Артур Фёрстенберг
Мир под напряжением. История электричества: опасности для здоровья, о которых мы ничего не знали

Будущий путешественник Александр фон Гумбольдт не пожалел собственного тела, чтобы попробовать разрешить эту загадку. Через несколько лет он покинет Европу и отправится в долгое путешествие: поднимется до верховьев реки Ориноко, взойдет на вершину горы Чимборасо, соберет в пути множество растений и составит систематические наблюдения о звездах, земле и культуре народов Амазонии. Пройдет еще полвека, прежде чем он напишет пятитомник «Космос», в котором попытается объединить все известные научные познания. Но в молодости, работая начальником шахты в Байройте, регионе Баварии, он посвящал все свободное время главному тогдашнему вопросу.

Действительно ли электричество – это жизненная сила? – спрашивали люди. Этот вопрос, терзавший европейскую душу еще со времен Исаака Ньютона, вдруг стал настойчивым и переместился из высоких миров философии в застольные беседы самых обычных людей, чьим детям предстояло жить с выбранным ответом. В Италии только-только изобрели электрическую батарею, которая вырабатывала ток при контакте двух разных металлов. Изобретение имело очень далеко идущие последствия: машины для получения электричества путем трения – громоздкие, дорогие, ненадежные и зависимые от атмосферных условий – ушли в прошлое. Телеграфные системы, над которыми уже размышляли передовые ученые, могли наконец-то стать практичными. А ответ на вопрос о природе электрического флюида, казалось, все приближался.

В начале 1790-х гг. Гумбольдт с энтузиазмом взялся за исследования. Он хотел, помимо всего прочего, узнать, можно ли почувствовать эту новую форму электричества своими глазами, ушами, носом и вкусовыми рецепторами. Похожие эксперименты проводили и другие – Алессандро Вольта в Италии, Джордж Хантер и Ричард Фаулер в Англии, Кристоф Пфафф в Германии, Петер Абильгор в Дании, – но никто не работал с такой тщательностью и прилежанием, как Гумбольдт.

Задумайтесь: сегодня мы берем в руки 9-вольтовые батарейки без каких-либо опасений. Задумайтесь и над этим: миллионы из нас носят во рту зубные протезы и пломбы, содержащие серебро, цинк, золото, медь и другие металлы. А теперь задумайтесь над следующим экспериментом Гумбольдта, который использовал кусочек цинка и кусочек серебра, создавая напряжение примерно в один вольт:

«Крупный охотничий пес, ленивый от природы, очень терпеливо позволил прикрепить к своему нёбу кусочек цинка и оставался совершенно спокойным, когда к первому кусочку цинка и к его языку прикладывали другой кусочек цинка. Но едва стоило коснуться его языка серебром, он тут же весьма забавным образом продемонстрировал свое отвращение: конвульсивно подергивал верхней губой, а потом долго-долго вылизывался. Позже достаточно было просто показать ему кусочек цинка, чтобы напомнить ему о пережитом впечатлении и немало его разозлить».

Легкость, с которой можно почувствовать электричество, и разнообразие ощущений при этом станет откровением для большинства врачей. Когда Гумбольдт коснулся верхней части языка кусочком цинка, а кончика – серебром, вкус оказался сильным и горьким. Переместив серебро под язык, Гумбольдт его обжег. Когда он отодвинул цинк еще дальше, а серебро – ближе, язык похолодел. А когда цинк задвигался совсем далеко, Гумбольдта начинало тошнить и иногда рвало, – но этого не происходило, если металлы были одинаковыми. Ощущения всегда начинались в тот момент, когда кусочки цинка и серебра входили в непосредственный контакт друг с другом^[15].

