Татьяна Волковская
«Щеглы». Первый полёт. Сборник рассказов
В поисках папы
Сказка
Аюр пробирался сквозь прибайкальскую тайгу, превозмогая страх и усталость. Мокрый снег безжалостно слепил глаза. Отцовские снегоступы были велики для шестилетнего мальчика, от чего часто слетали. Ноги малыша утопали в бескрайних снежных барханах.
По мере продвижения вперед, местность менялась. Лес наступал сплошной зеленой стеной. Тайга будто вымерла, протяжное завывание вьюги, заглушало лесные голоса. Мальчику было боязно, идти вперёд, но ещё страшней было за своего отца. «Папа бедненький, потерпи немножко, я уже дошёл, она обязательно тебе поможет – я знаю» – думал Аюр, утирая слёзы вперемешку со снегом – пурга лютовала.
Папа однажды рассказывал:
«Сынок, если идти вдоль реки по течению вниз, примерно через час выйдешь на старую хижину, там и живёт бэшэгты (шаманка) Дулгас. – Она общается с духами леса…»
«Если бы это было правдой? Дулгас, вернула бы папу домой, целым и невредимым» – всё ещё верил в чудо маленький хүбүүн (мальчик – бурят.язык). Отец Аюра – Тамир был прославленным охотником прибайкальской тайги, так же как и дед – Зэбгэ и прадед – Минжур. Аюр, как и его предки мечтал быть охотником – зверобоем, – выслеживать диких кабанов, отстреливать обнаглевших волков, гоняться за дичью. Он любил часами вместе с отцом изучать следы диких зверей.
Однако, времена меняются, и отец принял решение – отправить сына в школу-интернат. Через полгода Аюр уедет учиться в город. Путь до города долог и опасен. Только промысловики на своих проходимых снегоходах могли добраться до охотничьего поселения. Они закупали у отца: пушнину, мясо дичи, рога. Взамен привозили продукты: муку, крупы, консервы, масло и многое другое.
– Папа, я не хочу в город, – слезы текли ручьем по лицу ребёнка. – Я хочу остаться с тобой и мамой, хочу быть охотником как ты…
– Сынок, так надо! – Тамиру было больно отпускать единственного сына в интернат. – Мой храбрый хүбүүн, это нужно тебе. Только отучившись в городе, ты можешь стать большим человеком. Познаешь иностранные языки, побываешь в других странах. А когда у тебя будут дети, будешь приезжать к нам с мамой на все лето. По суровому обветренному лицу охотник, скатилась предательская слеза…
Вспоминая разговор с отцом, Аюр шёл все дальше и дальше. Тёмная ночь опустилась низко, метель расступилась, и он увидел тоненькую струйку дыма. «Неужели я добрался до старой шаманки», – слезы радости выступили на лице обессилевшего ребёнка.
С опаской вошел маленький храбрец, внутрь жилища. Посреди комнаты величаво бурлил казан, аромат готовящейся стряпни, так и манил к себе. Аюр вспомнил, что сильно проголодался. Голод притупил все остальные чувства. Он даже не стал разглядывать: большой обтянутый кожей старый бубен, шкуры различных животных, что лежали в жилище, вместо ковра и большое количество сушеных трав и кустарников.
– Проголодался малыш? – спросила пожилая шаманка. – Кто тебя отпустил одного в такую пургу?
Аюр немного побаивался шаманку Дулгас. Он думал, что она ведьма и питается маленькими детьми, проводит страшные обряды, так говорили городские мальчишки, что летом приезжали в поселение. Однако, перед ним была обычная бурятская бабушка, только её одежда была вышита красивыми замысловатыми узорами. Мальчик загляделся, изучая её костюм.
– Извините, что вы сказали?
– Я говорю, кто тебя отпустил? – женщина ещё раз повторила вопрос.
– Я сам пришёл, мама бы меня не отпустила, но я оставил записку, – ответил шустрый мальчуган. – Меня папа научил читать и писать, ещё до начала зимы.
