роберту было всего 8, город захватила волна скиффла, оказав огромное влияние на целое поколение детей, родившихся после войны.

По утрам в субботу в местных кинотеатрах «Kidderminster Central», «The Empire», «The Futress» и «The Grand» показывали мультфильмы. В перерывах между сеансами местные группы The Seven Valley Skiffle Group и The Downville Saints играли свои скиффл версии народных песен. Наполнившие кинозалы 8–10-летние детишки с восторгом танцевали на своих местах.

Роберт быстро вырос из творчества Лонни Донегана и обратился к музыке Джина Винсента и Эдди Кокрана, которые выступали в кинотеатре «Gaumont» в Вустершире. Там же Роберт посмотрел фильмы «Люби меня нежно» и «Школьные джунгли»^[48].

Музыкальные группы традиционного жанра под руководством Криса Барбера и Монти Саншайна выступали в концертном зале Киддерминстера, но уже вскоре их затмили местные звезды Роджер ЛаВерн, сыгравший знаменитую партию электрооргана в суперхите «Telstar», и Питер Уинн, вместе с Билли Фьюри и Марти Уайльдом входивший в известный рок-н-рольный цех продюсера Ларри Парнса^[49].

Слушать популярную музыку в доме семьи Планта было равносильно преступлению. Роберт прибрал к рукам красно-кремовый проигрыватель «Dansette Conquest», способный крутить форматы пластинок на 78, 45 и 331/3 и даже 162/3 оборота. Он получил его в подарок на Рождество 1960 года, вместе с пластинкой Джонни Бернетта «Dreamin». Впоследствии родители, наверное, осознали, что это стало началом конца. Как только он заполучил этот прибор, рок-н-ролл сразу вытеснил на задний план школу и все остальное. Плант был сообразительным, прилежным учеником и учился хорошо. Он был одним из немногих ребят в начальной школе, кто смог перейти в среднюю грамматическую школу^[50] Стаурбриджа, успешно сдав экзамен 11+. Но стоило ему услышать «a wop bop-a-loo bop» и «I get-a so lonely baby, I get-a so lonely», как все планы на «успешное» будущее полетели коту под хвост. Он заболел музыкой.

«Я прятался за занавеской в гостиной и изображал Элвиса», – вспоминал он позже. Когда ему благоволили небеса, он ловил волны «Радио Люксембург». Услышав в эфире «I Like It Like That» Криса Кеннера, он снова и снова пытался повторить сладкоголосую манеру исполнения. Родители были в ужасе. «Они выключали проигрыватель из розетки и говорили, что это музыка дьявола», – вспоминал он. Родители возлагали на сына большие надежды, мечтали, как он будет работать на хорошей стабильной работе, носить костюм и галстук. Они считали, что рок-н-ролл толкает их сына на неверный путь и в итоге погубит. Ситуация стала настолько серьезной, что они решили, что их сын отбился от рук. Музыка, любимая музыка Роберта, постоянно становилась причиной конфликтов.

Роберт начал зависать в кофейнях, которые возникали по всему Уэст-Мидленсу, как грибы после дождя: «The Bongo Hut», «The Coventry Jive Caf», «Worcester Cross Teen Youth Club». Их главным достоинством были… музыкальные автоматы. Как приятно было послушать «Rumble» Линка Рея, «Forty Miles of Bad Road» Дуэйна Эдди, а также простейшие и чисто английские поделки Джо Мика^[51] – «Just Like Eddie» Берта Хайнца, «Can’t You Hear My Heart» Дэнни Риверса, «Be Mine» Лэнса Форчуна. Эти записи лишь подливали масло в огонь. «Я связался с этой компанией, что несколько огорчило моих родителей, – сказал Роберт, – отношения с родителями дали трещину, и она становилась все шире и шире».