Визуальные ощущения оказалось вызвать не менее просто, четырьмя разными методами с использованием все той же одновольтовой батарейки: прикладыванием серебряного электрода к одному смоченному веку, а цинкового – к другому; или прикладыванием одного металла к ноздре, а другого – к глазу; или одного к языку, а другого – к глазу; или даже одного к языку, а другого – к верхней десне. Во всех случаях, едва металлы касались друг друга, Гумбольдт видел вспышку света. Если он повторял эксперимент слишком много раз, его глаза воспалялись.

В Италии Вольта, изобретатель электрической батареи, сумел добиться слуховых ощущений, использовав для этого не одну пару металлов, а целых тридцать, прикрепленных к электродам в обоих ушах. С металлами, которые он использовал в своем «столбе», и водой в качестве электролита конструкция представляла собой батарейку примерно в двадцать вольт. Вольта услышал лишь треск, который, вполне возможно, являлся механическим эффектом от воздействия на кости среднего уха, и не решился повторять эксперимент во второй раз, опасаясь повредить мозг^[16]. Лишь семьдесят лет спустя немецкий врач Рудольф Бреннер, используя более совершенное оборудование и менее сильные токи, продемонстрировал реальное воздействие на слуховой нерв – об этом мы узнаем в пятнадцатой главе.

Ускорение и замедление сердцебиения

Вернемся в Германию. Гумбольдт, вооруженный все теми же кусочками цинка и серебра, теперь обратил свое внимание на сердце. Вместе со старшим братом Вильгельмом, под наблюдением известных физиологов, Гумбольдт удалил сердце у лисы и подготовил одно из нервных волокон таким образом, чтобы электроды можно было прикладывать к нему, не трогая само сердце. «При каждом контакте с металлами биение сердца явно менялось; его скорость и особенно сила и амплитуда увеличивались», – писал он.

Затем братья провели эксперименты на лягушках, ящерицах и жабах. Если иссеченное сердце билось со скоростью 21 удар в минуту, то после гальванизации частота сердечных сокращений увеличивалась до 38–42 ударов в минуту. Если сердце уже пять минут как не билось, то после контакта с двумя металлами сразу начинало биться снова.

Вместе с другом из Лейпцига Гумбольдт сумел запустить сердце карпа, которое почти перестало биться, пульсируя лишь раз в четыре минуты. Массаж сердца никакого результата не дал, а вот гальванизация вернула пульс около 35 ударов в минуту. Двум друзьям удалось поддерживать биение сердца в течение почти четверти часа, постоянно стимулируя его парой разных металлов.

В другой раз Гумбольдту даже удалось вернуть к жизни умирающую коноплянку, которая лежала на спине, вскинув лапки, закрыв глаза и не реагировав на уколы иглой. «Я поспешно прикрепил небольшую пластинку из цинка к ее клюву и маленький кусочек серебра к прямой кишке, – писал он, – и сразу же соединил оба металла железным стержнем. Каким же было мое изумление, когда сразу же после контакта птица открыла глаза, поднялась на ноги и начала хлопать крыльями. Она дышала еще шесть или восемь минут, а затем спокойно умерла»^[17].

Никому не удалось доказать, что с помощью одновольтовой батарейки можно запустить человеческое сердце, но и до Гумбольдта десятки наблюдателей сообщали, что электричество ускоряет человеческий пульс – а вот современные врачи об этом не знают. Немецкие врачи Кристиан Готтлиб Кратценштейн^[18] и Карл Абрахам Герхард^[19], немецкий физик Целестин Штейгленер^[20], швейцарский физик Жан Жаллабер^[21], французские врачи Франсуа Буасье де Соваж де ла Круа^[22], Пьер Модюйт де ла Варенн^[23] и Жан-Батист Боннфуа^[24], французский физик Жозеф Сиго де ла Фонд^[25] и итальянские врачи Эусебио Сгуарио^[26] и Джован Джузеппи Вератти^[27] – вот далеко не полный список тех, кто отмечал, что электрические ванны повышали пульс на 5–30 ударов в минуту при использовании положительного электричества. Отрицательное электричество имело противоположный эффект. В 1785 г. голландский фармацевт Виллем ван Барневельд провел 169 экспериментов на 43 пациентах – мужчинах, женщинах и детях – возрастом с 9 до 60 лет и обнаружил, что в среднем пульс увеличивается на 5 % при «купании» в положительном электричестве и снижается на 3 % при отрицательном^[28]. При появлении положительных искр пульс увеличивался на 20 %.