Женщина жестом указала на деревянный стол и лавку. Мальчик разделся и сел за стол. Он с удовольствием съел горячую похлёбку и попросил добавку.
После того, как с трапезой было покончено, Дулгас продолжила разговор:
– Ну рассказывай, что привело тебя ко мне в такую непогоду?
– Меня зовут Аюр, мой отец Тамир, – мальчик выпрямился во весь свой небольшой рост, рассказывая о своем знаменитом охотничьем роде. – Ты, наверное, знаешь и моего знаменитого деда – охотника Зэбгэ.
– Аир, так ты из рода – охотников прибайкальской тайги! – с уважением ответила женщина. Она подошла совсем близко к мальчишке и оглядела его с головы до ног.
– Я хорошо знала Зэбгэ, – на лице шаманки отобразилась загадочная улыбка. – Сколько раз он приходил ко мне лечить свои раны. Ну а Тамир, бывал здесь не раз. Он почитает традиции наших предков, я проводила обряды очищения для него.
– Что случилось малыш, поведай мне?
– Папа, папа, – ребенок зарыдал навзрыд. – Он должен был вернуться несколько дней назад, но мороз сменился потеплением и началась метель. Я боюсь потерять папу, пожалуйста поговори с духами…
Шаманка вздохнула, опустила своё, уже не молодое лицо и воцарилась тишина. Она встала и начала ходить из угла в угол нашёптывая что-то себе под нос, её взгляд изменился. Через полчаса хождения Дулгас села напротив испугавшегося малыша и сказала:
– Дух леса – хозяин тайги, это его проделки. Он сказал, что не отпустит твоего отца. – Люди забыли традиции, охотятся ради удовольствия, а не ради пропитания, загрязнили священный «Байкал». Он заберёт жизнь твоего отца как дань великому лесу…
Услышав эти слова, мальчик упал в ноги шаманки и зарыдал.
– Уважаемая бэшэгты Дулгас неужели нельзя спасти папу? – Аюр с последней надеждой посмотрел в её глаза.
– Малыш, я ничего не обещаю, но попробую. – ответила Дулгас.
Она осторожно сняла обтянутый кожей старый бубен и начала камлать. Громкий звук бум-бум-бум наполнил всю комнату. Мальчик зачарованно слушал бой бубна и не дышал. Надежда вернуть отца живым, все ещё теплилась в маленьком сердечке.
– Аюр! – странным голосом произнесла боо (шаманка), – со мной говорит Ухин-тэнгэри, она готова тебе помочь, но ждёт от тебя жертвы. Чем ты готов пожертвовать – ради спасения отца?
Мальчик вспомни сказку о «Ухин-тэнгэри» – небесной деве, которую не раз слышал от матери Аяны. Вспомнил о множестве других сказок, которые ему рассказывал отец и дед: «Бедняк и бохолдой», «Богатырь Байкал», «Будамшу», «Галдан и Баир», «Девица Хонхинур» – много сказок знали его отец и дед.
Восстановил в сознании уроки охоты с отцом. Как отец обучал его искусству охоты. В свои шесть лет, Аюр уже был хорошим следопытом. Отец научил его безошибочно определять по следу, что это за животное: самец или самка. Однажды после изнурительного дневного ожидания на водопое, отец подстрелил дикого кабана, самку и детёнышей он отпустил. Разделов вепря, Тамир дал сыну клык животного, вдев в него шнурок со словами:
«Сынок это оберег от злых духов, никогда его не снимай. Если он на тебе, я всегда рядом с тобой.»
Клык – дар отца, был самым любимым подарком Аюр, перестал даже играть с машинками и солдатиками. После слов шаманки мальчик долго думал, чем пожертвовать, но принял решение и снял со своей шеи, зуб животного.
– Аюр, – торжественно произнесла шаманка. – Твой дар принят.
После этих слов, Дулгас протянула малышу отвар жутко воняющего зелья и произнесла: «Выпей!»
