Андрей Алексеевич Мурай
Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана
Обыкновенно пьяницы с чертями дружат. Подслушал я как-то разговор двух женщин. Одна говорит: «Мой муж пьёт до чёртиков», вторая отвечает: «А мой – и с ними пьёт!»
Лютер это другой, особый случай, это из разряда – «Кто пьян да умён – два угодья в нём!» Светлая божественная доминанта в этом человека была так сильна, что даже алкоголь заставляла бороться против дьявола. Всем чертям назло!
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-22-
Приветствую Вас, Серкидон!
Возрадуйтесь! В нашем повествовании о житии бунтаря-богослова вот-вот зазвучат женские голоса. Точнее говоря, девичьи.
ПОБЕГ.
Из письма виттенбергского студента приятелю:
«Только что в город прибыл полный фургон монашек-девственниц, и все они больше всего на свете мечтают выйти замуж. Так дарует же им Бог мужей, иначе дело будет худо».
Как в Виттенберге оказался целый этот фургон невинности? Поставщиком выступил Лютер! Тема для местного миннезингера: «Фургоны полные монашек в наш город Мартин приводил…»151
Но по порядку.
Лютер получил письмо из монастыря Нимбшене, расположенного хоть и по соседству, но в католической части Германии. Катарина фон Бора, дочь обедневшего аристократа, написала Лютеру от группы сестёр. Суть письма сводилась к тому, что сёстры прониклись евангелическим учением Лютера, прозрели и не хотят оставаться Христовыми невестами, хотят быть просто невестами, а потом и жёнами, а монастырские кельи им опротивели до самой последней степени.
Такие дела. На фургоне смело можно было вывешивать девиз: «Из темниц – в светлицы!»
Письмо от сестёр воспринял богослов как последствие своих писаний и поэтому отмахнуться от него не смог. Лютер нашёл сообщника и вдохновил его на авантюру. Заметим, что при разработке плана освобождения девиц (из темниц) Лютер выказал немалый криминальный талант. Воистину божественно талантливый человек чертовски талантлив во всём!
А дело было так: торговец Леонардо Копп, у которого был договор на поставку в монастырь продовольствия, завёз на территорию богоугодного заведения двенадцать бочек копчёной сельди, а вывез те же двенадцать крытых брезентом бочек. В бочке – по монашке.
Кабы у нас сказка сказывалась, то каждую девственницу встречал бы добрый немецкий молодец с кружкой пива в левой руке. Правой рукой он крепко обнял бы пропахшую сельдью суженую, расцеловал бы, хлебнул бы пивка и повёл бы девицу под венец.
«Только вот на этих «бы»//Не построить нам судьбы» – стихи!
Жизнь не сказка, она с загогулинами и с закавыками. Троих девушек приняли назад в отчий дом, а девять – оказались у порога дома Мартина Лютера. Позже он вспоминал: «Мне было так жаль эту отчаявшуюся маленькую стайку».
Зная жизнь монастырскую не понаслышке, Лютер понимал, что всё, что может девичья стайка – это петь и молиться. К тому же замуж в Германии в пятнадцатом-шестнадцатом веке выходили в пятнадцать-шестнадцать лет. А этим девичьим перестаркам всем за двадцать. Не забудем и слова из письма студента «иначе дело будет худо». Кому? Да всем участникам авантюры. Лютеру в первую голову. Опять вспомним Есенина «Но люди все грешные души,//У многих глаза, что клыки…»152 По городу уже поползли слухи, что мнимый праведник Лютер устроил гарем из монашек, с коими и предаётся греху.
