Татьяна Волковская
«Щеглы». Первый полёт. Сборник рассказов
Наталья Есина, Казбек Шулькев
Лавина
Все произошло так быстро, что Рэм даже не успел испугаться. Солнце, ни ветерка, и вдруг резко потемнело, поднялся сильный ветер, и закружила пурга. Он знал, что на Эльбрусе погода капризна, как избалованная девчонка, но воочию убедился в этом только сейчас. Клубы белого плотного дыма буквально обрушились на него сверху. Похоже на полет. Нет, скорее, неконтролируемое падение, словно могучая волна подхватила и поволокла за собой, несколько раз ударила обо что-то твердое и острое. Боль вспыхивала то в руке, то в спине, то в ногах, и он весь сжался, закрыл голову, пытаясь сгруппироваться.
Наконец падение прекратилось, Рэм попробовал пошевелиться, но не смог. Сердце колотилось, словно он убегал от хищного зверя, только этим зверем стал снег, плотно облепивший тело со всех сторон. Вот сейчас он действительно испугался: бросило в жар, он хотел сделать глубокий вдох, но грудь сдавило, он открыл глаза, но ничего не увидел – холодное месиво неприятно кололо и царапало лицо. Темнота. «А что, если так и останусь тут, под снежным завалом, задохнусь, и меня не найдут? Сколько таких случаев, вон вчера гид рассказывал, что пару недель назад трое сгинули».
Заерзал, расталкивая снег локтями, пытаясь высвободиться. Ноги схватило льдом, не высвободить. Мелькнула дурацкая мысль: «Так, наверно, чувствует себя сосиска в тесте». Дышать стало еще труднее. Он бился грудью и спиной то вперед, то назад, наконец высвободил правую руку без перчатки, утрамбовал пространство перед лицом и начал пробиваться туда, где, казалось, должен быть выход. В лицо посыпался мелкий, словно песок, снег. Он попадал в глаза, в рот, за шиворот куртки: «Значит, всё-таки, верх там», – Рэм замолотил кулаком.
Сначала появился мутный свет, а после нескольких ударов лучи солнца обожгли глаза, успевшие привыкнуть к темноте. А вместе со светом хлынул свежий воздух, приятно остужая горящее лицо.
– Эй, э-э-эй, я здесь! – кричал он во всё горло, срываясь на хрип. – Кто-нибудь! – вытягивал руку в отверстие, в надежде, что его заметят. В ответ только ветер свистел. Рэм понял, что выбираться придётся самому. Тяжелее всего было вытащить ноги: высокие трекинговые ботинки превратились в пудовые гири, снег не отпускал его, и Рэму пришлось плотно сжать зубы и с рычанием вытаскивать по одной ноге, подтягивая ботинки за шнуровку. Ему казалось, что прошла целая вечность, и он так и останется погребенным под снежным саваном, но в том момент, когда сил почти уже не осталось, он наконец-то выбрался из снежной тюрьмы на слепящее солнце.
На такой высоте нельзя без солнечных очков, но это, пожалуй, не самая большая проблема на данный момент. Хотел отдышаться, но не получалось, сердце не замедлялось, даже полная грудь воздуха не позволяла насытиться: «Кислородный голод, как его там? Горная болезнь? Ах да, горняшка – гипоксия».
Услышал глухое мычание поодаль: «Ленка! Если ее тоже завалило, то сама точно не выберется: она же не боксер как я!». Рэм полз в сторону звуков по снежному покрову, успевшему покрыться тонкой корочкой льда, и через пару метров увидел торчащую из снега лямку. Начал откапывать, и, уже вытащив рюкзак, понял, что мычание шло откуда-то дальше.
– Лена! Лен, я иду! – кричал Рэм, подползая к источнику звуков. Прильнул ухом к ледяной поверхности. – Ты здесь? Скажи что-нибудь!
В ответ – неразборчивое приглушенное бормотание. Рэм начал молотить кулаками, и снег быстро продавливался, а потом вдруг провалился вниз. Из отверстия высунулась рука, послышался голос Ника:
– Помогите! Задыхаюсь!
– Сейчас, сейчас, – Рэм сжал руку друга, чтобы немного успокоить. – Ты как? Цел?
– Вроде, нормально… – ответил Ник, тяжело дыша.
– Чертова горняшка! – Рэм чувствовал, что силы убывают. Если дома, во время тренировок, он мог спокойно боксировать с десяток раундов, то тут приходилось делать передышку перед каждым движением, а чтобы откинуть немного снега в сторону, ему требовалась пара минут отдыха.