Малыш осушил зловонный отвар до дна и провалился в сон… Ему снилось, что небесная дева Ухин-тэнгэри спустилась с небес и взяла его за руку. Вместе с Ухин-тэнгэри они взлетели над хижиной шаманки, всё выше и выше. В полёте малыш видел всю тайгу, под ним проносились многовековые ели и сосны, замёрзшие реки и озёра. Несмотря на дикую пургу, далеко впереди он заметил дымок от костра. Подлетев ближе, он смог разглядеть очертания своего отца. Встав метрах в десяти от очага, он поманил за собой папу.
Отец прищурился и побежал навстречу сыну. Мальчик гнала какая-то невиданная сила. Он будто сказочный герой, перепрыгивал пять-шесть метров за раз. Отец еле успевал за ним, сквозь сплошную снежную стену. Охотник падал, спотыкался, вставал и продолжал бежать за удаляющимся образом сына. Вот и деревянное жилище Аюра… После этого мальчик, провалился в глубокий сон.
Проснулся Аюр в своей постели на следующий день.
– Вставай Аюр, – нежным голосом мать будила малыша. – Где ты был? И как ты оказался дома? Ты проспал целый день.
– Мама я видел такой сон, – мальчик рассказывал не умолкая. – Мамы ты не поверишь, я был у шаманки Дулгас, а потом прилетела Ухин-тэнгэри. Мы летали вместе с небесной девой. Я бежал и перепрыгивал сосны и ели…
– Ну ты и шутник, Аюр! – воскликнула мать, погладив его по голове. – Летающий мальчик иди завтракать, пока не остыло.
– Мама зря ты мне не веришь, – малыш недовольно скуксился.
– Верю, я тебе верю. – отвечала мать.
Ближе к обеду распогодилось, выглянуло ласковое солнышко из-за ватных облаков. Неожиданно постучали в дверь. Аяне отворила дверь, и от неожиданности у неё подкосились ноги. На пороге стоял, Тамир. Он сильно похудел, осунулся, под глазами набухли тёмные мешки. Несмотря на изможденный вид он улыбался своей жене и сыну.
– Папа, папа вернулся! – Аюр резко вскочил из-за стола и обнял отца. Семья стояла, обнявшись и плакала от счастья. А кто-то сверху наблюдал за ними и радостно улыбался…
Екатерина Красникина
Веду кочевой образ жизни, за двадцать лет сменила с десяток городов, в основном, региональных столиц нашей страны. Я хочу рассказывать о выборе своего пути, о тесной связи человека и природы, о женщине сильной и что из этого выходит.
Следить за моим творчеством, его пока еще началом, можно на странице Вконтакте: https://vk.com/krasnikina
Слишком живая девчонка
С утра все шло наперекос. Приехал наш мастер на все руки – давно выручает, только нарасхват он. Пришлось подстроиться и остаться дома. Муж укатил на работу – ему, как всегда, важнее. У него один ответ: могу не работать, а коли позволила себе такую блажь, семья страдать не должна. Отвечать на деловые звонки и попутно объяснять, где текут краны, а где прибить полки и починить шкаф, было непросто. К полудню вырвалась из бытовых проблем, взвинченная и везде опоздавшая.
На углу дома чуть не врезалась в знакомую. Вика гуляла с дочерью. Завязалась радостная беседа: давно не виделись. С большим удовольствием пригладила черные блестящие волосы маленькой Аглаи. Она разглядывала меня хитренькими горящими глазами, но не долго – тут же нашла занятие поинтереснее – дергать лепестки цветов на клумбе. Я любовалась ее пышущими здоровьем румяными щечками. Таких детей не часто встретишь: очень живых и жаждущих познать этот прекрасный мир.
– Аглая, ты куда? Ах, чертенок, нельзя, это же колодец! – уже бежала к дочери всегда спокойная и на редкость вежливая Вика, сейчас же даже не извинившись за вынужденно прерванную беседу. Она изо всех сил старалась быть благовоспитанной, но когда её дочь выкидывала очередные финты, то даже её будто врождённые манеры терпели крах.