Положение призывало к действиям без долгих раздумий. Но хорошо, что цейтнот лучше, чем цугцванг. Долго ли, коротко, но для восьмерых беглянок нашлись мужья, а вот девятую, ту самую Катарину, что писала из монастырских застенков, невзлюбил Гименей. То жених от неё убежит, то она – от жениха. Временно Кэти была пристроена прислугой в дом приятеля Лютера – художника Лукаса Кранаха153. Кстати говоря, бургомистра Виттенберга ни много ни мало. Ему-то в частной беседе Катарина и призналась, что если уж выходить замуж, то только за доктора Мартинуса. Логика в этом есть: не умеешь пристроить – женись сам. Узнав об этом, Лютер лукаво усмехнулся и поехал потешить этой байкой пожилых родителей.
ОТЕЦ.
Да, на момент рождения Мартина его отец был крестьянином. Едва первенцу (а это и был Мартин) исполнился год, семья переехала в город Мансфельд, где глава семейства пошёл в рудокопы. Припомним, панический крик Мартина во время грозы: «Святая Анна!..». Именно эта святая, покровительница шахтёров и мать св. Девы Марии, была весьма почитаема в доме Лютеров.
Работая рудокопом, Ганс Лютер проявил недюжинное трудолюбие, настойчивость, целеустремлённость и добился успеха… но не быстро. Мы помним, что Мартин начинал обучение в Айзенахе, находясь по сути на подножном корму. Что напоёт, то и съест. Однако к моменту окончания сыном латинской школы старший Лютер был уже совладельцем одной из шахт. В доме появились деньги, часть которых отец решил вложить в образование Мартина, было оплачено его обучение в Эрфургском университете, и сын рудокопа стал магистром. Теперь его путь Ганс Лютер видел как никогда ясно: старший сын должен стать доктором права, потом – бургомистром, а далее удостоиться дворянского титула.
Вам ничего не припомнилось, Серкидон? Мне ненароком припомнилась старуха из пушкинской сказки о золотой рыбке… Но стать «столбовой дворянкой» помешал Мартину Его Величество Случай, по планам отца ударила Её Высочество Молния…
Когда Ганс Лютер получил от сынка письмо о будущем его монашестве, в доме раздался гром, сверкнула молния, и проклятия полетели в адрес неблагодарного и непослушного отпрыска. Оно и понятно. Мать мечтала его обнять, сёстры хотели примерить его коричневый магистерский берет, отец подыскивал невесту, достойную доктора Мартина Лютера, будущего бургомистра, а этот поганец убегает от забот в монастырь… А кто поможет родителям в старости?.. А внуки?.. Старший Лютер почувствовал себя у разбитого корыта…
Так что сначала зело досадил наш герой-иноходец отцу, а уже потом разругался с папой. С папой – навсегда, а вот отец скрепя сердце Мартина простил. Отчасти потому, что двоих сыновей, что помладше, прибрала чума, а совсем без потомков на этой земле быть негоже. Дочки что, они крылышками бяк-бяк-бяк, и нет их.
О Катарине Мартин обмолвился, скорее всего, в вечерней беседе и, думается, между делом: мол, представляете, есть такая, которая и не против. К его удивлению отец воспринял возможность женитьбы сына со всей серьёзностью: напомнил Мартину о печальной участи двух его младших братьев, вразумил, что теперь только он, Мартин Лютер, может и должен продолжить род.
На обратном пути Мартину было о чём подумать. Начиная с мая 1521 года, после того, как император Карл V154 наложил императорский запрет на доктрину Лютера, а его самого объявил еретиком, на долгие сроки Мартин жизнь свою не планировал. Он и сделал много, потому что ничего не откладывал. Император Карл мог в любой момент заявиться с карающим мечом: «А подать-ка ко мне Мартина Лютера!» Тогда в хорошем раскладе – голова с плеч, тут же на рыночной площади, а в плохом – отправили бы к папе. Ну а если так, если предполагать, что к концу года тебя сожгут на костре, так почему бы и не жениться?!
В Виттенберг Лютер вернулся с готовым решением. Мартина ждало письмо от Спалатина, куратора его вартбургского «заточения», Георг интересовался мнением Лютера о длительных помолвках.