– Ты Ленку не видел? – спросил Рэм во время очередной передышки. – Она вроде позади тебя шла.
– Неа, у Таньки с дыхалкой проблемы начались, еле тащилась, а Ленка с ней.
– Все, Никос, дальше сам, – Рэм похлопал друга по плечу. – Мне надо сестренку найти.
– Э-э, не оставляй меня так! – заистерил товарищ.
– Ник, она сама не выберется, может задохнуться в любой момент! – Рэм оглядывался по сторонам, хотел понять в какую сторону они шли, но после схода лавины склон изменился до неузнаваемости, и гора выглядела иначе.
– Рэм, не оставляй меня тут, Рэ-эм, су-у-ука, Рэ-э-эм! – вопил Ник.
Рэм отошел на несколько шагов, интуиция молчала, куда идти не знал, пришлось вернуться:
– Ну чё ты разорался? Тут я, тут, – Рэм помог Нику выбраться. – Тише, вдруг услышим кого-нибудь из наших. Твоя рация цела? Где она? А то я свою Ленке отдал еще в первом лагере.
– Моя? В рюкзаке была.
– Черный рюкзак?
– Да.
– Сейчас притащу, как думаешь, где мы?
– Вот там второй лагерь, – Рэм проследил за рукой Ника: он указывал правее вершины горы. – А там, левее, седло. Видишь?
– Ага, – Рэм сложил руки козырьком, всматриваясь против солнца.
– Вот туда мы и шли, там третий лагерь, – Ник свалился на задницу и расстегнул рюкзак. – Это не мой ранец, посмотрим… Фонарик, вроде рабочий. Веревка. Карабины. Нож. Печенье. Чипсы. Термос. О, мобила! Эх, связи нет. Рация!
– Отлично, скорее! Вызывай, может кто ответит, – воодушевился Рэм. – Вдруг повезло, и Ленка с Танькой успели проскочить?!
– Приём-приём, кто-нибудь слышит меня? Приём-приём, кто-нибудь, приём! – заголосил Ник, но рация молчала. Он долбил ею по ладони. – Приём-приём, есть кто на связи?
– Сломалась? – Рэм почувствовал неприятный холодок в животе.
– Не пойму, – Ник поморщился. – А где Жорик? Проводники?
– Жорка побежал вперед, хотел на снежный гребень забраться, – вспоминал Рэм. – А проводники как раз под волной оказались, когда нас накрыло. Блин, они что, погибли? – его глаза округлились.
– Ну, допустим: если всех наших завалило, и они не могут ответить, почему базовый лагерь молчит? – Ник словно не слышал Рэма.
– По кочану, дебил! В лагере предупреждали, что идти в такую сводку на восточный склон – дело рисковое! – вспылил Рэм. – Тут и рация мощнее нужна! Ну ты ж, как всегда, умнее всех у нас!
– Это типа я во всем виноват? – Ник набычился.
– Нет, это я, наверно, вчера пел: «Пошли, мы чё, не мужики?». Еще и девчонок втянул: «Туда – обратно, селфи – видосики». Они ж вообще думали, что будет что-то типа пик-ника в горах!
– Чё ты на меня все валишь? Волоком тебя тащили, да? Как осла на веревочке? – Ник уже не на шутку завелся.
– Да пошел ты!
Из рации послышалось шипение. Рэм выхватил ее из рук Ника:
– Ленка, Ленок, ты где?
– Тут камни, – тихий сдавленный голос в ответ. – Большие камни, мне больно, ног не чувствую.
– Какие камни? – удивился Ник. – Она что, бредит?
– Лен, где ты? – Рэм отмахнулся от Ника и уставился в рацию в ожидании ответа. – Громче говори, плохо слышу тебя!
– Тут камни, ребята, помогите, – всхлипывал женский голос.
– Ленка, сестренка! Держись, родная, мы к тебе идем! – у Рэма внутри все сжалось, словно он чувствовал боль сестры. Он ударил Ника по плечу:
– Вставай! Идем, они скорее всего там! – Рэм показал в сторону ближайших оголенных камней. – Рюкзак давай!
– А если мы в расщелину свалимся? Я жить хочу! Давай тут помощь подождем!? – по голосу Ника Рэм понял, что тот не собирается выручать девчонок.
– Вставай, трус! Если с Ленкой что-то случится, я тебя своими руками придушу, слово даю!
Рэм закинул рюкзак за плечо, и, словно забыв об усталости, ринулся вперед.