– Аглая, остановись! Отойди, это опасно! – неслась мать к рискующей сгинуть от любопытства девчонке. Аглая, стоя на коленях, заглядывала в открытый канализационный колодец. Мать схватила ее и громко отчитывала за испачканную одежду и непослушание. Девочка обезоруживающе улыбалась, непонимающе вглядываясь в лицо матери. Я поспешила уйти, чтобы не смущать мать во время очередного родительского фиаско.
Как же нравилась мне Аглая! При каждой встрече с ней я мечтала о дочке. Сыновья-погодки радуют, им уже шесть и семь. Мальчишки – они другие, а так хочется девочку, свою душечку. Муж говорит, надо рожать как раньше – сколько будет. Я было настроилась стать многодетной, но вовремя поняла – отец он больше на словах. На деле оказалось, с детьми возиться ему скучно. Да и уставал он быстро от их криков и неуёмной энергии. Разумеется, он видел в них продолжателей рода и даже к работе готовил на своем производстве шлакоблоков. Ну, как готовил – просто сказал, что будут там работать, не зря ж он все это создавал. Я не возражала – Вовка с деловой хваткой растет, но ленивый, все за отцом повторяет. А вот Павлик – чувствительный, творческий, не для него это. В театральный потихоньку вожу, нравятся ему такие занятия.
Растут пацаны, а я все ждала, когда же отцу они станут интересными, и он будет ими заниматься. Чудо все не случалось. Вовремя спохватилась и взяла воспитание мальчиков на себя. Ради старшего освоила шахматы, а с Павлом в каратэ играем, он пока постоять за себя не очень умеет. Муж считает, что он и так многое делает для семьи – работает, а с детьми заниматься – женская доля. Но я ведь знаю, что это неправильно! Говорила, ссорилась, но все как будто бесполезно. Дети сейчас у моих родителей – отправила на все лето – пусть хоть дед приучит их к мужскому труду, в частном доме всегда работа найдется. А дома только телевизор, игры в приставку с отцом и, дай им волю, питались бы только чипсами и сладостями. По пути на работу пришлось много размышлять: почти час стояла в пробке.
Совещание провела жестко, дала волю вновь вернувшемуся раздражению. В опустевшем кабинете выпила таблетку Адаптола. Надо просить у врача что-нибудь посильнее. В последнее время все делаю, только потому, что надо. Долго глядела в окно. Мысли убегали от работы, в голове что-то смутно вертелось, но на поверхность выплывала лишь Аглая. Милый, жизнерадостный ребенок, от ее образа стало тепло. И вдруг, просветление – я вспомнила очень похожую девочку.
Она была чуть старше Аглаи, только волосы темно-русые, кудрявые и непослушные постоянно выбивались из туго заплетенных кос-баранок. Звали ее Любочкой. Счастливо жила в деревне, где столько интересного: бабушка с пенками от варенья, друзья и свобода гулять целый день. Только вот утром, выйдя на улицу, некоторое время слонялась по двору: в чистом платье на забор не залезть – вдруг порвется, как то зелёное, совсем недавно. В гараж отца тоже никак – а там стоял приятно пахнущий мотоцикл с коляской. На его чёрное резиновое сидение так здорово было залезть и держаться за руль. И почему отец на нем не ездит уже много лет. Незаметно для себя Люба оказывалась в темном гараже, где сквозь щели между деревянных досок пыльными лучами струился солнечный свет. На полках лежали инструменты, на гвозде висел круглый моток проволоки. Вот и дырка в стене – через неё следила за соседом Женькой. Ему уже десять, живёт так близко и можно за ним подглядывать – просто идеальный для воздыхания объект – никто не узнает.
Позже мать громко ругалась: «И где ты нашла эту мазуту? Она же не отстирается! Так и будешь ходить!».
Люба и сама удивлялась: откуда на оранжевом платье черные липкие пятна. Она только в гараже была, а там нет никакой мазуты, Люба это точно знала – не первый год там лазит.
Как-то в гости пришла тётя Ира: «А что это она у вас такая нарядная?», кивнула на застывшую среди двора Любу, в белом китайском платье.
