Андрей Анатольевич Антоневич
Соринки. Сборник юмористических новелл
Невеста
У Вики сегодня был особенный день, потому что следующим утром ей предстояло бракосочетаться с Михаилом Кармановым – начинающим, но весьма перспективным, со слов ее отца, бизнесменом.
Высокая угловатая девочка двадцати семи лет отроду рассматривала свою голую грудь в зеркале и размышляла о том, почему она столько лет потратила в бесплодных поисках своего счастья…
К слову, искать счастье она начала с четырнадцати лет. В итоге, в пятнадцать Вика забеременела. Благодаря тому, что ее отец к тому времени был еще высокопоставленным медицинским чиновником в их городе, аборт ей сделали без официальной огласки. Дабы исключить подобных инцидентов в дальнейшем, папа договорился, чтобы ей установили спираль. С тех пор, благо город был немаленький, она искала своего мужа долго и упорно…
Сначала она подбирала себе мужа такого, чтобы он был красивый и богатый…
Затем просто красивый…
Затем просто богатый…
Затем просто хоть кто-нибудь…
Затем просто…
По причине того, что красотой и умом она совсем не блистала, на улицу ходила без трусов и любила эпатировать людей придурковатыми выходками, в постели была холодна и безынициативна, что пыталась прикрыть отвратительной актерской игрой, мужчины ей брезговали и после первого секса больше на связь с ней не выходили.
Так продолжалось до тех пор, пока у них в городе не появился Карманов Миша, который сразу же развил бурную деятельность и принялся втираться в доверие к богатым людям. Набрав изрядную сумму в долг, Михаил всю ее промотал в подпольном казино. Когда его периодически начали бить, требуя вернуть долги, Карманов пришел к единственно правильному решению – жениться на богатой невесте.
Этой невестой оказалась Вика, отец которой в свою бытность прилично нахапал…
Она радовалась своему счастью, что наконец-то она хоть кому-то понадобилась, и закрывала глаза на то, что ее жених при виде ее немного кривится и всегда слегка подшофе.
– Викуля, – прервала ее воспоминания мать, – зайди ко мне в комнату.
Невеста спрятала грудь под «маленькое черное платье» и поспешила на третий этаж их особняка, где располагалась комната матери.
Анна Павловна была когда-то очень красивой женщиной, однако в последние двадцать лет, с тех пор, как она познала сытую жизнь, значительно сдала и теперь мучалась от сахарного диабета. В молодости она была весьма любвеобильна и, даже выйдя замуж, не изменяла своей привычке – отдаваться первому встречному, что и передала на генном уровне своей дочери.
– Слушай меня внимательно, – наставляла ее мать. – Я прожила с твоим отцом двадцать семь лет и ни разу с ним не была счастлива. Если бы я не забеременела от него, то и вряд ли с ним связала свою жизнь. Тогда, когда я его встретила в первый раз на осмотре у своего гинеколога, он был безграмотным интерном. Это потом, когда твоя бабушка подключила свои старые связи, и он пошел вверх по административной лестнице, он стал из себя что-то представлять. Теперь, когда он никому не нужен, я не сдаю его в Дом инвалидов только потому, что мне его жалко и за это время я к нему уже привыкла.
– Мама, как же ты его туда отправишь? А как же бизнес?
– Все активы и имущество на мне и на нашей бабушке еще с тех пор, пока он был у «кормушки». Поэтому своему женишку об этом не говори. Пускай обхаживает старого дурака в надежде, что тот ему даст денег, – потирая опухшие руки, хитро улыбалась Анна Павловна.
– Он меня любит! – возмутилась дочь.
– Знаю я таких любовников… Из-за одного такого я больше не могу иметь детей… Ты у меня единственная, поэтому слушай внимательно, – превозмогая отдышку, продолжила мать. – Вижу я, что ты его не любишь, но времени у тебя уже мало. К сожалению, вобрала ты в себя черты отца, отчего желающих на тебе жениться, больше нет. Этот прохиндей не лучшая пара для тебя, но других вариантов уже не будет. Живи с ним… Заимей детей… Жрать ему не готовь… Его капризам не потакай, иначе сядет тебе на шею и будет тобой пользоваться. Держи его в узде, а если начнет бузить, перекрывай ему финансирование, тогда он будет у тебя как шелковый.
– Вика, ты где? – послышался с первого этажа голос ее отца.
– О, проснулся, – сплюнула на пол Анна Павловна: – сейчас начнется. Иди, а то опять от злости слюной изойдется.
– Вика, стерва, где ты? – орал на весь особняк Олег Семенович Окрысин. – Вырастил на свою голову. Неблагодарная.