Но это были лишь средние показатели: ни один человек не реагировал на электричество в точности так же, как другой. У одного пульс всегда повышался с шестидесяти до девяноста ударов в минуту, у другого всегда удваивался, у третьего заметно замедлялся, у четвертого вообще ничего не менялось. Некоторые из подопытных ван Барневельда вообще реагировали не так, как большинство, а наоборот: отрицательный заряд ускорял их пульс, а положительный – замедлял.

Istupidimento

Подобные наблюдения появлялись быстро и в изобилии, так что к концу XVIII в. была накоплена уже приличная база знаний о воздействии электрического флюида – обычно положительного – на человеческое тело. Он увеличивал как скорость пульса, как мы уже только что видели, так и его силу. Она усиливала все выделительные процессы организма. Электричество вызывало слюноотделение, заставляло течь слезы и пот. Оно стимулировало выделение ушной серы и носовой слизи. Оно влияло на выделение желудочного сока, стимулируя аппетит. Оно способствовало выделению грудного молока и менструальной крови. Оно вызывало обильное мочеиспускание и опорожнение кишечника.

Большинство этих эффектов были весьма полезны для электротерапии и оставались таковыми вплоть до начала XX в. А вот другие – побочные – эффекты были совсем нежелательными. Терапия электричеством почти всегда вызывала головокружение, а иногда и своеобразное помутнение разума, которое итальянцы называли istupidimento^[29]. Терапия часто вызывала головную боль, тошноту, слабость, усталость и нерегулярное сердцебиение. Иногда – одышку, кашель или хрипы, похожие на астматические. Нередко она приводила к боли в мышцах и суставах, реже – к депрессии. Хотя обычно электричество вызывало опорожнение кишечника, иногда даже диарею, при повторных процедурах мог начаться запор.

Электричество вызывало и сонливость, и бессонницу.

Гумбольдт, экспериментируя на себе, обнаружил, что электричество усиливает кровотечение из ран и вызывает значительное выделение межтканевой жидкости из волдырей^[30]. Герхард разделил один фунт только что взятой крови на две части, поместил емкости рядом и наэлектризовал одну из них. Наэлектризованная кровь сворачивалась дольше^[31]. Антуан Тиллей-Платель, фармацевт из «Отель-Дьё», знаменитого французского госпиталя, согласился с ним, указав, что электротерапия противопоказана при кровотечениях^[32]. С этим вполне согласуются и многочисленные сообщения о кровотечении из носа после электризации. У Винклера и его жены, как уже было упомянуто выше, кровь из носа пошла после удара током от лейденской банки. В 1790-х гг. шотландский врач и анатом Александр Монро, открывший функции лимфатической системы, получал носовое кровотечение от обычной одновольтовой батарейки всякий раз, когда пытался увидеть свет в глазах. «Организм доктора Монро был настолько возбудим гальванизмом, что у него шла кровь носом, когда, очень аккуратно вставив кусочек цинка в ноздрю, он вызывал контакт с электродом, приставленным к языку. Кровотечение всегда начиналось ровно в тот момент, когда появлялся свет», как сообщал Гумбольдт^[33]. В начале 1800-х гг. Конрад Квенсель из Стокгольма сообщал, что гальванизм «часто» вызывает кровотечение из носа^[34].