Примерно в это время, в середине 1963 года, в Черную страну пришел настоящий рок-н-ролл. 15-летний Плант отправился по привычному маршруту в кинотеатр «Gaumont», где состоялся звездный концерт, участниками которого были The Rattles, Микки Мост, Бо Диддли, Литтл Ричард, The Everly Brothers и The Rolling Stones. Один за другим они отыгрывали свои яркие сеты по 20 минут, доводя подростка до умопомрачения. «От восторга с меня пот ручьями лился», – вспоминал он годы спустя. Особенно ему запомнились ритм-энд-блюзовые исполнители. Он проникся творчеством The Miracles и Смоки Робинсона, обладавшего бархатистым голосом. Роберт углублялся в музыку все сильнее, вдохновляясь Соломоном Бирком, Патти Лабелль, The Lafayettes, Артуром Александером, The Jive Five и другими близким им по духу исполнителями. Ритм-энд-блюзовые исполнители подтолкнули его, как и Брайана Джонса, Мика и Кита, Эрика Клэптона и Джимми Пейджа, исследовать истоки блюза.

Вскоре в Черную страну пожаловали караваны легендарных блюзменов, наследников Роберта Джонсона и Чарли Паттона. Биг Джо Уильямс, Мадди Уотерс, Джимми Уизерспун, Сонни Бой Уильямсон, Бадди Гай. Лайтнин Хопкинс забивал в подошвы ботинок бутылочные пробки и отбивал ими буги-шаффл, аккомпанируя так своей жалящей игре в духе Техаса. После такого концерта Роберт помчался в магазин пластинок недалеко от ратуши и заказал «Preachin’ the Blues» – антологию с записями Мемфиса Слима, Джимми Рида и Джона Ли Хукера, альбом The Blues Volume 1: Folk Festival of the Blues с записями Мадди Уотерса, Хаулина Вулфа и Бадди Гая, а также пластинку Рэя Чарльза. Доставки пластинок пришлось ждать целый месяц.

«Каждый раз, когда я слушал Сонни Боя Уильямсона, у меня по спине бежали мурашки, – говорил Роберт, – он очень на меня влиял. А истории о его жизни… Он отрывался по полной и был грубым… Вот таким бы я хотел быть в 70 лет».

Такие группы как коллективы The Shadows, Johnny Kidd & the Pirates, и даже The Yardbirds, которые еще вчера значили для Роберта так много, стали, по его словам, «пресной шелухой». Как говорил Дэйв Пегг, который пережил подобный опыт: «Однажды ты просто не можешь ни слушать, ни играть такое дерьмо». Роберт объяснял это так: «Блюз помогал выражать себя по-настоящему, а не копировать кого-то. Только когда я начал петь блюз, я мог высказать все, что у меня внутри, все свои надежды и страхи».

У Планта не было проблем с самовыражением. Широчайший диапазон голоса, который мог захватывать зал от сцены до самых последних рядов, и уникальная манера исполнения. Став подростком, Роберт вышел из-за занавески в гостиной и стал петь на публике. Поначалу он играл на стиральной доске в The Delta Blues Band, где фронтменом был его старший товарищ Перри Фостер. «В 15 я сразу попал под его чары», – говорил Роберт.

Фостер производил впечатление «настоящего белого блюзмена», игравшего как Биг Джо Уильямс на восьмиструнной гитаре, которую блюзовые музыканты любили использовать для игры в открытом строе, чтобы придать аккомпанементу оригинальную окраску. В 1963–1964 годах Плант и Фостер основали резиденцию в «Seven Stars Blues Club» в Стаурбридже. Они регулярно выступали с меняющимся составом музыкантов, как это делали Алексис Корнер и Сирил Дэвис в Лондоне. Их концерты привлекали богему местного колледжа искусств. «Мы горланили “Got My Mojo Working”», – вспоминал Роберт. Также они перепевали мелодии Бадди Гая, привлекая ямайскую публику из Вест-Брома.

Но далеко не везде обстановка была уютной и дружественной. В пабе «Ivy Bush» в Сметвике, на окраинах Черной страны, музыкантам строго сказали: «Черных мы здесь не обслуживаем». На уличных столбах были расклеены листовки со словами: «Если хочешь в соседи негра – голосуй за лейбористов».