Невеста стремглав бросилась вниз.
Олег Семенович, сидя в инвалидном кресле, с покрасневшим от злости лицом, сучил обрубленными выше колен ногами и раскатывал по огромному холлу их дома.
– Что, папочка? – бросилась к нему Вика и поцеловала в лоб.
– Я хочу с тобой поговорить, – сразу же спустив пар, оттаял папа.
С тех пор, как он лишился ног, им стали пренебрегать все…
Многочисленные друзья и товарищи пропали, как будто их никогда у него и не было. Две, уже бывшие, молоденькие содержанки перестали его привечать. Бывшие коллеги не отвечали ни на звонки, ни на его электронные письма. Жена перестала с ним разговаривать. Теща делала вид, что его не замечает и даже их гувернантка Лидия, в обязанности которой входил уход за ним, периодически била его по лысине, когда у него не получалось самому сходить в туалет. Только дочка еще с ним общалась и делала то, что он ей говорил.
– Конечно, папочка, – потупила взор дочка.
– Завтра ты выйдешь замуж. И я не хочу, чтобы ты повторила ошибки своей матери.
– О чем ты, папа?
– Жили мы с ней плохо. Женился я на ней по залету и еще несколько лет после твоего рождения сомневался моя ли ты дочь…
– Что? – грубым голосом перебила отца Вика и схватила его за ворот рубашки руками, слегка приподняв Олега Семеновича от коляски.
– Всякое в жизни бывает, – оторвав от себя руки доченьки, продолжил папа. – Поэтому я тебя и хочу предупредить, чтобы ты не виляла «хвостом», как твоя бестолковая мамаша. Я уже стар и хочу увидеть внуков. Поэтому люби своего мужа, готовь ему еду, будь ласкова с ним в постели и выполняй все его фантазии…
– Папа…
– Не перебивай меня. Будешь его кормить и ублажать в кровати – будет у вас все хорошо. Я, все для того, чтобы у тебя все было, в свое время сделал. Миша хороший и грамотный парень. Уважай его и будь с ним мила. Тогда он будет тебе хорошим мужем, и не будет ходить «налево».
– Папа…
– Я жизнь прожил… Я знаю, – сложив на брюшке руки в замок, важно продолжил Олег Семенович. – Если бы твоя мать не шлялась по дешевым барам и не давала каждому ободранному кобелю нюхать свой зад, я бы тоже не обращал внимания на других женщин.
– Ах ты, потаскун проклятый! – раздался рядом голос, подслушивающей Анны Павловны.
Она выскочила из-за лестницы и с остервенением принялась шлепать ему голому затылку руками.
– То есть, если я тебе отказывалась делать минет, ты шел к потаскухам? – кричала мама.
– Ты его делала всем кроме меня! – взвился с коляски папа.
– Шлеп, шлеп, – звенела лысина Олега Семеновича.
– Да если бы не я, – продолжала кричать Анна Павловна: – ты был бы никто.
– А если бы не я, ты сейчас бы жила в нищете вместе со своей мамой, – отбивался от нее папа.
Дальше Вика слушать не стала и поспешила на выход. Она уже опаздывала на девичник.
– Виктория Олеговна, немедленно подойди ко мне. Мне нужно наставить тебя на путь истинный, – окрикнула ее бабушка, когда она бежала через сад к калитке.
Слегка свихнувшаяся на вере Гертруда Видленовна, вылезла из когда-то бывшей собачей будки, а теперь аскетической кельи на время великого поста, и бросилась вдогонку за внучкой.
Обнаружив за собой погоню, Вика сделала вид, что не слышит бабушку и, на ходу обтягивая на заднем месте «маленькое черное платье», ускорила шаг, через несколько мгновений скрывшись за высоким бетонным забором.
– Не поддавайся бесам, – кричала ей вдогонку Гертруда Видленовна, осознав, что ей с ее артритом внучку уже не догнать.
Этим вечером Миша Карманов, предварительно продав золотую печатку с бриллиантом, подаренную ему будущим тестем, веселился на природе со своими собутыльниками и дешевыми проститутками.
– Скоро, очень скоро этот город будет моим, – кричал в пьяном угаре Миша, засовывая мятые купюры проституткам в трусы.
Сама же Вика, в отличие от проституток, трусы, как обычно, не одевала. Во время девичника со своими, якобы, подругами в караоке-баре «Горлопан», она вовсю танцевала и изящно изгибалась, демонстрируя всем присутствующим, что у нее под «маленьким черным платьем».
