Артур Болен
Лиззи
13 глава
Майя захватила меня властно и бесцеремонно. Мы ездили с ней в магазины, ходили в Эрмитаж, были в Петродворце, Пушкине, Гатчине. Скатались и в ее любимое Комарово, к могиле Ахматовой, но прежде заехали в Солнечное и искупались в заливе. В прохладной, зеленой воде. Волна была приличная и я нахлебался зеленых, вонючих водорослей до изжоги. Майя была в восторге.
– Обожаю наш залив. Смотри – я вся зеленая! Ужас! А дно хорошее. Еще бы кабинок поставить. Кафешки бы тоже не помешали. Долго думаете, ребята. Отдайте в частные руки и все будет! А помнишь, как гуляли тут в апреле? Солнце уже печет, а на песке глыбы льда. И у берега ледяная кромка, а за ней черная гладь и ослепительные блики! Нигде так не понимают весну, как у нас, можешь мне поверить. И солнце любят по-настоящему только у нас. Ну, быть может еще в Норвегии.
Оставив под невысокими сосенками на земле полотенца, мы с удовольствием прогулялись по пляжу. Народу было немало. В красном купальнике-бикини Майя была настоящей, благоухающей женскими гормонами и феромонами, сочной секс-бомбой, на которую открыто заглядывались мужики, а тетки недовольно отворачивали взоры. Я и сам смотрел на нее с открытым вожделением. Она заметила это и открыто позировала, принимая академические позы: твоя, любуйся, можешь даже потрогать.
Ночью мы доходили с ней до полного бесстыдства, сменив за неделю уже три простыни. Я не припомню, чтоб мы в молодости были способны на такое. Раньше мне мешал стыд. Раньше я был мачо, который каждую ночь доказывал себе и жене, что он самый крутой самец в мире, теперь я просто хотел ее и был похож на обжору, которому диетологи сообщили после долгого воздержания, что сладкое, оказывается, полезно и его можно жрать без ограничений.
– Тайм-аут! – не выдержал как-то под утро я, упав на спину и распахнув руки – больше не могу.
– Отдохни. Только недолго. Я хочу еще.
– Как же ты обходишься без этого на чужбине?
– Работаю как вол. Да и научилась… обходиться подручными средствами. Дурное дело не хитрое. Теперь надолго хватит, ты еще не потерял форму, молодец.
– Это ты молодец. Мертвого разбудишь.
– Олежек…
– Да…
– Ты сказал – помнишь? – что жалеешь меня. Сильно?
– Да…
– Правда? Сильно-пресильно? И выполнишь мою просьбу? Поклянись!
– Ну… клянусь, лиса ты этакая.
– Тогда прости меня. Прости за то, что убежала. Я испугалась. За Янку, за себя. Ты же помнишь, что случилось. Дефолт, бардак полный, люди озверели, чуть ли не гражданская война… Я другого выхода не видела: бежать без оглядки куда угодно, лишь бы подальше от этой страны. А ты уперся. Разозлилась я тогда. Думала, что ты размазня, прости. Ты не подумай, что мы плохо устроились в Барселоне, нет! Все в порядке. Только папа недавно сказал мне вдруг, когда мы гуляли с ним по Рамбла: «Подумай, доча, хорошенько, еще есть время. Ты загрустила, я же вижу. Выбор есть. Или эта милая улица, которую ты любишь, или – Россия. Тут – финиш, там старт. Тут два километра под платанами, там – целый континент». Просто в душу мне заглянул… У вас перемены – Путин. В Европе о нем столько разговоров… Порядок вроде приходит. Перспективы появились… Да и тебя как увидела, поняла…Только не вздумай смеяться: люблю я тебя. По-прежнему люблю. За эти березки дурацкие, за Лизку эту твою ненормальную, за то, что мечтаешь до сих пор, как дурак… Прости меня, я что-то…
Майя всхлипнула. До сих пор я видел ее плачущую только от счастья.
– А если не простишь, то хотя бы пожалей… как эту Лизу твою… ненормальную.
Одна моя знакомая как-то сказала, что ей нравится афоризм: «Брак – это заговор двоих против всего остального мира». В эту минуту я почувствовал, что мы с Майей действительно стоим один на один со всем огромным миром. Спина к спине, попа к попе и хоть впереди нас ждет беспощадный бой с надвигающейся темной ратью – было не так страшно, как раньше.
14 глава
Незаметно пролетели дни. Провожал я Майю в аэропорт в конце августа. Всю дорогу мы щебетали о разных пустяках, а в зале ожидания взгрустнулось. В буфете выпили кофе.
– Так ты когда поедешь за своей Лизой? – спросила Майя, не глядя на меня и помешивая в пустой чашечке ложкой.