– Учится быть девочкой, – почти сквозь зубы проговорила мать, строго глянув на дочь.
«Ну, все – день потерян. Как же можно в этом не замараться», – совсем приуныла Люба.
– Хоть бы до обеда не переодевать, – услышала она в открытое окно слова матери. – А то по пять раз на дню меняем одежду, братья и те аккуратнее.
«До обеда – так это совсем не трудно!», – радостно заскакала по двору Любочка, – и почти сразу выскользнула за калитку.
Однажды ей купили джинсовый сарафан на лямках. Как же он ей понравился – крепкий, не маркий, его она хотела носить, не снимая. Когда же мать забирала его стирать, она очень скучала по нему и мечтала, что вот бы здорово было иметь ещё штаны, юбки, шорты и кофточки из этой ткани.
Когда она подросла, то была крупнее других девочек. Передвигалась только в прыжке и танце или забегала вперед перед более степенными подругами. С Анькой ходили на речку, и Люба не отрывала взгляд от своей тени – она была больше. Нет, она не толстая, но завидовала худющей Аньке, когда та рассказывала, что у неё есть все болезни: с почками в больнице она пропускала школу; для лечения позвоночника под тонким матрасом лежали доски; очки носила давно; периодически болел желудок; а ещё были нервы – у Аньки выпивал и буянил отец. И так обидно было, когда мальчики не переносили через лужи. Бывало, перед сном мечтала: вот заболеет и станет слабой-слабой, и Женька будет таскать её на руках… Да, с мальчишками ей было намного веселее. Однажды на велосипедах они катались наперегонки с крутого склона…
– Любовь Игоревна, вы просили напомнить: в шесть часов у вас встреча, – вырвала из воспоминаний помощница Лена.
Да, когда-то, очень давно этой девочкой была я. От контраста с реальностью резануло в боку. Что, какая встреча? А, надо ехать к психологу. Вот, встала взрослой, как мечтала, и что – превратилась в злющую, недовольную мегеру. Когда я последний раз смеялась? Кажется, никогда. Муж говорит, что все у меня хорошо, что это бабья болезнь такая: хотеть не понять чего. Да и я не знаю, от чего же хочется иногда все крушить и бросать. Уже пятая встреча с психологом, а проблема с раздражением, а иногда и агрессией так и не решилась. Когда же станет легче?
Звонок мужа. «Слушай, я тут мяса хорошего купил», – самодовольно сообщил муж. Он любит покупать продукты, с особой тщательностью их выбирает, а я должна принять эти дары непременно с радостью, будто он их, правда, из леса принес, как мамонта. «Пельменей завтра налепи, пожа-а-а-луйста». Я молча сжала зубы.
«Ты ничего мне не готовишь», – продолжил блеять муж. «Из-за своей работы ты совсем не уделяешь мне внимания. А ты – жена. Приготовь вкусненького мужу. Я тебя не так часто прошу».
Медленно перетерла зубами.
– Буду поздно. Сегодня к психологу иду.
– А что я есть буду? – возмутился муж.
– В холодильнике курица на верхней полке, – я устало вздохнула.
– А к психологу иди, иди! Пусть твоих тараканов погоняет. Мозги вправит, научит, как женщиной надо быть! – засмеялся муж и отключился.
Пельмени, значит… Опять все выходные готовить, слушать про еду, потом опять ее готовить, есть. Тошно все это. Я ненавижу выходные, и так уже много лет. А отчего мне их любить, если что-то кому-то все время должна, и никто ж не спросит, чего я хочу. Как же это так получается? Я тщательно растирала виски.
Что там психолог сказал – входить в образ блондинки? Под дуру, значит, косить. А не много ли дураков развелось. Прямо культ инфантильности. А еще вот это – надо худеть, быть женщиной, а не мужиком в юбке, сидеть дома с детьми, пельмени еще вот. Какие, к черту, пельмени? Я громко расхохоталась. Потом стало совсем не смешно. Долго рассматривала фото в рамке. Со злостью швырнула об стену. На звон разбитого стекла заглянула Леночка: «Любовь Игоревна, все нормально?».
