Татьяна Волковская
«Щеглы». Первый полёт. Сборник рассказов
Наказание
– Аккуратно, доча! – Виктор подхватил споткнувшуюся двухлетнюю малышку. Она неуклюже карабкалась на крутую лестницу корабля – главного аттракциона площадки. Оступилась на самой верхней ступеньке. Он забрался на палубу следом, и осторожно шёл сзади. Готовый поймать дочь, если она поскользнётся и провалится сквозь слишком широкие для ребёнка зазоры между балками бортов. Малышка полезла на верёвочную лестницу, ведущую на смотровую площадку, приделанную к самой высокой мачте.
– Нет, туда тебе ещё рано. Подрасти немного.
– Хаясё, папа. – она отпустила верёвку и пошла дальше по палубе.
Следуя за ней, Виктор то и дело бросал взгляд на мамочек с детьми. Женщины стояли, или сидели, уткнувшись в смартфоны, поглядывая на своих чад. Так и кивали туда-сюда. Двое папаш разговаривали о чём-то, периодически поцеживая пиво из банок и наблюдая, как их дети бегают под палубой «корабля». Распивали в общественном месте. Но никто их не гонал. Свои.
«Неужели я один, как тень, всё время рядом с дочерью?» – он присмотрелся. Да. Совсем маленьких детей наверх не пускают. А за теми, кто постарше, просто смотрят со стороны. Когда Виктор забирался наверх, ему и в голову не пришло останавливать дочь. Сейчас он думал, не выглядит ли белой вороной среди остальных родителей. Потом сказал себе: «Да, даже если и выгляжу – что с того? Я и так во всём белая ворона. А жить нужно своим умом». Всё он делал правильно. Телефона ему и на работе хватает.
Мысли о работе хороводом закружились в голове. Виктор увидел, как две мамочки с умилением смотрят на него. «Интересно, что бы они сказали, узнав, кого я вчера защищал?» Виктор работал адвокатом, и насмотрелся всякого. Из-за профессиональной деформации самые дикие случаи вызывали в нём либо отвращение, либо смех. Вот и вчера, по просьбе знакомых следователей, ему пришлось бесплатно защищать двух семнадцатилетних пацанов, которые убили и разрезали на куски своих родителей. Те им мешали. И они их распилили. Обычной ножовкой. Виктор ещё помнил, как несколько месяцев назад он ржал со следаками на допросе. «Детей» признали вменяемыми и посадили, но Виктор скостил им сроки – одному на год, другому – на полтора. Репутация обязывает. Он работал бесплатно только по просьбе следаков. После того, как заказы потекли рекой, установил лимит – не брать дела меньше трёхсот тысяч рублей.
Дочка скатилась со спиральной горки. Он спустился. Дочь подбежала к нему, и протянула руки.
– Гойка, хочу!
Виктор поднял её и посадил на горку, избавляя от долгого подъёма по лестнице. «Балую, конечно. Но я пока не устал. Гуляю с ней редко. Пусть наслаждается – когда ещё мы так погуляем?». Не то чтобы он был круглосуточно занят на работе, но гулять с дочерью получалось редко. То срочно вызовут на допрос. То знакомые попросят поработать бесплатно. Потом у кого-то важного день рождения. Потом у другого. И так все время.
Виктор был благодарен жизни за этот островок семьи. В адвокатуру он попал случайно. В конце десятых его лишили должности и звания, и посадили за вымогательство. Легко отделался. Могли дать гораздо больше. И другой режим содержания назначить. Как же ему хотелось тогда быть богатым! И он просто не видел для себя иного способа, кроме как устроиться в органы и обогатиться, используя служебное положение. Схема давно проверенная и рабочая. Но посадили. Пока сидел, скостил срок себе и ещё одному заключённому, используя знания, опыт и связи. Виктор умел налаживать контакты, и связей было полно. По колонии-поселению пошли слухи. Он вышел. Где работать – непонятно. Позвонили ещё двое, просили помочь. Он помог. Потом – ещё двое. Тогда Виктор задумался о получении адвокатской лицензии. Сначала получил статус «ранее не судимый», следом – адвокатский. Работа находила его сама. Жесть в основном. Убийцы, воры, уголовники. Но там, где мог помочь, он не отказывал.