Екатерина Красникина, Анвар Кураев
Мужское движение
За столиком в Маке Андрей сидел напротив Ольги. Было тесновато, и его живот упирался в край стола. Он ёрзал, пытаясь отогнать мысли о вдруг остро ощущаемом лишнем весе, но ремень давил, и нельзя было забыть об этом ни на секунду. Да, с тех пор он очень изменился.
Ольга первая прервала неловкое молчание:
– Андрюш, да тебя не узнать. Серьезный стал. А в школе, помнишь, такое вытворял: не раз вспоминала, как ты вырубил свет на Осеннем балу.
– Да, забавно получилось! – со спокойной улыбкой согласился Андрей, погружаясь в воспоминания беспечных школьных лет. Выуживал из памяти Ольгу, пытаясь понять: почему же не замечал её раньше.
– Ты тогда встречался с Олеськой из моего класса, все наши девочки ей завидовали. А сейчас говоришь – не женат. И не собираешься даже.
– Ольга задела неприятную, но принципиальную для Андрея тему.
– Мир меняется. Не всем сейчас нужны отношения. Я давно примкнул к мужскому движению, и считаю их доводы правильными. Если и жить с женщиной, то точно без штампа в паспорте, – спокойная улыбка испарилась, и Андрей снова стал серьёзным.
– Ох, женщины не любят свободные отношения. Можно и без штампа, но, случись чего, так к тебе её даже в больницу не пустят. Юридически вы друг другу – никто, – мягко улыбалась Ольга, будто зная больше, чем говорила.
– Так это и хорошо, что – никто. Исключает все риски, связанные с женской корыстью. В случае развода – никакого дележа, – цинично ответил Андрей.
– Не все женщины такие, – вкрадчиво сказала Ольга, – много хороших, мечтающих создать семью, родить детей и жить счастливо.
– Это вначале только так. А потом – начинается… В итоге-то всё равно разводятся, – распалился Андрей.
– Наверное, это чаще у тех, кто рано женился. А после тридцати уже опыт есть, в людях разбираешься, – Ольга будто погрустнела.
– После тридцати редко кто женится. Люди умнеют.
– Кто ж тебя так разочаровал? – вздохнула Ольга.
У Андрея сжалось все внутри от воспоминаний о Ритке. Тварь… Всю жизнь перевернула. Обычно ее образ легко всплывает в памяти, но сейчас ускользнул, как сон.
– Да все просто: я – сам себе хозяин. Помнишь Вадима из моего класса? Спортсмен, отличник. Финку закончил, работа хорошая у него. Посмотри на него сейчас. С утра до вечера на работе. По выходным – с коляской в парке. Я с ним зависал так пару раз, да не выдержал. Его дёргают – то жена, то ребёнок. Ни минуты спокойно не дают постоять. Жена постоянно звонит, эсэмэсит. Ей, видите ли, нужно личное время. А ему не нужно? Ребёнку соску дай, покачай, собаку покажи. Если они куда выезжают, то к таким же парочкам. Вот и посиделки у них – жёны мужей дёргают – дай подгузник, дай пелёнки, подержи, а ты мне шубу не купил. У него руки трясутся под вечер. У Вадима нашего! Руки! Трясутся! Ты вспомни его в школе! Всех вот так держал! – активно жестикулировал Андрей.
– Может, ему это нравится? Он любит жену и своего ребенка. А я любуюсь такими семьями – они кажутся мне очень счастливыми, – мечтательно улыбнулась Оля. – Дети – это большая радость! Это то, ради чего люди живут.
– Это вам так сказали. Общество навязало модель поведения, где самое главное – любовь и семья. И все должны жертвовать всем ради этого. Но баланс нарушен! Если бы Вадим управлял авторитарно, у него не тряслись бы руки! А при таких установках, сегодняшних законах и «равенстве», женщина неизбежно получает больше власти в семье! И пользуется этим. А если она ещё и с характером, то всё! Для мужика – пиши, пропало! Но, стоит только убрать аксиому, что любовь и семья – самое главное, и можно спокойно жить! Вот как раз этому и учит мужское движение.
– Спокойно жить? Андрей, это ж очень скучно. А по праздникам и вовсе грустно. Зачем тогда все эти деньги, работа? Для чего постоянно учиться, кому передашь свои знания, если не детям? В семье всем хорошо: и мужчине, и женщине – все получают уют, заботу и внимание.