– Да, Елена Викторовна, все хорошо. Пригласите ко мне Константина.
Написала психологу, что не приеду. Мне больше не нужно. Я выздоровела.
Взволнованная решимостью, бодро заходила по комнате. Вошел юрист.
– Костя, привет, по личному делу поможешь? Разводиться буду.
Матильда Кун
Послание
15 января поздравлять Арсения с днём рождения начали с утра. Ровно в десять часов коллеги гурьбой столпились у кабинета с табличкой «Президент Центра аналитических исследований и стратегического развития, А. Канарейкин» с коробкой дорогого коньяка, конфетами и шариками патриотической расцветки. Услышав гвалт за дверью, Арсений пригласил коллег войти. Народу в кабинет набилось немерено. Стало душно. От ароматов женских духов, смешавшихся с запашком несвежих мужских носков, Канарейкин почувствовал дурноту. Он чуть не оглох, когда коллеги хором прокричали: «С днём Рождения, Арсений Геннадьевич!» Будто на парадном смотре войск оказался. В привычной медлительной манере Канарейкин произнес благодарственную речь, чаще обычного вставляя «э-э-э» между словами. Мыслительный процесс застопорился совершенно на другом предмете, и потому Арсению никак не удавалось собраться и выдать что-нибудь эпическое, в духе прогрессивного лидера. Канарейкин вздохнул с облегчением, когда коллеги разошлись по рабочим местам. Он порадует их позже, когда подъедет пицца с напитками. Хотя уже год прошел с тех пор, как Арсений оставил консалтинг и перешёл на госслужбу, он никак не мог избавиться от привычек, сформировавшихся за четырнадцать лет работы в большой тройке. Наверное, пицца – это уже не солидно…
Канарейкин достал из подарочной коробки Хеннесси, отвинтил пробку и понюхал. Удивительно, а всё же коллегам удалось отвлечь его от переживаний по поводу утреннего сообщения от Белкина, министра экономики, в чьем ведении находился Центр. Сообщение было коротким, но тревожным: «Слушать послание поеду один, не буду вас отвлекать». Отвлекать от чего? За три часа статус по нацпроектам не изменится. Разве ему, как Президенту Центра, ответственного за формирование стратегии развития страны, не важно присутствовать во время послания президента? Канарейкин задумчиво вертел коньячную пробку в занемевших пальцах. Ещё неделю назад Белкин обещался получить приглашение и на него. Что-то происходит… что-то, суть чего он не улавливает. Обогнув стол Арсений наклонился к тумбе из красного дерева и достал коньячный бокал. Надо хоть попробовать, что подарили, а то вдруг… Канарейкин застыл, занеся горлышко бутылки над прозрачным бокалом. Нет, так не годится, рабочий день только начался, что за пораженческие настроения, да ещё и в день рождения? Он торопливо спрятал коньяк с бокалом в тумбу.
В 12 часов дня началась трансляция послания президента федеральному собранию. Арсений увлекся проработкой графика встреч на февраль, но услышав писк электронного помощника, включил плазменную панель. Президент только приступил к чтению обращения. Под рассуждения о демографии, увеличении социальных пособий и бюджетных мест, Арсений листал календарь, размышляя куда бы впихнуть поездку с семьёй в Альпы. На словах президента о запуске нового инвестиционного цикла Арсений оторвался от просмотра гостиниц, попытавшись сосредоточиться на приоритезации окупаемых проектов, снимающих инфраструктурные ограничения, переходе на замкнутый производственный цикл и цифровой трансформации экономики, но его внимание вновь ускользало, плененное красивыми рекламными фотоснимками чужих гор и уютных домиков. Может прикупить такой и оформить на жену?
«…Предлагаю на конституционном уровне закрепить требования к лицам, которые занимают критически важные для обеспечения безопасности и суверенитета страны позиции, а именно…»
Канарейкин дернулся, случайно закрыв вкладку с букингом, и уставился на президента, навострив уши.