– Доча, будешь сок?
– Неть!
– А он вкусный, смотри! – Виктор сделал маленький глоток из трубочки. Дочка потянула ручки к нему. Сделала такой же глоток.
– Спасибо, папа!
– Пожалуйста.
– Типей папа! – она протянула ему пакет. Он опять сделал маленький глоток – Типей Мила!
Пакет передавался из рук в руки. «Да, с папой сок, похоже, гораздо вкуснее».
Позвонили. Номер Краснодарский. Женщина в двух словах объяснила суть дела. Сыну осталось сидеть пятнадцать лет за изнасилование. Можно ли сократить срок? Виктор объявил ценник. Не отпугнуло. Сказал, что наберёт завтра и расспросит подробно про все обстоятельства.
Вот с такой очевидной жестью Виктор никогда не пытался оправдать клиента полностью, или получить условку. Даже если мог. Ни к чему дискредитировать работу следователей. В конце концов, они с ним в одном котле варятся. Следаки тоже это понимали и старались поддерживать хорошие отношения. Да, он заработает на смягчении приговора. В половине случаев и опера заработают. Схема вполне рабочая. Все довольны, и преступник за решёткой. «И для меня это – отличная сделка с совестью. Есть чем себя успокаивать».
– Папа! Иди. Йибок. Со мной! Смотйеть! – Мила быстро училась говорить, но большие предложения пока строила через паузы.
Он вёл дочь за руку в магазин с аквариумом. «А ведь я так и буду этим заниматься. До конца своих дней». Виктор думал об этом постоянно. Его слава, как адвоката, росла. Он стал появляться в журналах, как один из самых успешных молодых специалистов. Потом его стали приглашать преподавать право в ведущие университеты. Но он быстро отказался, ограничившись только приёмом госэкзаменов. Когда-нибудь дочь вырастет, и ей станет очевидно, кого он защищает. Виктор, конечно, не откажется от всего этого – слишком сильна зависимость от «денежной иглы». Ну не готов он пахать штатным юристом за сотню в какой-нибудь конторе. И никогда уже готов не будет.
Его план состоял в том, чтобы дочь никогда не касалась сферы, в которой работает он сам. Выбрала бы для себя дело, никак не связанное с уголовным правом. Тогда она будет знать только, что Виктор успешный адвокат. Если, конечно, не будет совсем громких дел. Он боялся слишком резонансных дел. В стране достаточно и неизвестных уголовников с толстыми кошельками.
– Смотйи, самая маинькая! – дочь тыкала пальцем в стекло аквариума, стараясь заразить папу своим восторгом.
Как же он любил это чувство – когда его любят просто так. Потому что он есть. И испытывают восторг, ни с чем не сравнимый. Не за то, что он может помочь в каких-то делах, в которых другие не могут. А просто так.
Его жизнь – война контрастов. Сейчас он ещё пару часов проведёт с дочерью. Отведёт её домой. Сегодня даже получится самому уложить её. Он уже думал о том, какие песни будет петь, баюкая Милу вечером. Обычно хватает получаса. И завтра, к десяти, из своего маленького рая он поедет прямиком в ад, чтобы защищать там человека, убившего жену молотком. «Наверное, такое моё наказание. Пожизненный срок. Впрочем, мне не пристало жаловаться. Бывает хуже. Много хуже. Что можно будет написать обо мне в итоге? Родился, учился, сидел, женился. Работал. Сам себя наказал». Он думал, что дочь не поймёт, если всё узнает. И он надеялся, что она не поймёт. Сам себя Виктор прекрасно понимал. Но Мила не должна. Мир должен становиться лучше. А его поколение, попавшее на стык двух эпох, и вобравшее в себя всё плохое, должно сгинуть в прошлом, не понятое и не принятое новым.