– Все вы так говорите. Вам бы только на галеры мужика посадить, чтобы через пару лет брака он был уже встроен в систему и подчинялся ей на уровне подсознания. А вам хорошо. Жизнь удалась. Какой смысл, ты говоришь? Да вариантов – миллион! Может, я хочу всю жизнь в игры играть. Любые – стрелялки, или «ЧтоГдеКогда». Это моё дело. Или все сорта пива попробовать. Или не пропускать ни одного Октоберфеста. Да просто чтение книг может быть смыслом. Мы – свободные люди. Каждый сам для себя решает, в чём смысл. Но уж точно не в том, чтобы гробить свою нервную систему и в итоге остаться ни с чем. Модель семьи прогнила. Другая нужна. Иначе для мужчины пропадает смысл.
– Да что ж такое творится? Вот звонит как раз! Ирка, такая же, как ты, только мужиков ненавидит! – Ольга раздраженно ответила на звонок. – Да, в Маке возле работы, заходи!
Пришла Ира, взъерошенная, грубоватая и какая-то на фоне Ольги совсем не домашняя. Промелькнула мысль – неужели и он такой? И Ольгу так быстро не хотелось отпускать.
– Оль, а давай завтра в кино сходим, – неожиданно для себя, выпалил Андрей. Она пожала плечами. Наверное, обидел ее, говоря о женщинах так резко. Конечно, она не виновата, что современное общество так устроено. У Андрея не было цели воевать со всеми женщинами. Лишь не впадать в зависимость. Ольга вроде не сделала ему ничего плохого, и он захотел как-то сгладить их резкий разговор.
– Не ведись, дура! – гаркнула Ирка. – Им всем нужно от тебя только одно! Отдашь ему лучшие годы, а потом останешься одна с двумя детьми!
Андрей посмотрел на Ольгу. Она явно чувствовала себя неловко от всего этого. «Интересно, мы в её восприятии действительно совсем одинаковые? Я не хочу походить на эту дурную фемку».
Они ушли, провожаемые взглядами остальных посетителей.
Андрей допивал кофе. Пришли мысли о мужском движении. Старый семейный уклад изжил себя – для Андрея это было очевидно. Но, впервые за все время, у него закрались сомнения насчёт адекватности мужского движения. Нужно было что-то менять.
Пришло сообщение: «Я согласна, на какой фильм пойдём?».
И тут же на Андрея, иррационально, вопреки последним мыслям, возникло чувство досады, что он вот так предаёт мужское движение. «Но, в конце концов, это всего лишь поход в кино».
Алиса Иванова, Адиль Койшибаев
Испытание Мали
Мали редко видела во снах живую маму.
Первый раз она приснилась ей за рулём папиного мопеда. На скорости обгоняя ленивые тук-туки, торопилась она к домику духа у богатого отеля, задобрить покровителя торговли перед работой. Одной рукой управляла рулём, а другой держала мисочку с нарезанными кусочками сочной папайи. Удержать руль удавалось с трудом, мама то и дело чудом, избегала столкновений в пёстром и разномастном потоке машин, мопедов, и тележек. Проснувшись, Мали почувствовала тревогу – к чему бы такой сон?
Утром Мали и её супруг – Наронга, выехали в соседнюю провинцию на мотоцикле. Душное тайское лето и дальняя дорога нагнали на Наронга сон. Только в последний момент Мали заметила, как супруг склонил голову, а мотоцикл повело на обочину. Они свалились в кювет. Мали отделалась лёгким сотрясением, а у Наронга нога при падении неестественно вывернулась и оказалась придавленной тяжелой рамой мотоцикла.
Потом Мали думала, что мама хотела предупредить её, уберечь. Ну почему Мали не отнеслась к маминому предостережению серьёзно? Лучше бы они в тот день остались дома.
Сегодня Мали во сне снова пришла мама.
На этот раз мама безмятежно плавала в море. Странно… плавающей её Мали никогда не видела. Мама выросла в бедной провинции Сарабури, в той части Тайланда, которая окружена непроходимыми джунглями. До Банкока больше ста километров. Не научившись плавать в детстве и до самой смерти, мама больше всего пугалась большой воды.
Вдруг мама стала тонуть и кричать. Она звала на помощь.
*****
Мали двадцать восемь. Она всё ещё стройна и изящна, словно резная статуэтка из словной кости.