«…главы субъектов Российской Федерации, члены Совета Федерации, депутаты Государственной думы, председатель правительства, его заместители и министры, руководители иных федеральных органов, а также судьи не могут иметь иностранное гражданство, вид на жительство или иной документ, который позволяет постоянно проживать на территории другого государства».
У Канарейкина в мозгу словно замкнуло. Тупо пялясь в экран, он перебирал несколько секунд упомянутые должности, силясь осознать, пронесло или нет. У него самого не было ни второго гражданства, ни вида на жительство, но о Белкине такие слухи ходили. Если Белкин потеряет пост, его тоже держать не станут. Тем временем, внимание Канарейкина захватила ещё одна президентская фраза: «…Предлагаю доверить государственной думе утверждать председателя правительства России, а также кабинета министров…».
У Арсения задёргался глаз. Он вспомнил, как весной председатель Госдумы публично отчихвостил Белкина за доклад о нацпроектах: «Вы нам о результатах расскажите, а не о цифрах. Какой прок людям от ваших красивых цифр!». Позже Белкин ходил недовольный и разносил работу подчиненных. Канарейкину тоже досталось: «Я вам сказал заняться отраслью туризма. Где результаты?» Каких именно результатов ждал от него Белкин, Арсений так и не понял. Стратегия по внутреннему туризму находилась в глубокой разработке, прошло множество совещаний, но к единому видению так и не пришли. Арсений спихнул задачу на своего зама, а сам занялся подготовкой встреч с корейской и индийской делегациями. С тех пор воз так никуда и не тронулся.
Мысли Арсения плясали от одного воспоминания к другому, а в душе томилась надежда, что внесение поправок в конституцию затянется, и они с Белкина спокойно просидят на местах ещё четыре года.
Завибрировал смартфон. Арсений подскочил, чуть не смахнув его на ковер. Посмотрев на экран, выдохнул – ничего значимого, всего лишь поздравления. Он отёр испарину со лба и потянулся к тумбе, куда спрятал коньяк. Не успел налить, позвонили из доставки пиццы. Заказ приехал. Арсений отправил помощницу забрать его и накрыть стол в общем холе. Пока Канарейкин приводил себя в порядок, поправляя у зеркала новый бордовый галстук и освежая холодной водой из графина покрасневшие от волнения лицо, пришло сообщение от Белкина. Того вместе со всем кабинетом министров вызвали в Белый дом.
Арсений Геннадьевич, всё готово. Вы идете? – вывел Канарейкина из ступора оклик помощницы.
Иду, – ответил он и не узнал своего голоса.
Медленно спускаясь по ступенькам, Арсений листал уведомления и наткнулся на ленту Фейсбука, забитую поздравлениями. Одно из них заставило его остановиться. С виду в нём не было ничего примечательного, но манера написания и лицо, его оставившее, наводили на мысль о скрытом подтексте, смысл которого до Канарейкина пока не доходил. «С Днём рождения, Арсений!», завершалось кривой усмешкой. Канарейкину смайлик показался злорадным. Он посмотрел на время отправки – совсем свежее, буквально пару минут назад пришло. На аватаре – знакомая хитрая физиономия бывшей коллеги из большой тройки. Она не поздравляла его в прошлом году… Канарейкин не забыл её. Он помнил, как горели её глаза на собеседовании, когда он брал её в команду. Полгода спустя что-то произошло, она превратилась в серую мышь, забитую работой, новые проекты брала нехотя. Он не стал разбираться почему. Видимо девочка достигла потолка и не хочет двигаться дальше. А по прошествии еще одного года её как будто подменили: выросло качество материала, который она готовила, преобразилась манера письма, общение с клиентами стало более свободным. Ему она начала дерзить, причем так тонко, что он не находил слов её осадить. Просто бестия! Он мирился с этим, полагая, что девица перебесится и успокоится. А она положила на стол заявление, объяснив свой шаг тем, что ей скучно – слишком мало интересных проектов. Он позвал её на разговор. До сих пор помнил прищур, с каким она слушала о карьерных перспективах и стратегических планах команды. По итогам разговора у него не сложилось впечатления, о том, что они договорились. Через месяц она сообщила об уходе к конкурентам. Его взяла злость. Он ведь выложил все планы, даже премию выписал! Вот тогда Канарейкину и позвонил его университетский приятель – заместитель Белкина. Требовался человек на важный пост.