– Хочу домой, папа! – он подхватил её и понёс к выходу, рассматривая подростков. Таких непохожих, будто из другого мира. Он надеялся, что они бы тоже его не поняли. «Если так, то у этого мира ещё есть шанс!»
Неосторожное желание
Опять сидит за компьютером. Отвлеку его ненадолго. Спрошу, не забыл ли.
– Лёша, ты помнишь, что через час нам ехать в «Мегу»?
– Да, Юль. Через час буду готов.
– Хорошо, отдыхай.
Пойду выберу платье. Пусть сидит. Но как-то быстро он ответил. Или как всегда ответил? Нет – что-то было в его ответе холодное. Вроде «буду готов», но слышится будто «отстань от меня». Нужно проверить.
– Дорогой, у тебя всё в порядке?
– Да, всё хорошо.
– Тебе ничего не нужно? Может, чаю принести?
– Нет, ничего не нужно. Ты своими делами занимайся – я пока видео посмотрю.
Ну вот. Действительно, ответы односложные! Как робот! Избавиться от меня хочет… Проводим почти всё время вместе, а понимать друг друга так и не научились. Ну почему он такой чёрствый? Через пять минут загляну аккуратненько – посмотрю, что он там смотрит.
Так, «топ пять эффективных приёмов тайм-менеджмента, чтобы высвободить время». Странно…
– Дорогой, а ты про завтра помнишь?
– Про что конкретно?
– Что мы к маме едем.
– Да, помню. Дай мне видео досмотреть, пожалуйста.
Ладно, я выйду. Но так меня выпроваживать… вот козёл! Я для него всё делаю, а он даже поговорить нормально со мной не может. Вот зачем, зачем я хотела немногословного? Который не говорит, а делает. Получила на свою голову! Говорить – почти не говорит, а делает всё меньше и меньше.
Отправляю сообщение: «Когда мы с тобой начинали встречаться, ты чаще водил меня гулять в парк. Был романтичнее». Ответа нет. Хоть бы простое «да» прислал. Стоп… тайм-менеджмент. Зачем ему лишнее время? У него есть кто-то ещё? Точно есть. Зачем ещё? Платья эти чёртовы… Почему он не отвечает? Зайду опять.
– Алексей, красное, или чёрное? – приставляю чёрное к себе.
– Давай чёрное.
– Или красное? – приставляю вместо чёрного красное.
– Или красное…
Выхожу из комнаты. Ему всё–равно! Ну точно, кто-нибудь есть! Гад! Так, нужно срочно зайти к нему в комнату и заставить его сказать, что у него никого нет! А если есть? Сейчас, только немного соберусь с мыслями… А на сообщение так и не ответил. Всё, захожу!
– Почему тебе всё равно, в каком я платье?
Он разворачивается ко мне в кресле и смотрит, будто не может понять, о чём я.
– Тебе и то, и то идёт. Можешь выбирать любое.
– А почему на сообщение не отвечаешь?
– Сообщение? Сейчас посмотрю…
– Ты даже не посмотрел… Это же совсем чуть-чуть твоего внимания…
И тут он вскакивает и взрывается!
– Ты! Ты достала меня уже! Что, так сложно было просто час меня не трогать?
Я испугалась – он никогда не вёл себя так агрессивно.
– Зачем тебе приёмы, чтобы высвобождать время? У тебя кто-то есть?
Он глаза выпучил, да как заорет:
– Кто?! Ты, дура, посчитай! Я вчера с работы сюда! Сейчас мы едем в этот долбанный магазин, завтра – к маме! Когда, когда у меня кто-то ещё может быть? Да с тобой даже Дунька Кулачкова не светит! У меня был один час моего личного времени в выходные – ты меня и его лишила! Одного часа – и то лишила! Своими платьями, чаями, помню-не помню, и прочей чепухой! Что, так сложно было не трогать меня, да?