Поздно ночью, когда бар уже закрылся, невеста, пренебрегая мерами предосторожности, бездумно отдалась во внутреннем дворике вертепа на мусорном контейнере официанту Никите, который знал о том, что он ВИЧ-инфицирован, но об этом всегда молчал…
– Я так счастлива, – думала про себя невеста, лежа в груде мусора, когда Никита, сделав «дело», по-джентельменски оставил ее одну…
Благодать
Гертруда Видленовна после «перестройки», когда ее спрашивали о ее происхождении, отвечала, что у нее в роду скандинавские корни. В «лихие девяностые» конца двадцатого века было уже не модно иметь имя производное от словосочетания «Герой труда», которое ей при рождении дал ее отец, получивший в свою очередь имя производное от: «Великие идеи Ленина».
Это до сорока лет помогало ей продвигаться по партийной лестнице, благодаря чему, ну и заслугам ее покойного отца, она имела неплохую должность в местном исполнительном комитете.
В девяностые она чудом попала в налоговую, где без зазрения совести, поправ заветы Ильича, гармонично интегрировалась с криминалом.
Со временем, когда силовики постепенно заменили организованные преступные группы, она из-за своей спеси была отодвинута от «золотой жилы», не доработав до необходимого для получения пенсии возраста.
Она попыталась всунуться в бизнес, однако, после того как у нее однажды в темную зимнюю ночь сгорело несколько торговых киосков в разных частях города одновременно, а правоохранители дали заключение о том, что причиной возгорания послужила шаровая молния, Гертруда Видленовна от этой затеи отказалась.
Не зная чем себя занять, она примкнула к одной очень популярной у них в городе закрытой секте. Благо, ее зять к этому времени имел неплохой «левый» доход и она без проблем внесла необходимые взносы. Она бы их вносила и дальше, пока, не обеспокоившийся сохранностью своего имущества, зять не отправил ее на лечение от наркотической зависимости.
Через год, когда Гертруда Видленовна покинула клинику, а секта уже перестала существовать, она обнаружила, что стала местной знаменитостей – видеоролик в социальных сетях с ее участием в очищающем соитии со всеми мужчинами секты, побил все рекорды по просмотрам среди любителей «клубнички».
С тех пор она, как смогла, изменила внешность и обратилась к Богу. Причем так истово, что зять иногда жалел, что в свое время вытащил ее из секты – денег исчезать меньше не стало, а вот причуд у нее появилось больше.
В этом году она на время «Великого поста» решила, что одного воздержания от пищи ей будет недостаточно, чтобы получить благодать, поэтому она выгнала из конуры их волкодава Тимошу и обустроила в ней себе келью. К слову, конура была с подогревом пола и по размерам не уступала комнатам в общежитии местного оборонного завода.
Наконец, наступило время освещения пасхальных куличей и яиц…
Прихватив с собой свою тросточку из слоновьей кости и корзинку с провизией, на которую сойдет благодать, радостная Гертруда Видленовна спешила с утра в церковь. Ее немного расстраивал тот факт, что она по причине болезни ног не могла отстоять всю утреннюю службу, а также то, что ее внучка, которая уже несколько дней жила с мужем в отдельном коттедже, записанном на ее имя, отказалась идти с ней в церковь, но все-таки ее распирала радость.
Радовалась и ее дочь, потому что на время мать перестанет у нее клянчить на нужды церкви деньги.
Радовался и ее зять, потому что она хоть и временно, но избавила его от попыток «повернуться лицом к Богу».
Радовалась и их гувернантка Лидия, потому что она уже устала придумывать для нее каждый день новые скоромные блюда.
Но особенно радовался волкодав Тимоша – теперь он мог вернуться в свою конуру.
Достигнув ограды церкви, Гертруда Видленовна застыла в нерешительности…
Еще летом прошлого года отец Никодим затеял поменять трубы канализации, ведущие к подсобным помещениям, расположенным на территории церкви. В результате, двор перекопали, но трубы почему-то до сих пор не поменяли. В итоге, свободного пространства для столов оказалось ничтожно мало, хотя желающих осветить пищу было больше чем достаточно. Большая часть людей стояла хаотичной, волнующейся толпой на газонах за оградой церкви.
Дети, от безделья, гроздьями висели на ограде, таращившись на счастливчиков, занявших свободные места за столами, женщины поминутно поправляли платки, мужчины курили и тихонько матерились. Кто-то из инициативных верующих предложил упорядочить процесс получения благодати путем создания очереди и вопрошал у женщин у кого есть помада или хотя бы тушь, чтобы рисовать номер очереди на руках у страждущих.
Гертруда Видленовна наметанным глазом определила брешь среди людей, расположившихся во втором ряду столов, как раз примыкавших к яме с оголенными трубами.