Роберта ничего не пугало. Он продолжал изучать записи черных исполнителей ритм-энд-блюза, стараясь уловить их приемы и адаптировать их под свой вокал. На сцене он излучал уверенность и обаяние. «Уровень Роберта был на порядок выше других и очень динамичным», – говорил Билл Бонэм, некоторое время игравший с Плантом в одной группе. Он был неестественно гибким, ловко танцевал и вращался. Очевидец тех ранних выступлений назвал Роберта «резиновым человеком». Певцу не хватало лишь достойного аккомпанирующего состава, чтобы по-настоящему проявить себя. Его первой группой стала громкая и демонстративная The Tennessee Teens, подражавшая The Who. Затем они сменили название на Listen, оставшись при этом прежними The Tennessee Teens: разве что еще демонстративнее и громче, с песней «Hold On, I’m Coming», которую они исполняли через фузз. Впрочем, Listen играли вполне сносно, чтобы заинтересовать профессионального менеджера Майка Долана. Он нарядил их в «подержанные костюмы гангстеров» и устроил несколько концертов в престижных клубах Лондона. Под его руководством они даже записали сингл для «CBS Records», кавер-версию «You Better Run» группы The Young Rascals с Клемом Каттини на ударных и Кики Ди на бэк-вокале, но эта запись не снискала успеха.

Им на смену пришла группа The Crawling King Snakes, играющая рок-н-ролл с элементами ритм-энд-блюза. На тот момент в Киддерминстере новые британские группы перехватили инициативу у заезжих американских гастролеров. В начале 60-х годов строгое здание ратуши преображалось в эпицентр современной музыки. Вечерами в четверг на Викар-стрит выстраивалась толпа молодых людей. Каждый хотел попасть на шоу и от души повеселиться. В зал, рассчитанный на четыреста человек, набивалось в два раза больше. Подобные аншлаги собирали все великие группы: The Stones, The Who, The Animals, The Yardbirds.

Их влияние подстегивало талантливые местные группы к покорению новых вершин. The King Snakes во главе с Робертом, Chicken Shack из Стаурбриджа и The Shakedown Sound, чей вокалист Джесс Роден пел в стилистике Стива Уинвуда. The Secrets, еще одна группа из Киддерминстера, выступающая с Клиффордом Уордом, даже сумела записать альбом, который продюсировал никто иной как Джимми Пейдж.

«Мы начали вести постоянную концертную деятельность в пабах вроде “The Ship & Rainbow” в Вулверхэмптоне, зарабатывая какую-то мелочь на карманные расходы. В Шотландии мы могли бы получить за концерт порядка 30 фунтов, но дорога туда занимала 4–5 часов с ночевкой в фургоне», – вспоминал Кевин Гэммонд, соло-гитарист Shakedown.

The Crawling King Snakes и the Shakedown Sound часто выручали друг друга. «У нас были схожие программы, поэтому если их гитарист Брюс Оатс не хотел ехать, они стучали в дверь дома, где я жил и кричали: “Кев!”. Потому что мы все играли один и тот же репертуар, и все группы из Мидлендса оказывались на одних и тех же афишах – Роберт Плант и The King Snakes, Джим Капальди и The Hellions, Дэйв Мэйсон, Стив Уинвуд, Род Стюарт и The Five Dimensions, Нодди Холдер и The N’Betweens, Стив Гиббонс и The Uglys и даже Брайан Ферри и The Gas Board из Ньюкасла», – вспоминает Гэммонд.

Бирмингем стал их трамплином к славе. Для начинающей рок-н-рольной группы в Бирмингеме не было ничего более важного, чем получить возможность сыграть 30-минутный сет за 13 фунтов в одном из заведений Мамы Мэри «Ма» Риган, бывшей школьной учительницы и импресарио танцевальных вечеров. Ей принадлежали четыре зала («The Brum Kavern», «The Plaza Old Hill», «The Ritz King’s Heath» и «The Plaza Handsworth»), которые благодаря ее предприимчивости стали культовыми концертными площадками. В начале 1960-х годов здесь выступали The Beatles, The Rolling Stones, The Kinks, The Who и The Animals, а выступавшие у них на разогреве местные группы делали свои первые шаги к успеху.