Боже мой! Он меня ненавидит! За что?! Я начинаю плакать. Мне хочется объяснить ему, но слезы мешают:
– Когда мы начинали встречаться, я думала, что мы всё будем делать вместе! Что ты будешь всегда рядом, такой немногословный и надёжный. Что на тебя можно будет положиться. – я стараюсь унять всхлипы, но не могу.
– Юля, так не бывает! У каждого человека должна быть хоть крупица его личного пространства! Мы не идеальные картинки из рекламы. Каждую секунду никто не может быть вместе! Это ненормально!
Вот как!? Я дрожу от кончиков пальцев до макушки, мне так плохо – вот возьму сейчас и умру прямо здесь!
– Можешь наслаждаться своим личным пространством, сколько пожелаешь!
Я выбегаю из комнаты в спальню, падаю на кровать и начинаю реву, реву… Он бессердечный!
Алиса Иванова
Все вопросы и пожелания писать по адресу sirgienkolv@mail.ru.
Странная штука
Кельт буравил пустую бутылку долгим взглядом, словно добивался от неё признательных показаний. Наконец, схватил за горло и швырнул в раковину. Мелкие осколки разлетелись по длинной мраморной столешнице.
– Чёрт!
Не найдя мобильного телефона на кухне, он, шатаясь и опираясь о стену, вывалился в гостиную. Телефон лежал на журнальном столе рядом с пультом от телевизора. С трудом попадая по сенсорным кнопкам, Кельт набрал номер.
– Сапрыкин, почему долго к трубе не подходишь?
– Кельт, ну ты совсем не меняешься, – недовольно пробасил бывший опер. – Уже пять лет как ты не начальник следственного, а разговариваешь, будто с подчинённым.
– Сапрыкин, привези вискаря.
– Кельт, у тебя ж домработница, скажи ей, пусть привезёт. Она тебе хоть звезду с неба достанет, лишь бы ты довольным остался.
– Дура она! Купит снова клопомор какой-нибудь, – прохрипел Кельт, потом презрительно скривился и передразнил. – «Зато с низким содержанием сахара».
– Не бухти, привезу. – Не сразу ответил Сапрыкин. – Только к вечеру.
– Сдохну до вечера, – Проворчал Кельт, но согласился. – Ладно, давай вези.
– Договорились. Сам-то как?
– Нормально. Слушай, Сапрыкин, тут вот ещё что… найди мне волкодава какого-нибудь.
– Не понял?
– Ну… собаку большую, по двору пустить. Кто-то в сад стал лазить.
– Кельт, ну рассмешил! – Сапрыкин загоготал. – Да ты сам как собака, какой дурак к тебе полезет?
– Скоро выясню. – Скрипнул зубами Кельт. – Всё, жду. Про собаку узнай.
Проснулся Кельт, как обычно просыпался все сорок пять лет подряд – без четверти шесть. Будильником он никогда не пользовался. Просто открывал глаза и вставал. Надел зелёные штаны, серый свитер грубой вязки, всунул ноги в кожаные шлёпанцы и прежде, чем выйти в сад, проковылял на кухню.
Кухня разве что не сияла.
– Николай Андреевич! – Нарочито подпрыгнула моложавая домработница. – Вы меня напугали! Подкрадываетесь как лис. Доброе утро! Вы снова вчера гостей встречали?
– Нечего в облаках летать. – Раздражённо фыркнул Кельт. Будет ещё какая-то кухарка указывать, встречать ему гостей или нет. – Доброе утро, когда педаль в пол, и ветер звенит в ушах, а так …
Домработница давно перестала спорить с угрюмым хозяином. Она поставила на стол чашку свежезаваренного кофе и мягко улыбнулась:
– Угощайтесь, Николай Андреевич.
После крепкого кофе можно пройтись по саду.
Ну как пройтись? Скорее проковылять. Каждый шаг жгучей болью разливался по всей берцовой кости. Огнестрел при исполнении раньше времени отправил Кельта на пенсию. В прошлом осталась жизнь, насыщенная жесткой чувственностью и расчётливыми победами. Горько признавать, когда из баловня судьбы ты превращаешься в старика, не способного обходиться без посторонней помощи.