Гравюра из книги аббата Нолле Recherches sur les Causes Particulieres des Phenomenes Electriques, Paris: Freres Guerin, 1753

Аббат Нолле доказал, что по крайней мере один из этих эффектов – потоотделение – вызывается простым пребыванием в электрическом поле. Контакт с машиной для получения электричества путем трения был даже не обязателен. Он наэлектризовывал кошек, голубей, певчих птиц нескольких видов и наконец дошел до людей. В тщательно контролируемых повторяемых экспериментах, сопровождавшихся весьма современными таблицами данных, он продемонстрировал измеримое уменьшение веса всех своих наэлектризованных подопытных, вызванное повышенным испарением жидкости с кожи. Он даже наэлектризовал пятьсот домашних мух, посадив их в накрытую марлей банку на четыре часа, и обнаружил, что и они сбросили больше веса – на 4 грана (около 260 мг) больше, чем мухи, не подвергавшиеся воздействию электричества, за то же время.

Тогда Нолле пришла в голову идея: посадить подопытных на пол под наэлектризованной металлической клеткой, а не в нее – и они все равно теряли столько же, а иногда даже больше веса, чем при непосредственном воздействии электричества. Кроме того, Нолле заметил ускорение роста пророщенных семян в наэлектризованных горшках; этот эффект наблюдался и тогда, когда горшки просто ставили на пол под рассадой. «Наконец, – писал Нолле, – я заставил человека просидеть пять часов на столе неподалеку от наэлектризованной металлической клетки». Молодая женщина потеряла на 4,5 драхмы (около 18 г) больше веса, чем при непосредственном воздействии электричества^[35].

Таким образом, Нолле еще в 1753 г. стал первым человеком, сообщившим о значительном биологическом эффекте от воздействия электрического поля постоянного тока – поля, которое, если верить современному научному мейнстриму, вообще не оказывает никакого воздействия. Позже его эксперимент повторил на птице Штейгленер, профессор физики Ингольштадтского университета (Бавария), получив похожие результаты^[36].

В таблице 1 перечисляются эффекты от электрического разряда или слабых полей постоянного тока, обнаруженные многими из первых электриков. Современные люди, страдающие от электрочувствительности, узнают большинство из них, если не все.

Таблица 1. Эффекты от воздействия электричества, открытые в XVIII в.

3. Электрочувствительность

«Я почти полностью отказался от экспериментов с электричеством». Автор этих слов сообщил о своей непереносимости электричества не в современную эпоху переменного тока и радиоволн, а в середине XVIII в., когда люди работали только со статическим электричеством. Французский ботаник Тома-Франсуа Далибар сообщил о причинах Бенджамину Франклину в письме, датированном февралем 1762 г. «Во-первых, различные электрические удары так потрясли мою нервную систему, что моя рука страдает от конвульсивного тремора, настолько сильного, что я не могу и стакан ко рту поднести; и если я сейчас коснусь хоть одной электрической искры, то не смогу целых двадцать четыре часа даже поставить свою подпись. Еще я заметил, что мне теперь очень трудно отправлять письма, потому что электричество из испанского воска, передаваясь в мою руку, лишь усиливает тремор».

Далибар такой был не один. Книга Бенджамина Вильсона A Treatise on Electricity («Трактат об электричестве», 1752) поспособствовала росту популярности электричества в Англии, но вот самому ему пришлось не слишком хорошо. «После того, как я перенес множество ударов в течение нескольких недель, – писал он, – я настолько ослаб, что даже самое малое количество электрической материи в бутылке наносило мне сильнейший удар и вызывало необыкновенную боль, такую, что я прекратил всякие дальнейшие попытки». Даже потирая рукой стеклянный шар – то есть пользуясь самой примитивной из существовавших тогда электрической машиной, – он страдал от «жестокой головной боли»^[37].

Автор первой немецкой книги, полностью посвященной электричеству, Neu-Entdeckte Phænomena von Bewunderns-würdigen Würckungen der Natur («Новооткрытый феномен чудесной деятельности природы», 1744), страдал от постепенно прогрессирующего паралича одной половины тела. Иоганн Доппельмайер, профессор математики из Нюрнберга, которого еще называют «первым электрическим мучеником», упрямо продолжал свои исследования и умер от инсульта в 1750 г. после очередного эксперимента с электричеством^[38].