– Завтра и отправлюсь. Я ведь обещал через неделю. И вдруг – ты.
– Недоволен?
– Ты же знаешь, что это не так.
– Скучать будешь?
– Уже. А ты?
Она подняла голову и посмотрела на меня так, как будто мучительно искала ответ на мучавший ее вопрос.
– Не хочу быть банальной, но, надеюсь, ты помнишь, что мы в ответе….
– …За тех, кого приучили. Помню, Майя. Трудно забыть, когда берешься за такое…
Прощальный поцелуй был долгим. Долгой и грустной была дорога к дому.
Уезжал я в деревню на следующий день. Всю дорогу моросил дождь, но при подъезде к Острову просветлело и сразу стало ясно, что осень близко. Я притормозил на повороте к деревне и вышел размяться. Низкое солнце заливало мокрые, пожухлые поля прохладным, погребальным светом. Темная листва на кустах неряшливо свисала. Глядя на нее, возникали мысли о сопревшей, неприятно мокрой одежде на плечах и хлюпающих сапогах. Аисты уже улетели, вороны и галки кружились над заброшенными колхозным амбаром. Мимо с ревом проносились большегрузы. Я волновался и выкурил две сигареты прежде, чем сесть в машину.
Ленкин дом был закрыт. Я нашел ключ в условленном месте и отпер дверь. В избе было прохладно и сыро. На столе в гостиной лежала записка. Сестра сообщала, что ее срочно вызвали в школу и что она не знает, когда вернется. Я затопил печь, наскоро перекусил, переоделся, натянул оставшиеся от дяди резиновые сапоги и пешком отправился в Кузьмино.
Сначала я решил навестить отца Георгия. Я нашел его в саду. Увидев меня, он вспыхнул радостной улыбкой, которая, впрочем, тут же погасла. Мы обнялись и присели на скамейку.
– Вот, отец Георгий, приехал. Раньше не мог. Жена приехала. Дела навалились. Как Вы? Как… Лиза? Я ведь работу ей нашел, представляете? Жилье!
– Лиза… – Георгий Семенович покряхтел, растерянно оглянулся вокруг и повесил голову – ну, да все равно скоро все узнаете…
– Случилось что?
– Случилось.
– Что? Заболела? Или… что?! Не томите душу, отец Георгий!
– Слава Богу жива. И здорова. Уехала она, Олег. Позавчера.
– Ку…куда уехала? Зачем?
– Куда-то в Москву. С Яшей. Вот так вот….
Новость была настолько ошеломительно-неожиданной, что я потерял дар речи и только моргал глазами.
– С Яшкой… растерянно пробормотал я. – Но ведь это невозможно. Он что, силой ее увез? Вы в милицию обращались? А бабушка? А мама?!
– Подробностей не знаю. Знаю только, что встречались они перед этим, и не один раз. Он к Николаю, соседу приезжал. А позавчера приехал на машине с раннего утра, загрузили вещички и уехали. Бабушка Авдотья приходила, плачет: в Москву, говорит, уехали. Да… в Москву.
– Я… я…ничего не понимаю.
– Олег, я за эти три дня много чего передумал. А может быть оно и к лучшему? Может так надо? Вы уверены, что из Вас получился бы хороший учитель?
– Черт! Не уверен. Зато из Яши получится хороший… сутенер. В этом я уверен. Черт, черт, черт!
– Она ждала Вас -нахмурившись, произнес отец Георгий – Заходила ко мне, мы разговаривали. Жаловалась, что вас нет и нет. Спрашивала нет ли у меня от Вас весточки. Скучала. Говорила, что Вы обещали устроить ее, что у Вас связи, что она непременно станет мисс- чего-то там и вернется в деревню на белом мерседесе. Шутила, конечно. Хотя, по-моему она верит в свое призвание всерьез. А последний раз была грустная. Сидела вот тут вот, где Вы сидите, поникла вся. «Дядя Георгий, от Олега ничего нет?» Откуда, мол, телефона нет, писем не писал. Вздыхала. «Дядя Георгий, а Вы как думаете, вернется? Он обещал. Я верю ему, а Вы?». Раз обещал, говорю, вернется, дела, наверное, навалились, мало ли что… Потерпи. «Терплю. Только уж мочи нет… мамка как с цепи сорвалась, грозится какими-то судами, что заявление на него напишет, сдурела совсем. У нее, по-моему, белая горячка. Бабушка тоже против. Как они меня достали! Все против, а сами ничего не могут! Яков тот хотя бы обещает чего-то…». И ты веришь?» – спрашиваю. «А кому мне еще верить? Вот, Олегу поверила, а он пропал! И адреса не оставил. Что я должна думать?»
Георгий Семенович вдруг глянул на меня и смутился.