На улице свежо и тихо. Соседи сплошь пенсионеры, если и просыпаются в такую рань, то наверняка, валяются до обеда в кровати. Кельт таких презирал. Он вообще не любил людей. Неприязнь в высшей степени сложилась обоюдной.
Каждое утро, опираясь на костыль, Кельт выходил в сад и осматривал свои владения. Вчера впервые заметил неладное – клумба с клубникой заметно поредела.
«Тоже мне, едрёна вошь, лиса нашла, – ворчал Кельт, поминутно крутя головой в разные стороны, – шарканье за километр слышно, а она испугалась. Дура! От бабской жалости только тошно становится».
Приусадебная территория бывшего начальника следственного управления с трёх сторон по периметру окружена красным кирпичным забором. Густо засаженный плодово-ягодный сад за домом постепенно смешивался с дикоросом и спускался к ручью.
Воришки могли пробраться только оттуда.
Вдруг Кельт сердито вытаращился.
На дорожке между двумя грядками на корточках сидела худенькая девочка лет семи и с невозмутимым видом поедала клубнику.
Кельт нахмурил лоб и направился по мощеной дорожке к нахалке, нарочно громко пришаркивая.
Девочка подняла голову.
Кельт подошёл совсем близко, но девочка не тронулась с места.
– Хотите клубнику? Ягоды очень спелые. – Заверила бесстрашная девочка.
Кельт опешил:
– Ты кто?
– Ляна.
– Значит, так, Ляна. – Кельт говорил медленно и вкрадчиво. – Чтобы больше я тебя тут не видел. Поняла?
– Вы злитесь, что я без спроса?
– Кыш! – Зашипел Кельт на ребёнка.
Девочка зажмурилась. Её верхняя губка задрожала.
– Но её так много… Она же пропадёт…
– Не твоё дело. Иди к родителям.
– Мама ещё спит.
– Вот и ты иди, спи.
– Я не могу в это время спать.
– Меня это не касается. – Кельт кряхтя нагнулся и двумя пальцами приподнял девочку за рукав кофты.
– Но… если нельзя рано утром, можно я после обеда приду?
– Ни утром, ни после обеда, ни-ког-да!
– Это что ещё такое? – Заревел Кельт на следующее утро.
Торопливо спустился по лестнице и поднял с нижней ступеньки детскую книжку.
Направился в сад.
На полпути он остановился на мощеной дорожке, ведущей от дома к клубничным грядкам. Девочка сидела между грядок и смотрела на него с таким видом, словно Кельт был единственным стариком на земле.
На её угловатых плечиках вязаная кофта смотрелась великовато.
– Ну? – Потребовал Кельт. – Чего тебе?
– Почитайте мне. Мама в это время спит, а я не умею…
– Читать не умеешь? – Удивился Кельт. – Что ж тебя такую большую воровать научили, а научить читать забыли?
– Болею часто. Мы с мамой много времени проводим в больницах. Там некогда читать.
Только тут он заметил у девочки неестественно бледные губы, и без единой кровинки лицо. Пальчики показались ему не толще пары спичек.
Кельт задумался на миг, потом еле заметно кивнул.
– Вам сесть некуда! – Спохватилась девочка. – Подождите, я там видела стульчик.
Худенькая девочка указала рукой в сторону сарая. Притащила оттуда складной пластиковый стул и поставила рядом с Кельтом.
– Давайте я подержу. – Она взяла костыль и аккуратно положила его на землю.
Кельт увидел, как у девочки от тяжести костыля на виске напряглась венка.
Кельт сел. Он крутил в руках детскую книжку и таращился на неё как на бомбу замедленного действия.
– Называется «Рапунцель». – Нетерпеливо поторопила его девочка.
– Почему? – Растерялся Кельт.