В день официального назначения на должность Президента Центра в списке контактов Канарейкин наткнулся на её имя и усмехнулся «Мышам – машинная возня». Бестии не удалось ему насолить. Его смешили её язвительные комментарии под постами публикаций Центра. Лонгриды, размещенные ею на Фейсбуке в ответ на видео-дискуссии экспертов Центра о новых законопроектах, он изредка почитывал, но лайков не ставил. Она изящно разносила их выступления, не переходя на личности и не цитируя спикеров. В её текстах звучали только те проблемные точки, которые не освещались в видео. Увы, почти все они были существенными, а вот как его подчиненные их проморгали – вопрос. Из меланхолии Арсения вывел запах пиццы. Наверное, совсем остыла, уже невкусная.
Он юркнул в общий холл, где народ, разобрав шампанское, в ожидании виновника торжества смотрел плазму. С экрана выступал премьер. Отметив его осунувшийся вид, Канарейкин взял бокал и решил немного послушать, прежде чем обратить на себя внимание. Говоря об итогах послания и планируемых изменениях баланса власти, премьер неожиданно заявил: «…полагаю, что было бы правильным, чтобы в соответствии со 117 статьей конституции действующее правительство в полном составе ушло в отставку…».
Раздался звон бьющегося стекла. Челюсть у Арсения отвисла. Он не сразу заметил обращенные на него взгляды присутствующих, неловко шагнул вперед и услышал хруст. Дорогой кожаный ботинок оказался в лужице шампанского, полной мелких осколков. Рядом каталась отбитая ножка бокала. Должно быть, он промахнулся, ставя его на стол. Канарейкин чувствовал, как лицо становится пунцовым. Пытаясь унять лёгкий тремор в руках, Арсений силился сосредоточился на премьере, однако, его физиономия, перекошенная ужимками, напоминала проклятый ехидный смайлик в конце поздравления бывшей коллеги и жутко раздражала.
Голоса вокруг пропали. Канарейкин слышал только шум, словно трава шелестела. В голове крутилось одно – Белкин уходит в отставку, а значит и самому вскоре придется паковать коробки. Карьере на госслужбе конец!
Канарейкин не помнил, как отшутился о разбитом бокале, как съели пиццу, допили шампанское и разошлись по кабинетам коллеги. Не помнил, чем закончилось обсуждение внезапной новости, и удалось ли ему сохранить лицо.
Кабинет погружался во тьму московских сумерек. Уставший и потерянный, Канарейкин сидел за столом и смотрел на светящийся экран смартфона, где лента Фейсбука полнилась новыми поздравлениями. Ему желали карьерных успехов и новых свершений, грандиозных проектов и интересных встреч. Они что, издеваются? Стиснув зубы, Канарейкин швырнул смартфон в другой конец кабинета, и совершенно случайно попал в урну для бумаги. Позже, достав его оттуда, он пожалел, что разозлился. Возможно, не все ещё в курсе новостей, и поздравления не носят глумливый характер, какой он в них заподозрил. Кроме одного. Только бестия держит руку на пульсе. Теперь смысл шутки стал ему понятен.
Арсений нашел её послание, нажал «ответить», начал писать «Ок, 1:0», но остановился и стер – ещё рано открывать счет игры. Встав из-за стола, он подошёл к зеркалу и не узнал себя. Он будто сдулся за этот день, а волосы в отблеске уличных фонарей, светивших в окно, казались седыми. Хорошо он встретил свои тридцать пять…
«Ещё посмотрим, посмотрим!» – пробормотал Канарейкин. Ослабив узел галстука, он решительно схватил смартфон и покинул кабинет.