– Олег, Вы не обижайтесь, я без всякого намека, я просто рассказываю… Знаю, что Вы ни в чем не виноваты, просто, просто…
– Просто я опять в полном дерьме – заключил я и достал сигареты – Ехал сюда, думал всю дорогу, как начну новую жизнь. Вот, думаю, указующий перст судьбы: Лиза! Помогу бедной девочке, искуплю хоть один тяжкий грех. Выходит, не принимает Бог моих усилий? Я что, проклят, отец Георгий?
– Не говорите так! – отец Георгий замахал руками – Нельзя так говорить.
– Не буду – покорно сказал я, склонившись – Только дайте мне время, чтоб очухаться. Такое ощущение, как будто под дых получил… Нокаут. Начинайте отсчет.
– Олег – после продолжительной паузы неуверенно произнес отец Георгий – я понимаю, словами сейчас не поможешь… и все-таки: положитесь на волю Божью. Правда! Мы, человеки, многое не понимаем в собственной судьбе. Просим о спасении, а не видим протянутой руки. Вопим: «Господи, помоги!», а он несет нас на руках. Доверьтесь Ему. Я уверен, что Ваша встреча с Лизой не случайна. У Вас все теперь станет по-другому. Да, да! Верю! К прошлому Вы не вернетесь, а это уже победа. Ну, а будущее… начните его прямо сейчас. Вот прямо в эту минуту. Что мешает? Просто скажите: да, Господи!
– Да, Господи. – пробормотал я, поднимаясь. – Спасибо, Георгий Семенович! Пойду я…
Зашел я в первую очередь к бабке Авдотье, но и ее не было дома. На дверях висел хилый замок. Сосед Николай сидел, нахохлившись, возле трактора, но думал явно не о нем. Увидев меня, он испуганно встрепенулся. Я протянул ему руку, присел рядом на чурбан, достал сигареты.
– Американские – уважительно произнес Коля – осторожно вытягивая одну из пачки и нюхая ее – Мальборо? Уважаю. А я тут на махру чуть не перешел, даже вишневый лист пробовал.
– Ну? – спросил я, попустив эти слова мимо ушей.
Коля вздохнул.
– Уехали они.
– Знаю.
– Обидел ты его. Здорово. Сначала все грозился, что убьет. Из Опочки обещал целый табор пригнать. Потом, видать остыл маленько, а может шепнули ему про тебя знающие люди. Остыл. А Лизку он не силком увез. Она сама с ним уехала. Я присутствовал. Только тихая была. Стояла на крыльце, ждала, когда мы загрузимся. Бабка Авдотья правда плакала, как на кладбище. Я даже помню спросил Лизку: а как же, мол, Олег-то? Приедет если – что сказать-то? А она плечами пожала, а потом мне протягивает… постой-ка, я же не выбросил.
Он вскочил и сбегал в избу. Вернувшись, протянул мне кассету.
– Вот, просила передать. Я бы послушал, да аппарата нету. Загнулся еще в прошлом тысячелетии.
Шутка показалась ему забавной, и он рассмеялся. Я забрал кассету, оставил довольному Коле пачку с сигаретами и отправился домой. В машине поставил кассету и включил звук. Это была Буланова. Случайно ли или специально, но заиграла ее любимая песня «Не плачь». Я и пытался. Но это было невозможно. Я плакал как ребенок, благо никто не видел. Что удивительно: плакал я скорее по себе. И вспоминал я Серегу, и как мы делили с ним последние ложки пшенной, ароматной каши из котелка в походе, и как Майя как-то ранним утром в постели призналась мне на ухо, что понесла и теперь все будет по-другому, и как в Пушкинских Горах мама выгуливала нас с сестрой по земляничным полянам, а потом как я рассказывал Лизе об этом и мне казалось, что счастье вот-вот появится из-за туч во всем своем радостном блеске… Я прощался. Теперь я понял, что действительно прощался с прошлым. Дорога кончилась. Впереди была развилка. И на развилке стояла худенькая, белобрысая девчонка с расцарапанными коленями. Она улыбалась. Она улыбалась!
Тогда я достал телефон и набрал номер. Отразившись от космического спутника мой сигнал воткнулся в крошечный аппарат на другом конце континента, в городе Барселоне, и аппарат зазвонил.
– Да? – раздался женский голос.
– Приезжай – сказал я, и добавил торопливо – …те!
Молчание было недолгим. И голос радостно ответил.
– Да!
Он выглядел моложе, чем я думал.
Сестра охала как узнала. Поехали с Лизой к матери. Я буду учится! Я стану леди! Избил Яшку. Уехал в Питер делать дела. Жена навестила: споры о жизни… Приехал, а там…
Вечером: вспомнил былое и временами всплывает
Приехали за ответкой, а он ей деньги передал она убила яшку? А он взял на себя?
