Андрей Арсеньев
3. Не путать с З
– Угу. Все они ваши друзья? – обводя присутствующих взглядом.
– Si!
– А как давно вы дружите?
– 5 лет!
– С первого дня?
– Si!
– Значит, вы, Жерар, работаете здесь уже пять лет?.. Угу, а как давно вы здесь, Глеб Глебович?
– Семь.
– Угу, а вы, Семён?..
– Он пришёл вместе со мной, – ответил Ручкин. – Мы – дуэт.
Николаев кивнул.
– Простите, Семён, а-а как вас по отчеству?
– Александрович, – ответил Ручкин.
– Скажите, а Семён Александрович… он что, немой?
– Нет.
– No.
Николаев в подтверждение их слов одобряюще, с улыбкой, кивнул. Да, кстати, не забудем и о его внешнем виде: свитер, борода и светлые длинные волосы.
– Угу, понятно. А я у вас, Анатолий Викторович, кажется, не спрашивал, сколько вы здесь работаете?
– Нет.
Мой выжидающий взгляд.
– Я здесь пять лет.
– Вместе с Жераром здесь?
– Нет, я на полгода раньше.
– Угу… Понятно. И всем вам нравится здесь?.. Зарплата устраивает?.. Угу, получается весь экипаж счастлив и дружен между собой?.. Угу, а тогда можно узнать что-нибудь о вашем ещё одном друге?.. Я имею в виду капитана.
Этот вопрос увёл их на неизвестную тропу, и они все дружно протянули «э-э».
– Как его зовут?
– Не знаю, – сказал Ручкин, пожав плечами, – просто капитан.
– А как он выглядит?
Плечи снова встали на дыбы.
– Угу… А вы тоже не знаете?.. А как так вышло? – Все дружно вскинули плечи. – А кто принимал вас на работу? Кто вёл собеседование?
– Моё собеседование проходило через дверь рубки.
– Угу! А у вас?
– Si.
– И у вас?.. Угу!.. А как вы получаете зарплату? Вы ведь её получаете?
– Да, через дверь. У него там есть щель для почты.
– А деньги, полученные от продажи билетов, как я понимаю, он забирает у вас тем же способом?.. И все вы выполняете его поручения через эту дверь?.. Угу… И что, вы никогда не пытались узнать о нём что-нибудь? Посмотреть, как он выглядит? Например, через стёкла рубки?
– Так они же затонированы.
– А, вот как!.. А что вы вообще можете о нём сказать?
– Моё мнение, он – Посейдон, – заявил Ручкин с вполне серьёзным видом. – Ночью, когда все спят, он ныряет в море и охотится там со своим трезубцем.
– А у него есть трезубец?
– А как же, если он Посейдон.
– No! Он – Дейви Джонс! – сказал Пузо, стреляя из невидимого бластера. – Пиу, пиу.
– Русалка, – мечтательно улыбаясь, наконец-то вымолвил Николаев.
– Угу! – я повернулся к Бочёнкину.
– Урсула, – чутка стыдливо.
– Угу! Интересно. Мне очень не терпится с ним скорее познакомиться… А, вот ещё что, расскажите мне про убитого. Что он из себя представлял?
Плечи Ручкина, т. к. все ожидали ответа от него, молча вскинулись вверх.
– Глеб Глебович, я узнал, что вы за дополнительную плату прибираетесь в каютах пассажиров, это так?
– Ну да.
– А у Шифера вы не прибирались?
– Да, прибирался. Он в первый же день попросил об этом, чтобы я по утрам прибирал постель, ну и пыль кое-где стёр.
– Угу, и много он вам платил?
– 500 в день.
– Рублей?.. Угу, получается вы заработали от него 1000?
– Да.
– Угу. А не подскажете ли мне, не общался ли убитый с кем-то из пассажиров за это время? Или даже из вас?
– Он со многими общался. Для него это, кажется, было обычно, просто ради знакомства.
– А с кем-то не просто ради знакомства общался? Не знаю, что-то вроде наедине.
– Иванов.
– Угу!