Лютер ответил: «Не откладывай на завтра! Промедлив, Ганнибал потерял Рим. Промедлив, Исав лишился прав, положенных ему по первородству. Христос сказал: «Будете искать Меня и не найдёте». Таким образом, Писание, опыт, и всё творение свидетельствуют о том, что дары Божьи следуют принимать без промедления».
Письмо датировано десятым июня 1525 года, а уже тринадцатого состоялась помолвка, и Лютер стал рассылать приглашение на свадьбу, назначенную на двадцать седьмое.
Георгу Спалатину: «Вы должны приехать на мою свадьбу. Я заставил ангелов смеяться, а бесов рыдать».
Торговцу Леонардо Коппу, подельнику по делу похищения двенадцати монашек: «Я намереваюсь жениться. Мы с госпожой Кати приглашаем вас прислать бочку наилучшего пива из Торгау, а если оно окажется нехорошим, вам самому придётся выпить всю бочку».
Странно, почему заказана бочка пива, а не бочка копчёной сельди. Кати могла бы явиться из бочки, как Афродита из пены волн. Но это если из свадьбы делать пышную постановку. Такая задача молодожёнами (ему – шёл сорок второй, ей уже было двадцать шесть) не ставилась. Свадьба была достаточно скромной.
Читаем у Бейнтона:
«В назначенный день в десять утра Лютер под колокольный звон провёл Катарину по улицам Виттенберга к приходской церкви, в портале которой на глазах у всех состоялась религиозная церемония. Затем последовал обед в августинской обители, а за ним танцы в ратуше. Вечером был дан ещё один банкет. В одиннадцать вечера все гости разошлись под угрозой того, что обязанность отправить их по домам возьмут на себя судебные исправники».
Отметим два позитивных фактора.
Первый: в августинском монастыре, там, где сновали пришибленные крестом монахи, где царили уныние и смирение, отгуляла достаточно весёлая свадьба.
Второй: свадьба положила конец долгому разладу отца и сына. Старик Лютер был доволен. Дом у Мартина в пять раз больше, чем дом бургомистра в Мансфельде, и сноха из дворянок, и гости на свадьбу пришли знатные. Через год в семье Лютеров родится мальчик, и его назовут Гансом. Дабы в скорбный час мир не остался без Ганса Лютера.
Совсем забыл, Серкидон, сказать Вам о гнёздышке, где поселились после свадьбы две птички Божьи – Катарина и Мартин. Согласно евангелическому учению Лютера монахов из Чёрного августинского монастыря выгнали, помещение освободилось полностью, и курфюрст передал его молодожёнам.
Вот ведь бывает как! Смиренный молодой человек двадцати одного года от роду робко стучится в дверь монастыря, а через двадцать один год ходит гоголем по этому монастырю, где только на первом этаже сорок комнат. «Вот – видела! – говорит он жене. – Пойдём на второй этаж. Келью свою покажу – два на три со щелью вверху вместо окна».
Как же нам вновь не воскликнуть: «Чудны твои дела, Господи!..»
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-23-
Приветствую Вас, Серкидон!
Как там наши птички Божии? Да и верно ли такое определение по отношению к Мартину и Катарине? Нет, неверно.
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда155.
А нашим новобрачным пришлось свивать долговечное гнездо в трудах и хлопотах.
Мартин. О нём как о добытчике и снабженце на заре семейной жизни много хороших слов сказать трудно. Что должен делать мужчина? Ходить на охоту, пилить деревья, колоть дрова, носить воду, забивать гвозди. А латинские каляки-маляки да балабольство с кафедры, дела, не дающие сразу видимого результата, мужскими трудами назвать, конечно, нельзя.
На первым порах имелось: докторское жалование, милость влиятельных лиц и небесные попечения архангела Гавриила. Мощным союзником Мартина стало здравомыслие, оно-то и помогло ему выработать семейное кредо: «В домашних делах я уступаю Кати. Во всем прочем меня ведёт Святой Дух».