В деревне почти каждый парень мечтал стать ее избранником, но всех опередил дерзкий южанин Наронга (не даром, в переводе с тайского Наронга – победитель). Мали случайно встретилась с ним в храме Wat Phra Phutthabat. В тот день они с мамой приехали в город Сарабури на центральный рынок. После покупок, как обычно, направились в храм с благодарностями к духам и богам за удачную поездку. Проездом в городе оказался
молодой спортсмен Наронга. После решительной победы в соревнованиях по муай-тай он возлагал щедрые приношения к ногам всемогущего Будды. От честолюбивых мечтаний о новых завоеваниях его отвлекла юная красавица Мали.
Мали и Наронга поженились и через год переехали на остров Пхукет.
Мали быстро привыкла к родному острову Наронга. Пока её супруг развлекал бледнолицых фаранга на показательных боях и получал за работу большие деньги, молодая жена обустраивалась в новом доме в ожидании первенца.
– Сына назовём Сомчай, – объявил перед родами довольный будущий отец. – Сомчай, значит мужественный.
– А если родится девочка? – усомнилась Мали.
– Девочка родится, когда мы родим и вырастим нескольких бойцов! – заверил жену Наронга и легонько закружил её в танце.
Через три года в семье родился второй сын. Отец назвал его Атхит – в честь Солнца.
Мальчики подрастали, и во время тренировок отец часто им повторял:
– Вы вырастете самыми лучшим бойцами муай-тай и будете нести славу своей семье и родине.
Мали была счастлива, растила сыновей, любила мужа, работала по дому или в саду и не переставала мечтать о дочке.
И она дождалась бы её, не случись злополучная авария на мотоцикле.
– С таким переломом ты не сможешь выходить на ринг, – выразил сожаление тренер Наронга.
Осознание непоправимости случившегося, оказалось непосильным для Наронга. Всегда надёжный и сильный, он сломался. Уходил в дальний угол густого сада и в бутылке Санг Сом топил горе.
Затем были слёзы Мали.
Накопленное за несколько лет сытой жизни богатство, таяло как воск свечи – быстро и неумолимо.
На помощь пришёл брат Наронга. Винаю ездил на заработки в Банкок и помог Наронгу устроиться на работу в строительную компанию. На стройке платили немного, но стабильно. Наронга опомнился, взял себя в руки. Работа вахтовая – месяц через месяц.
После нового года отца с нетерпением ждали дома.
*****
Мали проснулась совершенно разбитой и с жуткой головной болью.
«Это просто кошмарный сон. Всё будет хорошо. С нами всё будет хорошо», – успокаивала себя Мали и через силу стала подниматься с кровати.
«Норанга скоро будет дома, и всем нам станет легче», – думала Мали, когда накладывала сыновьям скудный завтрак.
– Атхит подъем!
– Мама, ну можно ещё поспасть?
– Сынок вставай! – Мали жалела сына и хотела дать ему поспать, но вслух произнесла. – Надо идти работать.
– Фу, опять клейкий рис, – скривил нос Сомчай. – А вот Таксин говорил, что на завтрак они едят настоящий Джок. Они туда разбивают яйцо и бросают кусочки свинины с имбирем. Помнишь, как пахнет свинина, Атхит? – Сомчай повел нос кверху и толкнул брата локтём.
– Ну и хвастун же твой Таксин, – перебила сына Мали. – Ты знаешь, что его отец начальник полицейского участка? Вот когда станешь большим начальником, тогда каждый день на завтрак будешь есть и Джок, и сладкие пончики Пантонго, и Дим Сам. Когда я была маленькой, мы и рис-то ели через день.
Работала Мали с сыновьями на туристических пляжах. На рынке у старого Нирана покупали целые кокосы. Сомкай их вскрывал острым тесаком, Атхит аккуратно разливал кокосовое молоко по пластиковым стаканчикам, а Мали добавляла несколько кубиков льда. До глубокой ночи они разносили освежающий напиток отдыхающим фаранга. Вырученных денег едва хватало на пропитание.
«Лучше уж торговать кокосовым молоком на пляже, чем работать шоу-гёлз», – успокаивала себя Мали, ожидая возвращения супруга.
Торговля сегодня, как-то не задалась.
Возможно, виной тому было, прошедшее европейское рождество. После ночного веселья европейцы и американцы ползали, словно сонные мухи.
Мали поставила сумку со стаканами на землю.
Неожиданно затрясло так, что земля ушла из-под ног. Мали потеряла равновесие и упала на колени. Она огляделась. Увидела испуганных сыновей, они оба лежали на земле. Тряхнуло во второй раз. Где-то заплакал ребёнок.
Мали дождалась завершения толчков и подползла к мальчикам.