Основной проект Ма Риган The M&Bs, спонсируемый пивоварней «The Mitchells & Butlers», постепенно превратился в легендарную группу The Moody Blues. Местные Денни Лейн и The Diplomats играли на разогреве практически у всех приезжих звезд. Прежний ударник The Diplomats Бив Бивэн вспоминал, как в 1963 году они открывали выступление «невероятно талантливого 13-летнего певца, пианиста, который, ко всему прочему, играл на губной гармонике и продвигал свой американский хит “Fingertips”»^[52].

В итоге на пути вверх по рок-н-рольной служебной лестнице The Crawling King Snakes оказалась в окружении Мамаши Риган. У шестнадцатилетнего Роберта Планта сразу возникли проблемы: он успел устроиться на работу учеником бухгалтера в небольшую фирму в Стаурпорте. Это была достойная работа, как считали его родители. Работа с девяти до пяти, но на душе было тоскливо. Концерты заканчивались поздно, а музыкальная среда затягивала юношу все больше. После выступлений, группы со всех уголков Мидлендса собирались в заведениях «The Elbow Room» или «The Cedar Club», где, после закрытия пабов в пол одиннадцатого вечера, можно было выпить и потравить концертные байки. Удержаться на дневной работе с таким образом жизни было невозможно.

Решение назрело само собой (родители Планта с этим бы, конечно, поспорили). Роберт поступился работой и посвятил все свое время музыке. Для него и не было других вариантов, так была сильна тяга к музыке. Отношения с родителями окончательно разладились. «Порой он ночевал на заднем сидении фургона, потому что родители запирали дом и не пускали его», – говорит Кевин Гэммонд, который тоже стоял перед подобной дилеммой. Сам он всю неделю работал в местном банке TSB. «Вечером пятницы я, в шитом на заказ костюме, выходил из здания банка (в мои обязанности входило запирание дверей, но я этого не делал), а спустя пару минут сидя позади Роберта на его мопеде “Ламбретта” уже несся на концерт. Через несколько недель управляющий меня выкинул, сославшись на мою вопиющую профнепригодность».

Музыкальные предпочтения Роберта менялись также быстро, как и музыка в 1967 году. Он продолжал пробовать различные стили и образы: «Я никогда не знал, на чем хочу остановиться», – признавал он. Некоторое время он увлекался кантри-блюзом, потом перешел к более жесткому и урбанистическому чикагскому стилю.

«Когда я впервые услышал Fleetwood Mac, они оказались самой блюзовой командой, участником которой я хотел быть». Безусловно, расширять свои границы очень интересно. Но постоянные метания из крайности в крайность вгоняли его в тоску. Ничего не подходило ему по размаху.

Вместо того чтобы искать группу он создал с нуля собственную. Первая инкарнация The Band of Joy отражала его музыкальную неопределенность. Это была разношерстная команда из участников музыкальной сцены Вест-Брома, с большим влиянием местных ямайцев. Они играли все подряд. В основном – ритм-энд-блюз с элементами ска-бита: попурри из песен Отиса Клэя, что-нибудь зажигательное и страстное из репертуара бывшего участника Swan Silvertones Вернона Гарретта, «Pouring Water (on a Drawning Man)» Джеймса Карра, и душераздирающую «Open the Door to Your Heart», одну из самых ярких жемчужин из скромного, но блестящего наследия Даррелла Бэнкса. Это не были общеизвестные ритм-энд-блюзовые номера из горячей сотни журнала The Billboard. Это были грубые по звучанию региональные хиты, никак не подходившие для серф-баров и танцевальных вечеров. Эти песни еще нужно было постараться отыскать на пластинках маленьких независимых лейблов таких как «Revilot», «Goldwax», «Kent», «Gator» и «Modern». Band of Joy выступали с программой из подобных «кассовых» песен: участникам даже удавалось выдавать сносные, зажигательные концерты. Роберт в свойственной для себя манере, которая не предполагала и намека на благозвучие, исполнял песни. Менеджер группы, отец участника-органиста, «Поп» Браун счел голос Роберта невыносимым и уволил его через несколько недель.