Вот лишь три ранние жертвы – трое ученых, которые помогли родиться электрической революции, но сами в ней уже участия не приняли.

Даже у Франклина развилась хроническая неврологическая болезнь, которая началась в период экспериментов с электричеством и потом периодически возвращалась в течение жизни. Хотя он страдал еще и от подагры, другая проблема беспокоила его куда больше. 15 марта 1753 г. он писал о своей головной боли: «Уж лучше бы у меня так болела пятка – с этим я бы справился лучше». Один из рецидивов, когда в 1757 г. он посетил Лондон, продлился почти пять месяцев. Он писал своему врачу, что «голова кружится и плывет», он слышит «какой-то гул», а перед глазами пляшут «маленькие, тусклые, едва заметные огоньки». Фраза «ужасная простуда», часто встречающаяся в его переписке, обычно сопровождается упоминанием той же самой боли, головокружения и проблем со зрением^[39]. Франклин, в отличие от своего друга Далибара, так и не заподозрил никаких связей с электричеством.

Жан Морен, профессор физики в Шартрском королевском колледже и автор книги Nouvelle Dissertation sour l’Électricité («Новая диссертация об электричестве») считал, что подвергать себя воздействию электричества в какой бы то ни было форме вредно для здоровья, и, чтобы проиллюстрировать свою мысль, он описал эксперимент, для которого использовал не машину для получения электричества путем трения, а своего домашнего кота. «Я положил на покрывало своей постели большого кота, – писал он. – Я погладил его и в темноте увидел, как сыплются искры». Он продолжал гладить кота более получаса. «Тысяча маленьких огоньков летала там и сям, и чем дольше я гладил, тем больше увеличивались искры, пока не стали похожи на сферы или шары огня размером с лесной орех… Я поднес глаза к одному из этих шаров и тут же почувствовал болезненное жжение в глазах; остальное мое тело от удара не пострадало, но вслед за болью последовало головокружение, от которого я упал набок, меня оставили силы, и я сражался, так сказать, с обмороком, сражался с собственной слабостью, от которой пришел в себя лишь через несколько минут»^[40].

От подобных реакций, конечно, страдали не одни только ученые. То, что сегодня знает мало кто из врачей, было известно всем электрикам XVIII в. и их последователям, электротерапевтам XIX в.: у электричества есть побочные эффекты, и некоторые люди необъяснимым образом намного более чувствительны к нему, чем другие. «Есть люди, – в 1780 г. писал Пьер Бертолон, врач из Лангедока, – на которых искусственное электричество оказывает огромное впечатление; небольшой удар током, простая искра, даже слабенькая электрическая ванна приводят к сильнейшему долгосрочному эффекту. У других же, как я обнаружил, даже сильные электрические операции не вызывают никаких ощущений… Между двумя этими крайностями – множество нюансов, которые соответствуют разным представителям рода человеческого»^[41].

Многочисленные эксперименты Сиго де ла Фонда с человеческими цепочками ни разу не дали одинаковых результатов. «Есть люди, на которых электричество действует весьма прискорбно и вредно, – объявил он. – Это впечатление связано с расположением органов у тех, кто его переживает, и чувствительностью или раздражительностью их нервов; скорее всего, в цепи, состоящих из многих людей, нет никого, кто бы почувствовал удары одинаковой силы»^[42].

Врач Модюйт в 1776 г. предположил, что «степень воздействия во многом зависит от сообщения между головным мозгом, спинным мозгом и разными частями тела посредством нервов. Те, у кого это сообщение менее свободно, или те, кто страдают от нервной болезни, переносят воздействие тяжелее других»^[43].