– На второй день в 9 утра. У меня не получилось прибраться у Шифера, когда он был за завтраком, поэтому я пришёл в это время. А там сидел он и Иванов.
– Угу! А как они на это отреагировали? Что сделали?
– Кажется, я их застал врасплох. Особенно Иванова. Как я понял, они говорили о чём-то. Шифер сидел на кровати, а Иванов за столом. А когда я вошёл, Шифер сказал ему: «Давайте поговорим потом», – и Иванов ушёл.
– Угу! – тщательно просеивая эту информацию, после чего поглядел на Бочёнкина и ещё раз угукнул. – А что-нибудь ещё? Общался ли убитый ещё с кем-то наедине?
– Да, вечером в первый день я подходил к туалету и услышал, как за дверью разговаривают Шифер и эта баба – Серафима.
– УГУ! В мужском туалете?
– Да.
– И?
– Я думаю, она его туда силой загнала и пыталась захомутать.
– Вот как!
– Да, но в конце я услышал, что он её отшил и пригрозил, что если она ещё раз к нему подойдёт, то у неё будут большие проблемы.
– Угу! А что дальше было?
– Когда они уходили, я спрятался в столовой. Я видел, что Серафима ушла к себе, а Шифер вышел через минуту после неё.
– Угу! И это всё?.. Больше ни с кем убитый не общался?.. Угу… Вы, Ручкин, я вижу, всюду свои ручки протянули. От вас ничего не утаишь.
Ручкин был доволен собой.
– Ну что ж, – выдохнув, – сегодня я здесь услышал много всего интересного. Так что можно, а, да, и напоследок поинтересуюсь у вас: подозреваете ли вы кого-нибудь? – спросил я у троицы.
– Серафима, – ответил Ручкин.
– Из-за той сцены в туалете?
– Ну да.
– Угу… Ну ладно, мы тогда пойдём. Необходимо допросить ещё двух подозреваемых. Всем спасибо за внимание, было очень приятно познакомиться.
– Приходите вечером на концерт! – прокричал Ручкин в закрывающуюся за нашей спиной дверь кухни.
– Обязательно! – Дверь закрылась, и я обратился к Бочёнкину: – На палубу?
Солнце ударило нам прямо в глаза. Зажмурившись, я двинулся вперёд по палубе.
– Вы уже кого-то подозреваете?
– Моё правило – не называть убийцу, пока не будут допрошены все подозреваемые и свидетели. Но – кое-что уже вырисовывается. – Мы перешли на другую сторону палубы и остановились у бортика. – По крайней мере, у двоих есть хоть какой-то мотив.
– Вы про Серафиму? Из-за мести?
– Угу.
– И-и про Иванова?.. А какой у него мотив?
– А, да, вы же спали. У Иванова большие проблемы с бизнесом. Он банкрот.
– Получается, вы думаете, что Иванов заходил к убитому, чтобы попросить у него денег? Шифер отказал, и из-за этого Иванов его убил?
– Конечно, мотив так себе. Какая выгода Иванову от этого? Обокрасть? И много денег он планировал у него найти?
– Да, но ограбление не может быть мотивом, ведь кошелёк, кажется, не тронули.
– Ну, во всяком случае, у убийцы просто не было времени искать кошелёк, ведь вы ему помешали, – я посмотрел на угрюмо задумчивого Бочёнкина и не спеша двинулся вдоль бортика. Бочёнкин последовал за мной, и мы, долго меряя шаги, шли плечом к плечу.
– Иванов ничего не говорил вам о разговоре с убитым?
– Не-а… Прежде чем судить обо всём этом, нам необходимо задаться одним очень важным вопросом… Что такому богачу, как Шифер, понадобилось делать на этом теплоходе?.. – Я шёл и смотрел на опущенное лицо Бочёнкина. – Вы же не станете отрицать, что это судно явно не соответствует человеку такого статуса, как Шифер?
– Почему?
– Ну сами посмотрите: ветхое судёнышко, пол проваливается… везде ржавчина… Похоже, ваш капитан не слишком-то заботится о том, чтобы придать теплоходу привлекательный вид. Наверное, все деньги уходят на ваши зарплаты? Зарплатой, как я понимаю, вы все довольны?