Поверженный, но не побежденный Роберт в 1967 году вернулся на сцену с обновленным составом Band of Joy и совершенно новой концепцией. «Я любил блюз, но вдруг осознал, что не смогу всю жизнь слушать только его старую версию. В то время обороты набирала музыка Западного побережья», – вспоминает Роберт. Он был очарован объемом музыки, вобравшей в себя энергию движения хиппи, хлынувшей из-за океана. Три альбома произвели на него особое впечатление. Первый – Moby Grape, дебютный альбом одноименной группы из Сан-Франциско. Их песни звучали структурированно, гармонии четкими, а инструменты гитаристов, казалось, разговаривали друг с другом на своем языке.

Затем – один из самых влиятельных альбомов 1960-х, Forever Changes группы Love, соединивший фолк, рок, блюз-джаз и фламенко в психоделический синтез в среднем темпе. И наконец – одноименный альбом группы Buffalo Springfield. Сочетая фолк и кантри с рок-н-роллом, Buffalo Springfield вместе с The Byrds подготовили почву для рождения таких звезд как Crosby, Stills&Nash, Джони Митчелл, Линда Рондстадт, Поко, Loggins&Messina и The Eagles. «Так я отыскал то, что хотела слышать и публика, и я сам».

Песни с этих альбомов захватили внимание Роберта Планта не только технической составляющей, но и настроением, которое они передавали. Квинтэссенция «власти цветов», движения хиппи, воспевала принципы свободной любви, психоделики и дурманящего юношеского оптимизма. «В их музыке слышался дух романтики, которого не было в британском поп-роке. Я почувствовал в ней и общественное сознание, и высокое чувство ответственности», – говорил Роберт. Он намеревался исполнять эту музыку с максимальной отдачей, передавая ее пыл и радость. Но прежде было необходимо убедиться, что и у участников группы будут такие же музыкальный вкус и общий настрой. Они должны быть на одной волне.

Роберт уже имел представление об идеальной аккомпанирующей группе. Однажды вечером он собрал ребят в пабе напротив станции Нью-Стрит в Бирмингеме за кружечкой темного эля. Кевин Гэммонд был железным кандидатом на участие в группе. На местной сцене он считался лучшим соло-гитаристом, да и прошло уже почти два года как они начали совместную деятельность. Заполучить Дэйва Пегга в качестве басиста было большой удачей. Пегг хорошо зарекомендовал себя в местных командах – хард-рок ансамбле The Way of Life, The Exception и The Uglys со Стивом Гиббонсом.

Найти приличного ударника оказалось гораздо сложнее. Барабанщик первого состава Joy Пит «Плаг» Робинсон постоянно замедлял темп в середине песни, и Роберту приходилось подгонять его. Нет, ему был нужен энергичный ударник, как он сам или даже больше. Он вспомнил одного парня в кричащей оранжевой куртке из страусиной кожи, который подошел к нему во время выступления в «Plaza Ballroom» в Олдхилле. Роберт хорошо помнил, как он крикнул ему: «Ты крут, приятель, но без меня никуда не годишься». Нахальный ублюдок!

Этот негодяй присоединился к The Crawling King Snakes на несколько концертов, параллельно работая с другой командой, и группа начала переход «от голубоглазого соула^[53] к жесткому андеграундному звуку». Пегг знал Джона Бонэма по совместной работе в Way of Life и утверждал, что это «лучший ударник не только в Мидлендсе, но и где бы там ни было еще». К сожалению, репутация барабанщика оставляла желать лучшего. Бонэм – яркий пример плохого парня, «готового сражаться со всем миром». На первый взгляд было сложно отличить непредсказуемую вспышку агрессии от «спортивной» злости, которую он обрушивал на ударную установку. «Если бы только имелся способ обуздать эту силу», – мечтал Пегги. Но он знал – обуздать Джона Бонэма невозможно.