– Посмотрите, какие у неё красивые длинные волосы. – Девочка указала острым пальчиком на картинку и неуверенно поправила вязаную шапочку на голове.
Сквозь плетёные узоры Кельт не увидел волос.
Запинаясь и оглядываясь по сторонам, Кельт прочитал ей сказку.
– Спасибо. – Выдохнула девочка. – Можно я завтра её снова принесу почитать?
– Нет. Иди домой. Сказка кончилась.
– Вы правы, – шёпотом согласилась девочка. – Сказки всегда кончаются.
Она подняла с земли костыль, удобно подставила его под руку Кельта и медленно пошла из сада.
– Зачем эту же? – Громко окликнул её Кельт и сам себе удивился. – Давай уже тогда другую… раз такое дело.
– Не хочу другую, мне нравится эта!
Кельту показалось, что прозрачное лицо девочки засияло от неожиданной радости.
– Как знаешь. Приноси эту.
– А как вас зовут? Вы же знаете, что меня зовут Ляна, а я ваше имя не знаю.
Хорошо, что она повторила своё имя, потому что Кельт его забыл.
– Кельт. То есть, Николай Андреевич.
– Почему Кельт?
– Ну… сослуживцы прозвали. Кельты они же дикие воины. Тяпнут по башке обидчика топором – и ни обидчика, ни обиды.
– Дикие они… и вы тоже.
– Я же сказал, что дикие нравы у них были.
– Надеюсь, ваш сын людей любит больше, чем кельты.
– С чего ты взяла, что у меня есть сын?
– Ну, вы вон какой седой. У таких старых должен же кто-то быть.
Кельту шестьдесят пять. Бывшая жена увезла от него сына в трёхмесячном возрасте. Тогда он и не подумал её останавливать. Не до семейного очага было. Смешно менять карьеру и свободную жизнь на истерики и пелёнки. Ни разу до сегодняшнего дня он не жалел о своём решении.
Каждое утро Кельт читал Ляне книжки. Сапрыкин привёз из города много книжек. Целую гору. Некоторые из них Ляна прочитала уже сама, научилась.
Однажды Ляна не появилась.
Кельт прождал её до обеда.
Сидел на стульчике между клубничными грядками и представлял, как сложилась бы у него жизнь, будь он немного терпеливее к жене. Ему стало грустно. Сейчас сыну сорок и возможно, он сам давно стал отцом.
Ляна не пришла и на третье утро, и через неделю.
Кельт решил обойти всех соседей и найти дом, где живёт девочка. Соседи неохотно открывали ему двери, но никто о Ляне не знал.
Наконец, он нашёл нужный дом.
Старик перед облезлым забором косил траву.
– Слышь, может, знаешь, где живёт девчушка, маленькая, худая совсем. Ляной зовут.
Старик отставил косу
– Ну, знаю. Тут они жили. У меня дом снимали.
– Как жили? – внутри Кельта что-то сломалось и рассыпалось.
– Так и жили. Неделю как уехали в Москву на операцию.
– Старик, ну ты… Нельзя нормально сказать?!
– Ну так я нормально и сказал. Уехали они.
Кельт похромал к своему дому.
Мысленно он был с Ляной. Она обязательно поправится. Неправильно, когда уходят близкие люди.
Ещё он понял, что хочет вернуть сына.
И вообще, жизнь – странная штука.
Казбек Шулькев
Никаких поцелуев
Вот и всё… Свидание закончилось. Первое, короткое и волшебное. Не позволила Сашке подвезти себя до подъезда, попрощались у парковки. Никаких поцелуев на первом свидании!
Днем таял снег, а после захода солнца лужицы покрылись свежей наледью, и вот я иду по этим тонким узорам с букетом из семи шариков в руках. Они рвутся ввысь, на свободу, и игривый ветерок своими порывами их подбадривает. Но я их не пущу даже выше своей макушки. Он их подарил, чтобы проследить за мной? Хочет увидеть, какой подъезд мой? Ну нет, не так быстро, приятель! Не зря ведь подарил в самом конце. Даже сделал вид, будто чуть не забыл.