Бочёнкин шёл, задумчиво уставясь в пол.
– Вид, может быть, и не богатый, но зато начинка его никогда не подводила. И кухня всем обеспечена.
– Это я как раз и понял: персоналу жаловаться не на что.
Несколько секунд шли молча.
– У вас здесь что, устраивают игры? – спросил я, остановившись у находящегося на палубе деревянного ящика, доверху набитого надутыми мячами.
– Это заместо спасательного круга, – ответил чуть пристыженный Бочёнкин.
Мы двинулись дальше.
– А это что? – спросил я, указывая на повешенный на стене небольшой деревянный ящик со стеклянной дверцей, за которой скрывалось 10-литровое цинковое ведро с привязанной к его ручке веревкой.
– Огнетушитель, – виновато ответил Бочёнкин и засеменил вперёд. Вскоре он захотел отвлечь моё внимание от этих странностей. – Так вы знаете, что понадобилось убитому здесь? Вы думаете, его заманили сюда?
– Ничего нельзя исключать, Анатолий Викторович, ничего нельзя исключать. А вы как думаете? – Бочёнкин стоял, отвернувшись от меня и солнца, и жмурился на море.
– Думаю, – запоздало ответил он, не поворачивая ко мне головы.
– Да, кстати, а когда вы зашли после выстрела в каюту убитого, вы не удивились, обнаружив там Шифера, а не Троянскую? Ведь они поменялись каютами в тот вечер.
– Э-э, нет. Я, кажется, на ужине слышал их разговор об этом, поэтому не удивился.
– Кажется?
– Точнее, точно слышал.
Мы остановились у капитанской рубки.
– Что касается вопроса: что понадобилось Шиферу на этом теплоходе – то, думаю, я знаю ответ.
– Знаете? – оживился Бочёнкин и взглянул на меня, всё также жмурясь от солнца.
– Да, но это вы, скорее всего, узнаете от меня завтра, а сейчас я бы хотел пообщаться с ещё одним подозреваемым, – сказал я, намекая взглядом на рубку. – Вы со мной? Рискнёте ли вы познакомить меня с Урсулой?
– Ммм, не думаю, что у вас что-то выйдет. Капитана не просто разговорить.
– А вы с ним разговаривали?
– Только если дело касается работы, теплохода… а чтобы о другом, – сказал Бочёнкин и завертел головой.
– Ладно, не хочу вас задерживать, мой друг, вы, кажется, устали. Идите, я вас не держу, – сказал я, положив руку на плечо измождённого Бочёнкина. Он, жмурясь на меня, улыбнулся, кивнул и, щёлкнув пальцами, растворился в воздухе. Фантастика.
Стёкла и вправду были затонированы, солнечный свет от них отскакивал, как не знаю что. Рулевая рубка была совсем небольшая. Я попробовал заглянуть в почтовую щель, но она оказалась закрыта. Я постучал.
– Откройте! Это детектив. У меня к вам есть вопросы.
Ответа не последовало. Тогда я принялся стучать ещё сильнее. Теплоход продолжал свой равномерный ход.
– Открывайте!
Изнутри послышался самый грубый и хриплый голос, какой мне доводилось когда-либо слышать. И да, это был тот самый голос, что звучал в день моего прибытия.
– Вопросы?
– Да. Откройте дверь, и мы с вами немного поговорим.
– В щель будешь говорить!
Я был немного обескуражен.
– Почему вы боитесь показать своё лицо? – Ответа не последовало. – Ладно. Как вы знаете, позавчера вечером на этом теплоходе произошло убийство. И моё дело – выяснить, кто это сделал. И каждый, слышите, абсолютно каждый на этом теплоходе является подозреваемым! В том числе и вы!
– Я знаю, кто это сделал.
Я ненадолго впал в ступор.
– Знаете?
Тишина.
– Кто?
– Нагнись к щели, я тебе шепну, – прохрипел он и, кажется, захихикал.
– Л-ладно, – сказал я и, нагнувшись, заглянул одним глазком в щель. Она продолжала оставаться закрытой.