Всё прекратилось, будто ничего и не было. Ясное небо успокаивало безмятежностью.
«Не об этом ли землетрясении предупреждала мама во сне? Слава духам, всё обошлось».
Вдруг Сомчай истошно заорал:
– Мама, бежим!
– Сынок, постой, а молоко?
– Мама, просто бежим!!
Мали обернулась к морю. С берега валом накатывался бурный водный поток. Мали за руки схватила детей и побежала вглубь острова. Атхит со всех сил семенил ножками, но пару раз спотыкался и падал. Мать крепче сжала руки сыновей. Они добрались до макушки холма и оглянулись. Сверху место пляжа было похоже на наползающий гигантский водный матрац-убийцу, крушащий и сгребающий под себя отели, пляжные бунгало, машины и деревья. Кругом кричали люди так отчаянно, что у Мали свело зубы. Вода, вперемешку с обломками деревьев и строительным мусором поднялась и уже доставала до самого неба, она приближалась слишком быстро.
Грязный поток подхватил Мали и мальчиков и потащил перед собой.
– Не отпускай руку! – закричала Мали Сомчаю, и вода тут же накрыла их с головой. В спину и ноги утыкались острые обломки.
– Мама, там пальма! – почти беззвучно завопил Атхит, но Мали его услышала.
С трудом сопротивляясь течению, они стали передвигаться в сторону дерева. Наконец, Мали больно упёрлась в пальму.
– Ползи наверх! – Заорала она Сомчаю.
Но поток уносил сына в противоположную сторону и не давал дотянуться до ствола. У Мали не оставалось выбора, кроме как, обняв дерево на вытянутых руках удерживать сыновей.
Маленький Атхит выбился из сил и с головой ушёл под воду.
– Атхит!! – Мали не смогла одной рукой подтянуть сына к себе. – Атхи-и-т!
Мали почувствовала, как в её руке расслабляются пальцы старшего сына. Она резко повернула голову в его сторону.
– Мама, спасай Атхита! Я справлюсь… – Сомчай вырвал свою руку из маминой ладони.
– Нет! Сомча-ай! Нет! – Мали казалось, что от ужаса она сходит с ума.
Она подтянула Атхита к дереву и усадила его между собой и пальмой. Мальчик наглотался воды и сильно кашлял.
В грязном неуправляемом потоке Мали разглядела, как Сомчай ухватился за проплывающую мимо дверь и забрался на неё. Взбесившаяся вода уносила сына куда-то вглубь острова.
Ныли раны на спине, футболка пропиталась кровью, Мали держалась из последних сил.
Через некоторое время движение воды остановилось.
– Мама, мама, смотри! – Атхит ткнул пальцем под ноги. – Вода уходит!
Мали с сыном спустились с дерева, и пошли искать Сомчая. К вечеру они добрались до полей соседней деревни.
Навстречу им нёсся знакомый пикап Винаю.
Машина резко затормозила, и из кабины выскочил Наронга.
– Наронга! – Обессиленная Мали упала на колени.
– Мали! Атхит! – Наронга дохрамал до жены и крепко обнял её и сына. – Вы живы! Я так долго вас искал! А… где Сомчай?!
– Папа, он меня спас. – Ответил Атхит и разрыдался.
– Его унесла вода, – Мали с трудом удавалось выговаривать слова. – Мы ищем его весь день.
– Садитесь в машину. – Скомандовал Наронга.
Всю ночь они ездили по каналам, проложенным безудержным потоком морской воды. Машина то и дело вязла в промоинах, заваленных мусором, песком, и обломками. Воздух едко пах солью и гнилью. Они видели много погибших детей и взрослых, но Сомчая среди них не было.
На вторые сутки Наронга заехал в очередную деревню за едой и водой. Старик налил ему бутылку питьевой воды и положил с собой рисовые лепешки.
– Вчера мы нашли парнишку. – Поделился старик с Наронга, когда тот расспрашивал о сыне. – До сих пор без сознания. Ох и настрадался, мальчонка. Весь побитый.
Наранга недослушал и бросился, к хижине куда указал ему старик.
Обмотанный в бинты и тряпки, лежал на кушетке худощавый подросток. Наронга подошел ближе и легонько приподнял с лица марлевую маску с мазью. Без сознания, исцарапанный и в кровоподтёках, мужественный Сомчай показался ему таким маленьким и беззащитным.
– Мали! Атхит! – громко позвал Наронга. – Живой! Наш Сомчай живой!