Бочком, потупив взор, она пропихнулась между спинами толкавшихся в воротах людей и, энергично осеняя себя крестным знамениям, второй рукой закинув подмышку тросточку, кинулась к свободному месту за столами.
Она впихнулась между строгого вида молодой женщиной с ярко накрашенными губами и угрюмым скалоподобным мужиком с опухшим лицом.
– Здесь занято, – строгим тоном заявила женщина.
– Так ведь нет никого, – удивилась Гертруда Видленовна.
– Сейчас будет, – зло ответила соседка.
– Надо вовремя приходить, – взвилась Гертруда Видленовна.
– Когда надо – тогда и придет.
– Придет – подождет.
– Я специально место держала.
– Лучше бы ты своего мужика за одно место держала, а то ходишь с рожей кислой, – съязвила Гертруда Видленовна.
– Ах… Да… Как… – побагровела от возмущения строгая молодая женщина. – Старая тварь.
– Проститутка, – отозвалась Гертруда Видленовна и неприступной монолитной глыбой стала у стола.
После того, как строгая женщина несколько минут безрезультатно пыталась сдвинуть с места «монолитную глыбу», угрюмому мужику пришлось пододвинуть к себе ближе корзинку и стать боком.
Егорка давно бы плюнул и ушел бы домой, где сказал бы жене, что все сделал по правилам, но два весомых аргумента не позволяли ему воплотить свои идеи в жизнь…
Первым аргументом было то, что вчера он пропил аванс, а вторым, не менее весомым, было то, что жили они недалеко от церкви и он хоть и не видел, но точно знал, что Ириша пристально наблюдает за ним с балкона.
В это время люди за столами радостно загомонили…
На крыльце появились хоругвеносцы, свеченосцы, диаконы, несколько подростков из приходской школы и два «обратившихся к Богу за спасением от лукавого» бывших алкоголика – Петр и Григорий. Первый нес большое ведро для яиц, а второй жестяную урну с прорезью на крышке. За ними в сопровождении людей, отстоявших утреннее богослужение, появился хмурый отец Никодим.
Невеселые мысли роились в голове у Никодима. Он сам на себя негодовал и не мог понять, какого беса он затеял менять канализационные трубы.
Пытаясь сэкономить, в том числе и в собственный карман, он самолично занялся поиском подрядчика для проведения ремонтных работ. Мониторя просторы глобальной сети, он нашел весьма привлекательное объявление, обещавшее за небольшие деньги и в самые короткие сроки произвести у заказчика любого вида строительные и ремонтные работы.
Хлопнув по исписанным татуировками рукам подозрительным представителем подрядчика, отец Никодим с легкой душой заплатил ему аванс. Через несколько дней во дворе церкви появилось несколько десятков потрепанных алкоголем мужиков, которые за три дня вручную раскопали старые трубы. Затем подрядчик заявил, что, ввиду изменившегося экономического положения в стране, сумма оплаты увеличилась втрое, и потребовал выплату дополнительного аванса.
Получив вместо аванса фигуристую дулю под нос, подрядчик с гордо поднятой головой из церкви удалился и с тех пор отец Никодим о нем не слышал. Казалось бы, что это трагедия, но у отца Никодима голова была не только для того, чтобы в нее есть…
Используя ежедневные порции горячего супа, он переманил к себе в добровольные помощники пожизненно двух работников бывшего подрядчика – Петра и Гришу, которые периодически вручную закапывали старые трубы обратно под землю. Ели они много, а работали мало, поэтому процесс облагораживания территории церкви был длительным и болезненным. В итоге, к празднику посреди двора еще красовалась, достаточно огромная, канава и еще более огромные горы слежавшегося песка.
Обойдя крестным ходом вокруг церкви, отец Никодим направился к столам…
Его сердце радостно билось, когда он слышал, как звенели о жестяные стенки ящика для пожертвований монеты, но еще радостней ему было, когда он слышал хруст купюр. Петр, которому в ведро клали яйца, уже два раза поменял тару, а вот по поведению Григория определить насколько потяжелел ящик с пожертвованиями, было невозможно.
Отца Никодима начал мучать вопрос – кряхтел ли Григорий от натуги от того, что щедро жертвовали или от того, что его дистрофичный организм уже устал?
Решив, что лучше этот процесс контролировать самому, отец Никодим снизил скорость движения по рядам и принялся пристально наблюдать за тем, как, кто и сколько жертвует.