– Ухом!
– Ладно.
Как только моё ухо коснулось двери, я почувствовал, как щель мигом открылась, и оттуда послышался протяжный, свистящий звук, словно от падающего снаряда, а затем прогремел мощный взрыв. Это он так пёрнул. Я отлетел от двери и ударился спиной о стену столовой. В голове стоял шум, сквозь который я с трудом разобрал смех капитана и его слова, обозначавшие, чтобы я проваливал с этого теплохода. Еле стоя на ногах и убаюкивая раненое ухо, я проковылял к коридору, к своей каюте, всю дорогу беспрестанно проклиная капитана и зарекаясь ему отомстить.
С этого момента и до самого вечера я безвыходно пролежал у себя в каюте. Барабанная перепонка чудом осталась на месте. Контузия никак не давала сконцентрировать мысли на деле. Лишь к вечеру мне стало лучше, и я начал собираться к ужину. Спрятал магнум за пояс, ведь меня ждала встреча с бывшим военным. Но и про яйцерезку тоже не забыл – её я спрятал во внутренний карман пиджака.
В столовой были все. Ручкин разносил приготовленные Пузо блюда, Ивановы друг друга подкармливали, Троянская медленно жевала, Серафима уплетала за обе щёки, Никита тоже от неё не отставал, Бочёнкин сидел за ломящимся от еды столом и при моём прибытии тут же пригласил меня к себе, а что касается Николаева, то он, скорее всего, сидел на кухне в уголке и тихонько бренчал. Суворов сидел за стоящим прямо перед сценой столиком. Высокий, плечистый, с сединою на висках, осанка прямая, огромные руки покоились на столе, над губой огромные советские усы – вылитая щётка для обуви. Форма как на параде, на груди ордена. Лет ему было не больше шестидесяти. УГУ! – прямо на моих глазах он взял из чашки грецкий орех и лёгким – лёгким – движением размолол его в кулаке, после чего высыпал эту труху в рот. Невероятно.
Бочёнкин заказал все шедевры французской кухни: пасту с соусом, пиццу, ризотто, моцареллу и т. д. и т. п. Я и он с большим аппетитом засовывали всё это себе в рот.
– Как поговорили с капитаном?
– Давайте не будем об этом.
– Что-нибудь надумали?
– Про что?
– Про расследование.
– Про всё это вы узнаете завтра, ещё нужно допросить Суворова.
Мы быстро и молча расправились с ужином. Бочёнкин и слышать не хотел о том, чтобы я оплатил счёт. К 19:00 все тоже насытили свои желудки, и когда на сцене появился дуэт музыкантов, Прекрасные, Ивановы и Троянская синхронно встали со стульев и покинули столовую. Остались только я, Бочёнкин и сияющий от радости Суворов, который поприветствовал музыкантов аплодисментами. В дверях кухни стоял такой же счастливый Пузо. Николаев был всё в том же бардовском обличье. Он опустился на стул позади микрофона и с той же идиотской улыбкой уложил гитару на колени, не забыв, конечно же, поприветствовать публику кивками. А вот Ручкин, напротив, облачился в усыпанный стразами пиджак и на голову надел пышный светлый парик. Из ниоткуда зазвучал голос:
– Добрый вечер, уважаемая публика! Я рад сообщить вам, что сегодня на этом прекрасном теплоходе совершенно случайно оказался сам – Николай Басков! Ха-ха! И он решил осчастливить всех нас своим музыкальным номером! Поприветствуйте!
Посыпались бурные аплодисменты между ладоней Суворова и Пузо, одобрительные от Бочёнкина и умеренные от меня. Но громче всего звучали аплодисменты из динамика, представившего певца. Голос, как я сразу понял, принадлежал Ручкину и был записан ранее. Включилась музыка, и Николаев забренчал на гитаре, хотя фонограмма этого явно не предусматривала. В чём заключалась изюминка этого дуэта? Троянская верно охарактеризовала её как пошлятину. Ручкин просто перепевал песню, исковеркав её текст грязными и бранными словами, например, как в этом случае:
Я – натуральный дебил,
Я по губам себе водил.