Катарина. Земная, практичная женщина, понимала, что Святым Духом сыт не будешь, и она взяла на себя все заботы о зримом и насущном. Мощная женская потребность к гнездованию стала ей верной союзницей. Катарина решительно положила конец лютеровскому мотовству и ввела режим жёсткой экономии. Как результат: своё гнездо она и обустроила, и заполнила.
Через десять лет после свадьбы Мартин писал одному из друзей: «Мой господин Катарин шлёт тебе привет! Она засаживает наши поля, пасёт скотину, продаёт коров, et cetera…»
Мы с Вами, Серкидон, помним легкомысленное «et cetera» от Онегина, в лютеровском «et cetera» столько всякого, что Вы, городской изнеженный житель, от одного перечисления закачаетесь. Фрукты – в садах, овощи – в огородах, рыба – в ручьях… Про скотину сказано в письме Мартина, а о домашней птице умолчим, потому что после Божьих Птичек писать о гусях, утках и курах как-то неприлично.
За десять лет в семье родилось шесть детей Ганс (1526), Елизавета (1527), Магдалена (1529),Мартин (1531), Пауль (1533), Маргарет (1534).
Но главным ребёнком был и оставался Лютер. Доктор насидел за письменным столом букет недугов, из которых самым досаждающим и неприятным был геморрой. Говорят, гадка эта болезнь, прежде всего, тем, что ни самому посмотреть, ни людям показать…
Лютер требовал постоянного ухода и постоянного врачевания. Сын Пауль, насмотревшись на то, как мать лечит папеньку травами, припарками, массажем, стал впоследствии врачом.
По инициативе Катарины в доме появилась пивоварня. Пиво отвлекало Лютера от вина, расслабляло и помогало заснуть. Не раз Мартин восхвалял жену как знатного пивовара. Ещё одна забота – перестройка монастыря: появилась ванная, три больших погреба, а второй этаж отдали в наём студентам, которые столовались тут же у Лютеров, в бывшей трапезной.
Вечерами на одной стороне стола сидела Катарина с детьми, на другой – Лютер со студентами. Кроме студентов, повадились в дом паломники – познакомиться, поручкаться, потолковать. К счастью селфи с мэтром сделать было ещё ничем. Бывший монастырь превратился в весёлый постоялый двор. Одному весьма вельможному господину ехать к Лютеру рассоветовали: «Странная смесь молодёжи, студентов, молодых вдов, старух и детей постоянно шумит в доме доктора. Там очень неспокойно».
Но Лютер царил и буйствовал в этом беспокойстве. Во время вечерних возлияний он расцветал, фонтанировал мудростями, которые тут же конспектировали бойкие перья. Однажды воскликнул: «Кто не любит вина, женщин и песен, тот на всю жизнь останется дураком!»
Как же значительно в сторону истины продвинулся за годы брака доктор-богослов! Под такими замечательными словами и доктор Маркс подписался бы, и Энгельса заставил бы под ними подписаться. И что интересно, принадлежат эти слова человеку, который ранее с робким вожделением смотрел на листочек салата в тарелке брата Гельмута. Причём в этой же самой трапезной. Чудны дела твои, Господи!..
Возможно, гениальность зрелого Лютера состоит в том, что сумел он заполнить собой весь промежуток между безудержным виночерпием и отрешённым молитвенником. Между этими двумя крайностями были обязанности и пастырские, и профессорские, и семейные. Бывало, Лютер сам вызывался ухаживать за садом, крестьянским хватом брал лопату и шёл к деревцам. За ним бежал любимый пёс Тольпель, с которым Мартин мечтал встретиться на Небесах.
Но, конечно, сад-огород, овощи-фрукты были скорее отдохновениями от трудов, чем трудами тяжкими. Главной семейной заботой Лютера были «цветы жизни» – дети. Детей было много. Кроме своих детей воспитывались в доме Лютеров его племянники, чьи родители умерли от чумы. У одного друга Мартина умерла жена, и он забрал к себе четверых чужих детей. Да и было ли для этого человека такое понятие – «чужие дети»?..