Ученых, которые пытались найти хоть какое-то объяснение этому явлению, было немного. Они просто сообщали об этом как о факте – таком же обычном, как, например, «бывают люди высокие и низкие, худые и толстые», – но тем не менее факте, который нужно учитывать, предлагая электричество в качестве лечения или подвергая людей его воздействию каким-либо иным способом.

Даже аббат Нолле, популяризатор человеческих цепочек и главный миссионер электричества, сообщал об этих различиях человеческого состояния еще в самом начале своих кампаний. «Чутким людям, в особенности беременным женщинам, – писал он в 1746 г., – нужно избегать его». И позже: «Не все люди одинаково подходят для экспериментов с электричеством, будь то возбуждение этой силы, получение ее или, наконец, ощущение ее последствий»^[44].

Британский врач Уильям Стьюкли в 1749 г. уже был настолько хорошо знаком с побочными эффектами от электричества, что после землетрясения в Лондоне, случившегося 8 марта, отмечал, что некоторые люди чувствовали «боль в суставах, ревматизм, тошноту, головную боль, боль в спине, истерические и нервные расстройства… точно так же, как после электризации, и для некоторых эти страдания стали смертельными»^[45]. Он пришел к выводу, что электрические явления, должно быть, играют важную роль при землетрясениях.

А Гумбольдт был настолько потрясен невероятным разнообразием людей, что в 1797 г. писал: «Согласно наблюдениям, уязвимость к электрическому раздражению и электрической проводимости может различаться у двух людей настолько же сильно, насколько живая материя отличается от мертвой»^[46].

Термин «электрочувствительность», который снова обрел популярность сегодня, показывает нам истину, но скрывает реальность. Истина состоит в том, что не все чувствуют или проводят электричество одинаково. Собственно, если бы большинство людей знали, насколько огромен спектр чувствительности на самом деле, то изумились так же сильно, как Гумбольдт или автор этих строк. Но скрытая реальность состоит в том, что какими бы огромными ни были различия между нами, электричество – это все равно неотъемлемая часть нашего организма, столь же необходимая для жизни, как воздух и вода. Думать, что электричество не воздействует на кого-то только потому, что он или она об этом не знает, столь же абсурдно, как притворяться, что кровь не циркулирует в наших венах, когда нам не хочется пить.

Сегодня люди с высокой электрочувствительностью жалуются на линии электропередачи, компьютеры и мобильные телефоны. Количество электроэнергии, которая случайно проникает в наши тела из всех этих технологических чудес, намного выше, чем то, что намеренным образом направляли в тела своих пациентов электрики XVIII в. и начала XIX в. Среднестатистический мобильный телефон, например, каждую секунду направляет в ваш мозг около 0,1 джоуля энергии. За телефонный звонок, который длится один час, набирается целых 360 джоулей. А теперь сравните это с 0,1 джоуля – максимальной энергией, получаемой при полном разряде полулитровой лейденской банки. Даже 30-элементный вольтов столб, который Алессандро Вольта присоединил к своим ушным каналам, не смог бы выработать больше 150 джоулей в час, даже если бы вся эта энергия усваивалась его телом.

Задумайтесь и о том, что на поверхности компьютерных экранов собирается статический заряд в тысячи вольт – как на старых настольных компьютерах, так и на новых беспроводных ноутбуках, – каждый раз, когда ими пользуются, и часть этого заряда передается на поверхность вашего тела, когда вы сидите за компьютером. Скорее всего, этот заряд слабее, чем в электрической ванне, но никто не сидел в электрических ваннах по сорок часов в неделю.

Электротерапия – это, безусловно, анахронизм. В XXI в. мы все подвергаемся действию электричества, хотим мы этого или нет. Даже если эпизодическое применение и может быть для кого-то полезным, постоянная бомбардировка полезной быть уж точно не может. И современные ученые, которые пытаются определить биологический эффект электричества, немного напоминают рыб, стремящихся осознать эффект от воды. Их предшественники в XVIII в., когда мир еще не был наводнен электричеством, находились в куда более хороших условиях для отслеживания его воздействия.