Я держал свой хуй рукой,
Я направлял свой хуй рукой,
И наклонялся… головой.
Притом Ручкин это пел в яркой манере Элвиса Пресли. По окончании песни столовая взорвалась овациями, под которые дуэт, кланяясь (Николаев) и осыпая публику поцелуями (Ручкин), долго удалялся обратно в гримёрную – на кухню. Ручкин вёл себя, как перед миллионной аудиторией. Суворов был счастливее всех, всю песню он смеялся, как помешанный, ещё чуть-чуть и, я думал, он кинется на сцену отжигать, как Ельцин. В конце он также выпил за музыкантов рюмку водки. Пузо тоже не оставался в стороне, постоянно выкрикивая «Bravissimo!». Я счёл этот момент наиболее подходящим для знакомства.
– Разрешите?
– Валяй, – не оглядываясь, сказал счастливый Суворов. Но через секунду увидел меня, встал и протянул руку. – Рад знакомству, генерал-майор Суворов Степан Денисович!
– Андрей Арсеньев, детектив.
– Ну что ж, присядем?
Мы сели, и Суворов подтолкнул ко мне вторую – полную – рюмку. Я отказался.
– Нравится концерт?
– О, да. Я, если честно, музыку так себе, но эти ребята меня просто поразили. А вам как?
– Да, недурно. С душой, как говорится.
– Да, выкладываются изо всех сил. – Суворов ещё раз предложил мне выпить. Когда я снова отказался, он выпил это сам.
– Позвольте полюбопытствовать, Степан Денисович, где служили?
– Везде, куда отправляла Родина. Вот эти, – показывая пальцем на ряд медалей, – это за Афган, эти за Чечню, вот Грузия, Сирия. А вот это за Украину.
– Да, я вижу, вы достойно носите свою фамилию.
Комплимент Суворову пришёлся по душе. И он решил сделать паузу в выпивке.
– Продолжаете служить?
– Заслуженный отдых. Но вдруг что – незамедлительно готов ринуться в бой!
– Угу, похвально. Значит, отдыхаете на этом теплоходе?
– Да. Позволил себе небольшое путешествие.
– И куда, если не секрет?
– В пункт Б.
– А откуда?
– Из пункта А, – сказал он, засмеявшись, и выпил.
– Угу… И как оно? Путешествие?
– Чудно. Благодаря вот этим ребятам, – указывая на дверь кухни, и выпил. – Просто чудно. В жизни так не смеялся.
– Но, к сожалению, путешествие вышло не без омрачений? – Суворов непонятливо уставился на меня с зависшей в воздухе рюмкой водки. Алкоголь на него действовал, как святая вода. – Я про убийство.
– А, да. – Выпил и утёрся рукавом. – Виноват, забыл. Подозреваете кого-нибудь?
– Пока ещё нет… А вы?
Суворов поднёс к губам очередную рюмку, подумал, замотал головой и выпил.
– Тогда разрешите мне задать вам несколько вопросов? Ваш военный, намётанный глаз, может быть, многое успел разглядеть.
– Ну что ж, понимаю. Родина зовёт. Слушаю.
– Для начала, что вы можете сказать об убитом?
– Ммм, богатый… общительный… ммм, интеллигентный?
– А вы с ним успели пообщаться?
– Так, в первый день на палубе чутка переговорили. Ни о чём серьёзном.
– Угу, а с кем-нибудь из других он разговаривал, так сказать, более серьёзно?
– Ммм, нет, не заметил. – Выпил. – Хотя с вон той старушкой, что ушла, разговаривали за обедом. О футболе, кажется, спорили.
– Спорили?
– Да. Старушка ему там что-то доказывала. Виноват, не слушал.
– Угу, а про их вторую беседу вы не в курсе?
– Что на ужине?
– Да.
– Виноват, не слушал.
– Угу, а тогда не заметили ли вы чего-нибудь необычного в пассажирах? Может, они себя как-то странно вели?
– Ммм, нет. – Выпил, предложил мне, выпил.