Лютер прививал многочисленным воспитанникам богословие, придумывал игры, проводил детские праздники, к которым сочинял немудреные песенки и музыку.
Конечно, одной Катарине с этой оравой было не совладать. Она пригласила в дом свою тётку Магдалену, и та стала воспитателем этого «детского сада». Кроме того, в доме Лютеров появилась прислуга. Но стержнем всего оставалась Катарина. И богослов-Лютер это понимал, оценивая свою жену через призму Святого Писания:
«Я благодарен Кати более, чем Христу, сделавшему для меня куда больше».
«Как бы я хотел, чтобы Бог говорил со мной ещё нежнее, чем Кати с малышом Мартином».
Второго сына Лютеры назвали Мартином. Дабы мир не остался без Мартина Лютера, когда свершиться неизбежное .
«И пусть соседи посмеиваются, когда муж развешивает во дворе пелёнки, зато ангелы в это время улыбаются на Небесах».
Серкидон! Экспресс-отступление. Когда Вам, профессору кислых щей, жена скажет: « Ну-ка, развесь пелёнки», – исполнять это надо быстро-бегом, памятуя о том, что доктор богословия, «немецкий Геркулес» Мартин Лютер не считал это дело зазорным для мужчины, а считал – богоугодным.
Во время вынужденным отлучек Лютер писал своим детям длинные письма. Приведу начало его письма четырёхлетнему сыну Гансу:
«Любезный мой сын!
Радуюсь я известию о том, что ты многому научился и усерден в молитве. Так и продолжай, сынок, а когда я вернусь, то привезу тебе всю ярмарку. Я знаю чудесный сад, где множество детей в золоченых платьях собирают под деревьями румяные яблоки, а также груши, вишни и сливы. Они весело играют и поют. У них есть чудесные пони с золочеными уздечками и серебряными седлами. Спросил я садовника, кто эти дети, и он отвечал мне: «Это дети, которые в послушании и с усердием молятся и учатся». И я сказал: «Добрый человек, у меня тоже есть сын, зовут его Ганс Лютер. Можно, и он придет в сад, и будет есть румяные яблоки и груши, и будет ездить на чудесном пони, и играть с этими детишками?» И человек тот отвечал мне…»
Не беспокойтесь, Серкидон, добрый человек дал добро, но письмо не короче моего письма к Вам, поэтому приходится его прервать.
Подведём итог разговору о детях следующими словами Лютера: «Бог послал мне в них больше даров, чем любому епископу за тысячу лет».
Но жизнь так устроена, что радость без горя не бывает. Если вы получаете от института детства великое счастье, будьте готовы получить и не менее великое горе, дабы уравновеситься в земной юдоли своей. Тяжело пережила семья Лютеров потерю двух девочек. Малышка Елизавета не дожила и до года, вторая девочка умерла в отрочестве.
Читаем у Бейнтона:
«Четырнадцатилетняя Магдалена была при смерти. Лютер молился: «Боже мой! Я так её люблю, но да будет волю Твоя!.. Магдалена, девочка моя. Ты хотела бы остаться здесь со своим батюшкой или тебе больше хочется быть с Отцом твоим на Небесах?» Она отвечала: «Как Бог пожелает, батюшка». Поодаль стояла, охваченная скорбью Кати, Лютер же держал на руках умирающего ребёнка. А когда девочка испустила последний вздох, он промолвил: “Любимое дитя! Ты восстанешь и воссияешь, подобно звёздам и Солнцу. Как странно – я знаю, что она пребывает в покое и ей хорошо, и всё же – какая скорбь!”»
Мартин Лютер, узнав институт брака изнутри, заговорил о нём иначе. Не только лекарство против похоти, не только производство детей, но школа жизни, но испытание характера. Лютер видел суровую прозу брака и призывал готовиться именно к прозе, потому что поэзии может и не быть.