Я его раскусила, как бы теперь уличить его?
Потянулась за ключами в сумочку, желтый шарик с улыбающимся смайликом предательски устремляется вверх. Ухватила его за самый кончик ленточки, чуть не улетел. Эх, дурочка, шла лабиринтами между машинами, и так глупо выдала себя шариком, еще и желтым. Ну ладно-ладно, теперь и он себя должен выдать!
Достала из сумочки ключи от подъезда, пошла дальше. Теребила их в руках шагов десять и, якобы случайно, выронила в грязь. Вот теперь есть повод обернуться, оглядеться. Вернулась на пару шагов назад, его не заметила. Присела на корточки, подобрала ключи, поднялась, его нигде не видно. Обидно даже как-то. Пристально осмотрела всё вокруг, сама думала: не надо стоять тут долго, вдруг он успел спрятаться за какой-нибудь машиной, тогда нет смысла прятаться мне…
Демонстративно застучала каблуками по брусчатке тротуара, решила не прятаться, тем более, я в сопровождении семерых веселых спутников. Настроение, как и шарики – рвется ввысь. И пусть он видит куда я иду, всё равно скоро всё узнает.
Девять ступеней к подъезду, минут пять возни с сумочкой, ключами и дверным доводчиком. По очереди шарики проникли в подъезд, и пока дверь не закрылась, я глянула в сторону его машины – её там не было. А разве не этого я хотела? Он понял намек. Он вообще все мои намеки хорошо понимает. Ах, где же он раньше был?
Глупо-глупо, это всё очень глупо…. Почему я решила, что он хочет проследить с помощью шариков? Шарики – это ведь символ наших отношений, нашего знакомства.
Старый лифт медленно поднимался на девятый этаж, лениво поскрипывая советскими суставами, а я вспоминала нашу первую встречу:
Конец декабря, из-за метели братик не учится, в школе отменили уроки. Я оделась слишком легко, ловила попутку, надо было ехать знакомиться с родителями жениха. Подкатил красивый паркетник, новенький, очевидно, не дешевый, явно не таксист. Произношу адрес и свою заниженную цену, он даже не торгуется. Мне это показалось подозрительным, и я решила не садиться на переднее сиденье.
Открыла заднюю дверь, из неё толпой веселые шарики рванулись наружу. А вместе с ними, с детства позабытый дух настоящего праздника.
– Держи их, держи! – сквозь смех кричит водитель.
Руки потянулись за ленточками еще до того, как я осознала всё происходящее. Началась игра с заталкиванием непослушных, свободолюбивых шариков обратно в салон. Не знаю, сколько это длилось. Вдруг выскочил последний шарик, и улетел бы… если бы водителя не оказалось рядом. И когда он только успел обежать машину? Встретившись с ним взглядом, я замешкалась лишь на мгновенье, и тут же нырнула вслед за игривыми шариками, которым и без меня было тесно. Только мне уже было не до них, хотелось видеть его глаза.
Приехали быстро, словно не было сорока минут пути, о которых кричали часы. О чем говорили, не помню. Он спросил мой телефон, не дала. Взяла его номер, для приличия. Конечно, звонить даже и не собиралась. Зачем? Я ведь замуж собиралась. Правда, очень хотелось позвонить, иногда даже лежала перед сном и смотрела на цифры под его именем в списке контактов. Пару раз даже нажала кнопку вызова и тут же сбрасывала.
Но он сам нашел меня в соцсети. Сумел запомнить не только имя и место моей работы, но и откуда я родом, в какой школе училась, и еще очень много всего. И когда только я успела столько наговорить? А главное, зачем я согласилась на эту встречу? Три года мечтала выйти замуж за Павла, и когда мечта начала сбываться, я засомневалась…
Ой дурочка я, ой дурочка. Три месяца до свадьбы, а я теперь больше жду следующей встречи с Сашей…
Никаких поцелуев на первом свидании! Ха, смешно. А дальше-то как?…