[3]

Была веская причина, почему Джона Бонэма прозвали «Бонзо». Согласно Словарю сленга Джонатана Грина, прилагательное «bonzo» означает не только «умелый», но еще и «сумасшедший, эксцентричный». Редкий музыкант в рок-н-ролле обладал таким лаконичным и точным прозвищем.

Мастерство Джона Бонэма как ударника было неоспоримо. «Какую бы группу он не встретил на своем пути, он бы чувствовал себя в ней комфортно», – говорил Джим Симпсон, коллега Джона по работе в Locomotive. Еще одна команда из Черной страны, The Senators, постоянно обжигалась на заурядных ударниках, пока не появился Бонэм.

По словам их басиста Билла Форда, «он словно втихаря подлил нам в напитки ракетное топливо». Это был настоящий зверь, который выбивал триоли на басовом барабане.

Едва Джон научился ходить, родители подарили ему барабанные палочки из гикори. Это можно считать либо ужасной ошибкой, либо актом божественного вмешательства. Мальчик без устали стучал по любым предметам, неодушевленным и одушевленным, попадавшимся ему на глаза. Изрядно перепадало и младшему брату, Мику, пока Джону не попадался более похожий на перкуссию предмет. В ванной или на кухне подходящего «оборудования» всегда было достаточно. «Я играл и на банке с солью для ванны, и на жестяной банке из-под кофе, крепя к ней проволоку, чтобы получить эффект малого барабана. А на кухне всегда были мамины кастрюли и сковородки», – вспоминал Джон. Некоторое время ему хватало настоящего малого барабана, пока на 15-летие отец не подарил Джону подержанную установку «Premier». На ней Джон и начал постигать азы мастерства.

Джон Бонэм рос в Реддитче начала 1950-х, уютном городке графстве Вустершир. Едва ли этот «спальный район» в 24 километрах к югу от Бирмингема мог похвастать местами, где обучают технике игры на барабанах. «Я никогда не брал уроков, а просто играл, как хотелось», – говорил Джон. Обучение мальчика ограничивалось прослушиванием пластинок на 78 оборотов из коллекции родителей, где попадались записи Гарри Джеймса, с потрясающим ударником Бадди Ричем, или Бенни Гудмана Джином Крупом – виртуозом свинговой эры, фактически написавшим учебник жанра. Многое можно было почерпнуть, слушая игру этих мастеров. Ритм просто «выпрыгивал» с этих пластинок.

Джон регулярно слушал радио. Особенно он ждал музыку латиноамериканского оркестра под управлением Эдмундо Роса. Джон хотел научиться ритмическим рисункам румбы и гуарачи, которые хорошо прослушивались в игре оркестровых барабанщиков. «Мы с братом каждую субботу сидели перед радиоприемником, выжидая передачу Эдмундо», – вспоминал Мик Бонэм.

Все имена внесены в протокол. Джин Крупа, Бадди Рич, Луи Беллсон из оркестра Дюка Эллингтона и Арт Блэйки из The Jazz Messengers. «У них я научился скорости игры на басовом барабане и исполнению четких и, надеюсь, осмысленных, соло», – говорил Джон.

Летом 1963 года, когда Бонэму было 15, он присоединился к местной группе Blue Star Trio, выступающей по средам в молодежном клубе Реддитча. Это была первая возможность опробовать свои силы. До сих пор группа исполняла благопристойные номера в бальном стиле, преобладающие на подростковых танцевальных вечерах. Но с приходом Бонэма все изменилось. Популярность группы The Merseybeat стала настолько сильной, что игнорировать ее было преступно. Джон Бонэм, восседающий за ударной установкой, взорвал молодежный клуб и превратил скромные вечера в захватывающие перфомансы. Рок-н-ролл нравился всем, и если сравнить его с чашкой чая, то Бонзо подавал его крепким, без сахара и молока.