Второй феномен, указанный Гумбольдтом, имеет не менее глубокие последствия и для современной технологии, и для современной медицины: дело не только в том, что некоторые люди более чувствительны к электричеству, чем другие, но и в том, что у всех людей разные способности проводить электричество и накапливать заряд на поверхности тела. Некоторые люди не могут не накапливать заряд, даже если просто двигаются и дышат. Они – ходячие генераторы искр, похожие на женщину из Швейцарии, о которой в своих путешествиях услышал шотландский писатель Патрик Брайдон. Ее искры и удары током, по его словам, были «сильнее всего в ясный день или во время прохождения грозовых туч, когда воздух особенно насыщен этим флюидом»^[47]. Такие люди чем-то явно отличались от других в физиологическом смысле.

И, наоборот, находились и люди-диэлектрики, которые, даже если их руки хорошо смачивали, проводили электричество так плохо, что они прерывали течение тока в человеческих цепочках. Гумбольдт провел немало подобных экспериментов с так называемыми подготовленными лягушками. Когда человек на одном конце цепочки из восьми подопытных брался за провод, соединенный с седалищным нервом лягушки, а на другом конце – за провод, соединенный с мышцей бедра, то при замыкании цепи мышца начинала дергаться. Но вот если в цепь попадал человек-диэлектрик, этого не происходило. Сам Гумбольдт тоже однажды прервал цепь, когда у него поднялась температура, и он на время оказался диэлектриком. Не смог он в тот день и получить вспышку электрического света перед глазами^[48].

В Transactions of the American Philosophical Society за 1786 г. есть доклад Генри Флагга о похожих экспериментах, проведенных в долине реки Эссекибо (ныне Гайана), где цепочка из множества людей взялась за голову и хвост электрического угря. «Если присутствовал кто-то, кто не был способен принимать электрический флюид, – писал Флагг, – то этот человек не получал удара током в момент контакта с рыбой». Флагг упомянул одну женщину, которая, как и Гумбольдт, во время эксперимента страдала от небольшой температуры.

Некоторые ученые XVIII в. сделали из этого вывод, что электрочувствительность и электропроводность человека являются индикаторами общего состояния здоровья. Бертолон заметил, что искры из лейденской банки сыплются слабее и медленнее, если ее касается пациент с лихорадкой, а не здоровый человек. Во время озноба все было наоборот: пациент превращался в «сверхпроводник», и искры, которые летели от него, были сильнее обычного.

По словам Бенджамина Мартина, «больной оспой не может быть наэлектризован вообще никакими способами»^[49].

Но, несмотря на наблюдения выше, электрочувствительность и электропроводность не оказались надежными индикаторами ни хорошего здоровья, ни плохого. Чаще всего они казались распределенными совершенно случайно. Мушенбрук, например, в своем Cours de Physique упоминал трех человек, которых ему так и не удалось ни разу наэлектризовать: крепкого, здорового 50-летнего мужчину, здоровую и красивую 40-летнюю женщину, мать двоих детей, и 23-летнего парализованного мужчину^[50].

По-настоящему влиятельными факторами оказались возраст и пол. Бертолон считал, что электричество сильнее действует на молодых взрослых мужчин, чем на младенцев и стариков^[51]. Французский хирург Антуан Луи соглашался с ним. «Мужчину двадцати пяти лет, – писал он, – наэлектризовать легче, чем ребенка или старика»^[52]. По словам Сгуарио, «женщины обычно электризуются легче и лучше, чем мужчины, но у обоих полов электризации легче поддаются люди с огненным, вспыльчивым темпераментом, а молодые – легче, чем старые»^[53]. Морен писал: «Взрослые и люди с более сильным темпераментом, с более горячей кровью, более вспыльчивые, также более подвержены влиянию этой субстанции»^[54]. Эти ранние наблюдения – что молодые здоровые взрослые более уязвимы для электричества, чем другие люди, – могут показаться неожиданностью. Но позже мы увидим, насколько же они важны для проблем современного здравоохранения, особенно проблемы с гриппом.