Не спеша, кропя святой водой налево и направо, он заметил, что приближается к одной ревностной прихожанке, имя которой он никак запомнить не мог. Лицо отца Никодима расплылось в улыбке, но его взор омрачил здоровый мужик, который бросил в ведро яичко, а к ящику поднес руку, но мятую купюру туда не положил, а едва заметным движением спрятал себе в рукав рубашки.
От негодования у отца Никодима побагровело лицо…
Неслышно матернувшись себе в бороду, отец Никодим кропилом собрал побольше воды в кропильнице и с силой направил поток «благодати» в голову хитрому мужику.
Получив полтора литра холодной воды в лицо, Егорка благодарно кивнул головой и, облизав пересохшие с перепоя губы, быстро сложив свою провизию, семимильными шагами, рассекая толпу страждущих, словно ледокол мелкие льдины, направился к выходу.
Негодуя, отец Никодим забыл окропить снедь Гертруды Видленовны и плюнул себе через левое плечо, случайно попав на куличи строгой женщины. Та, решив, что так и надо, потому что в церкви была первый раз в жизни, собрала провизию и поспешила вместе с другими людьми, получившими благодать, на выход.
От расстройства у Гертруды Видленовны выступили на глазах слезы…
– За что же мне такое наказание? Чем я согрешила? – думала она про себя. – Этому столько благодати дал… Этой собственной жидкостью осветил… А я?
Решив не сдаваться, Гертруда Видленовна от стола не отошла, а решила подождать второй заход. Денег у нее больше не было, но оставалась пластиковая карточка с правом на бесплатный проезд в общественном транспорте, как инвалиду, которую она и решила пожертвовать церкви.
Однако не довелось…
Толпа людей, отстоявших службу в церкви и терпеливо дожидавшихся освобождения столов, хлынула неудержимой лавиной с песчаных гор на вакантные места, схлестнувшись со страждущими, ожидавших в уже в пронумерованной помадой очереди у ворот.
– Имейте совесть…
– Кто бы говорил…
– Подвиньте задницу…
– Мы службу отстояли…
– Еще постоите…
– Что вы делаете? Это святой праздник…
– Ага… Рожу уже залил…
– Я вообще не пью…
– Что бы ты так не ел…
– Сам говно…
– Как вам не стыдно…
– Стыдно – когда видно…
– Так у вас видно…
– А мне не стыдно… – неслись отрывистые фразы из толпы противостоящих сторон.
Оттесняемая от стола Гертруда Видленовна, перешла от глухой обороны к активному наступлению…
Размахивая тростью, словно рапирой, она точными хлесткими ударами по различным частям тела страждущих уже почти заняла прежнюю позицию, но…
Танька Криворучка отстояла всю утреннюю службу от начала и до конца, но нормально поработать ей не представилось возможным – людей было столько, что она не могла пошевелить руками. К тому же когда ее толпой вынесло из церкви и понесло в крестном ходу, она пришла к выводу, что ее кто-то уже «обчистил» саму.
Во время давки за места она заприметила «жирного гуся» с оттопыренным карманом брюк и массивной золотой цепочкой, с еще более массивным крестом, на шее.
Достигнув объекта, Танька Криворучка запустила свои искореженные артритом пальцы ему в карман и почти выудила лопатник, как тут кто-то ее толкнул…
«Золотой верующий» недоуменно опустил свой взор и обнаружил свое портмоне в руке и незнакомой ему старушки.
– Не понял… – возмутился «гусь», но закончить не успел.
– Люди добрые, смотрите! – закричала дурным голосом профессиональная карманница. – Буржуи совсем уже совесть потеряли. Кровососы проклятые уже в церкви людей обижают. Православные, защитите от произвола старуху. Некому за меня заступиться. Все мои пятеро сыновей на войне погибли.
Толпа на мгновение затихла, а затем все те, кто имел достаток ниже среднего, объединились и кинулись защищать старушку…
Истощенный «Великим постом» организм Гертруды Видленовны, отнесло толпой к краю канавы, и она шлепнулась спиной на ржавые трубы, сочно ударившись затылком.
– Вот она – благодать, – думала старушка, вглядываясь в солнечный свет, пробивающийся сквозь кровавую пелену ее глаз до тех пор, пока ее не засыпало, взрыхленным ногами дерущихся, песком.
Через полчаса отец Никодим продолжал таинство освещения снеди и радовался, что канава почти уже засыпана, Танька Криворучка бежала к «барыге» сдать «рыжье», а «гусь», уже без цепочки и портмоне, сидел с окровавленным лицом в полицейском участке напротив старшего участкового уполномоченного Долбина Ивана Аркадьевича и расписывался в протоколе, признавая свою вину в хулиганских действиях, совершенных в общественном месте.