Джон не знал, что значит играть вполсилы. У него имелось качество, которое барабанщики называют тяжелой рукой или как сказал кто-то из его коллег-музыкантов – «энергетика каменщика». Каждый раз он ударял по барабану так, словно от этого зависела его жизнь. При этом сила удара, если ее можно было измерить на силомере, достигла бы запредельных величин. Частично это можно было отнести к его невероятной природной силе, мясистым рукам, которые функционировали на собственной частоте, не зная ограничений, а частично – к отсутствию дисциплины. Это был большой ребенок с телосложением игрока в американский футбол: крутящий момент и опорно-двигательный аппарат будто концентрировались от шеи и ниже. Поскольку он никогда не вращался в среде музыкантов, никогда не играл в профессиональной обстановке под чьим-нибудь руководством, он играл в собственной манере, агрессивной, буйной, без оглядки на кого-либо.

В этом были свои плюсы и минусы. Рок-н-роллу с каждым месяцем требовался все более и более тяжелый бит. Безусловно, The Beatles, при содействии специалистов из Ливерпуля и Манчестера, меняли звучание поп-музыки. Это звучание стало стремительно развиваться в другом направлении, где гораздо больше «мяса». Усилители и динамики, как и аудиосистемы, становились мощнее, и от ударников требовалось соответствовать напору и не отставать. Для Джона такой проблемы не существовало. В составе Terry Webb & The Spiders, The Senators и Locomotive – группах, которые пришли на смену The Blue Star Trio – он давал жару, дополняя зажигательные сеты своим быстрым темпом. Правда это стало проблемой для помещений, где играл Джон: пабы и концертные залы Бирмингема просто оказались не готовы к его уровню громкости.

Бив Бивэн, который играл с Дэнни Лейном, считался самым громким ударником Мидлендса. «Джон приходил в молодежный центр “Wednesbury”, чтобы понаблюдать за моей игрой с The Diplomats», – вспоминал Бивэн. Когда Бив был в ударе, за ним подтягивалась вся группа. Забавно наблюдать, как мощная игра ударника заставляет гитариста выкрутить усилитель на полную громкость лишь бы не отстать от его бешеной энергетики. Ударник был двигателем, который генерировал активность всей остальной группы.

Джон тут же перенял это качество. Но за него пришлось заплатить свою цену.

Джин Симпсон, коллега Бонэма по группе Locomotive, вспоминал: «Из-за Джона нам запретили играть на нескольких площадках». Владелец клуба в Киддерминстере после концерта сказал: «Джин, вы отлично отыграли. Но с этим ударником вы сюда больше не придете». Тони Айомми, гитарист группы The Rest, позже основавший Black Sabbath, вспоминал: «Мы видели [Джона] раз в две недели в “Midland Red Club” в Бирмингеме. Так вот, неделю он играл, а на следующей неделе уже нет. Что же случилось? О, он играл слишком громко и мы его уволили».

Да, Джон был громким, но еще больше – скандальным и бесцеремонным. Он мог взгромоздиться на ударную установку голый по пояс, играя мышцами и вздымая грудь подобно громиле из фильма «Деметрий и гладиаторы»^[54], или устроить потасовку, стоило кому-то косо на него посмотреть. Он обладал взрывным темпераментом, просто ходячая бочка с порохом. Никогда не знаешь, из какой искры разгорится пламя в этот раз. Беда в том, что Джон Бонэм любил выпить: и чем больше он пил, тем более непредсказуемым становился. «Ты мог спокойно сидеть, пить с ним по четыре кружки пива, а потом вдруг обнаружить, что уже распластался на полу со сломанным носом или выбитым зубом», – вспоминал его давний знакомый. Алкоголь и Бонэм были несовместимы. Выпивая с Бонэмом нужно было быть начеку, словно идешь по минному полю. Его непредсказуемость настораживала коллег. Чуть менее чем за полтора года он сменил несколько групп – Pat Wayne & the Beachcombers, The Nicky James Movement, Steve Brett & The Mavericks и Danny King & The Mayfair Set. Истории, как Джон покидал очередную группу, становились легендарными. «Мы собрали группу неделю назад, приходим на одну из первых репетиций, а ударной установки нет. Джон уже играет с другой командой», – вспоминал очевидец.