– Угу. Тогда давайте сразу перенесёмся к самому убийству. Что вы делали в то время?
– Я был здесь. Эти ребята тогда пели. – Выпил.
– Угу, а что вы сделали, когда услышали крик охранника?
– Сначала я услышал пистолет.
– Угу, громко?
– Так, – жест ребром ладони, – просто я всегда в курсе, когда оружие стреляет.
– Угу, и что же вы сделали?
– Я насторожился, но эти ребята продолжали петь, так что я об этом как-то забыл. А вот когда охранник закричал, тогда мы все всполошились и побежали туда.
– А когда вы вышли в коридор, сколько там было человек?
– Э-э, все. Но не сразу. Я не стал подходить к самой каюте Шифера, а встал здесь, в дверях, – показывая на выход в коридор, – и наблюдал, что происходит.
– Значит, вы видели, кто откуда выходил в коридор в тот момент?
– Так точно.
– В таком случае скажите мне, не видели ли вы, чтобы кто-то заходил с палубы?
– С палубы?
– Да.
– Ммм, никак нет.
– Вы уверены?
– Клянусь честью. Все до единого выходили из своих кают. Кроме этих ребят и повара, – они были со мной.
– Угу… А вы точно уверены в этом?
– Да чтобы я замарал ложью честь генерал-майора! Я всегда с честью и достоинством ношу эти ордена и погоны, и ни одна сволочь не упрекнёт меня в этом! – выпил две подряд.
Заговорил динамик:
– Дамы и господа, (шёпотом) вы не поверите, но сегодня на нашем теплоходе присутствует сама – Тамара Гвердцители! И не одна! А с песней! Ха-ха! Поприветствуем!
Николаев был в том же и, сев на стул, снова идиотски закивал. Следом вышел и Ручкин – весь в прикиде: макияж, парик, платье, формы… Загремели аплодисменты.
Мне бы быть пиздой,
Той, что под тобой,
Видеть, что ты рядом
И что хуй большой.
Суворов обо мне совершенно забыл, и во время куплета я покинул его, он этого даже не заметил. Я вышел в коридор, следом за мной Бочёнкин.
– Что-нибудь узнали?
– Да, сегодня был богатый день. Но обо всём завтра. А сейчас я бы хотел побыть наедине с собой, если вы не возражаете.
– Хорошо. Понимаю, устали. Вас разбудить к завтраку?
– Да, если не сложно.
И мы попрощались. Спать не хотелось, и я решил побродить по палубе. Я стоял, облокотившись на бортик, и раздумывал о деле. Пока в столовой горел свет, на палубу, чтобы облегчиться выходили Бочёнкин, Суворов, Пузо и музыканты. Я стоял в стороне от их туалетного местечка, в теньке, образованном лунным светом, поэтому ссыкуны меня не замечали. Через какое-то время веселье завершилось, и свет потух. Я остался один в ночной тиши. Ярко сияющая полная луна утаивала от меня близлежащие вокруг себя звёзды. Не было ни облачка. В какой-то момент тишина неожиданно омрачилась звонким чпоком. Я обошёл угол и увидел Никиту. Он стоял у ящика с мячами и с аппетитом разглядывал на кончике указательного пальца какашку, которая при лунном свете смахивала на кусочек бетона.
– Вкусно?
Никита, уже смакующий деликатес, испуганно повернулся ко мне, ехидно улыбнулся и, хрустя какашкой, убежал прочь. Было около 22:00. Я вернулся на своё место, и через полчаса на палубе появился ещё один поссыкушка. На нём была ночная сорочка, седые распущенные волосы и щетина. Я стоял в темноте и наблюдал, как он долго, с перерывами, облегчался в море, после чего, позёвывая, удалился туда, откуда пришёл. Однако.
На первую ночь чудес хватит, решил я, и вернулся к себе, где мне долго не удавалось заснуть из-за весёлого гама, доносившегося из соседней каюты – каюты персонала. Даже заботливо предоставленные теплоходом беруши не уберегли мои уши от доносившейся оттуда чуши. Так что пришлось навестить соседей, чтобы вели себя потише.