Его мудрыми словами я и хочу закончить письмо:
«Брак есть тяжкий крест, поэтому мы видим, столько раздоров в семьях. Когда же они живут в согласии, это милость Бога. Святой Дух провозглашает, что есть три чуда: когда братья согласны друг с другом, когда ближние любят друг друга и когда муж с женой живут душа в душу. Встречая подобную пару, я радуюсь, будто пребываю среди роз. Это случается редко».
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-24-
Приветствую Вас, Серкидон!
Сегодня погода отвратительная, мрачно, «тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой…»156, а тут ещё у нас в шестнадцатом веке скончался Мартин Лютер. Укатали праведного Сивку крутые средневековые горки.
Лютер поехал в Айслебен, в город, где родился, где увидел белый свет: графы Мансфельды пригласили его уладить разногласия в семейном споре. Не сказать, чтобы сразу, но братьев Лютер примирил, а как с этим управился, так и скончался…
Многочисленные оппоненты и недруги Лютера, имя которым легион, называли его Виттенбергским папой и семиголовым чудовищем. И в этом был свой резон. Если посмотреть на историю Реформации иных стран, мы увидим, что кто-то оппонирует папе, кто-то переводит Библию, кто-то обращается с проповедями к мирянам, кто-то читает лекции студентам, кто-то реформирует церковное богослужение, кто-то пишет слова и музыку для гимнов и хоралов. В Германии – Лютер: или один на всё и про всё, или – дела во главе. Так был он «старшиной» виттенбергского «переводческого цеха».
Из книги Эриха Соловьёва «Непобеждённый еретик»:
«”Мастеру Мартину’’ помогали такие искусные и прилежные подмастерья, как Меланхтон (главный советчик в греческом языке), Аурогаллус (преподаватель древнееврейского в Виттенбергском унивеситете)157, Круцигер158 ( специалист по халдейским парафразам Ветхого завета), Бугенхаген (знаток латинской Вульгаты)159 и целая группа менее заметных теологов. Законченное издание было оснащено многочисленными комментариями и иллюстрировано Лукасом Кранахом Старшим»160. Чего стоил этот титанический труд, можно представить, читая предисловие Лютера к Книге Иова: «… за четыре дня сумели осилить едва три стиха… Читатель не подозревает, какие пни и колоды лежали там, где он нынче шагает, словно по струганным доскам, и как мы потели и трепетали, убирая эти пни и колоды с его пути».
Дабы легко шагалось немецкому читателю, Лютер германизировал библейский текст. Читаем у Эриха Соловьёва:
«Иудея была перенесена в Саксонию, а дорога из Иерихона в Иерусалим проходила тюрингскими лесами. Моисея и Давида вполне можно было спутать с Фридрихом Мудрым и Иоганном Фридрихом»161.
Да и сам Лютер писал: «Я попытался сделать Моисея до такой степени немцем, чтобы никто и заподозрить не мог, что он еврей». И Лютер сумел вдохнуть в библию германский дух. В другом месте у Лютера: «Первопричина того, что я смог найти ясный и чистый немецкий, – в моих помощниках-переводчиках. Часто случалось, что мы по две, три, четыре недели искали одно-единственное слово».
Отзыв восторженного «лютеранина» Генриха Гейне: «Каким образом Лютер дошёл до языка, на который он перевёл свою библию, остаётся для меня по сей час непостижимым».
И Гейне, и Гёте, и Шиллер писали на языке, основы которого заложены в библии Лютера. Но, пожалуй, главная ипостась Лютера – Пастырь. Пастырь от Бога, чувствовавший на себе ежеминутно взгляд Христа. Несший ответственность за души и грехи тех, кто доверился ему. И если проповедника судят по словам, но Пастырь складывается делами и поступками его.