Чтобы более-менее подробно проиллюстрировать типичные реакции электрочувствительных людей, я выбрал доклад Бенджамина Вильсона об эксперименте над его 25-летним слугой, который добровольно согласился подвергнуться электризации в 1748 г. Вильсон и сам был электрочувствительным, так что, естественно, более внимательно относился к подобным эффектам, чем некоторые его коллеги. Современные электрочувствительные люди без труда узнают большинство эффектов – в том числе и последствия, длившиеся несколько дней.

«После первого и второго экспериментов, – писал Вильсон, – он пожаловался на ухудшение настроения и неважное самочувствие. После четвертого эксперимента он стал очень горячим, а вены на руках и лице сильно набухли. Пульс бился чаще, чем обычный быстрый, еще он пожаловался на жестокое сдавление в сердце (как он выразился), которое длилось вместе с остальными симптомами в течение почти четырех часов. Когда он обнажил грудь, она оказалась сильно воспалена. Он сказал, что у него сильно болит голова и колет в глазах и в сердце, а также ломит все суставы. Когда вены начали набухать, он пожаловался на ощущение, похожее на удушение или слишком сильно затянутый на шее воротник. Через шесть часов после эксперимента практически все жалобы разрешились. Боль в суставах продолжалась до следующего дня; он жаловался на слабость и очень опасался простудиться. На третий день он полностью пришел в себя.

Удары током, полученные им, были весьма слабыми, – добавил Вильсон, – по сравнению с теми, которые получают большинство людей, когда они для развлечения берутся за руки, чтобы замкнуть цепь»^[55].

Морен, который перестал подвергать себя воздействию электричества еще до 1748 г., тоже довольно подробно описал его пагубное действие. «Люди, которых электризуют на смоляных брикетах или шерстяных одеялах, часто становятся похожи на астматиков», – заметил он. Морен описал случай с молодым 30-летним мужчиной, который после электризации тридцать шесть часов страдал от лихорадки и восемь дней – от головной боли. Он отрекся от электромедицины, придя после экспериментов на людях с ревматизмом и подагрой к выводу, что «все пациенты стали после них страдать еще сильнее». «Электричество несет с собою симптомы, подвергать себя которым весьма неблагоразумно, – писал он, – потому что восстановиться после нанесенного ущерба не всегда просто». Особенно он не одобрял медицинское применение лейденских банок, рассказав историю о мужчине с экземой на руке, который, получив удар током от маленькой банки, в которой было всего две унции воды (около 60 мл), затем целый месяц страдал от боли в руке. «После этого, – писал Морен, – он уже не был готов становиться мальчиком для битья для изучения электрических феноменов»^[56].

Вопрос, приносит ли электричество больше пользы, чем вреда, для людей, живших в то время, был далеко не праздным.

Морен, у которого была электрочувствительность, и Нолле, у которого ее не было, столкнулись лбами, споря о будущем нашего мира на заре электрической эпохи. Их дебаты были предельно публичными – они развернулись на страницах книг и журналов того времени. В первую очередь, электричество было известно как свойство живых организмов, необходимое для жизни. Морен считал, что электричество – это своеобразная атмосфера, дыхание, окружающее материальные тела, в том числе живые, и вступающее во взаимодействие со всем, что окажется поблизости. Его приводила в ужас идея Нолле, что электричество на самом деле может быть субстанцией, которая перетекает из одного места в другое, которая не может вытечь откуда-либо, пока туда не притечет новое электричество, субстанция, которую человечество укротило и теперь может послать в любую точку мира, куда ему заблагорассудится. Дебаты начались в 1748 г., всего через два года после изобретения лейденской банки.