Припомним фургон монашек. Другой бы письмо от Катарины выкинул, не дочитав до конца. Попались в монастырь, там и сидите. Лютер же затеял авантюру, которая могла окончиться не столь благополучно. Другой случай. Лютер узнал, что один из преподавателей айзенахской школы остался без средств к существованию. Ну и ладно, можно это известие мимо ушей пропустить. Мало ли кто милостыню просит на старости лет. Лютер же пошёл к курфюрсту и выбил для старика что-то вроде пособия. Мартин не понаслышке знал, что такое просить милостыню в Айзенахе.
Для Пастыря, который от Бога, нет чужого горя. Птенца, выпавшего из гнезда, раненую животинку, тянущего ручонки человеческого детёныша пытается он прижать к себе, вдохнуть силы в живое существо, поставить его на ноги.
В 1527 году в Виттенберг нагрянула чума. Магистрат и университетское начальство сбежали. Лютер остался в городе помогать лекарям. Никакой работы не гнушался, принимал последние исповеди. Своим примером внушал мужество, поддерживал стойкость в беде.
Именно в эти тяжёлые дни им были написаны и слова и музыка известного хорала «Господь – наш надёжный оплот». Хорал в дальнейшем пели все протестанские общины в минуты испытаний.
Господь – наша крепость,
Наш щит и наш меч.
Он избавит нас от страха,
Что терзает нас всечасно…
Пусть беснуются демоны,
Алчущие наших душ.
Страх нам неведом,
Мы победим!
Энгельс писал: «Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу и сочинил текст и мелодию проникнутого уверенностью в победе хорала, который стал «Марсельезой» XVI века».
И последнее земное дело Лютера. Зимой, уже хворый, поехал в Айслебен примирять братьёв-графьёв. И ведь не «Мерседес» за ним прислали, дорога зимняя, тяжкая. Кончилось тем, что заболел и навсегда закрыл глаза там, где впервые увидел Божий свет.
Незадолго до этого сделал свою последнюю запись:
«Чтобы понять буколики и георгики Вергилия, надо пять лет прожить пастухом или поселянином; чтобы по достоинству оценить письма Цицерона, надо двадцать лет быть чиновником крупного государства. Священное же писание не может в должной мере оценить тот, кто в течение ста лет не правил церковью пророков… Мы нищие. Воистину это так!»
Перед этим откровениям постоим молча, как перед величественной вершиной… А теперь дерзнём его дополнить: чтобы вполне понять и по достоинству оценить гётевского «Фауста», нужно не только в совершенстве знать немецкий язык, нужно с рождения жить в Германии и быть немцем…
Через несколько месяцев после смерти Лютера нагрянул с войском
Карл V. Ранее всё ему было недосуг: воевал то с султаном турецким, то с королём французским. Франциска I как раз в год женитьбы Лютера Карл V разбил в битве при Павии и взял в плен. Позор закончился выплатой двух миллионов золотых экю и четырёхлетним пленом двух принцев. Одним из которых, как мы с Вами уже знаем, был будущий король Генрих II, за любовными утехами которого подглядывала в дырочку его законная жена Екатерина Медичи, которая была внучатой племянницей папы Климента VII, который прилежно склонял свой слух к щебету воробушка Фиренцуола, который был соотечественником Франческо Гвичччардини, который родился в один год с Мартином Лютером, который женился на Катарине фон Бора.
И раз уж мы пришли к жене Лютера таким исторически-извращённым образом, скажу Вам, что одной жилось ей тяжело, и прожила она без мужа недолго. Умерла в результате несчастного случая, а перед смертью сказала: «Я приникну ко Христу, словно иголка, которую втыкают в пальто».
Явление в Саксонию Карла V многого католикам не дало, хотя мечом помахал император изрядно и страху нагнал. «Добрые» католики предлагали императору откопать прах архиеретика Лютера и сжёчь хотя бы кости. Но Карл сказал: «Я воюю с живыми, но не беспокою покой мёртвых».
Закончим так: ни огонь, ни меч уже не могли победить идеи Реформации. Лютеранская церковь в Германии была вскоре признана наравне с католической. И это ещё одна победа Лютера, за которую великому Реформатору положен орден (посмертно).
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
